Текст книги "Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 3"

Вечернее солнце едва коснулось верхушек деревьев, и в отсвете неба появились новые краски жизни – розовые и малиновые облака, которые, таинственно соприкасаясь в вечернем небе, привносили умиротворение и сладкой песней ложились на сердце.

Воздух становился ароматней, прозрачней. Где-то далеко послышались звуки волшебной свирели. Спускалась таинственная ночь, и звуки волшебной музыки-мягкой и нежной, как краски вечерней зари, – сливались с природой. И было так глубоко это таинственное взаимопроникновение музыки и природы.

Эти тонкие, едва уловимые мгновения жизни, когда душа сливается с Мирозданием и находит своё отражение и созвучие с ним, есть сладчайшее наслаждение и обретение самого себя.

Послушайте звуки и краски уходящего дня, они есть Жизнь – Вечная и Прекрасная.

Павел Манжос

Родился в 1956 году в г. Воронеже. Основная трудовая деятельность в период с 1980-х по начало 2000-х годов связана с профессиональной журналистикой. Публиковался в журналах «Журналист» и «Эксперт», участник ряда проектов последнего издания. Наиболее освещаемые тематические разделы – культура, экономика, власть, общество.

В настоящее время – репетитор английского и русского языков, а также литературы, риторики и журналистики. Периодически занимается техническим и литературным переводом. Пишет прозу (короткие рассказы), эссе, научные очерки по филологии, афоризмы, своеобразные и запоминающиеся стихи, публикуется в различных журналах Санкт-Петербурга и Москвы, в объемном альманахе для читателей дальнего зарубежья, а также на сайтах «Стихи. ру», «Поэмбук. ру» и в ряде интернет-изданий.

Мастер-виртуоз игры на гитаре собственного строя, лауреат региональных конкурсов, автор ряда музыкальных произведений – песен и пьес, получивших высокую оценку специалистов.

 
Если бы видели мы, как мы слепы,
Мы б устрашились своей слепоты!
Только скорее разверзнутся склепы,
Чем свои норы покинут кроты.
Если б мы знали, как много не знаем,
Прокляли б напрочь незнанье своё.
Только довольны мы призрачным раем,
Знать не желая, что призрак – враньё.
Если б мы помнили то, что забыли,
Если б открылись сердца и умы,
Если бы жили мы все, а не были, —
Если бы, если бы, если бы мы!..
 

 
Недавно на одной торговой точке
Я покупал для женщины цветочки.
Хозяюшка пустилась в рассужденья:
У дочери её был день рожденья.
 
 
Я пожелал за хвост схватить удачу,
Добра и неба мирного в придачу.
 
 
Хозяюшка ответила в запале:
«Спасибо, ещё вовремя напали».
 

 
Где б ни был я – она со мной,
Её лады – моя стезя.
Жалею лишь, что в мир иной
С собой забрать её нельзя.
 
 
Летит, несбыточным дразня,
Гитары говор, лунный бриз,
И ангел слушает меня,
Присевши неба на карниз.
 
 
И о сверхновых золотых
У звёзд смолкает разговор:
Всего лишь звук, всего лишь стих,
Аккорд и струнный перебор…
 

 
Особенности нашего ума
Не постигает даже Сам Господь,
И на вопрос, что было раньше, дух иль плоть,
Наш человек оскалится: «Тюрьма!..»
 
 
Но, спохватившись, он добавит тут же:
«Пошёл ты на фиг! Раньше было лучше!»
 

 
С умным в Отчизне ведётся борьба,
Умному не улыбнётся судьба.
Умный всегда – с основанья веков —
На подозренье в стране дураков.
 
 
Брат! Если ты семи пядей во лбу,
Не прогневи многознаньем судьбу —
В меру задумайся, в меру блесни,
И да продлят небеса твои дни!
 

 
У госпожи NN обновка —
На икрах ног татуировка:
На правой – Пушкин, слева – царь…
То вам не просто киноварь!
 
 
И есть стихи на ягодице.
Читайте – могут пригодиться.
Так увлекательно тату.
Забудешь: ту или не ту.
 

