Текст книги "Ковен озера Шамплейн"

Вышка замерла, и я опустила руки, провалившись в объятия Коула.

– Папа, я плохо вижу… Почему глазик так болит?

– Пройдет, милая. Все пройдет. Я так люблю тебя…

Я посмотрела на очнувшегося Ганса, подхватившего на руки обмякшую Марту, которая, постепенно приходя в себя, начала хныкать. Ганс, с рассеченной переносицей, укачивал ее на руках, глотая слезы, текущие по щекам и смешивающиеся с кровью дочери.

– Этот запах… – прошептал вдруг он, и его голос сорвался, когда Марта прижалась к его груди, надрывно плача. – Я ехал к Шэрон, чтобы попрощаться с Мартой, когда почувствовал запах… Запах моей малышки, перебиваемый смрадом. Так пахнет смерть. Я просто знал, что она в опасности… Знал, и все тут! Но я не успел… Не успел… Вы ведь видели? Видели?!. Это сделал не я, клянусь!

Коул осторожно отпустил меня и, подойдя к Гансу, приложил ладонь к его дрожащим лопаткам.

– Мы все видели, не волнуйтесь. Мы доставим вас в больницу, – произнес он мягко. – А потом отвезем туда, где вы оба будете в безопасности и где о вас позаботятся.

Выбитые стекла хрустели под подошвой сапог. Выйдя на смотровую площадку, я перегнулась и свесилась с края, глядя вниз – туда, куда прыгнул колдун в маске, не решившись вступить со мной в схватку. Посреди заросшей травы темнели лужицы крови Марты, которой истекали его руки в полете. Он исчез, оставив в память о себе лишь девочку, чью жизнь искалечил в попытке присвоить себе.

Вытащив из кармана рисунок, я снова развернула его. Там, разукрашенный карандашами, красовался человечек в красном платьице верхом на рыжем коте, с волшебной палочкой в руках и моим именем, написанным с ошибкой.

– Больше нельзя медлить, – сказала я и вышедшему за мной Коулу, и самой себе. – Пора собирать ковен.

X
Джулиан Дефо

Ее смерть была похожа на выстрел прямо в висок.

Микроскопическая молния, приковавшая меня к подушке. В руки и ноги будто всю ночь вколачивали гвозди – напряжение, скручивающее мышцы и связки. Я бы закричала, если бы от горечи утраты у меня не отнялся голос.

– Просыпайся, Одри, – мягко позвала меня Рэйчел. – Пора спускаться.

Встать утром с постели и уже никогда не быть прежней – вот что это такое.

Если бы мы с Джулианом все еще ночевали в одной комнате, он бы обнял меня и мне бы стало легче. Но спальня Джулиана давно находилась в конце коридора, а он сам – в смятении и не меньшей агонии, чем я сама. Казалось, таких усилий, какие я приложила, чтобы сменить пижаму на белое платье, мне не приходилось прикладывать даже на уроках скрипки.

Распущенные волосы. Церемониальное молчание. Мрамор лестницы обжег ступни холодом. Я вышла босиком, согласно традиции, и прошла вниз по склону к берегу озера Шамплейн, сопровождаемая всхлипами своих братьев и сестер. Весь ковен бросал на меня заискивающие взгляды. Еще не та, перед кем следует кланяться, но уже и не та, кого можно небрежно трепать по щеке. Они не знали, как именно смотреть на меня, поэтому выходила угнетающая помесь сочувствия и недоверия.

– Она хотела, чтобы это сделала ты, – шепнула Рэйчел мне на ухо.

Я кивнула, провожая взглядом деревянный плот, загроможденный цветочными венками. Поверх него расстилалась белая вуаль, прикрывая источник моей боли.

– Fehu, – послушно сказала я, сжигая тело матери, отправленное в последнее плавание.

Рэйчел повернула меня лицом к ковену и, сплетя наши пальцы, подняла мою руку вверх.

– Верховная Виктория умерла, – объявила она, и я увидела, как в толпе сверкнула улыбка Джулиана, выдавленная сквозь слезы. – Да здравствует Верховная Одри!

* * *

– Не верю, что мы оставили Штруделя! У Ричи ведь память, как у золотой рыбки. Вдруг он забудет его покормить? Не зря же его посадили за мониторы, не доверяя другую работу. Черт, что же я наделал?..

