Текст книги "Альманах Международной Академии наук и искусств «Словесность». Том 3"

Ольга Черниенко

Ольга Васильевна по образованию музыковед.

Долгие годы проработала старшим научным сотрудником ГЦТМ им. А. А. Бахрушина в Москве. Руководила творческим объединением «Диалог». Автор книг о современной музыке и рассказов о животных.

Член Интернационального Союза писателей, Российского союза писателей, Международной академии русской словесности и Евразийской творческой гильдии.

Номинант международных литературных премий: Лондонской (2016), Парижского книжного салона (2017), им. Владимира Набокова (2018), им. А. Сент-Экзюпери (2018) и многих других. Автор нескольких книг, в том числе: «По следам знаменитой ищейки и другие рассказы о животных», «С любовью ко всему живому», «Верность», «Собачье сердце» и др. Неоднократно отмечена медалями за вклад в развитие русской литературы и за высокий вклад в мировую литературу.

 
Я люблю зверьё! Увидишь собачонку.
Тут, у булочной одна – сплошная плешь.
Из себя и то готов достать печёнку.
Мне не жалко, дорогая, ешь…
 

В. Маяковский

Холодно. Колючий ветер насквозь продувает плешивую шкурку, лапы примерзают к тротуару, желудок – к позвоночнику…

Хлопает дверь булочной – счастливые люди тащат авоськи с хлебом, таким ароматным, что кружится голова… Нос непроизвольно «приклеивается» к сумке-вдруг повезёт… но:

– Пошёл, пшёл, пшёл… – и вот уже камнем обожгло лапу, пёс взвизгнул, поджал хвост, захромал, заплакал: «Зачем ты, Господи, оставил меня в этом мире?»

– Голоден, бедняга? Замёрз? – над старой, полулысой собакой склоняется лохматая голова:

– На! Возьми! Ешь!

Голодное животное недоверчиво, осторожно берёт протянутый кусочек хлеба, жадно глотает.

Сильная мужская рука нежно гладит беднягу:

– Идём со мной! Накормлю, согреешься…

И пёс, подволакивая лапу, доверчиво плетётся вслед за человеком в кепке…

Парадная обдает теплом, запахом щей и чего-то жареного, невероятно аппетитного. Наверное, таким – тёплым и сытым – бездомным животным видится рай.

– Проходи, приятель, – юноша распахивает дверь квартиры, но властный женский голос заставляет новоиспечённых друзей замереть на пороге:

– Владимир! Ваши соседи жаловались: собаки лают, совсем покоя нет, оглохнуть можно! – И горестно добавляет: – Я смотрю, вы ещё одну привели… Сколько их у вас уже? Пять? Шесть? Десяток?! А кошек? Всего лишь три? Но я вижу… двенадцать… Ах, они ещё и котят нарожали? Володя! Ну как же можно жить в таком зверинце? Жильцы жалуются: запах, шум… Если будет так продолжаться, как это ни прискорбно, придётся отказать вам в жилье. Убедительно прошу: постарайтесь побыстрее очистить жилое помещение от собак и кошек… – строгим голосом требует домовладелица.

– Хорошо, дайте мне время. Я найду животным жильё и хозяев!

– Странный вы, Володя! Кому сейчас домашние животные нужны? Так плохо всё вокруг: война, кризис, инфляция. Ну как прокормить животных, коли самим есть нечего?

– А мне ничего для них не жалко! Признайтесь: вы ведь тоже любите их – лошадок, кошек, собак, – как и я, не так ли? Я по глазам вижу!

– Ох, Володя… вы – совсем ребёнок! Вот, возьмите, я косточек собрала – сварите своим любимцам бульон.

«Она добрая, любит животных, хоть и строит из себя ведьму: жильцы жалуются – жить, мол, мешаем! – рассуждает юноша, купая бедолагу в тазу. – Все на свете жить хотят! И кошечки, и собачки, и птички с лошадками… Никого нет лишнего на земле!»

– Сейчас помоемся, высохнем, а потом поедим, чайку попьём, согласен, милый?

