Текст книги "Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 3"

Папочка, живи!

Оккупация нацистами прошла молниеносно.

Аня, несмотря на свои восемь лет, прекрасно осознала, что произошло.

Немцы ходили по дворам и забирали всё, что найдут. Особенно их интересовали молоко и яйца, сало. «Млеко» и «яйки» – слышалось отовсюду. Те, кто не хотел отдавать добром, дорого заплатили. Их могли избить, изнасиловать, а то и вовсе убить – в назидание, так сказать.

Ее мама была очень красивая. Женщину поймали на опушке леса. Обвинив в связях с партизанами, изуродовали и надругались, но ничего не добились. После перед всем хутором расстреляли. Девочка осталась одна. Всё подворье увели. Её взял к себе сосед, дед Семён.

Как-то зимой Аня услышала тихий стук в окошко. Может, показалось? Подошла к окну, выглянула. Кто-то стучал в окошко её дома.

Быстро надев валеночки и накинув шаль, тихонько вышла. Бесшумно прошла через сеновал к ограде и окликнула:

– Кто здесь?

Ответа не было. В темноте Анечка тихонько прошла к дому. Возле окна, в которое стучали, нашла мужчину. Тот был без сознания.

Ойкнув, девочка подбежала к нему и наклонилась. Он дышит! Но как быть?

Больше ни о чём не думая, побежала обратно. Разбудила деда.

– Тебе чего?

– Деда, помочь надо!

Посмотрев на девчушку, старик быстро встал.

– Ты чего в таком виде? Случилось чего?

Девочка быстро всё рассказала.

– Я его одеялом накрыла.

– Давай-ко, девонька, оденься и беги к нему, не то сама простынешь. Быстро.

Вместе с Семёном втащили незнакомца в хату. Его жена уже приготовила всё необходимое. В печи всегда была горячая вода. Пригодилась. Вместе с мужем они его перевязали, привели в порядок. Положили в укромный закуток за второй печью. Не полати, конечно, зато понадёжнее. Коли не знать – не найдёшь. Там дощатая дверь на лестницу в погреб. Только мало кто знал: за перегородкой была комнатушка – сделали, чтоб выровнять комнату, да и доски подале от печи.

Аня смотрела во все глаза. Вот это схрон. Как управились, дед обратился к малышке:

– Вот что, внученька, ты помалкивай о том, что видела. В случае чего – ничего не знаю. Ведать не ведаю.

Аня даже обиделась:

– Деда, я уже большая! А это мой папка, да?

Семён грустно посмотрел на девчушку.

– Оно, конечно, похожи они, да и только. Это просто наш защитник. Ты вот чего скажи… Мамка твоя в лесу к людям хорошим ходила. Не знаешь, куда?

Девочка задумалась.

– Я не должна была за ней ходить, она запрещала.

– Но ты её наверняка ослушалась?

Аня тихо кивнула.

– В другой раз отругал бы тебя, но сейчас нам надо. Понимаешь, у дяди важные документы. Нельзя, чтобы они попали к немцам, а вот нашим – очень надо! Ну как, сможешь?

Девчушка обрадованно закивала.

– Я смогу!

Тут Нюра, его жена, возмутилась:

– Чего удумал? Кроха совсем!

Семён глянул на неё и постучал пальцем по лбу. Нюра вдруг всплеснула руками, ойкнула и закивала головой. Пошла собрать тормозок на дорогу. Сам же поучал «почтальона»:

– Коли кто спросит, зачем, – скажешь: за хворостом послали. Да обратно хворосту немного возьми. В место придёшь – всё расскажешь. Да вот от меня ещё это возьми.

Под утро тоненькая фигурка бесшумно скользнула за калитку. Вернулась только через два дня.

Немцы уже сгоняли всех к дому деда Семёна. Акция устрашения. По периметру стояли автоматчики. Дом заколотили. Вперёд вышел офицер. Громко произнёс приговор: за пособничество партизанам и укрывательство коммуниста сжечь в собственном доме живьём! Аня рванулась вперёд! Но близко к дому никого не пускали, стреляли в любого, кто приблизится. С девочкой едва справлялись двое мужчин. Она, словно обезумев, вырывалась и кричала. И вёе же услышала в последний раз голос деда:

– Живи, родная, наши победят!

Обмякшую, без сознания, её унесли подальше в дом. Только когда пришла в себя, узнала: был донос.