Я открыла глаза, вдруг поймав себя на том, что дремлю, слушая нервозную болтовню Коула вполуха. Растерев глаза, красные от бессонницы, я уткнулась носом в окно и замерла, наблюдая калейдоскоп мелькающих пейзажей. Вывеска, обещающая самые вкусные пончики в Западной Вергинии. Колонна из дальнобойщиков дальнего следования. Пестрые фургончики с досками для серфинга, закрепленными на крыше. Мотели и забегаловки. Автозаправки и перекресток железных путей.

– Я звонил в больницу. Сэм пришел в сознание и первым делом потребовал закурить, а потом чуть не подрался с лечащим врачом. Видимо, идет на поправку. Хорошо, что они поверили, будто его покусал сторожевой пес Хармондов… Пришлось подкинуть на место преступления пару собачьих ошейников.

Мельком взглянув на Коула, но так ничего и не ответив, я снова сосредоточилась на гримуаре. Прочитав новое заклинание, я открыла для себя возможность играть со светом. Проведя солнечный зайчик от края бардачка до коробки передач, я удовлетворенно кивнула и быстро переметнулась на следующую главу.

– Мне кажется, ты перебарщиваешь. Которая это страница за день? Пятнадцатая? Еще позавчера ты и одну осилить не могла. Это точно не навредит?

Я зажмурилась, призывая шторм. Не те редкие тучи, что возникают, когда ведьма в бешенстве или печали, а пробуя осознанный контроль погоды. Я повторяла заклинание, пока не выглянула в окно и не увидела чернильную кляксу, пролившуюся на закат.

– Ого, – прокомментировал Коул, перегнувшись через руль.

Голова гудела от усталости, но, помассировав виски, я продолжила.

А тем временем вывески за окном сменились лесами. Снова за чертой города. Дорога, дорога, дорога…

– Одри, слушай… Если не хочешь говорить со мной, то хотя бы поешь.

Жемчужина ожерелья, с которой я играла, выскользнула из пальцев, шершавых от сухого осеннего воздуха. Обернувшись на Коула, сидящего за рулем и днем, и ночью, я опустила глаза на подстаканники, заполненные давно остывшей едой. Пара нетронутых хот-догов с имбирным чаем. В те моменты, когда Коул не смотрел на дорогу, он смотрел только на меня. И сейчас смотрел – обеспокоенно и заботливо. Я эти чувства не разделяла. Зачем беспокоиться обо мне, когда я просто делаю то, что должна?

– Извини, – вздохнула я, послушно захлопывая Книгу. – Я становлюсь очень замкнутой, когда…

– Грустишь, – понял Коул. – И терзаешься чувством вины. А потому моришь себя голодом. В наказание.

– Вовсе нет! У меня просто нет времени на праздность.

– Еда – это потребность живого организма, а не праздность, – скривился на последнем слове Коул.

Я закатила глаза и снова отвернулась. От вида нескончаемого шоссе начинало мутить. Когда мы уже приедем? Почувствовав, что Коул продолжает смотреть на меня, я обреченно застонала.

– Ладно, – сдалась я. – Я просто… все думаю о том колдуне в маске. Почему он не напал на меня. Сначала я решила, что он испугался, но потом… – И я неохотно призналась Коулу в том, в чем признаться не могла даже самой себе: – Теперь мне кажется, что он просто не хотел причинять мне вред. Это имеет смысл лишь в том случае, если я нужна ему. А кому я еще могу быть нужна, если не Джулиану?

– Ну, – Коул долго и напряженно молчал, прежде чем ответить. – У меня пальцев не хватит, чтобы пересчитать всех, кому ты можешь быть нужна. Так что это ни о чем не говорит…

Я безрадостно ухмыльнулась.

– Ты ведь знаешь, что это неправда. Все, кому я могу быть нужна, – это либо ты, либо демонические животные. Вряд ли кто-то из вас прятался под той маской.

– А что насчет той рыжей ведьмы? – задумчиво поделился своими размышлениями Коул, стуча по рулю. – Королева Шепота… Ну, та, что хотела от тебя Бёрлингтон и жемчуг.

– Аврора? – удивилась я. – Зачем ей убивать новоодаренных ведьм? К тому же детей.

– А как еще ей заставить тебя делать то, что она хочет?