 
Стремимся к ней, как к ветреной модели,
Но не в ладах бывает красота
С умом, с теплом. Порой, достигнув цели,
Мы ощущаем в ужасе: не та!
 
 
А кто и уживётся с этой киской:
Подумаешь, критерии не те,
Но соль земли окажется английской
И серый тон проступит в красоте.
 

 
Афродитой Милосской любуется парочка.
Он сказал: «Не могу на неё не глядеть!
Афродита прекрасна, как ты, моя Ларочка!»,
А она: «И ей нечего так же надеть!..»
 
 
Он в ответ: «Не суди опрометчиво!
Нагота не всегда огорчит.
Да, конечно, надеть-то ей нечего,
Но зато так красиво молчит!»
 

 
Обнажённые руки держат белое пламя весны,
Обжечься совсем не боясь. Тонкой кистью
Губ коснулась улыбка, а в глазах – молодое всесилье,
И полощутся юно и гибко волос восхищённые крылья.
 

 
Бог не умер – Бог воскрес
В эру блатократий.
И свободен нынче крест
Для других распятий!
 

 
Глядели ввысь, мечтали о мирах,
Но сжёг итог извилины ума:
Не песня – плесень, не расцвет, а прах.
Растили сад, а выросла тюрьма.
 

 
Отчизна милая! Нет, я тебя не хаю,
Но не унять тебе тоски по вертухаю,
И, видно, перестать лить слёзы не судьба
Над каменным челом усатого жлоба.
 

 
Уж сколько раз о том твердили миру,
Но повторяю снова я и снова,
Что, только потеряв кусочек сыру,
Ворона обрела свободу слова.
 

 
В изумлении вскричал я
(Всё же парнем был культурным),
Ощутив Творенья высь:
Слово, бывшее в Начале,
Было, в общем, нецензурным —
Цензоры не родились.
 

 
Свобода русская чудна
В тюремно-театральном гриме.
Товарищ, верь: взойдёт она,
А если не взойдёт – поднимем.
 

 
Как было тихо при ковиде…
А кому фраза коротка,
Тем обосную в лучшем виде:
Жизнь не длиннее языка.
 

Азия

Яков Канявский

Яков Канявский родился 23 октября 1937 года в городе Харькове. Во время войны был эвакуирован с семьей в город Фрунзе Киргизской ССР.

Литературной деятельностью почти не занимался. Писал стихи для себя и друзей.

С 2001 года Яков Канявский с семьей живет в Израиле. Под впечатлением жизни в Израиле написал три книги «Зарубежный филиал», в которых рассматриваются разные стороны израильской действительности глазами репатрианта.

Затем автор снова вернулся к российской теме. Под впечатлением поездок в Россию написаны двухтомник «Эпоха перемен» и – как продолжение – двухтомник «Верховный правитель». В книгах «Украденный век», «Эпоха перемен» и «Верховный правитель» повествуется о некоторых подробностях событий, происходивших в России в XX веке.

Яков Канявский сотрудничает с рядом израильских газет, где публикуются его статьи и рассказы.

Николай Петренко давно мечтал начать своё дело, но всё как-то не получалось. Не мог никак найти свою нишу в малом и среднем бизнесе. И вдруг осенило. Он понял, чем нужно заниматься. Тщательный анализ показал, что спрос на этот товар будет. Началась интенсивная подготовительная работа. Нашлось помещение, узнали, где можно приобрести всё необходимое. Тревожило только предстоящее оформление документов.

– А что ты так переживаешь? – удивлялась жена.

– Ты же представляешь, что хождение по кабинетам и собирание подписей займёт несколько месяцев! И нервы измотаешь, и время потеряешь.

– Какое там «по кабинетам»? Какие «несколько месяцев»? Ты что, газет не читаешь, телевизор не смотришь? Сейчас правительство требует от чиновников, чтобы оформление документов проводилось «в одно окно» и не дольше месяца.

Слова супруги звучали убедительно, и Николай отправился оформлять бумаги. В «окне» просмотрели документы Николая и вернули со словами: «По этому вопросу вам нужно зайти к Алексею Васильевичу. Вы ему сами всё объясните, и он решит ваш вопрос».