– Эти вломились в хату. Всё перевернули – нет никого. Вроде успокоились… да потом с собакой нашли. Вот ведь напасть какая! Коли б не было собаки-всё бы прошло спокойно. Того комиссара вытащили.

У малышки внутри всё похолодело.

– Его тоже сожгли?

– Да нет. Его к себе уволокли.

На следующий день она специально пошла к жандармерии. Её даже гонять не стали. Мол, пусть рассказывает, что видела. Чтоб другим неповадно было! Девочка только и видела его глаза и… улыбку. Они пытали папу. В ответ тот молчал и только ей улыбнулся! Когда потерял сознание, допрос прекратился. С ребёнка словно сняли пелену. Откуда взялись силы? Спокойно пошла к себе домой, взяла санки и вырвала папку из рук этих зверей. Нагло, дерзко, просто.

Ей повезло, и у неё всё получилось. Смогла увезти в лагерь к партизанам.

Немцы сначала искали его в деревне, затем сделали несколько вылазок – впустую. Снова тот же шептун нашептал, что это не диверсия партизан – местные.

Так спустя несколько дней вновь собрали всех хуторян.

– Если не выдадите командира или того, кто это сделал, – расстреляем всех.

Сельчане молчали. Тогда, выбрав первого попавшегося, офицер прорычал:

– Ну?

Шеренга немцев вскинула и наставила на него автоматы. Послышался характерный звук: оружие готово. Офицер медленно поднял руку. И тут тоненький детский голосок сказал:

– Я.

От неожиданности офицер споткнулся и резко развернулся.

– Ты знаешь, кто это сделал?

Девочка покачала головой.

– Это я сделала.

Ей не поверили, но всех распустили, а её забрали к себе.

В жандармерии поначалу всё пытались понять, кого она прикрывает, пока малышка не рассказала, как именно она смогла это сделать. Анечка наивно полагала, что, услышав обо всём, они успокоятся. Впрочем, главное-не тронут деревню.

После своего рассказа она как будто онемела. Что бы «дознаватели» ей ни говорили, как бы над ней ни издевались, она больше не произнесла ни слова.

До глубокой ночи фашисты издевались над малышкой как только могли, всё больше распаляясь из-за молчания. Как девочка всё ещё оставалась живой – непонятно. Но она была жива.

Тогда её вывели на мороз в одной рубашонке. Провели к школьным партам (их стаскали из школы в качестве топлива. Парты были разбросаны на заднем дворе участка). Заставили сесть за одну из них.

Аня обвела мутным взором этот хаос и вдруг заулыбалась. Хотела подбежать, да не получилось. Смогла лишь тихонько подойти.

Да это её парта. Вот здесь они с подружкой рисовали, им тогда здорово досталось от Марии Ивановны! Оставили после уроков отмывать. Но это точно она. Девочка села. Охранник велел сидеть, пока она не заговорит. Ходить, бегать, прыгать и танцевать нельзя.

Было очень холодно. Оказывается, мороз бывает жгучий. Вначале она даже обрадовалась: её больше не пытали, боль на морозе притуплялась. Вместе с тем ледяной холод сковал её всю. И если первое время у неё ноги и руки ломило от холода, то вскоре началась дрожь. Даже не дрожь, Аню трясло так, что она с трудом удерживалась на скамейке парты. Охранник только поглядывал на неё да кутался в свой тулуп. Вроде что-то говорил. Но вот что? До сознания малышки его слова не доходили. Сколько времени её трясло? Потом прошло и это.

Сидя за своей партой, девочка постепенно начала вспоминать школьные проделки. Над чем смеялись и чего боялись. Как это было давно! Затем, когда терпеть стало невмоготу, она вдруг вспомнила глаза комиссара. Ну точь-в-точь папка. Как он ей улыбнулся.

Вдруг стало жарко, появилось желание раздеться, как в летний день. Да снимать-то нечего: одна рубаха.

Перед её взором появились и дед Семён с бабой Нюрой. Они к ней так и пришли, в обнимку, и всё улыбались. Малышка попыталась попросить у них прощения, но дед остановил её жестом и промолвил, что ни о чём не жалеет. Они и после смерти остались вместе. Подмигнул и добавил:

– Нас и смерть не разлучила.