– Она хотела Бёрлингтон и жемчуг в обмен на Книгу, – напомнила я и покрутила перед лицом Коула гримуаром в нежном, сизом переплете, с которым не расставалась во сне. – Но она уже у меня. Знаешь, у Авроры есть еще одно прозвище – Хведрунг. Это означает Поднимающая бурю ради веселья. В шестнадцатом веке она заставила жителей Страсбурга плясать несколько дней подряд, пока те не скончались от сердечного приступа или обезвоживания. В истории это обозвали «танцевальной чумой». Да, Аврора хитрая и любит доставлять неприятности. Возможно, она сама подкинула мне книгу. Аврора способна на все, что угодно, но убивать детей… Тут нужна не хитрость. Тут нужно бессердечие.

Коул замолчал, уставившись на дорогу впереди.

– По-моему, бессердечие – это как раз то, чего следует ожидать от ведьмы, устраивающей средневековые вечеринки с летальным исходом. Помнится, ты рассказывала и про человеческие жертвоприношения в центре Нью-Йорка ради получения вечной жизни, – протянул Коул. – Она и вправду так делает? Продлевает себе жизнь с помощью черной магии. Сколько же ей лет?

– Доподлинно неизвестно, но однажды я слышала, как она говорила о короле франков Хлодвиге I так, будто знала его лично. А Хлодвиг жил еще в пятом веке, – хмыкнула я и стащила с хот-дога ломтик соленого огурца, на что Коул одобрительно улыбнулся. – Честно, я ее не понимаю. Не знаю, что может быть хуже, чем пережить свой ковен.

– Может быть такое, что она решила заменить человеческие жертвоприношения на ведьмовские? Ведь забирать жизненную силу новоодаренных, должно быть, эффективнее.

– Возможно, но так заморачиваться… Это глупо. Авроре незачем такие эксперименты, когда Нью-Йорк – туристический центр мира. Даже десяти пропавших без вести там никто не хватится, чего не сказать о таком маленьком городке, как Бёрлингтон.

Коул оторвал одну руку от руля и, пока я разглагольствовала, протянул мне почти холодный хот-дог. Я обреченно поморщилась, но признала поражение и вгрызлась в мякоть хлеба. С каждым укусом усталость отступала, пока не исчезла совсем. Я постаралась не замычать от удовольствия, чтобы самодовольство Коула не раздулось еще больше и не лопнуло, перевернув машину на полном ходу.

– Еще я утром звонил Гансу, пока ты спала, – осторожно начал он, убедившись, что я доела, умяв и его порцию тоже. – Оказывается, он и впрямь отлично ремонтирует мебель. Гидеон в восторге! Наконец-то кто-то починил ему шкафчик в прихожей. Не помню, чтобы мой брат хоть когда-то столь охотно делился жилплощадью. А Марте понравились лошади. Гидеон учит ее верховой езде. И я… Я перевел деньги, чтобы Ганс мог заказать для нее глазной протез. Так что у них все хорошо, – выдавил улыбку Коул, будто не замечая, как я переменилась в лице, перестав облизывать крошки с пальцев.

Милое платьице и колготки, заляпанные кровью. Белокурые волосы, разметавшиеся по грязным половицам. Знаки и руны, шрамы от которых пройдут с ней через всю жизнь и сойдут лишь тогда, когда плоть сойдет с костей от старости. Глазное яблоко с васильковым зрачком, вместо которого теперь зияющая дыра, сделавшая из невинного ребенка сломанную куклу. Все это я вспомнила, лишь слыша имя «Марта». Не зря Коул ждал, когда я доем.

Я содрогнулась и снова уставилась в Книгу. Похоже, сегодня я вновь не засну.

– Это не твоя вина, – отчеканил Коул то, что повторял как заведенный с самого нашего отъезда из Бёрлингтона. Заметив, что у него все равно ничего не выходит, Коул откашлялся: – Так что там за кандидат, которого ты хочешь пригласить в ковен? Ты уверена, что он все еще в Новом Орлеане? Неприкаянные редко засиживаются на одном месте…

Коулу достаточно быстро удалось переключить мое внимание на мешочек с рунами, лежащий на бардачке. Руны, прежде обиженные, заговорили со мной внезапно. Для этого мне хватило вернуться домой с той заброшенной радиовышки и просто взять их в руки. В тот же миг руны будто перенастроили, как духовой инструмент: теперь они не просто внимали мне и указывали города, а называли конкретное место.

