Текст книги "Ковен озера Шамплейн"

– Почему ты сразу не сказал, что Одри – Верховная ведьма Шамплейн?

Я подавилась воздухом и едва не выдала себя. Благо хруст капусты и чавканье Коула заглушали все прочие звуки.

Откуда он, черт возьми, это узнал?!

– Потому что она не любит распространяться об этом, – ответил Коул. – А я уважаю чужие тайны. Тебе бы тоже стоило. Зачем было наводить о ней справки? Мне ты, значит, уже не доверяешь?

– Не доверяю и, как видишь, правильно делаю. Скажи честно: ты просто боялся, что я ее убью?

– Это тоже.

– Ты ведь понимаешь, что из-за ее матери наши родители…

– Да, Гидеон. Из-за того, что они служили Верховной Виктории, их и убили. Я отлично это помню. Только вот Одри – не Виктория. Тебе ли не знать, что кровное родство ничего не предопределяет… Иначе мы бы уже решали в камень-ножницы-бумага, кто из нас ее сожжет.

Гидеон хохотнул, а мне же сделалось вконец не по себе. Я тихо дошла до двери, чтобы подышать свежим воздухом и поскорее забыть об услышанном, когда из кухни вдруг послышалось:

– Почему ты в перчатках? В них тебе будет неудобно замешивать тесто, а я не собираюсь стряпать ужин на пять голодных ртов в одиночку.

Гнетущая тишина, повисшая на кухне, раздавила бы даже меня. Коул решительно не знал, что ответить, но никакая фантазия бы его уже не спасла: лавина обрушилась.

– У меня руки обветрились, очень болят. Давай я лучше позову Одри! Она мастер на кулинарные изыски…

– Сними перчатки, Коул.

– Я же сказал…

– Просто покажи мне свои руки, а потом наденешь перчатки обратно. В чем проблема? Давай, я жду.

Коул замолчал, а спустя несколько секунд послышался скрип отодвигающегося стула.

– Это глупо…

Он попытался выйти из кухни, но Гидеон перехватил Коула за шкирку в полуметре от арки. В зеркале над комодом я успела разглядеть лишь его щеки, раскрасневшиеся от мороза, и мускулистую руку Гидеона, что затащила брата обратно. До меня донесся шелест одежды, невнятные ругательства и звуки легкой борьбы, когда Гидеон попытался снять с него перчатки насильно.

– Отпусти меня, Гидеон! Ты что, спятил?!

Сначала из кухни вылетела одна сорванная перчатка, а затем рядом с ней приземлилась другая. Я медленно попятилась.

– Метка атташе! Я так и знал… Говорил ведь, что этим все закончится!

Коул наклонился в проеме и быстро подобрал перчатки, даже не заметив меня, прижавшуюся спиной к выступу дверного косяка.

– Ты драматизируешь. Успокойся…

– Успокоиться?! Эта недоведьма привязала тебя к себе посмертно! Я велел ей не делать этого. Я предупреждал и тебя… Отправил тебе кучу СМС с напоминанием: не вздумай лезть в ковенские игры! А ты что натворил?!

– А я влез в ковенские игры, – невозмутимо отозвался Коул, игнорируя тот ужас, коим был преисполнен Гидеон. – Одри здесь ни при чем. Я сделал это, потому что сам захотел. Она отговаривала меня, как и ты. Даже ударила несколько раз, и, если честно, это было больнее, чем я ожидал от девушки ее комплекции…

– Да я тебя из дома не выпущу, пока эта твоя Одри не придумает, как все исправить!

А затем раздался шум и оглушенный возглас Коула. Я резко подалась к зеркалу и увидела, как Гидеон, схватив с края раковины столовую ложку, швырнул ее через всю кухню. Та угодила Коулу по лбу. Я ощутила ту же фантомную боль и поморщилась, растирая пальцами верх переносицы.

– Ауч! За что?!

– Посмотри, ты даже ложку поймать не способен! – закричал Гидеон, с каждой минутой он звучал все громче, злее и отчаяннее. – А если бы это был нож?!