Петренко направился искать нужный кабинет. Алексей Васильевич встретил его довольно приветливо. Ободрённый Николай объяснил довольно подробно, чем собирается заниматься, и приготовил документы. Алексей Васильевич на некоторое время задумался, потом спросил:

– И ты считаешь, что это будет давать хороший доход?

– Конечно. Я уже всё подсчитал!

Алексей Васильевич опять немного подумал:

– Ты телевизор смотришь?

Николай немного опешил от такого вопроса, потом ответил:

– Смотрю, в свободное время. Правда, свободного у меня не очень много.

– Недавно передача хорошая была про композитора Тихона Хренникова. Так вот, его отец, отправляя молодого сына в большой мир, дал ему такой совет: «Живи сам и давай жить другим».

– Ну что ж, хороший совет. Я считаю, что так и надо жить.

– Хорошо, что ты всё правильно понимаешь.

– Я только не совсем понимаю, какое отношение имеет этот совет непосредственно к моему вопросу.

– Ну как же? Самое прямое. Сам живи, – Алексей Васильевич поднял глаза вверх, – и давай жить другим.

До Николая наконец начало доходить.

– И на сколько потянет эта «жизнь других»?

Алексей Васильевич написал цифры на куске бумаги и передвинул Николаю.

– Да! – удивился Николай. – Но у меня сейчас такой суммы нет.

– А тебя никто и не торопит. Наберёшь и приходи.

Домой Петренко вернулся хмурый.

– Я же тебе говорил, что всё непросто, – выговаривал он жене. – А ты мне «в одно окно»!

– Я и сейчас так считаю! А то, что этот чинуша у тебя деньги вымогает, так и на него управа найдётся. Правительство сейчас поставило задачу непримиримой борьбы с коррупцией. Так что ты сходи-ка в отделение полиции и расскажи им свою историю. А они уж меры примут.

В полиции начальник отделения Николая внимательно выслушал и действительно меры принял. В обговоренный день Петренко понёс деньги Алексею Васильевичу. Правда, своих денег у него не хватило, и пришлось кое-что подзанять. Алексей Васильевич спокойно принял пакет с деньгами, бросил его небрежно в ящик стола и взялся за документы Николая. Однако подписать он ничего не успел. В кабинет вошли начальник отделения полиции и ещё несколько человек. Вызвали понятых, изъяли пакет, составили протокол.

Потом всех отпустили, а начальник ещё задержался в кабинете. День проходил за днём, но ничего не менялось. Документы у Николая подписаны не были, денег ему не вернули, а Алексей Васильевич продолжал работать на своём месте. Николай стал ходить в полицию с просьбой вернуть деньги. Ведь ему надо было возвращать долги. Ему отвечали, что пока вернуть не могут, так как это вещественные доказательства. Потом его посещения начали вызывать раздражение. И вот однажды Петренко получает повестку, согласно которой он должен явиться к следователю в назначенный час. Следователь начал разговор как-то странно:

– Ну, рассказывайте, гражданин Петренко, как вы давали взятку уважаемому человеку!

– Какой же он уважаемый, если у меня вымогал деньги!

– Да? А вот документы говорят о другом. Вот в деле есть заявление от Алексея Васильевича, датированное днём вашего первого посещения. Он пишет, что вы провоцируете его к получению взятки, и просит защиты у правоохранительных органов. Так что вам придётся отвечать по всей строгости закона.

В зале суда Алексей Васильевич, проходя мимо Николая, заметил, усмехаясь:

– Так ты и не понял мудрого совета отца Тихона Хренникова. И сам не живёшь путём, и другим не даёшь. Жизни совсем не знаешь. Но незнание, как видишь, не освобождает от ответственности.

Николаю действительно это незнание обошлось в несколько лет лишения свободы.

Вот вам и «в одно окно».