«Лавка Саламандры».

Я потянулась к мешочку и вытряхнула из него несколько кубиков. Убедившись, что вязь не изменилась, я проверила старый смартфон Коула, которым он снабдил меня перед поездкой. Как и раньше, в поисковике отобразился лишь один результат на запрос.

– «Вы можете узнать, что вас ждет завтра, уже сегодня! В нашей лавке чудес на каждый вопрос найдется ответ. Вуаль будущего прозрачна для той, что смотрит на мир глазами саламандры. На первый сеанс действует двадцатипроцентная скидка», – зачитала я вслух с веб-сайта эзотерического салона. – Да, эта ведьма нам и нужна.

– Ведьма? – переспросил Коул.

– Да. Здесь точно не написано, но я почти уверена, что это девушка. Она зовет себя Саламандрой. – Я сделала глоток остывшего чая, пролистывая сайт. – Ее лавка находится прямо в центре французского квартала. Интересно, почему она не в ковене Вуду… Похоже, ведьма – провидица. Будет как нельзя кстати: осваивать прорицание в одиночку очень сложно! Лучше учиться у профи.

Коул ностальгически улыбнулся.

– Новый Орлеан… Там мы и познакомились. Не верится, что руны выбрали неприкаянного родом именно оттуда. В прошлый раз мне не хватило времени сходить на экскурсию. Может, в этот удастся? Я хотел бы посмотреть на кладбище Метейри.

Я пожала плечами, пряча мешочек с рунами в сумку.

– Нам нужно собрать кандидатов как можно скорее. Возможно, тот, кого руны предложат следующим, будет на другом конце Штатов. Придется ездить много и быстро. Ну, или разориться на авиаперелет.

Коул поежился, выражая неприязнь к самолетам, и свернул на следующем повороте. Я принялась упаковывать в рюкзак вещи, разбросанные по машине (расческу, гримуар, руны, жестяную банку с ягодными леденцами). Мы добрались до Луизианы одним марш-броском, уложившись в сутки: благодаря мне Коул даже отказался от мотелей, и мы вели машину по очереди. После случая с Мартой медлить не хотелось даже ради перерыва на полноценный сон.

– Сейчас только бензин залью и поедем, – предупредил Коул, остановившись в пятистах метрах от вывески «Новый Орлеан – 220 миль».

Я выбралась из машины следом за Коулом, чтобы размять затекшие мышцы, и проводила его взглядом от бензоколонки до кассы. На противоположной стороне дороги расстилались ивовые заросли, похожие на декорации к «Робину Гуду». Казалось, даже осень была неспособна выбить из них болотно-зеленые краски. Прислонившись к капоту, я оглянулась и вытащила из кармана небольшой моток красных ниток.

Неторопливо распутывая в пальцах овечью шерсть, я сконцентрировалась.

– Веретено крутится, нитку плетет. Ариадна по ней Тесея найдет. Лабиринт тянется, нитка завязывается. Без голоса Ариадны Тесей снова теряется. Нитку заменят мои слова… И тоже выведут Джулиана Дефо на меня.

Но, как назло, сколько бы раз я это ни повторяла, впервые в жизни меня никто не искал.

Кусты за бензоколонкой зашелестели, и я повернулась.

– Ты не похожа на того, кого я жду, – улыбнулась я растерянно, глядя на огненную лисицу, выскочившую оттуда. – Впрочем, ты гораздо симпатичнее!

Мех без единого изъяна переливался на солнце, как слиток золота. Глаза, словно выточенные из бирюзового хрусталя, уставились на меня, и животное замерло. Я нахмурилась и, оттолкнувшись от капота, шагнула лисе навстречу.

– Яблочный пирог! Представляешь, здесь продается тот самый, что свел нас вместе. Я бы сказал, пирог судьбы. Купим?

Я повернулась к Коулу, а когда обернулась обратно к лесу, лисицы уже не было. Лишь четыре следа от маленьких лапок на влажной земле подтверждали, что мне это не привиделось. Быстро спрятав клубок нитей обратно в карман, я покачала головой.

– Покупной пирог, хм… Я не слишком-то скучаю по изжоге. Ты закончил с бензином?