– Тогда ты бы унаследовал все родительское имущество, – попытался пошутить Коул, и Гидеон, фыркнув, действительно взялся за столовый нож, которым до этого резал капусту, что уже начала пригорать.

Замахнувшись, он метнул его в Коула, целясь в картину, висящую за его плечом. Но Коул вытянул руку и перехватил нож за секунду до того, как тот бы вонзился в стену. Он держался за само лезвие, но на пол не упало ни капли крови – тот даже не порезался.

Лицо Гидеона недоуменно вытянулось. Не говоря ни слова, Коул положил нож на стол.

– Видишь? Я могу о себе позаботиться. Перестань считать меня безобидным плюшевым мишкой!

– Ах, вот оно как, – протянул Гидеон, и его весенние глаза сощурились. Вены выступили на руках, когда он сжал их в кулаки, закатав рукава. Подавшись к нему вплотную, Гидеон схватил Коула за грудки и вышвырнул в коридор.

Я в панике заскочила в гостиную, чтобы они, сцепившись, не снесли меня с ног. Слишком занятые друг другом, они пронеслись мимо и вывалились на улицу, даже не обратив на меня внимания.

– Я не хочу с тобой драться, Гидеон!

– А я вот еще как хочу! И прямо сейчас надеру тебе твою лживую задницу!

Гидеон кинул Коула через ступеньки, но тот, вцепившись в свитер брата мертвой хваткой, утянул его за собой. Оба повалились в грязь: каждый пытался удавить в ней другого.

Я поспешно вылетела из дома тоже и, перескочив ступеньки, попыталась вклиниться между ними.

– Прекратите немедленно!

Гидеон молча оттолкнул меня, не сводя пылающих глаз с брыкающегося Коула. Я ударилась спиной о перила крыльца и раздраженно фыркнула, беспомощно наблюдая за ними и стараясь блокировать отголоски тех болезненных ощущений, что передавались мне от Коула из-за нашей связи. Магия, бессильная против охотника, не могла даже помочь их разнять. Я бросила умоляющий взгляд на конюшню, откуда уже со всех ног мчался Ганс.

– Уйми их! – попросила я, но тот лишь опасливо глянул на небо, где еще просвечивался лик некогда полной луны.

– Я очень нервный несколько дней после полнолуния, – пробормотал тот. – Боюсь не сдержаться…

Я удрученно застонала. В это время Коул уже перевернулся и, вдавив Гидеона в лужу, несколько раз несильно приложил его о землю под лай Бакса, скачущего вокруг. Два брата сплелись в клубок, как ворох змей: оба покатились по склону еще дальше от крыльца, пытаясь придушить друг друга.

– Невыносимый, упрямый мальчишка! – взревел Гидеон, вжимая Коула лицом в землю. – Тебе явно не хватило бабушкиного ремня.

Коул схватился за его плечо, заламывая ему руку, и я увидела метку атташе, загоревшуюся оранжево-красным под задравшимся рукавом куртки. Отдаленно знакомое чувство завибрировало на уровне солнечного сплетения. Я тут же вспомнила, как Рэйчел подключалась к моей магии, как к источнику силы, чтобы дать Джулиану отпор, а мне – шанс сбежать.

Метка на руке Коула светилась, словно выжженная снопом искр.

А затем он вдруг с легкостью взобрался на Гидеона и обездвижил его за считаные секунды, перехватив одной рукой оба машущих кулака.

– Угомонись! – гаркнул Коул ему в лицо.

Дыхание братьев клубилось в воздухе, обращенное в пар. Их лица раскраснелись и покрылись испариной. В грязи и сырой траве, помятые и избитые, они были похожи как две капли воды, если бы не цвет глаз. А еще эта сила, которую отныне источал Коул, забирая у меня… Я отдавала ее неохотно, не желая, чтобы он использовал ее против брата, но моего согласия это не требовало: связанные вместе, мы разделяли на двоих все.