А ведь верно. Селяне на пожарище тайком ходили, чтобы их похоронить как положено. Нашли вместе, обнявшимися друг с другом. Их так и похоронили, в одном гробу. Мама стояла в сторонке и грустно улыбалась, такая же красивая, как раньше.

Последним, что было в сознании Ани, – её свой-чужой папа, и именно к нему были её последние слова:

– Папочка, живи!

Ей показалось, что крик прозвучал настолько громко, что папа мог её услышать. На самом деле её губы даже не вздрогнули: она кричала и прощалась мысленно.

В момент смерти малышки названый папа открыл глаза – он пришёл в себя.

Лишь через несколько дней девочку разрешили забрать и похоронить. Её буквально отдирали от скамьи школьной парты. На губах была улыбка.

Мама, услышь меня

Я сижу здесь тихо-тихо. Лишний раз боюсь дышать. Ну а вдруг со мной поступят так же, как вон с тем мальцом? Мы дружили с ним, весёлым, планы были, только вмиг… его мама погубила! Враз избавиться решив. А малыш молил о пощаде и безмолвно всё кричал! Лишь завидев ту иголку, что несла смерть для него, обнял ручками, старался – отвернуть её хотел. Он горел желанием жить! Только тщетны были все его старания, мольбы и слезы. Нет! Его последний крик отчаяния у меня в ушах стоит. Как же можно?! Так бездумно? Он же твой родной сынок. Неужели все бездушны? Или все сошли с ума? Для чего тогда нужны мы в мире, где даже мамам дела нет. И лишь только чуть, немного…

Вы детей губить идёте, не задумываясь. Нет. А ведь мы живые, люди. И хотим жить, любить. Своей мамы голос слышать, развиваться и взрослеть. Бегать в травке и по лужам. Мы хорошие, поверь. Неужели безразличие в ваших сердце и душе? А куда девались нежность, любовь и доброта? Мы живые и всё слышим! Вот опять ваш разговор. Снова холод до мурашек. Неужели? Мысли бегают вдогонку: что же делать? Как тут быть? И уныние торжествует: без меня они решат. Я кричу, меня не слышат! Мама, милая, очнись! И пытаюсь сделать то единственное из доступного – вести себя тихо-тихо. В надежде быть незаметным. Чтобы не то что догадались, но даже не подумали. И только вздрагиваю снова и снова от вновь возникающих разговоров, после которых детей убивают. А они зарождаются постоянно, и то здесь, то там снова и снова звучат предсмертные крики! И уши от них закрывать бесполезно: они идут сразу в мозг! Там и остаются. От этого там поселилась и удобно, с комфортом устроилась ключевая мысль: Я ЗДЕСЬ НИКОМУ НЕ НУЖЕН! А мир жестокий и несправедливый. Тогда зачем мы здесь вообще?..

– Аня, можно с тобой поговорить? – к молоденькой девушке обратилась её тётя. В ответ девушка напряглась и натянуто улыбнулась:

– Конечно.

Однако со стороны тёти разговор тоже был не из лёгких.

– Послушай. Я хотела с тобой поговорить.

– Да, слушаю.

– Даю слово: разговор останется строго между нами. Я никому не скажу.

Девушка посмотрела прямо в глаза.

– Аня, ты…

И тут её собеседница взорвалась:

– Да не беременная я! – Вскочила и выбежала из комнаты.

В ответ женщина сокрушённо вздохнула. У неё снова не получилось. А ведь только и хотела услышать правду, всё равно видно, зачем скрывать? И, конечно же, поддержать племянницу. Если понадобится, встать на её сторону и настоять не делать аборт. Заверить, что поможет.

Через несколько дней Аня снова пришла в гости – Марина пекла пирожки и пригласила племянницу на выпечку. Расчёт был простой: на это предложение она не могла не согласиться, ибо выпечку Марины любили все. И Аня действительно пришла. Марина посадила племяшку за стол, собрала пирожков с собой. Вот только та вела себя странно: почти ничего не ела, лишь немного выпила воды.

– Что с тобой?

– Мне нехорошо. Можно я пойду прилягу?

– Конечно. Ты не отравилась? Может, вызвать скорую помощь?

– Нет-нет. Наверное, просто переутомилась. В школе накручивают. Подготовка к ЕГЭ да ещё выпускной.

Она легла. Марина хлопотала по кухне. Только Ане не лежалось. Вскоре она раз за разом стала ходить в туалет.