– Ага, – кивнул Коул и, протянув руку, вдруг надел мне на голову бейсболку с логотипом Hard Rock Cafe. – А еще вот это. Только недавно задался вопросом, куда подевалась твоя дорогущая жемчужная шляпка…

– Лучше тебе не знать, – отмахнулась я от воспоминаний о Нимуэ и довольно поправила бейсболку, приподняв козырек. – Мне нравится. Тоже красная. Спасибо.

Спустя десять секунд мы снова были в дороге, а я продолжила любоваться через боковое зеркало желтеющим лесом, который остался позади.

Бейсболка, пахнущая новизной. Песни Бритни Спирс, приглушенно доносящиеся из динамиков. Длинные пальцы Коула, отбивающие ритм по кожаному рулю. Тепло от включенной печки, а еще пальто Коула, которое было слишком тонким для октябрьской погоды, но которое я все равно взяла с собой, чтобы укрываться им вместо одеяла.

– Остановимся здесь, что скажешь? – подал голос Коул, когда небо окрасилось в апельсиновый сок, а вдоль дорог зажглись фонарные столбы и вывески мотелей. – Мы на границе с Орлеаном. За час доберемся до центра, если выедем рано утром.

Я сонно кивнула, слишком уставшая, чтобы спорить. Как только Коул припарковался на стоянке одного из мини-отелей, я вывалилась наружу и едва не упала: одна половина тела онемела, а другая онемела еще больше.

Оглядев облезлую двухэтажную постройку с крутыми лестницами, я покрылась мурашками в предвкушении горячей ванны. Даже если после этой ванны меня покусают клопы, кишащие в матрасе.

Пожилой консьерж с ярко выраженным британским акцентом отдал нам ключ от комнаты с деревянным брелоком – 8.

– Счастливое число, – присвистнула я саркастично, снимая пальцем паутину с угла, пока Коул пытался справиться с заевшим замком и войти в дверь на первом этаже.

– Надо найти, где здесь можно перекусить, – пробормотал Коул и налег на дверь плечом, толкая. Ключ со скрипом повернулся. Коул ввалился внутрь и поспешил включить свет. – На другой стороне дороги есть бар.

– Я не пойду, – заявила я, сбрасывая на кровать набитый рюкзак и брезгливо проверяя, нет ли на простыне и подушке пятен чего-нибудь черного или бордово-коричневого. – Хочу полежать в ванне. Возьмешь мне что-нибудь навынос?

– Да, разумеется.

Коул пододвинул пуфик к шкафу, чтобы сбросить на него куртку, и включил воду в раковине, вспенивая руки торфяным мылом. В окружении нейтральных синих обоев стояла двуспальная постель; достаточно широкая, чтобы уместиться на ней одному, но слишком узкая для двоих. Ремонт в номере и впрямь был свежим, и я мысленно поблагодарила небеса за столь щедрый дар после дней тряски в машине. Разложив на кровати водолазку и льняные джинсы, в которые я собиралась переодеться утром, я выудила из рюкзака шелковую пижаму. Такой контраст вызвал усмешку: убогий мотель и шелк. Вся моя жизнь в четырех словах.

По привычке спрятав Книгу под подушку, я разулась и запрыгнула на постель, выжидая, пока Коул освободит ванную.

– Точно не хочешь пойти со мной? – поинтересовался он, сев рядом, и от его близости я почувствовала нарастающее тепло в груди, которое покинуло меня и не появлялось с тех самых пор, как я увидела искалеченную Марту.

Коул взял меня за руку, растирая мои холодные пальцы.

– Я устала, – призналась я тихо. – Ты был прав насчет гиперактивной практики… Не привыкла к таким нагрузкам. Слишком много заклятий за один день.

– Не мучай себя. Та, к кому мы едем, лишь первая из списка. Потом будем искать других, и кто знает, насколько это затянется. Ты все успеешь, – улыбнулся Коул уголками рта и, неохотно выпустив мою руку, поднялся. – Давай проверим, насколько хорошо я тебя изучил. Если будет стоять выбор между китайской лапшой и бургером, что мне тебе взять? Лапшу?

– Ух ты! Экзамен пройден. Молодец, Гастингс! – похвалила я. Коул вытащил бумажник из сумки и двинулся к двери, вновь одарив меня кроткой улыбкой. С каждым днем эти улыбки давались ему все лучше и лучше. – Не задерживайся, а то я умру от голода и тоски.