В тюрьме Николай попал в камеру с одним пожилым зэком. Николай поведал ему свою историю. Тот помолчал некоторое время, потом, видимо что-то вспомнив, усмехнулся:

– Вот теперь принято ругать советскую власть. Конечно, ругать её есть за что. Но вот со взяточничеством тогда было гораздо строже. Вот помню, когда впервые попал в Кресты. Совсем ещё салагой был. Меня тогда в разборке подранили малость, и попал я сразу в тюремную больничку. На соседней койке лежал какой-то старик чахоточный. Просил, чтобы называли его Виталий Васильевич. Он много кашлял, но старался делать это куда-нибудь в сторону, чтоб меня не заразить. К вечеру ему вроде полегчало, и разговорились мы с ним. Как с тобой сейчас. И поведал он мне свою историю…

Когда-то В. В. окончил университет с красным дипломом, успешно продвигался по службе и дошёл до должности заместителя директора НИИ. Кроме административной карьеры имел он успехи и в науке. У него было два открытия, четыре запатентованных изобретения и три монографии. Хорошо владел немецким, французским и испанским языками. Но вот попался он на какой-то взятке. И не посмотрели на все его заслуги и вкатили три года общего режима. Он лишился не только работы, но и семьи, потому что жена сразу с ним развелась.

Автоматически он лишился и ленинградской прописки. И основные мучения у него начались после отсидки. Его не брали на работу из-за отсутствия прописки, а не прописывали из-за того, что у него не было места работы. Как человека с высшим образованием его даже дворником не могли взять. Но на что-то надо было жить. Начал подворовывать и превратился в гопника и алкаша. Колесил по стране, но ни в одном крупном городе подолгу не засиживался.

Как-то году в 1969-м занесла его судьба во Владимир. Надо было где-то устраиваться на ночлег. На базаре познакомился с цыганом Васей. В. В. угостил его пивом, и тот пообещал всё устроить и найти ночлег в таборе. После хорошей дозы пива Вася привёл В. В. вместо табора в холодный заколоченный парковый павильон. Поняв, что его обвели как фраера, В. В. двинул цыгана кирпичом по голове. А когда тот упал, вытащил из брюк верёвку, которая давно уже служила ему поясным ремнём, и задушил обманщика. Хоть и пьяный был, а понял, что оставаться здесь ему нельзя.

Забрался он в первый попавшийся товарняк и отбыл из города. Летом 1970 года в городе Иванове коротал он вечерок на берегу речки с тридцатилетней алкашкой Мариной по кличке «Бундесвер». Объединяла их большая бутылка вермута. Стол был сервирован без изысков. На газете была разложена кое-какая закуска, а вместо стаканов использовалась майонезная банка одна на двоих. По мере убывания вермута лицо Бундесвера начинало краснеть. Ко времени окончания напитка она уже изрядно разомлела.

– Эх, хорошо! Прямо жить хочется!

– Так в чём же дело?

– Уж не с тобой ли? – недоверчиво оглядела она собутыльника.

– А почему бы и нет?

– Да тебе сколько лет уже настучало?

– Допустим, шестьдесят два, но это значения не имеет.

– Ещё как имеет. Да и вообще, как я слышала, все работники умственного труда-импотенты.

– С чего ты взяла? – обиделся за учёных В. В.

– Потому что у них вся энергия в голову уходит.

– Тут ты, дорогуша, заблуждаешься, и я могу тебе личным примером это доказать.

Марина недоверчиво его оглядела и начала снимать с себя одежду.

– Ну что ж, академик, у тебя есть шанс доказать свою правоту.

В. В. судорожно развязал свою верёвку на брюках, и те упали на землю. Марина уже полностью оголилась и легла в траву. Он решительно навалился на неё, но что-то у него не очень получалось. То ли шестьдесят два года прожитой жизни сказывались, то ли длительное отсутствие тренировки. А молодая женщина уже входила в раж и подгоняла его:

– Ну давай, давай, что ты возишься?!

Но он ещё больше разволновался и неожиданно всё закончил. Раздосадованная Бундесвер сбросила с себя В. В. и спустилась к воде.

– Ну говорила же, что все умники – импотенты. Так нет, поддалась на уговоры этого сморчка. Только раздразнил и всю измазал.