– Аня, тебя тошнит, понос?

– Нет, ничего такого. Только живот тянет.

И тут она встала на кровати на четвереньки, рукой схватилась за живот и застонала! Больше Марина ничего не слышала. Бегом рванула к телефону и набрала скорую помощь. Боже! Как долго тянутся мгновения! Ей показалось, что прошла целая вечность. Наконец-то на другом конце ответили:

– Служба скорой помощи.

– Девушка, срочно. Сильные боли в животе.

– В связи с чем? У кого?

– У девушки. Подозрение на беременность.

В трубке возмутились:

– Это как? Вы что, не знаете точно?!

Марине ничего не оставалось, как признаться:

– Скорее-роды.

– Ну ладно, диктуйте адрес.

Быстро продиктовав адрес и выслушав в свой адрес всё, что о ней там думают, Марина отложила телефон. В мозг закралась мысль: а вдруг я ошиблась? Может быть что угодно, хотя бы аппендицит, почему бы и нет?! Прошло десять минут. И тут Аня снова застонала. А скорой ещё нет. Марина вновь стала терзать телефон.

– Девушка, на адрес вызывали машину скорой помощи. Однако её до сих пор нет! В чём дело?

Её тираду спокойный голос осадил:

– Прошло лишь семь минут.

– Десять!

– Пусть так. Скорая едет. Зачем так паниковать? Ведь не сердечный же приступ! Скоро будут.

И… выключились! Вот те раз! Однако ещё через пять минут скорая приехала. Зашли двое. Посмотрели и с ходу:

– Когда была последняя менструация?

– Год назад. Она ещё не стабилизировалась.

– Так мы, может, уже рожаем? Ну-ка!

Врач аккуратно осмотрела её, переглянулась с помощницей и выдала:

– Вы, собственно, её мать?

– Нет, я её родная тётя, а что происходит?

– Мы вашу племянницу забираем. Вы с матерью свяжитесь.

– Можно я с вами поеду? Что нужно с собой?

– Ну, для начала-как обычно.

– Я сейчас всё соберу!

В минуту Марина как ураган прошлась по квартире. Пакет собран. Можно ехать. Тихонько зашли в машину. Шофёр, пожилой мужчина, кратко спросил:

– Куда?

Женщина ответила:

– В приёмный покой родильного.

И на немой вопрос добавила:

– Пока тихо, чтобы не растрясти.

Тронулись. Однако схватки стали повторяться всё чаще и чаще. Бригада забеспокоилась. Включили сирену. Машина понеслась. Попросили Марину им помочь. Марину между тем «накрыло». Тем не менее она помогала чётко и слаженно. Подсказывала Ане, как дышать, где и как растирать во время схваток, но… как будто это был кто-то другой. Как будто она разделилась. Где одна часть оказывала помощь, а другая, как ни странно, никак не могла поверить в то, что это действительно происходит! В приёмное отделение внесли на носилках. Раздели. Марине отдали пакет с вещами. Медсестра механически спросила:

– От ребёнка будете отказываться?

У Марины волосы встали дыбом.

– Конечно нет!

– Просто роженица – сама ещё ребёнок.

– Я его себе заберу. – И с жаром добавила: – Я – её родная тётя!

Медсестра с сомнением посмотрела, хмыкнула:

– Ну-ну. А теперь поезжайте домой.

– Подождите, но может, я здесь подожду?

– Чего?

– Результата. Может, там ошибка какая…

В приёмном отделении хохот стоял невообразимый. Отсмеявшись, ей ответили:

– Всё, тётя! Идите домой. Через тридцать-сорок минут она вам сама позвонит. Узнаете, кого усыновлять будете, если не передумаете.

Марина тихо вышла. Кажется, ноги не только перестали слушаться, но ещё и стали ватными. Выйдя на воздух, она закрыла глаза. Медленно привела дыхание в порядок. В голове немного прояснилось. Паника улеглась. Появились чёткие мысли, что делать. Позвонила сестре.

– Алло, Нина.

– Да, Марин. Только быстро. Я на работе.

– Если быстро, то Аня находится в перинатальном центре.

– Где?!

– В роддоме! Аня рожает!

С той стороны возникла пауза. Время тянулось. Оно вообще сегодня жило по новым законам. Своим. Марина не выдержала:

– Алло, Нин, у тебя всё нормально?