Дверь за ним закрылась, и, вздохнув, я опрокинулась на постель. Раскинув руки, я пролежала в прокрастинации несколько минут, а затем, наконец… расплакалась.

– Соберись, тряпка! – велела я себе, когда ужаснулась поросячье-красному носу в отражении зеркала. Глаза были такие же ужасные: сосуды полопались, окрасив белки в розовый. – Коул не должен видеть тебя страшной размазней. Ты же Верховная, черт побери!

«А Марта была всего лишь маленькой девочкой. И смогла ли ты защитить ее, Верховная? Как должна защищать каждую ведьму своих земель».

Этот голос говорил со мной каждый раз, как я пыталась закрыть глаза и расслабиться. Каждый раз, как я пробовала простить себя и выпустить из рук гримуар, на который променяла сон и пищу. Этот голос принадлежал мне самой, и он не оставлял меня в покое ни на секунду.

– Ты облажалась, – сказала я самой себе, смотрясь в зеркало ванной. – Но этого больше не повторится.

Набрав горячую ванну, я высыпала туда остатки сухой лаванды и добавила полтюбика гвоздичного масла. Ароматный пар и тепло сделали свое дело – я мгновенно успокоилась, откинув голову на бортик. Чтобы осмелиться лечь сюда, пришлось несколько раз прочитать дезинфицирующее заклятие – страшно представить, сколько трупов могли расчленить в этой ванне.

Когда я выбралась оттуда и завернулась в махровое полотенце, мне сделалось значительно легче. Гвоздика впиталась в кожу, а лавандовый пар наполнил легкие, и вместе с приятным ожиданием Коула этого хватило, чтобы поправить мое самочувствие. Расчесав мокрые волосы и натянув пижаму, я вышла из ванны.

Коула все еще не было. Тогда я, накинув поверх пижамы его пальто, открыла входную дверь и нетерпеливо выглянула на улицу. На другой стороне дороги, в пятистах метрах от отеля, шумел бар. Над входом неоном мигала нелепая вывеска в виде кошки, играющей на саксофоне.

– Зачем ты вышла? – нахмурился Коул, появившись уже спустя пять минут и сжимая в руке бумажный пакет. – Заболеешь ведь. Иди обратно!

Коул галантно пропустил меня вперед и запер дверь. Сгорбившийся и мрачный от недавней встречи с социумом, он буквально расцвел, стоило нам снова остаться наедине. Может, так действовала на него долгожданная тишина, а может, моя рука, которую я запустила ему в волосы.

– Лапши не было, а бургеры у них так себе, судя по отзывам на Yelp. Так что я взял тебе кесадилью с курицей, – сказал Коул, открыв передо мной бумажный пакет, по стенкам которого пошли масляные пятна от сочной и горячей еды. В желудке у меня заурчало. – Хм, видимо, не зря я взял еще и картофель фри, и чизкейк.

– А как же салат? – криво улыбнулась я, присаживаясь на кровать и наблюдая за тем, как он раскладывает для меня пластиковые боксы с едой.

– Салат? – отвлекся Коул. – А надо было?

Я тихо рассмеялась, скинув тапочки и болтая над полом босыми ногами.

– Я пошутила, – и, дотянувшись до Коула, согнувшегося над мини-холодильником, клюнула его носом в щеку. – Спасибо.

Он порозовел, подавая мне бутылочку с гранатовым соком. Устроившись на краю постели, я принялась уминать кесадилью, капая соусом.

– Тебя долго не было, – заметила я, взглянув на часы, стрелка которых подбиралась к одиннадцати. – Ты ушел почти два часа назад.

– Я… Да, там было много людей. Очереди на заказ. А еще я долго не мог выбрать, какой соус брать к картошке…

– Правильно подобранный соус к картошке – это важно, согласна.

– А когда я шел обратно, то видел лису, представляешь! Я попытался угостить ее, но она убежала.

– Лису? – переспросила я с набитым ртом, оторопев. – Хм, необычно… Я тоже сегодня видела лису.

– Давай будем считать, что это на удачу.

– Сомневаюсь, но давай. Сейчас удача нам бы не помешала.

Я управилась с едой в считаные минуты, даже обогнав Коула, взявшего себе кукурузный буррито. Сбросив в мусорное ведро контейнеры и смыв с лица в ванной следы чревоугодия, я вернулась к Коулу и прижалась к его плечу, позволяя (точнее, умоляя всем своим видом) обнять меня.