Она зашла по колено в воду и собиралась мыться, продолжая высмеивать неудачного партнёра. И сделала это напрасно, так как длинный язык стоил ей жизни. Оскорблённый В. В. ударил камнем ей по затылку и прямо в воде задушил той же верёвкой. На другой день двое школьников решили поплавать на самодельных плотах и наткнулись на плавающий труп голой женщины. Убийцу милиция тогда так и не нашла…

Через три года В. В. появился в Ярославле. На одну из нелегальных ночлежек пришёл как-то бывший цирковой атлет Иван Ушкин. Этот хулиган держал в страхе половину ярославских бомжей. В этот вечер он увидел у В. В. бутылку водки, отобрал её и выпил тут же из горлышка без всякой закуски. Такой наглости В. В. стерпеть не мог. Он потихоньку увязался за Ушкиным и в укромном месте рассчитался с обидчиком с помощью того же набора инструментов. Утром на свалке был найден труп Ушкина с обглоданным крысами лицом. И опять убийца не был найден. И такой жизнью В. В. прожил двадцать лет.

А потом вдруг сам явился с повинной. И не потому, что его совесть замучила. У него был туберкулёз в последней стадии, жить ему оставалось совсем немного. И умереть ему хотелось не в каком-нибудь подвале, а на койке с простынями.

И действительно, он умер через пару дней после нашего с ним разговора и был похоронен под своей фамилией. Вот до чего тогда могло довести взяточничество. Так что и при советской власти было кое-что лучше, чем сейчас.

Посвящается годовщине окончания Второй мировой войны

Война не закончена, пока не похоронен

Последний погибший на ней солдат.

Александр Суворов

Тема войны настолько захватила всех, что сидевшие за столом друзья никак не могли закончить её обсуждение.

– Вот мы тут приводили цифры погибших, – вздохнул Аркадий. – Но ведь это ещё не вся трагедия. У большинства ещё были семьи, которые лишились кормильца. Кто считал миллионы вдов, оставшихся без мужей и доживавших жизнь в одиночестве? У меня как-то на эту тему были написаны такие строки:

 
Там, у деревни Дубосеково,
Бой за Москву кровавый был.
И многим ждать уж больше некого.
Стоят лишь холмики могил.
Но вот, душой не понимая,
Жена всё с фронта мужа ждёт.
Любовь свою не забывает
И ждёт уже который год.
Не может всё предать забвению,
Ведь ей лица милее нет,
Хоть и подвергнулся старению
Висящий на стене портрет.
Когда покончено с делами
И всё вокруг тихонько спит,
С живым как будто вечерами
Она с портретом говорит.
Расскажет, что за день случилось,
С кем говорила, где была,
Что ночью иногда приснилось,
Какие предстоят дела.
Напомнит иногда былое,
Младые, сладостные дни
И что-нибудь ещё такое,
Что вместе прожили они:
«А помнишь, как тропинкой узкою
Коня водил на водопой;
Короткими ночами тусклыми
Как целовались мы с тобой?
Как всегда, на танцах в клубе
Ты меня оберегал.
Отгонял парней всех грубо,
Приглашать не разрешал.
Как со свадьбы ты невестой
На руках унёс меня…»
А прожито было вместе
После свадьбы-то три дня.
Было кратким их супружество
И тонка их счастья нить.
Ждёт его с завидным мужеством
Доласкать и долюбить.
Ждёт, и в этом ожидании
Тихо жизнь её прошла,
Без тепла, в воспоминаниях.
И детей не родила.
Ждёт, хоть ждать ей больше некого.
Долюбить им не пришлось.
Под деревней Дубосеково
Счастье их оборвалось.
 

– Грустные строки, аж слезу прошибают. И сколько их, одиноких, после войны мыкалось!

– Между прочим, – заметил Дмитрич, – я читал, что у африканских племён нет одиноких женщин. Пока она не замужем, то живёт с родителями. Если муж погиб или умер, то её берёт в дом второй или третьей женой его брат или другой родственник. Но брошенной, голодной, с детьми на руках никого не оставляют.

– И как ты себе представляешь, – усмехнулся Юрий Сергеевич, – это сделать у нас? Попробовал бы кто-нибудь привести в дом вторую жену, сразу возникнет масса проблем. Во-первых, появится вопрос: а не уйдёт ли при этом первая жена? Потом – где разместить? Ведь многие жили тогда в коммуналках, в страшной тесноте. Но главное: такого мужчину привлекли бы к суду за многожёнство. И получается, что условия нашей жизни хуже, чем у африканских племён.