Пёс тяжело вздохнул: избежать водных процедур не удалось – сильным был молодой человек, но какими же нежными оказались его руки, когда он тщательно вытирал своего нового четвероногого друга…

Владимир был брезглив. После рукопожатий мыл руки с мылом; дверную ручку, прежде чем за неё взяться, вытирал салфеткой; в гости ходил с собственным складным стаканом, дабы не заразиться опасными заболеваниями. Смерть отца – от заражения крови после укола пальца булавкой – нанесла ему глубокую душевную травму.

Удивительно, но страх заражения (мизофобия) никогда не мучил Владимира Владимировича, когда он возился с животными! В такие минуты, абсолютно забывая о какой-либо заразе, он чувствовал себя могучим, добрым великаном-волшебником, превращавшим беспросветную жизнь бездомных животных в райскую. И самозабвенно лечил, выхаживал больных, выкармливал истощённых, убирал грязь, находил добрых хозяев. Животных, лишившихся дома, было очень много, как всегда в кризисных ситуациях.

Вероятно, на фоне суровых времён Первой мировой, последующего большевизма кому-то может показаться нелепым гуманизм Владимира, создавшего в своём доме приют для бездомных животных, но это был чистый, наивный порыв его ранимой, детской души.

Популярность у него уже в ту пору была скандальная: сидел в Бутырской тюрьме, любил хамить, «эпатировать» не только поведением, но и внешним видом: ходил в мятой рубахе, пиджаке с поднятым воротником, без галстука, зычным «рёвом», как писал поэт, из его «четырёхугольного рта вылетали слова – гремящие камни альпийского потока»! Самоуверенный и даже наглый на эстраде, этот «горлан-главарь» был удивительно нежным в быту, ненавидел в людях грубость, хамство, никогда не дрался, «боясь» кого-нибудь покалечить. Но на самом деле даже мысль ударить кого-то по лицу была ему противна. Энергичный, порывистый, жизнерадостный, в сущности, он был большим ребёнком, напоминавшим высокорослого, неуклюжего, толстолапого и ласкового щенка…

Ради животных мирился с лютыми врагами, но и друзей у него было немало: гуманных, ответственных, милосердных. «Подобрашек» с улицы удавалось пристроить быстро: в то тяжёлое время люди были добрее и сострадательнее, чем в нынешнее, относительно благополучное, – помнили о древнем законе природного альтруизма, отказываясь от которого человек утрачивает связь с природой, нарушает природное равновесие.

Он быстро шагал вдоль дачного забора, когда под ногами пискнул кусок грязи. Внимательно приглядевшись, понял: грязь – это маленький щенок, беспомощно тычущийся в ноги…

– Кто потерял собачьего ребёнка? Чей он?

– Да ничей, не нужный никому! – за забором ребятишки играли в мяч. – Мать у него породистая – шотландский сеттер, отец-не пойми кто, вот и выкинули на улицу!

Отмывали пёсика долго. А когда под слоем грязи показалась шелковистая тёмно-рыжая шкурка с чудными вьющимися кудряшками на длинных ушках и кончике хвостика, Владимир воскликнул:

– Ты невероятно, потрясающе красив, щенёнок, мой Щен!

Голодный малыш мгновенно смел полную миску хлеба с молоком, и его животик превратился в тугой круглый мячик. Мячик перевешивал, нарушая равновесие, и малыш падал на пол кверху лапками… В то голодное время Владимир, живший вместе с друзьями на даче в подмосковном Пушкине, питался в основном ягодами и грибами, собранными в ближайшем лесу. Грибной суп, грибной соус, каша из опят… На грибной каше вырос и его пёс-огромный красавец Щен.

Как же он любил своего хозяина, как был на него похож! Такой же громогласный, неуклюжий, большеголовый, большелапый! «Мы с ним крупные человеческие экземпляры», – говорил Владимир. Шалопаем носился он по московским улицам, заливаясь весёлым лаем, радостно в приветствии кидался к прохожим…

Многие не понимали его добрых намерений, бежали, напуганные весёлой большой маленькой собачкой, принимавшей их побег за игру…

Щена ругали, воспитывали… Глядя преданными глазами, он внимательно слушал хозяина и вроде даже с ним соглашался, но неуёмная энергия била через край-пёс срывался: убегал, чтобы бесконечно радоваться жизни!