– Расследование в городе Бёрлингтон продолжается. Личность убийцы на данный момент не установлена, но полиция…

– Стой! – воскликнула я, едва Коул попытался переключить канал шипящего телевизора, чертыхнувшись.

Подобравшись к краю постели, я уставилась в экран, где транслировали повтор репортажа из нашего города.

– Последняя жертва, Харпер Стоун, училась в университете штата Вермонт на факультете искусств. Ее родители, Гарри и Феодора, не дают никаких комментариев о случившемся…

– Последняя жертва? – спросила я вслух. – Харпер? Они не знают про Марту?

– Конечно же нет, – вздохнул Коул, откидываясь на подушки. – Иначе мне бы пришлось заполнять кучу отчетов и мы никуда не смогли бы выехать как минимум пару недель. К тому же всеобщая известность и сеансы психиатра – не то, что нужно Марте. То есть психиатр как раз бы не помешал, но ради ее же безопасности им с отцом стоит оставаться у Гидеона. Для всех остальных Харпер – последняя. Надеюсь, последней она и останется, ведь мы… Одри?

Коул выключил телевизор и отбросил пульт на пуфик с одеждой, а затем пододвинулся ко мне, съежившейся под простыней в остром приступе самобичевания.

«Столько жертв, столько убитых семей, людей, ведьмаков… И все ради того, чтобы ты беспечно путешествовала по миру вместе с Рэйчел и ни черта не делала. Удобно быть Верховной, когда не надо думать ни о ком, кроме себя, правда?»

– Одри, перестань делать это.

Я подняла глаза на Коула, нависшего надо мной.

– Делать что?

– Убиваться. Лучше посмотри, что я тебе купил.

Я оторвала ладони от лица и выпрямилась, дожидаясь, когда Коул достанет что-то из кармана своих джинсов. Усевшись на коленях поверх скомканного одеяла, он, такой растрепанный и домашний даже в уличной одежде, достал из джинсов цепочку. Золотой браслет из тонкого плетения, по середине которого красовалась крупная белая жемчужина.

– Думаю, такое жилище понравится гримам больше резинки для волос, – смущенно предположил Коул, запинаясь, и кивком указал на мое запястье с пурпурной лентой.

Я удивленно моргала, глядя то на браслет, то на Коула. Позволив ему застегнуть цепочку на моей кисти, предварительно стянув резинку, я засияла.

– Поэтому тебя не было так долго! – догадалась я, и Коул красноречиво зажевал нижнюю губу. – Где ты нашел в этом захолустье ювелирный магазин?

– Ломбард, – признался Коул и, преодолев стеснение и отголоски синдрома Аспергера, что еще напоминал о себе в особо щекотливые моменты, посмотрел мне прямо в глаза. – Тебе нравится?

– Конечно, нравится, Коул! Сначала бейсболка, потом браслет… Сегодня будто мой день рождения! В последний раз я получала подарки, когда еще была жива Рэйчел. Я даже не знаю, как отблагодарить тебя. Впрочем… – Я вдруг замялась, и Коул с любопытством сощурился, приблизившись к моему лицу. – Нет, я знаю.

Когда он смотрел мне в глаза, цвет его радужки всегда выглядел непривычно – светлее, чем раньше, когда он старательно изворачивался, избегая контакта. Теплый, ореховый, как фундук в шоколаде, и прекрасный.

Когда я придвинулась к Коулу вплотную, он испугался, и этот испуг парализовал его, не давая отстраниться и все испортить. Тогда я застыла, давая ему время привыкнуть к отсутствию свободного пространства между нами, но уже через секунду Коул наклонился и накрыл мои губы своими. Его пальцы легли мне на подбородок, а затем скользнули вдоль линии челюсти. Тяжелая ладонь опустилась мне на затылок, прижимая так, что я бы не смогла вырваться, даже если бы очень захотела.

Но я, разумеется, не хотела.

Я накрыла ладонью жесткие кудри его волос и поцеловала в ответ, перебравшись к нему на колени.