В ответ услышала осипший голос.

– Как рожает?

– Как все. Сказали: стремительные роды. Через полчаса узнаем, мальчик или девочка.

Нине явно стало не по себе. Ещё плохо понимая, она уточнила:

– Нет, подожди. Он что, недоношенный?

– Да нет. Если я правильно поняла, то всё в порядке. Роды своевременные.

– Я к тебе приеду.

– Это понятно. Буду ждать.

На следующий день, к восьми часам утра, сёстры приехали в роддом. Ага! Только передачи принимают лишь с девяти часов. Решили подождать здесь, на улице. А пока набрали Аню. В динамике услышали сонный голос.

– Алло.

– Как у тебя дела? Как малыш?

– У меня всё хорошо. Про малыша знаю только, что девочка. Я отказанную написала.

У Марины в глазах потемнело. Перехватило в горле, и сдавленным голосом она задала вопрос:

– Аня… можно я себе её возьму?

Ответа Марина ждала и боялась! Она живо себе представила, как бы она сама отреагировала, если б, избави бог, ей кто-то предложил что-то, хоть отдалённо напоминающее подобное! Да она бы этого человека… Но в ответ услышала ровный, спокойный голос:

– Хорошо, я согласна.

Наверное, на удар молнии прямо сейчас перед её ногами или вышедших из-за угла зелёных человечков реакция была бы более спокойной, чем на это простое предложение из трёх слов! Ничего не понимая, подняла глаза на сестру, связь была включена громкая, поэтому они обе слышали разговор. У Нины выражение было подобным. Она задыхалась. Единственное, что их отличало, – это внешняя выдержка Марины и взрыв Нины.

Стремительно побежали дни, в которых между работой, ежедневными походами в родильное отделение, семейными разговорами и магазинами детских товаров для самых маленьких вклинился ещё огромный пункт – сбор документов для усыновления да бесконечные вопросы: а почему не бабушка? Почему? Да потому что не всегда можно усыновлять даже самым родным и близким. Это взрослые. Каково же было всё это время малышке? А она всё слышала и понимала. Хоть и сказать ничего не могла… И лишь немой вопрос: «За что?» – стоял у неё в глазках. Единственное, что ей оставалось, – плакать.

Наконец выписка. В родильное отделение приехали все взрослые члены семьи. Никого не было лишь со стороны папы ребёнка. Кто они, мы так и не узнали. Дома с детьми осталась прабабушка, приехавшая по такому случаю из деревни.

Выглянула медсестра. Оглядела нас. Забрала вещи и плотно закрыла дверь. Мы остались ждать. Ещё через полчаса выглянула снова. Обвела всех презрительным взглядом и выдавила сквозь зубы:

– Она у вас несовершеннолетняя. Кто её мать? Паспорт!

Ей протянули документы. Пристально их изучив, она позволила войти только Нине. Уже после этого мы услышали детский плач и поняли: малышку переодевают. Минуты тянулись, словно решили взять реванш за прошлые дни разом. И вот свершилось! Наконец-то вышли. Сначала – бабушка и мама, за ними вынесли малышку.

Своё презрение медсестра даже не пыталась скрыть и с брезгливостью спросила:

– Кто будет брать ребёнка?

Вперёд вышла Марина:

– Я.

– Держите! С новорождённой! – процедила она, скривив губы.

Отдала маленький живой свёрток и скрылась за дверью. Марина улыбнулась малышке. Они впервые видели друг друга. Малышка во все глаза смотрела. В её глазах читались растерянность и укор. Да ещё ожидание: чего? Похоже, она и сама не знала, но ничего хорошего не ждала. Малышка! Ведь ты только родилась! Мы провели небольшую фотосессию и поехали домой. Маленький комочек в руках у Марины словно ждал чего-то. Она была вся сжата как пружина. И никакие ласковые слова, улыбки и поцелуи не могли её расшевелить.

Дома всех встречала прабабушка. С порога, как водится, благословила и тихо добавила:

– Ты дома. Мы все тебя любим. Ты нам нужна!

И… малышка улыбнулась.

Владислав Терещенко

Владислав Анатольевич родился 27 августа 1969 года в Киеве. С 1981 года проживает в г. Ангарске Иркутской области.

Первая повесть была в жанре социальной фантастики – «Крылья». Позже написан приключенческий роман «Остров Змей», который сделал автора финалистом национальной литературной премии «Писатель года» (2019).