Владимир в то время стал чуть больше зарабатывать, почти «разбогател», и каждое утро, отправляясь на работу, вместе с Щеном посещал мясную лавку на углу Остоженки, чтобы купить фунт мяса, который тут же, у дверей, мгновенно проглатывался щенком. Это были собачий завтрак, обед и ужин. На большее средств не хватало. Вечерами Щен встречал хозяина у подъезда, ночью спал в ногах. Однажды Владимиру пришлось уехать из столицы на пару недель. Своего любимца отдал знакомым. А когда, вернувшись, прямо с вокзала пришёл за ним, то вместо толстого весёлого щенка обнаружил истощённый полутруп. Пёс лежал посреди коридора: слабость не позволяла подняться, рёбра торчали наружу, из глаз текли крупные слёзы… Прижимая к себе нервно дрожащего щенка, Владимир, сам готовый расплакаться, гладил его, приговаривал:

– Нельзя своих собаков отдавать в чужие нелюбящие руки! Никогда не отдавайте меня в чужие руки. Не отдадите?

Вернувшись в родной дом, пёс оправился быстро-щенячьи хулиганства продолжились, и вскоре пришла беда: не встретил однажды Щен хозяина у подъезда, не пришёл и ужинать.

Его искали долго. Обшарили все улицы и переулки, опрашивали прохожих: не встречалась ли им невероятно красивая рыжая собака, похожая на сеттера? Несколько дней и ночей поисков результата не дали. Неделю спустя узнали: собаку похитил недоброжелатель, убил…

– Если найду, кто это сделал, придушу! – поклялся Владимир. Но найти живодёра ему так и не удалось.

Всего лишь одиннадцать месяцев прожил на белом свете несчастный щенёнок, Щен. Но его тепла, любви и преданности Владимиру не хватало всю жизнь. Имя любимой собаки-Щен – навсегда пристало к самому Владимиру Маяковскому. Им он подписывал все свои письма к Лиле Брик – Кисе, так называл он любимую. Да и животных любить тоже он её научил. В их переписке постоянно затрагивается тема животных, в иллюстрациях Владимир изображает себя щенком, Лилю – кошкой.

«Приходила к нам в субботу серая киса и перецарапала».

«В Харькове заходил к Карелиным, у них серая кошка подает лапу. Я глажу всех собаков и кошков. В Киеве в гостинице есть большая, рыжая, с белыми крапинками».

«Ходил по верхней палубе, где уже одни машины, и вдруг мне навстречу невиданная до сих пор серенькая и очень молоденькая кошка. Я к ней поласкать за тебя, а она от меня убежала за лодки».

«От Краснодара до самого Баку ехал с нами в поезде большой престарелый обезьян. Обезьян сидел в окне и всё время жевал. Недожевавши, часто останавливался и серьёзно и долго смотрел на горы удивлённо, безнадёжно и грустно, как Левин после проигрыша. А до этого в Краснодаре было много собачков, про которых я и пишу теперь стих».

«В Баку тоже не без зверёв. Во-первых, под окном третьего дня пробежали вместе одиннадцать (точно) верблюдов. Бежали прямо на трамвай. Впереди, подняв руки, задом прыгал человек в черкеске, орал им что-то, доказывал, чтобы повернули. Едва-едва отговорил. А также наискосок ежедневно останавливается в девять часов хороший ослик с фруктами».

«Тобку отдали к чужим людям. А щенки замечательные! Они всегда вместе и ждут нас, когда мы бы ни пришли. Мы их ужасно любим».

«На лестнице, с чёрного хода, живёт кошка, с пятью малюсенькими котятками. Живут они на окне в корзинке».

«Если рассматривать меня как твоего щенка, то скажу прямо, я тебе не завидую, щенёнок у тебя неважный: рёбра наружу, шерсть, разумеется, клочьями, а около красного глаза, специально чтобы смахивать слезу, длинное облезлое ухо. Естествоиспытатели утверждают, что щенёнки всегда становятся такими, если их отдавать в чужие, нелюбящие руки».