Коула будто переключило. Он изменялся каждый раз, как в его крови пробуждалась охота, но со мной охотником он никогда не был. Однако именно на это было похоже то клокочущее ощущение, что вдруг защекотало под ребрами – я его жертва. Коул резко снял меня со своих коленей и кинул на постель, подмяв под себя. Осознание пришло на миг позже: по-другому он просто не умел. Коул вообще никак не умел. Поэтому, позволяя инстинктам возобладать, он сотрясался в дрожи от моих прикосновений, возбужденный и ранимый, как оголенный нерв.

– Так приятно, что почти больно, – жмурясь, признался он шепотом. Я облизнула губы, ноющие от нежных укусов, и взглянула на его губы – такие же воспаленные и красные.

Коул ткнулся носом мне в подбородок, восстанавливая сбитое дыхание. Комната перед глазами кружилась, как французская карусель. Коул оказался меж моих разведенных коленей, и я почувствовала внутренней стороной бедра твердость, в которую превратились мышцы его живота… И не только.

– Если тебе больно, – хрипло выдавила я, воззвав к своему благоразумию. – Мы можем остановиться. Просто не будем…

– Нет, мы будем.

Коул не выдал сомнений, даже если они у него и были. Он осторожно поддел рукой край моей пижамы и потянул шелковую ткань вверх. Я помогла ему, приподнявшись и задрав руки, чтобы бретельки майки слезли, не запутавшись. Там, под верхом пижамы, на мне совершенно ничего не было.

Коул перенес вес на свой локоть, упершись им в подушку рядом с моей головой, и обвел меня изучающим взглядом. Это было несправедливо: я уже чувствовала, как прохладный воздух в номере касается голой груди, и дело оставалось лишь за спальными штанами. Коул же все еще был одет: повседневная рубашка в клетку и синие джинсы. Торопить его мне не хотелось, но…

Коул положил горячую ладонь мне на живот и наклонился. Карие глаза в свете торшера вдруг показались совсем черными – темнее, чем ночное небо за плотными шторами.

– Что? – спросила я, сглотнув сухость во рту, когда Коул совсем перестал шевелиться, разглядывая меня.

– У тебя пятнадцать родинок, – прошептал он и бережно взял мою руку в свою, поднося к губам. – Пять из них на левом запястье. – Он обвел их, совсем крошечные и незаметные, своим дыханием, а затем принялся за костяшки таза, где над линией штанов виднелась еще пара отметин. – Восемь шрамов… Больше всего мне нравится этот. – Он припал ртом к моему правому предплечью.

Я вздрогнула. Шрам, серпом огибающий руку ниже локтя, я давно научилась не замечать. Всегда скрытый под одеждой, он перестал быть частью моей истории и тем, о чем я бы хотела рассказывать. Когда-то он был ярким, чернильным, но Джулиан превратил его в неприметный изъян – в бледную, плоскую метку смерти.

– А я его ненавижу, – ответила я, и Коул прервался, вскинув голову.

– Почему?

– Когда атташе приносит ведьме клятву, он помечает их обоих, оставляя каждому по неглубокому порезу одним ножом. Сначала режет ведьму, чтобы ее кровь пропитала лезвие, а потом себя. Это образует связь. Шрам выглядит, как монохромная татуировка, пока атташе жив, но если атташе умирает… Шрам становится просто шрамом. Будто могильный камень на теле, от которого не избавиться.

Коул замер, но, быстро вернув себе самообладание, сделал то, о чем я не могла и мечтать, – забыл о моем предплечье, будто не было ни этой метки, ни нашего разговора. Я вновь впала в безмятежную негу, ощутив его язык над своей левой грудью. Следующей стала ключица, а после Коул снова оглядел меня – мимолетно, но внимательно – и в который раз задрожал.

– Сто восемьдесят ресниц, – сорвалось с его уст, и, наблюдая за ним с любопытством, я улыбнулась, перехватывая губы Коула и целуя.

Его синдром Аспергера – такой точный, такой безошибочный – часто казался неуместным. Но только не сейчас. Сейчас Коул Гастингс был собой – он открылся мне, доверял, и из него рекой текли слова и мысли. Все, что он видел, и все, что он ощущал. Коул не мог остановиться, ведь говорил правду: вдвоем нам было так приятно, что становилось почти больно. Он наконец-то стянул с себя рубашку, и я провела пальцами по его острой трапеции. Под шеей Коула рассыпались созвездия родинок – куда больше, чем я могла сосчитать. Они делали его совершенным.