Почти сразу же Владислав наткнулся на интересный исторический материал про русского Робинзона. И тема его настолько увлекла, что на свет появилась книга «Сударь Благие Намерения» (историческая беллетристика, приключения).

Сударь благие намерения

1. Усадьба Казинцевых, утро

Опрятно одетый белобрысый мальчишка лет десяти сидел на скамейке во дворе усадьбы, перед входом в дом, и болтал ногами, щурясь от яркого летнего солнца. Периодически он отмахивался от комаров, которые летели с соседнего болота.

Дворник Кузьма, поднимая облака пыли, мел двор. Он носил бороду, был космат и что-то постоянно бурчал себе под нос.

Сергей Лисицын, так звали парнишку, уже минут двадцать наблюдал за косматым дворником, ожидая своего двоюродного брата Михаила Казинцева – сына хозяев усадьбы.

После гибели отца на войне с турками 1828–1829 годов и смерти матери от внезапной болезни Сергей остался сиротой. Небольшое имение его мать успела продать. Из-за неудачного ведения хозяйства образовался долг, который отдать, кроме как продав имение, не было возможности. И она вместе с сыном переехала к родной сестре – Екатерине Анатольевне, по мужу Казинцевой.

Сергей, к радости Михаила, так и остался жить у них в имении. Екатерина Анатольевна с мужем воспитывали его как собственного сына. Ребята сдружились. Они все время проводили вместе.

На пороге дома наконец появился Михаил. Внешне он был прямой противоположностью Сергея. Темные волосы, карие глаза, которые беспрестанно блестели озорством. И хоть он чуть ниже своего двоюродного брата, но гораздо подвижнее. Однако характеры у них были схожи. Оба вспыльчивы, но и легки на подъем. Несмотря на бесконечные споры, в которых никто не хотел уступать, они все же надолго не обижались друг на друга. А уж про ссоры и говорить нечего. Они могли начать толкаться и даже бороться, но через пару минут вместе уже бежали в сад рвать зеленые яблоки.

Михаил быстро сбежал по лестнице и подошел к Сергею. В руке он держал надкусанное яблоко.

– Что делаешь? – спросил он.

– Ничего. Скучно. Может, что-нибудь выдумаем? – щурясь на солнце, предложил Сергей.

Михаил молча пожал плечами и, откусив яблоко, сел рядом. И они оба принялись наблюдать за дворником.

Было слышно, как тот ворчал:

– Ёшки-матрёшки! Только-только ведь подмел. Опять намусорили. Что за люди!

Михаил подмигнул Сергею:

– Смотри!

Он выждал момент, когда дворник стоял к ним спиной, размахнулся и бросил в него яблоком. Яблоко попало тому в плечо.

Тот перестал мести и недовольно проговорил:

– Что еще?

Ребята тихонько хихикнули.

Услышав это, дворник повернулся в их сторону и пристально посмотрел из-под густых бровей на братьев. Они сделали вид, будто ни при чем. Михаил повернул голову в сторону, словно увидел там что-то особо интересное, а Сергей, пытаясь скрыть улыбку, смотрел себе под ноги.

Дворник погладил бороду, не сводя глаз с ребят, а потом сделал шаг в их сторону, топнув ногой. Так, шутливо, как будто: я вам покажу!

Мальчишки соскочили с лавки и кинулись в дом, громко смеясь. Но в этот момент из дверей показалась хозяйка-Екатерина Анатольевна. Она расставила в стороны руки и поймала сорванцов.

– А ну постойте! – строго сказала она.

Дворник, увидев хозяйку, повернулся спиной, наклонился, незаметно поднял яблоко, положил его себе в карман и продолжил мести двор.

– Да, тетя?

– Что, матушка? – в один голос спросили ребята.

– Кто из вас, сорванцов, в дворника Кузьму яблоком бросил?

Екатерина Анатольевна посмотрела строго на Михаила, потом перевела взгляд на Сергея.

– Я не бросал, – проговорил тот.

Она вновь перевела взгляд на Михаила.

Тот пожал плечами.

– Не знаю, матушка, – соврал он, глядя себе под ноги.

– А я ведь в окошко-то все видела. Лгать, Миша, низко.

Дворник мел двор, но незаметно прислушивался к беседе.