Гидеон не сразу понял, что потерпел поражение, и бился на земле еще несколько минут. Коул упрямо держал его, придавливая своим весом. Несмотря на то что Гидеон был шире его в плечах раза в два и сильнее по всем меркам, включая охотничьи, теперь он не мог даже пошевелиться.

– Как ты… – выдавил он растерянно, и взгляд зеленых глаз прилип ко мне, стоящей сбоку. Я невольно поежилась. – Хм, должен признать, ты и впрямь стал сильнее.

– Именно, Гидеон, – вздохнул Коул, обрадованный тем, что он хотя бы признал это. – Ты закончил? Тогда я отпущу тебя. Медленно…

Коул зря поспешил: едва он разжал пальцы, как Гидеон, воспользовавшись этим, ударил его снова, на этот раз по лицу. Вскрикнув не столько от боли, сколько от бессильной злости, Коул замахнулся в ответ.

– Ты меня достал!

И приложил Гидеона головой о землю с такой силой, что тот упал и больше не поднялся.

Оцепенев, как и мы с Гансом, Коул слез с него и на всякий случай приложил два пальца к его шее.

– Фух! – выдохнул Коул. – Он жив. Я что, правда его вырубил?! Я не хотел!

Я подошла к бессознательному Гидеону и присела рядом, кивнув Коулу на его горящую метку:

– Взгляни. Ты становишься сильнее, когда активируешь нашу связь. Силой атташе тоже нужно уметь управлять, иначе ты можешь навредить кому-нибудь ненароком.

– Буду знать, – промямлил Коул, с сожалением глядя на Гидеона, который действительно походил на бездыханный труп, выкопанный из грязи. – Черт… И как мне теперь извиняться перед ним? Боже, – Коул закрыл ладонями лицо. – Это все из-за меня. Ты была права. Не стоило нам сюда приезжать…

– Он твой брат, – попыталась утешить его я, мягко обняв за плечи. – Простит уже вечером, вот увидишь. Но только если мы занесем его в дом и сами приготовим ужин.

Коул хмыкнул и нашел взглядом Ганса, рядом с которым уже стояла Марта.

– Гидеон умер? – спросила она, надрывно всхлипнув. – А где же мы жить теперь будем?

Ганс покачал головой и велел ей подняться на второй этаж и сидеть там, пока не позовут. Когда Марта ушла, он взял Гидеона за ноги. Коул же поднял брата за спину, и вместе они внесли старшего Гастингса в дом, уложив на диван в гостиной.

Пока Коул отдирал от сковородки сгоревшую капусту и пытался придумать, чем ее заменить, чтобы закончить готовить рагу из утки, я обтерла Гидеона мокрым полотенцем и даже сварила ему котелок ландышевого зелья.

– Для чего оно? – поинтересовался Ганс, помогающий Коулу натирать яблоко на терке.

Я зачерпнула половник и отхлебнула чуть-чуть, проверяя, правильно ли выверила пропорцию гвоздики и пчелиного воска.

– Для лечения душевных ран. Буквально. От разбитого сердца, неудач, депрессии… И, заметь, здесь нет ни грамма алкоголя! Им часто невзначай угощают подростков, когда у тех бушуют гормоны, – ухмыльнулась я, причмокивая от терпкого сладкого вкуса. – А еще это отличное обезболивающее. Уверена, Гидеону оно понадобится.

Я налила ландышевый чай в кружку, давая ему немного остыть до пробуждения Гидеона. Ганс замялся, поглядывая в котелок, где зелья хватило бы еще на одну порцию.

– А мне можно?

Я вопросительно нахмурилась, но тут же прокляла себя за то, что не догадалась сразу, когда он неловко пояснил:

– Я тоскую по Анне. И Марта тоже. Иногда она плачет перед сном, а я только и думаю, что будет, когда она узнает, как умерла ее мать… – Ганс замолчал и свинцовым взглядом попросил меня не разубеждать его в том, что смерть Анны – его вина. Винить себя ему было проще, чем признать, что его жена погибла по трагической и несправедливой случайности. – Я хотел бы дать Марте немного зелья. Если останется, конечно.

Я с трудом выбила из себя кивок и достала из рюкзака еще пчелиного воска и специй.