– Конечно, если бы наша власть была более гуманной, то после таких многомиллионных потерь могла бы разрешить многожёнство.

– А остальные проблемы как решать? Как прокормить ещё одну семью?

– Что значит: как прокормить? – вступил в разговор Николай Харитонович. – Ведь женщины же работали и сами себя кормили. И на детей ещё пенсию получали за потерю кормильца.

– Ты, Харитоныч, прав, но не совсем. Пенсию получали только те, кому пришла похоронка. А за без вести пропавших отцов пенсию отменили. Но сотни тысяч таких «без вести пропавших» на самом деле были убиты и остались лежать в лесах и болотах. И это позор нашего государства. В своё время партия провозгласила лозунг «Никто не забыт и ничто не забыто». Но это только лозунг. На самом деле на протяжении нескольких десятков лет многие тысячи бойцов остаются незахороненными. По официальным данным, более двух миллионов четырёхсот тысяч солдат Второй мировой войны всё ещё считаются пропавшими без вести. Остаются неизвестными имена шести миллионов советских воинов, захороненных в братских могилах. До сих пор добровольные поисковые отряды находят останки погибших. Сведения о многих из них удаётся получить только по номерам найденных боевых наград.

– Мы не упомянули, – продолжил свою мысль Аркадий, – ещё об одной категории пострадавших в этой войне. Это те, кто не был убит, но на всю жизнь остался инвалидом.

И кто считал число инвалидов, искалеченных той войной? Про них вообще будто забыли. А их ведь были многие миллионы. И как сложилась их жизнь? Чем страна им помогла? В Израиле у меня есть приятель, Яков. Когда началась война, он был ещё маленьким. Но некоторые эпизоды того периода ему запомнились навсегда. Его мама была военврачом, и им пришлось эвакуироваться вместе с госпиталем.

Он помнил, как их поезд неоднократно попадал под бомбёжку, как немецкие лётчики на бреющем полёте расстреливали выползающих раненых. С большими мучениями их госпиталь добрался до Грузии. Здесь Яков познакомился с местными ребятами, пошёл в школу. Но, несмотря на учёбу и детские игры, ребята находили время приходить в госпиталь и помогать раненым. У каждого было несколько подшефных. Часть раненых, подлечившись, спешила на фронт, некоторые умирали. А поезда привозили всё новых и новых раненых.

Ребята часто встречали их прямо у вокзала и со своими ещё слабыми силёнками помогали нести носилки. Особенно запомнился Якову один молодой парень. У него были ампутированы обе ноги, состояние его было очень тяжёлое. Он всё время был без сознания. Врачи уже не надеялись на спасение. А Яков сидел у его кровати и плакал. И этот детский плач привёл парня в чувство. Он долго не мог понять, где находится. Потом увидел плачущего мальчика:

– Ты кто?

– Яшка-а-а.

– А я Володя. Ты чего плачешь?

– Мне вас жалко. Не хочу, чтобы вы умирали!

– Ну, раз не хочешь, то и не буду.

И парень этот выжил. С Яковом они подружились, тот прибегал в госпиталь ежедневно…

Прошло много лет. Яков стал уже директором проектного института на Украине, куда семья вернулась после эвакуации. В 1996 году Якова пригласили в Киев на республиканский слёт «Дети полка». Там ему пришлось выступить, и он рассказал о работе ребят в госпитале. Во время его выступления по проходу начал пробираться какой-то мужчина в инвалидной коляске. Потом мужчина закричал:

– Яшка! Яшка! Это я, Володя! Яшка! Яшка! Я живой! Яшка!

Это был тот самый Володя. Оказалось, что он после выздоровления вернулся в Киев, освоил сапожное ремесло и всю жизнь этим занимался. Женился на крановщице с оборонного завода, имеет уже сыновей и внуков. И вся семья знает историю с пацаном Яшкой, который помог ему выжить.