– Итак, зачем же ты, Мишенька, надкусанным яблоком бросил в дворника Кузьму? – продолжала она отчитывать сына. – Поступок некрасивый и недостойный.

– Красивый, некрасивый, – вызывающе заговорил тот. – А чего он бурчит? Нечесаный весь, как леший. Одно слово: холоп!

– А хоть и так, однако человек он. И в кого ты такой?

– В отца, – не сомневаясь, выпалил Михаил.

– Не путай строгость отца с неуважением. А вот, к примеру, ждановский мальчишка, как его звали? Тот самый, который на рыбалке утонул в прошлом году.

– Ерёмка, – подсказал Сергей.

– Ерёмка, – повторила она. – Он был ваш друг? – обратилась к обоим мальчикам.

– Да, тетя, – кивнул Сергей.

– А все одно холоп, – настаивал Михаил.

– Не холоп он, Миша, – проговорил Сергей, глядя на брата.

– А кто ж? Крестьянский сын – стало быть, холоп.

– Он был наш друг.

– Да ладно тебе, Серёжа! Заладил! – И Михаил толкнул Сергея в плечо.

– А вот и не ладно. Сам заладил! – Не остался в долгу тот и толкнул двумя руками Михаила в грудь.

Тот подскочил к Сергею и обхватил его за шею, намереваясь повалить на землю.

– А я вот вам сейчас! – Екатерина Анатольевна схватила сорванцов за уши и развела в стороны.

– Ой, матушка! – притворно и слащаво заговорил Михаил, морщась от боли. – Тебе на лицо комарик присел.

Екатерина Анатольевна отпустила уши ребят и стала отмахиваться от комара.

– Бежим! – крикнул Михаил и кинулся прочь со двора.

Сергей было припустил за ним, но остановился.

– Тетя, – начал он как-то нерешительно, но замолк.

– Чего стоишь? Беги уж следом, – перебила его Екатерина Анатольевна. «Извиниться, наверно, хотел, – подумала она. – Хороший паренек растет. Мише бы у него поучиться».

Сергей в этот момент рванул за Михаилом.

Пробегая мимо дворника, он весело закричал:

– Ох, ёшки-матрёшки!

Тот перестал мести. Покачал головой и неодобрительно зацокал языком.

– Башибузуки форменные! – проговорила Екатерина Анатольевна. – Серёжа, не забудь, что завтра на могилу твоей матери пойдем. Годовщина ведь! – прокричала она.

– Хорошо, тетя, – послышался удаляющийся голос.

– Мальчишки, – со вздохом проговорила Екатерина Анатольевна. – Наступят еще времена, когда жизнь будет сполна с них спрашивать за самые незначительные проделки.

Она повернулась и вошла в дом.

2. Инцидент на балу

Бальный зал хорошо освещался. Беспрестанно играла музыка. Посреди зала танцевали пары. Те, кто не участвовал в танцах, стояли по краям группами: юноши отдельно, девушки отдельно. Иногда кто-то из юношей подходил к девушке, чтобы пригласить на танец. У всех неприглашенных в глазах вспыхивал огонек зависти. Но высказывание зависти – это моветон. И поэтому девушки сразу начинали разговаривать на какие-то другие темы, про каких-то других людей.

– Мне он танец обещал, – проговорила одна из девушек своим подругам, явно продолжая разговор.

– Кто из них? – спросила вторая.

Первая девушка заулыбалась и проговорила:

– Лисицын который.

На что вторая девушка сказала:

– А мне больше его кузен, Михаил, нравится.

Тут к разговору подключилась третья подружка и поведала им – конечно, по большому секрету – вполголоса:

– Поговаривают, что у Михаила адюльтер с супругой полкового адъютанта Гуревича.

Девушки захихикали. Потом, опомнившись – где наше воспитание? – заахали.

Вторая девушка кивнула в сторону входа в зал:

– А вот и они. Красавцы оба.

– Да, да, – закивали головами другие девушки.

В зал вошли Сергей с Михаилом. Сергей – в форме гусарского полка, а Михаил – в светской одежде. Они остановились, оглядывая зал с видом полководцев перед битвой.

Михаил остановил взгляд на группе девушек.

– Вон, глянь! – проговорил он. – Юные дщери Афродиты.

И он слегка поклонился им. Следом поклонился Сергей. Проговорил игриво, так, чтоб никто, кроме них, не слышал:

– Ox…

И они разом с братом закончили фразу:

– Ёшки-матрёшки!