– Не волнуйся, это зелье не портится, так что я приготовлю еще, сразу на месяц. Тебе и Марте. А ты пока помоги Коулу с пюре, пожалуйста, а то он сейчас просверлит блендером дно кастрюли.

При этих словах Коул снова включил блендер и действительно надавил на него так, что пюре брызнуло ему в лицо и долетело аж до холодильника. Ганс горестно вздохнул.

– Он умеет обращаться с пистолетом, но не может справиться с пюре. Дай сюда, парень!

Пока они занимались ужином, я позвала Марту, чтобы та помогла мне накрыть на стол и тем самым исправить все, что случилось сегодня. Все мы нуждались в месте, где можно чувствовать себя в безопасности, и в людях, которые могут стать семьей. Глядя на Гидеона, все еще спящего под одеялами, я понимала, что он хотел того же самого. Может быть, у меня получится дать ему это хотя бы на один вечер?

Пока Марта прыгала по лестнице и играла со старым динозавриком Коула, взбодренная моим ландышевым зельем, а я расставляла тарелки и зажигала повсюду свечи, Гидеон в соседней комнате заворочался.

– Коул! – тут же позвала я.

Передав мне дежурство у томящегося рагу, Коул глубоко вздохнул и двинулся к брату.

– Как ты себя чувствуешь?

Я выключила плиту и, оставив ужин доходить, прильнула ухом к косяку, подслушивая уже второй раз за день.

– Так, будто меня вырубил мой собственный младший брат. То есть унизительно.

Гидеон звучал хрипло и низко. Размяв ноющую спину, он сел на диване. Я подглядела за тем, как Коул опустился рядом, придерживая его за локоть. Тот вырвался.

– Извини, я не рассчитал силы…

– Да, ты теперь суперкрутой атташе. Поздравляю.

– Ты по-прежнему мой старший брат, Гидеон, – сказал Коул так мягко, как я учила его, пока мы вместе готовили ужин. – И никогда не перестанешь им быть. Я люблю тебя, но это не значит, что ты должен контролировать меня до старости. Эта метка, – Коул показал ему полосу на руке, которая померкла и снова стала черной. – Она дала мне смысл.

Гидеон фыркнул и отвернулся, стряхивая с себя плед.

– А у меня отняла единственное, ради чего живу я, – прошептал он, поднимаясь, и сердце у меня предательски сжалось: то, что блестело в его глазах, звенело и в его голосе. Слезы, которые я разделяла в ту ночь, когда Коул провел ритуал. – Я всю жизнь защищаю нашу семью, а ты предпочел ей какую-то ведьму. Знаешь что, Коул… Если тебе и впрямь так хочется геройствовать – пускай. Я буду докучать тебе каждую минуту твоей жизни, чтобы ты не забывал, кто действительно твоя семья! Потому что я… Я…

Голос Гидеона сорвался, и он зажмурился, беззвучно проклиная самого себя. Коул встал с дивана и, чуть поколебавшись, обнял его так крепко, что выбил из Гидеона дыхание. Тот замер, будто не веря в то, что Коул способен на братские чувства. Прошло несколько секунд, прежде чем Гидеон обнял его в ответ и прижался лицом к его плечу. Так они простояли по меньшей мере с минуту, и я вернулась на кухню, чтобы заняться делами и оставить их наедине.

– Выпей, – попросила Марта пискляво, подавая Гидеону кружку, когда они с Коулом закончили. Я не решилась отдать ему зелье сама. – Одри для тебя приготовила. Сказала, станет легче. Она очень старалась. А я добавила туда пару карамелек. Только тш-ш!

Даже стоя к гостиной спиной, я почувствовала прожигающий взгляд Гидеона. Но, не оборачиваясь, услышала, как он послушно осушает кружку до дна.