Но не у всех инвалидов войны судьба сложилась так же… Как-то в госпиталь поступили два молодых парня. У одного из них, Ильи, было серьёзное ранение ноги. Другой, Костя, лётчик, поступил с повреждениями обеих ног. Хороших хирургов в то время не хватало. Повреждённые конечности чаще всего ампутировали. Вот и Косте ампутировали обе ноги. А Илья не дал ампутировать. Каким-то образом он сумел связаться с отцом. Тот служил в штабе армии. Отец срочно нашёл профессора и привёз к Илье. Привёз очень вовремя, потому что уже могла начаться гангрена. Профессор поработал тщательно и сумел спасти ногу. Илья потом смог ещё повоевать. После войны он окончил институт и стал известным архитектором…

А у Кости жизнь сложилась совсем не так, как у Алексея Маресьева. Протезов ему не изготовили и танцевать не учили. Когда лечение закончилось, его просто выписали из госпиталя. На родине у него оставались мать, сестра и невеста. Но домой ехать в таком виде он не захотел. Думал, что будет им обузой. Да и к невесте как таким явиться? Одна из нянечек госпиталя сдала ему угол в своей комнате. Косте оформили пенсию по инвалидности, но сидеть без дела он не хотел. Приобрёл инструмент и стал ремонтировать обувь, пристроившись возле базара. Так он жил какое-то время. Каждый день ехал на работу на своей доске с подшипниками, отталкиваясь от земли руками, в которых были зажаты маленькие утюжки. Но однажды Костя пропал. Уехал на работу, и больше от него ни слуху ни духу…

После войны остались миллионы калек. Им надо было на что-то жить. От многих отказались семьи, у других и семьи погибли. Во всех городах армия инвалидов просила милостыню на улицах, в общественном транспорте и поездах. Это выглядело дискомфортом в стране победившего социализма. Тогда и вышло секретное предписание очистить города от инвалидов-попрошаек. Инвалиды в городе исчезли в течение суток…

В тот день Костя встретил на базаре такого же «колясочника», сидевшего недалеко от входа на базар и собиравшего милостыню. Больно было смотреть на этого безногого человека, грудь которого была увешана орденами и медалями, собирающего монеты в лежащую перед ним фуражку. У Кости в это время клиентов не было, и он подъехал к «колясочнику».

– Здорово, служивый! Как зовут?

– Валентин. А тебя как?

– Константином кличут. Из каких родов войск будешь?

– Танк водил. Пока на мину не напоролись, – добавил он с грустью.

– А я истребитель водил, – Костя посмотрел в небо. – Пока после одного серьёзного боя моя ласточка не смогла дотянуть немного до аэродрома. Хорошо, хоть жив остался. Только вот с конечностями пришлось расстаться.

Бывшие фронтовики разговорились. Каждому было что рассказать. Отношения между ними становились всё теплей.

– А что мы тут, у рынка, всё болтаем? Давай, Валёк, выгружай в карман свою добычу, и поедем, отметим встречу в более подходящей обстановке.

Служивые нашли свободное место возле пивной, разложили закуску. В кружки пива доливали из чекушек водку. За беседой они не замечали время. Не обратили они внимания на остановившуюся полуторку. Появился военный патруль. Молодые солдатики подхватили инвалидов и, раскачав, забросили в кузов. Служивые не успели ничего понять, как уже тряслись в кузове полуторки. Там же находились и другие инвалиды.

– Ты, Валёк, что-нибудь понимаешь?

– Не боись, Костя! Видно, салаги что-нибудь напутали. Сейчас приедем в комендатуру, покажем документы, и всё будет в порядке.

Но полуторка остановилась не возле комендатуры, а на станции. Офицер потребовал у них документы и забрал их себе. Машину подогнали к товарному вагону. Солдатики-новобранцы брали каждого инвалида и, раскачав, забрасывали в распахнутые двери товарняка, как мешки. Один из инвалидов с костылями в руках сидел возле самой кабины, и до него добрались в последнюю очередь.

– Никуда я не поеду! Не имеете права фронтовика ссылать! – заорал он на подошедших солдат. Те, не обращая внимания, наступали. – Не подходи, салаги, зашибу! – закричал инвалид, поднимая костыль. – Мы Родину защищали, когда вы, салаги, ещё соплями утирались. А теперь вы героями себя считаете, издеваясь над инвалидами? Никуда я не поеду! А сунетесь, так я вам покажу, как фронтовики воевать умеют.