«Я пишу на террасе, а рядом сидит Шарик и облизывается. Я усыновила всех окрестных котят, и они по утрам приходят есть яйца. Аннушка сердится и говорит, что они блохатые».

«Я люблю тебя и ужасно хочу видеть. Целую все лапки, переносики и морду».

Когда после прогулки по городу Киса возвращалась домой, Щен всегда интересовался, а не видела ли она «каких-нибудь интересных собаков и кошков».

Их общий дом был наполнен животными: подобранными на улице кошками с котятами, щенками, бездомными и породистыми собаками, которых в связи с так называемым «уплотнением» московских квартир хозяева вынуждены были пристраивать в добрые руки. Ибо население коммуналок в большинстве своём яростно ненавидело домашних животных. Кошек и собак считали барской роскошью.

Всем бедолагам находили новых хозяев. Имена большинства из них неизвестны. Лишь несколько фотографий запечатлели любимцев Владимира: Щена, шотландского терьера Скотика, умершего от чумки в щенячьем возрасте, французского бульдога Бульки…

В те годы, будучи уже известным, поэт много ездил по миру. Бульку привёз из Франции: очень уж понравилась ему эта необычная порода, пользовавшаяся огромной популярностью в Европе. Но «модная» собака не стала для него средством демонстрации собственного престижа, благополучия – будучи полноправным членом семьи, небольшая, дружелюбная и в то же время флегматичная Булька повсюду сопровождала Владимира Владимировича. Дважды она становилась матерью, приходилось пристраивать щенков.

«Бульдожки наши изумительные: слепые, пузатые, крикуны, обжоры и драчуны. Булька от них в полном экстазе, несмотря на то что жрут они её днём и ночью…»

Была даже попытка снять Бульку в немом кино.

«Хотели нашу героиню снять вместе с Булькой. Повезли Бульку на (кино)фабрику, но она подняла там такой невероятный шум! До того скандалила, рвалась, лаяла… пришла в такое истерическое состояние, что из съёмки ничего не вышло. Когда мы приехали домой, она забилась в самый угол на тахту и проспала, как камушек, до следующего вечера».

В это время Маяковский получал уже высокие авторские гонорары и, находясь за границей, поддерживал финансово поэтов и писателей-эмигрантов, в большинстве своём влачивших нищенскую жизнь. Раздавал деньги бедным, нуждающимся старикам и в Москве, никогда не раскрывая своего имени, поскольку поэтический образ «глашатая революции» не допускал сострадания: милосердие считалось тогда «интеллигентской мягкотелостью», цитировалась фраза Горького: «жалость унижает человека». Владимир же был альтруистом, готовым ради нуждающихся «снять с себя последнюю рубашку» и, если понадобится, пожертвовать собственной жизнью.

Однако Лиля, лишь отчасти разделявшая его альтруистические порывы, озадачивала меркантильными просьбами: «Очень хочется автомобильчик. Привези, пожалуйста… лучше всех фордик», «…побольше мне таких чулок, как я дала тебе на образец. И пары три абсолютно блестящих. В том смысле, чтоб здорово блестели. И тоже не слишком светлых», «С шубкой 22 несчастья. И когда я первый раз надела её, то вызвала в трамвае бурные восторги своими голыми коленками».

Владимир постоянно страдал от многочисленных измен любимой. Фаина Раневская вспоминала, как, увидев его в 1925 году, заметила в глазах «такую печаль, которая бывает у бездомных собак, у брошенных хозяевами собак».

«А тоска моя растёт, непонятна и тревожна, как слеза на морде плачущей собаки».

«Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи», – говорила Лиля друзьям. Помучается, напишет хорошие стихи-получит хорошие деньги, а уж на них-то Лиля хорошо погуляет. В телеграммах тех лет постоянное требование денег: «Всё благополучно. Жду денег», «Киса просит денег»… и так далее.

«Мне и рубля не накопили строчки», – писал он в поэме «Во весь голос».

Весной 1930 года Булька снова стала матерью. Владимир послал телеграмму в Лондон, где находилась Лиля: «Целуем любим скучаем ждём щенки». В ответ получил: «Придумайте пожалуйста новый текст для телеграмм. Этот нам надоел».