– Спасибо, – сказал он и Марте, и мне, подойдя, чтобы поставить чашку в раковину. – Хотя я и начинаю думать, что мне стоило убить тебя сразу, как ты переступила порог моего дома, но…

– Я не хотела, чтобы Коул становился атташе, – в сердцах выпалила я, отложив лопатку и встретившись с Гидеоном лицом к лицу. Он не сводил с меня глаз, даже забывая моргать. Вокруг них пролегали лапки морщинок, когда он скептично сощурился. – Я пыталась ему помешать, но если Коул что-то решил…

– То он это сделает, – закончил Гидеон хмуро, облокачиваясь о тумбу. – Таков мой брат. Это у нас семейное. Одри, я… Г-хм. Давай я тебе помогу.

Вечно суровый Гидеон не привык к тому, что собирался сказать, поэтому эти слова так ему и не дались. Не став наседать на него, я лишь понимающе кивнула, а затем подала Гидеону миску с рагу.

Марта и Ганс уже ждали нас, как и Коул, подбрасывая дрова в камин. Подойдя, он прижался губами к моему виску на глазах у Гидеона. Тот сразу отвернулся, молча поставил поднос с салатами и сел рядом с Мартой в стороне от меня.

– Если заляпаешься – я не буду это отстирывать, как в прошлый раз, – сухо сказал он ей, но Марта тут же захихикала и специально намазала себе нос кетчупом. Судя по тому, как Гидеон просиял ей в ответ, так проявлялось его своеобразное чувство юмора. Похоже, Марта понимала это гораздо лучше, чем я.

Мы принялись ужинать и за вечер так часто смеялись, что напряженная атмосфера в доме, как и сам Гидеон, наконец оттаяла. Гидеон расслабился, откинувшись на спинку стула, и даже расщедрился на похвалу, оценив нашу с Коулом утку.

Пламя из камина отбрасывало тени на гостиную, дотягиваясь даже до обеденного стола, сервированного красной скатертью и фарфоровым сервизом. Приглушенный свет, льющийся из торшеров, добавлял уюта, как и запах розмарина вперемешку с жареным чесноком. Под столом ворочался сытый Бакс: Марта незаметно подкармливала пса, сбрасывая ему отварные овощи, которые ей упрямо подсовывал Ганс.

– Ты играешь? – спросила я у Гидеона, вдруг заметив чехол из-под гитары, прислоненный к углу камина. Тот кивнул, чопорно разрезая ножом и вилкой и без того маленький кусочек мяса. – Жаль я оставила свою скрипку дома. Могли бы сыграть дуэтом…

Гидеон скептично вздернул одну бровь верх, и я сделала вид, что не заметила, как Коул пнул его под столом.

– В следующий раз обязательно, – вяло улыбнулся он и снова уткнулся в свою тарелку. – Играю я все-таки лучше, чем рассказываю, но… Кажется, настало время семейных историй.

– О нет! – простонал Коул, тут же утратив интерес к еде. – Неужели больше не о чем поговорить?!

Гидеон промокнул салфеткой губы, испачканные в вине, и воодушевленно продолжил, с удовлетворением ловя на себе заинтересованные взгляды присутствующих:

– Бабушка запрещала нам заводить домашних животных, поэтому как-то раз Коул притащил домой коробку еловых шишек и каждой дал имя.

Коул хлопнул себя ладонью по лицу и зажмурился, пока Гидеон упивался его румянцем и злорадно продолжал. Я пыталась не хихикать, уминая печеный картофель. Самоотверженная любовь Гидеона к брату прослеживалась в каждом его рассказе, с самого их детства: в историях о руке, сломанной на качелях; о щенке, которого Гидеон помогал Коулу прятать от бабушки под кроватью; и даже в горькой истории о том, как они оба утешали друг друга, когда осиротели.

– Принесу десерт, – сказала я, заметив, что их веселая перебранка скатилась в скорбную ностальгию. Коул понуро допивал свою кружку чая, но все равно подорвался мне помочь, когда я встала.

Удержав его на месте, я вытянула из-за стола Марту, чтобы она помогла мне украсить яблочный пирог из слоеного теста. Пока она, стоя на стульчике возле тумбы, старательно выводила на нем рожицу взбитыми сливками, я заваривала какао.