Солдатики остановились в нерешительности. Видно, в них начала просыпаться совесть. Но ведь и приказ выполнять надо. Пока происходила эта заминка, на подножку кабины тихо поднялся офицер и сзади ударил бунтовщика рукояткой пистолета по голове. Инвалид рухнул на пол кузова и не подавал признаков жизни.

– Закрыть вагон! – скомандовал офицер солдатам. – А этого потом вывезите в лес и закопайте. У нас приказ уничтожать сопротивляющихся.

Не успели Костя с Валентином прийти в себя, как поезд уже набирал ход. Они не могли даже как следует оглядеться, так как в вагоне было темно. Только когда поезд проезжал мимо какого-нибудь населённого пункта, светлые блики попадали через окошко вверху и немного освещали вагон. Народу в вагоне оказалось много, и свободное место отыскать было нелегко. В обоих концах вагона люди пристроились на полу. Оставалось место только ближе к дверям. Приятели устроились у боковой стенки вагона. Никто не мог понять, что происходит и куда их везут.

– Может, хотят инвалидов-фронтовиков свезти куда-нибудь в санаторий на Кавказе или в Крыму, подлечить на море?

– Ну как же! Будет вам море. Только, скорее, какое-нибудь северное.

– Почему северное?

– Потому что в этом направлении у нас чаще людей отправляют.

– А нас за что? Мы честно Родину защищали, в боях здоровье потеряли. Награды имеем.

Все эти рассуждения настроения людям не прибавляли. Особенно оно начало портиться, когда людям приспичило по нужде. Единственным условием для этого была дырка в полу вагона. И к этой дырке начала выстраиваться очередь. Сама процедура для безногого инвалида тоже была нелёгкой. Надо было отстегнуться от каталки и садиться на эту дырку. О гигиене нечего было и говорить. Через некоторое время из-за этой дырки в вагоне стоял такой запах, что люди стремились к окошку. Иногда, во время остановок, путникам выдавали сухой паёк. И надо было смотреть в оба, чтобы у тебя его не стащили. Дело в том, что среди инвалидов в вагоне были не только бывшие фронтовики, но и бывшие уголовники.

На какой-то станции людей перегрузили в грузовики, отвезли на пристань и погрузили на пароход. Так инвалиды оказались на острове Валаам.

Велика Русь-матушка, и много в ней найдется укромных уголков, куда при необходимости можно упрятать нежеланных людей. Валаамский архипелаг считался святым местом ещё со времён княгини Ольги. Много чего на протяжении веков повидали стены Валаамского монастыря. Неоднократно совершали на него набеги шведы. В 1917 году, когда от России отделилась Финляндия, к ней перешёл и Валаамский архипелаг. Во время Советско-Финляндской войны Валаамский монастырь подвергался бомбардировке советской авиацией. Обитателям монастыря пришлось его покинуть. В 1944 году Валаам стал советским.

И вот теперь в бывшем монастыре был организован Дом инвалидов войны и труда. Обслуживающий персонал по ор-гнабору собрали из разных уголков страны. Тогда во многих разрушенных войной деревнях было голодно. А тут давали жильё, работу, подъёмные. Конечно, с медицинским образованием людей было мало, но обходились. Для санитаров специальное образование необязательно. Также в столовую люди нужны да по хозяйству.

Инвалидов тоже привлекали на трудотерапию. Костю с Валентином пристроили в мастерскую. Те же, кто по состоянию здоровья работать не мог, болтались без дела целыми днями. Хуже было с теми, у кого не было ни рук, ни ног, которых здесь называли «самоварами». Со своими культями они были совершенно беспомощны. Их надо было кормить, поить, обмывать. Санитарам это доставляло мало удовольствия. На день санитары этих «самоваров» подвешивали в мешках на дерево. В течение всего этого времени люди были предоставлены сами себе. Ни попить, ни наоборот. Естественные надобности часто приходилось справлять прямо под себя. Вечером их снимали с дерева и кое-как приводили в порядок. Но запах от этих людей всё равно исходил довольно стойкий. Одним из таких «самоваров» был бывший танкист Михаил. Валентин часто беседовал с коллегой. Когда приятели покупали водку, Валентин наливал стакан Михаилу и поил его с руки.