И тут же засмеялись.

Вдруг Михаил заметил кого-то среди присутствующих. Лицо его сразу стало заинтересованным.

– Серёжа, я оставлю тебя.

Тот кивнул и тихо, со смехом проговорил:

– Надеюсь, когда-нибудь она станет вдовой.

Михаил ушел, а Сергей направился к группе молодых девушек, пытаясь вспомнить, кому же из них он обещал танец.

Яркая луна освещала дорожки и кусты парка, куда не долетал свет от окон бального зала. Но негромкая музыка сюда доносилась, создавая особую, романтическую, атмосферу. Спустившись по лестнице, Михаил и Анна, супруга Гуревича, остановились. Михаил, убедившись, что никого рядом нет, заговорил страстным шепотом:

– Сударыня, мне кажется, я ждал это мгновение всю жизнь.

Он взял ее руку и стал осыпать поцелуями. Анна остановила его, убрала руку и с улыбкой проговорила:

– Вы такой страстный, что от вас даже жар исходит.

– Я сгораю от любви, – глядя ей в глаза, проговорил Михаил. – Погасите мой огонь поцелуем. Умоляю вас!

– Вы меня толкаете на преступление, – несколько игриво проговорила она. – Я замужем. Вы меня компрометируете, – голос ее зазвучал слабым шепотом. – Но не могу устоять перед вашими мольбами. – И она закрыла глаза, давая понять, что готова ко всему.

Михаил тут же этим воспользовался и страстно прильнул к ее губам.

В этот самый момент на лестнице появился муж Анны, полковой адъютант Гуревич. Зная наклонности своей супруги принимать попытки ухаживания местных молодых людей, он старался вовремя это пресекать. Но в этот раз он заигрался с офицерами в вист и проворонил исчезновение своей второй половины. Надеясь все же, что слухи о ее адюльтере неправда, он бросился ее искать. И, честно признаться, был на взводе от такого поведения: взяла и просто исчезла. Обойдя зал, он вышел в парк. Услышав какие-то голоса внизу, Гуревич тихо подошел к лестнице и остановился на верхней ступеньке. Внизу увидел целующуюся парочку и хотел уже уйти, как в женщине узнал свою супругу. Вне себя от ярости, он кинулся вниз, крича на ходу:

– Что здесь происходит, сударыня?

Анна вскрикнула. Подскочивший к ним Гуревич попытался схватить Михаила, но ухватился только за перчатку, которую тот держал. Испуганный Михаил бросился бежать и скрылся в кустах.

Гуревич посмотрел на перчатку юноши, потом – на свою жену и, схватив ее за руку, молча потащил вверх по лестнице.

В бальном зале веселье продолжалось, играла музыка и танцевали пары. Сергей с Михаилом стояли в стороне от всех присутствующих и тихо разговаривали.

– Серёжа, он убьет меня, – нервно говорил Михаил, озираясь. Его губы дрожали. В глазах был страх.

Сергей, также осматривая зал, пытался успокоить кузена:

– С чего ты взял?

– С того, что я в дерево с двух метров попасть не могу. А у адъютанта уже несколько поединков на счету, из которых он вышел победителем. Так говорят! А ситуация явно тянет на дуэль.

– Говорят… он видел твое лицо?

– У него моя перчатка, – Михаил показал единственную оставшуюся. – Что делать? – Казалось, он сейчас расплачется. – Что делать?

Сергей увидел входящего в зал Гуревича с супругой.

– Возьми мои перчатки, а мне давай свою, – быстро проговорил он. Они обменялись.

Гуревич, увидев братьев, направился к ним. Он буквально тащил за руку супругу. По лицу было понятно, что ей больно и неприятно. Она говорила негромко, но зло, как бы шипя:

– Оставь меня! Позоришь нас обоих. Отпусти, мне больно!

Гуревич шел, не обращая внимания на ее просьбы. Подойдя к братьям, адъютант обратился к Михаилу:

– Мерзавец! – одновременно он бросил в Михаила отобранную у него ранее перчатку.

Перчатку поймал Сергей.

– О! Адъютант, спасибо! А я-то думаю, где я ее обронил, – издевательски заговорил он. – Отчего ж вы себя мерзавцем-то называете? Вы герой! Я ж без перчатки как без руки.