По узкому окну над раковиной хлестали ветви деревьев, раскачанные порывистым ветром. Солнце уже зашло, и темноту во дворе разгоняли лишь деревянные фонарные столбики, выбитые вдоль тропы, идущей к конюшне.

– Неси осторожно, – велела я Марте, отдав ей пирог, и, когда та радостно умчалась с угощением в гостиную, я повернулась снова к окну.

Нечто снаружи заскрежетало, словно кто-то повел по стеклу острыми когтями. Этот звук быстро перекинулся наверх, на крышу. Черепица заскрипела, осыпаясь под чьим-то весом, и я запрокинула голову, вслушиваясь. Пальцы побелели, обожженные горячей чашкой с какао, которую я стискивала.

– Ты слышал? – спросила я у Ганса, вошедшего на кухню.

Он насторожился и, задрав лицо к потолку, тоже притих. В гостиной смеялись остальные – и никакого больше скрежета.

– На чердак повадились лазить белки, – ответил Ганс, забирая у меня какао. – Должно быть, это они.

Он унес поднос с горячими напитками в гостиную, а я, слишком умудренная неприятным жизненным опытом, чтобы удовлетвориться теорией про белок, потрясла золотым браслетом.

– Гримы, – шепнула я. – Нужна помощь.

Эго показался первым. Он принялся вылизывать свою угольную шкурку, устроившись прямо на плитке возле сковородки с гарниром.

– Чего тебе?

– Вы должны обыскать дом, – объяснила я и ткнула пальцем в крышу. – Я что-то слышала, и мне это не нравится. Будет лучше, если вы все проверите.

Спор, усевшийся рядом с Блудом на столешнице, покосился на остатки еды в сваленных тарелках.

– А уточка нам перепадет?

Я закатила глаза.

– Перепадет, но сначала выполните просьбу.

– Хорошо, – раздраженно буркнул Эго и потянул хвосты двоих гримов за собой. Зашипев друг на друга и немного побранившись, они спрыгнули на пол и прошли сквозь стену, как сгусток дыма.

Захватив салфетки и чайные ложки, я вернулась к столу.

Мы разделили десерт и просидели за разговорами почти до полуночи, пока Марту не начало клонить в сон. Тогда Ганс, пожелав всем спокойной ночи, поднял ее на руки и унес наверх.

– Что смотришь? – спросил меня Коул, пока Гидеон убирал со стола грязную посуду.

Я неуверенно заерзала, но развернула к нему горящий экран смартфона.

– Университет Нью-Гэмпшира, – прочитал он с дисплея, хмурясь. – Факультет антропологии и истории. Профессор Исаак Грейс… Ты нашла своего отца?

– Да, – призналась я, зажевав нижнюю губу. – Начала еще во время закусок. На сайте университета есть его фото… Неужели мы правда похожи? – хмыкнула я, глядя на мужчину с острыми, почти соколиными чертами лица и штормовыми глазами. У него были каштановые волосы и очки с толстыми стеклами.

Коул придвинулся ближе, и кожа под одеждой у меня зазудела, напоминая о ночи, которую жутко хотелось повторить.

– Ты все-таки хочешь встретиться с ним? У тебя есть время решить, хочешь ли ты встречаться с ним, – успокоил меня Коул, целуя в лоб слишком целомудренно для того, что было между нами. – Давай, надо разложить диван.

Из кухни высунулась голова Гидеона, недовольного услышанным. Однако противопоставить ему было нечего: на втором этаже было всего две комнаты, одну из которых теперь занимали Ганс и Марта. Поэтому, скрепя сердце, Гидеон принес нам постельное белье и все-таки смирился с мыслью, что теперь его брат ночует с ведьмой.

– Черт, – вздохнул тот, когда повернул кран в раковине, чтобы сполоснуть тарелки, но вода почему-то не полилась. – Кажется, снова насос заглох.

Гидеон прошел в ванну и дернул кран там, но результат был таким же: из душа не брызнуло ни капли.