14 апреля 1930 года жизнь поэта трагически оборвалась. Владимир Маяковский внезапно покончил жизнь самоубийством – застрелился, якобы после ссоры с любовницей, Вероникой Полонской. Официальная версия записана со слов самой Полонской. О чём на самом деле был их разговор в квартире дома по Лубянскому проезду, мы уже никогда не узнаем. Родственники и близкие друзья считали: Маяковского убили. Никогда бы Владимир Владимирович не покончил с собой, прежде всего из-за матери, сестёр, которых практически содержал.

Разве стал бы зрелый мужчина, словно истеричный подросток, кончать жизнь самоубийством из-за несчастной любви, если говорил:

– Я люблю Лилю. Ко всем остальным я могу относиться только хорошо или ОЧЕНЬ хорошо, но любить я уж могу только на втором месте. Хотите – буду вас любить на втором месте?

Но есть и ещё одна причина, из-за которой не стал бы стреляться ни один любитель животных. И это любимая Булька, ее новорождённые щенки. Разве мог он, чувствовавший всегда высочайшую ответственность за жизнь живого существа, оставить на произвол судьбы беспомощных животных?

Поэт интуитивно чувствовал: время революционной романтики уходит. Страна движется к раскулачиванию, массовому голоду, борьбе за власть, культу личности, трибуналам, расстрелам.

«Когда он понял, что его мечта об идеальном (коммунистическом) обществе неосуществима на деле, то стал об этом говорить, перестал писать, и его ликвидировали», – утверждала его дочь Элен-Патриция Дж. Томпсон, она же Елена Владимировна Маяковская, рождённая в Америке в 1926 году от переводчицы Элли Джонс.

По воспоминаниям друзей поэта, его смерть не вызвала у Лили особого трагизма. В крематории в глазок печи она с любопытством следила, как сгорает труп беззаветно любившего её человека. И лишь спустя месяц забрала урну с его прахом. Именно Лиля (не сёстры, не мать) стала наследницей всего имущества поэта, денег и архивов, половины гонораров от изданий произведений, получила пожизненную пенсию, хотя никогда в официальном браке с Маяковским не состояла и юридических прав на наследство не имела.

Поэт умер дважды. Второй раз – когда его принудительно начали изучать в школе. Воспевание им революции: «Серпастый, молоткастый», «Партия и Ленин – близнецы-братья».. – раздражало и даже отталкивало. Поэта преподносили нам лишь как пламенного борца за социализм, высоконравственного, величественного и монументального, как его памятник на одноимённой площади. Но мы совсем не знали его лирики. Прошли его стихи в школе и навсегда забыли, практически так и не узнав величайшего поэта XX века.

 
Я хочу быть понят моей страной,
А не буду понят – что ж?!
По родной стране пройду стороной,
Как проходит косой дождь…
 

По неподтверждённым сведениям, Булька умерла в глубокой старости у новых хозяев. Что стало с её щенками, история умалчивает.

– Какая у него замечательная шкура! – воскликнула медсестра ветлечебницы, увидевшая нового пациента после ванны. – Мягкая, шелковистая, цвет необычный, лесной опёнок напоминает! Имени у него пока нет? Что ж, запишем в медицинской карте: Гриб Опёнок!

Пёс, поджав хвост, самостоятельно залез в клетку. Испуганно, робко поглядывал на других собак. Прижался к прутьям, закрыл глаза, замер. Если не двигаться, может быть, его не заметят, и бить не будут, и драться не станут.

– Не бойся, Опёнок, тебя здесь не обидят! Кончились твои мытарства, – успокаивала пса девушка, принёсшая его в полубессознательном состоянии в клинику. Гриб доверчиво уткнулся носом ей в ладонь. Девушка напоминала хозяина: такая же добрая и ласковая. Немного успокоившись и согревшись после мытья, пёс впервые за несколько месяцев спокойно уснул. – Спи милый, я обязательно помогу тебе! А Опёнку уже снился сон, преследовавший его каждую ночь.

…Весёлый рыжий пёс высоко подпрыгивает за мячиком, летящим прямо в голубое небо, ловит, приземляется в мягкую траву, улыбается, бежит к скамейке, где в тени деревьев отдыхает хозяин. Жаркий июньский день благоухает волшебным ароматом цветущей липы, над кустами шиповника трудятся пчёлы и шмели, а на тропинке среди берёз прекрасное видение: белое воздушное облачко, на деле оказавшееся соседской франтоватой и слегка капризной пуделихой. Пёс был тайно влюблён в неё, и теперь надо было совершить приветственный ритуал.

Пообщавшись с соседкой, понёс хозяину мяч – тот сидел в какой-то странной позе и не реагировал. Пёс ткнулся носом в руку – она была холодной и слабой… Он попытался лизнуть хозяина в лицо, но тот не рассмеялся, как обычно, и пёс испугался, завыл…

Приехала машина скорой помощи, вокруг скамейки, где полулежал хозяин, засуетились люди в белых халатах, остро запахло лекарствами, а пёс беспокойно крутился рядом, пытался пробраться сквозь чужие колени к любимому лицу, лизнуть в нос, глаза. Его грубо оттолкнули, носилки с хозяином поместили в салон скорой помощи, и машина, сопровождаемая рёвом сирены, помчалась в сторону больницы.

Он бежал за скорой, удалявшейся всё дальше и дальше. Сердце готово было выскочить из груди, глаза застилала пелена, вокруг сновали машины, гудели, скрипели тормоза. Пёс бежал из последних сил, но, несмотря на все усилия, потерял скорую из виду. Начал тревожно метаться, увидел впереди похожую и неосторожно прыгнул под колёса грузовика. Мощный удар отбросил пса на обочину… В глазах потемнело, от резкой боли в лапе потерял сознание.

…Пёс вздрогнул, проснулся. Матовый лунный свет отражался квадратами на кафельном полу больничного бокса. В соседних клетках сопели, поскуливали во сне четвероногие пациенты. Опёнок потянулся, зевнул, положил голову на лапы и вспомнил, как в самый страшный вечер в его жизни очнулся в незнакомом месте.

Вокруг – мусор, искорёженный металл, ржавые трубы. Пёс не сразу осознал, почему тот красочный июньский день мгновенно померк, всё стало серым, тёмным, грязным. Вспомнил белое лицо хозяина, и ощущение непоправимого несчастья сжало сердце. Попытался вскочить, но страшная боль в лапе, пронзившая всё тело, подкосила-снова упал, на шее что-то звякнуло. И тут пёс обнаружил – к ошейнику пристёгнута тяжёлая цепь, намертво приковавшая его к старой, полуразрушенной будке. Всю ночь его лихорадило от сильной боли в сломанной лапе, но он страстно желал только одного – броситься на поиски человека, без которого не мыслил своей жизни.

Лишь под утро пёс забылся тревожным сном: хозяин склонился над ним, нежно погладил по голове, чмокнул в нос и, уходя, прошептал:

– Прощай, друг мой, придётся тебе далее без меня…

Пёс хотел бежать за ним, рвался, плакал, скулил во сне, лапы копали твёрдую землю, кровь сочилась из-под сломанных когтей, но так и не смог догнать.

Днём пришли незнакомые люди, накануне нашедшие его на обочине дороги и приковавшие несчастного на двухметровую цепь к будке. Теперь пёс, по их мнению, должен стать охранником на складе металлолома.

Долгие жаркие дни тянулись медленно и тоскливо. Полуразрушенная будка плохо укрывала от солнца – пёс страдал от жажды, голода и одиночества. Его новые хозяева навещали редко, и миска пса постоянно пустовала. Вскоре они и вовсе перестали приходить: металл со склада вывезли, а про собаку на цепи попросту забыли. Несколько дней он пролежал на солнце без воды и еды. Смерть уже была близка, и пёс не боялся, знал: где-то там его ждёт любимый человек! Он уже видел его, радостно бежал навстречу, нёс в пасти мячик, который так и не успел отдать при жизни, и распахнутые в предвкушении объятий руки хозяина тянулись к псу…

Резкий скрип тормозов машины, остановившейся прямо перед его носом, вернул из сладкой полудрёмы в действительность.

– Во, гляньте! Собаку бросили на цепи! Живой скелет! Давай сюда, в машину!

Вместе с остатками металлолома пса закинули в кузов, отвезли на объект. Гастарбайтеры, случайно заглянувшие на территорию брошенного склада, спасли животное от верной смерти.

Но бывшего домашнего, интеллигентного пса не приняла жившая на объекте стая. Едва ковылявшего на трёх лапах, качавшегося от голода, его сразу загнали под сарай. Как только он попытался выползти поесть, на него набросилось несколько собак. Вцепились в лапу, ухо, вырвали клок шерсти на боку…

Следующие несколько месяцев пёс безвылазно жил под сараем. Кобели из стаи подходили к его убежищу, оставляли метки, угрожающе рычали: «попробуй выйди… разберёмся!». Так сарай стал тюрьмой, Опёнок – узником. Даже выйти по своим естественным надобностям не смел. Ранее общительный, добрый, ласковый, он стал бояться и людей, и животных. Одичал и никак не мог понять, почему вдруг мир вокруг него резко изменился? Куда исчезли дружелюбие, внимание, любовь, которые он находил среди друзей хозяина и соседей по дому?

Где они все? Почему он встречает лишь жестокосердие и полное равнодушие? Пёс питался теперь пищевыми отходами, которые кидали узбеки под сарай, ослаб, его шелковистая рыжая шкурка стала жёсткой и серой. Зимой сильные морозы доконали бы его окончательно, но, вероятно, умерший хозяин старался замолвить слово за своего четвероногого друга перед Богом. И Бог дал ещё шанс.

Пса увидела случайно совсем молодая девушка. Её потрясли огромные тоскливые глаза на исхудавшей мордочке, растерянно, с недоверием взиравшие на мир из полумрака под сараем. Прокушенная челюсть и ухо уже давно воспалились, требовали лечения. Девушка стала навещать беднягу каждый день – приносила еду, садилась рядом, разговаривала, гладила, пыталась выманить собаку из его жалкого убежища.

Впервые за несколько месяцев несчастный почувствовал интерес к себе, начал проявлять доверие. Боже, как же он соскучился по ласке и доброму слову! Но, как только она протягивала руку, чтобы схватить за истрёпанный ошейник, испуганно вжимался под сарай.

Однажды девушка заболела. Несколько дней подряд не могла его навестить. Пёс скучал, беспокоился и очень боялся, что его снова бросили. Влачить эту жалкую жизнь уже не было сил. «Найду её-или умру!»-решил пёс.

Он почти уже добрался до ворот, когда его заметила стая. С бешеным лаем бросились собаки за беднягой, но пёс успел выскочить на проезжую часть улицы, проковылял между машинами на противоположную и наконец оторвался от преследователей… Куда идти дальше – не знал. Только сейчас он осознал, как сильно «сдал» физически: организм, длительное время лишённый полноценного движения, совершенно ему не подчинялся. Шатаясь, медленно и бесцельно брёл вдоль шоссе и, когда силы окончательно покинули, упал на дорогу. Уже теряя сознание, увидел бегущую навстречу девушку, почувствовал, как его тело аккуратно подхватили, уложили на заднее сиденье машины и ласковые руки заботливо укрыли одеялом. Волна нежности накрыла Опёнка, от нереального ощущения счастья вышедшего на свободу узника покатились слёзы.

Спустя две недели собаку выписали из клиники с прокушенной лапой. Молодые и более сильные пациенты отбирали у робкого Опёнка пищу в общем стационаре клиники, куда его поместили после операции.

– Не нравится мне твоё имя, Опёнок! С такой кличкой ты никогда не станешь уверенным в себе. Отныне ты-Ричард! Ричард Львиное Сердце! Отважный, сильный, боевой пёс! Договорились, Рич?

А Опёнок-Рич, ковыляя рядом, думал о том, что ради этой девушки он станет и отважным, и сильным, и порвёт страшного вожака ненавистной стаи, сразится с гастарбайтерами, спасёт от холода, ветра, жары… Только бы не отвергла она его робкую любовь, не исчезала бы из его жизни и обретённое счастье не оказалось бы призрачным сном.