– Одевайся, – сказал он Коулу, когда тот уже заправил диван простыней. Кинув ему в руки куртку, Гидеон зашнуровал сапоги. – Колодец в ста пятидесяти метрах от дома. Как раз растрясем ужин! Только возьми фонарь, Чего смотришь? Мне нужна помощь. Или ты не хочешь мыться? Вдобавок у нас на кухне гора грязной посуды, которая, кстати, на тебе.

– Вот поэтому я к тебе и не приезжаю. Какие-то колодцы… Ты слышал, что уже канализацию давно изобрели? Слава урбанизации! – буркнул Коул, застегиваясь.

Я приободряюще подмигнула ему, незаметно кивнув на Гидеона. Пройтись вдвоем и обсудить все, что лежит на душе, – у мужчин самый нелюбимый способ выяснить отношения, но он же самый верный для кровных братьев. Понимая, что его ждет серьезный разговор, Коул набрал в легкие побольше воздуха и вышел из дома за Гидеоном.

Когда дверь за ними хлопнула, я переоделась в пижаму и, опустившись на подушки, снова уткнулась в телефон. Сохранив в галерее фотографию отца, я долго рассматривала ее, свесив с дивана руку и почесывая холку Бакса, пристроившегося на ковре у камина.

Спокойствие продлилось недолго: крыша дома загудела, будто вместо дождя с неба падали гвозди. Тот же звук, что я слышала на кухне. Я напряглась и, отложив смартфон, резко села на диване. Нечто снова загрохотало по черепице, продвигаясь от одной части дома к другой.

Бакс вздернул голову и, навострив уши, гавкнул в пустоту.

– Тише, – я похлопала его по боку и взглянула на время: гримы не возвращались уже второй час.

За спиной мелькнула тень. Она скользнула вдоль перил лестницы и юркнула в коридор, промчавшись мимо гостиной и кухни.

– Эго? – позвала я, вставая на ноги. Бакс кинулся впереди меня, и из его груди доносилось предостерегающее рычание.

Медленно, шаг за шагом, я прошла до арки и выглянула. Лицо защипало от сухости ноябрьского воздуха: ветер вольно гулял по дому, ворвавшись через входную дверь, которую кто-то оставил открытой. В небольшую щель протекал свет садовых фонарей, а листья шуршали на пороге.

– Стой! – шикнула я на Бакса, когда он пролез у меня между ног и бросился во двор.

Застонав, я обулась и накинула сверху пижамы пальто, выскакивая следом.

Я облокотилась о крыльцо, вглядываясь в темноту, чтобы различить силуэт Бакса и затащить его обратно в дом раньше, чем Гидеон вернется и обнаружит пропажу любимого пса. Ветви голых деревьев раскачивались, скрюченные, как переломанные пальцы. Свет фонарей, окружающих конюшню, мигал. Оттуда доносилось беспокойное ржание лошадей. Я не успела даже спуститься с лестницы, когда его перебил пронзительный детский визг.

– Марта! – крикнула я, бегом устремившись к амбару.

Окна на втором этаже зажглись. Издалека я услышала топот и голос Ганса: успев задремать, он проснулся от худшего, от чего только может проснуться отец. Пока Ганс только спускался вниз, я уже преодолела расстояние до конюшни и залетела внутрь.

– Марта!

Свет инфракрасных ламп, греющих стойла, освещал пол, усыпанный сеном, но Марты нигде не было видно. Лошади шумели, цокали копытами, пытаясь вырваться, будто их напугал дикий зверь.

Я огляделась повторно и, заглянув в каждое стойло, прошла конюшню вдоль и поперек, пока не заметила, что одна из горсток сена примята.

– Марта?

Она жадно глотнула воздух, и чары прячущего заклятия спали. Ее лицо порозовело от слез. Забившись под полки со сложенными попонами, она обнимала собственные коленки и дрожала, одетая в легкую белую ночнушку под дождевиком. Вокруг нее были рассыпаны зеленые яблоки.

– Что случилось? – спросила я, садясь рядом. – Что ты здесь делаешь?

– Я пришла покормить Кэссиди, – всхлипнула Марта надрывно. От слез даже ее искусственный глаз сделался влажным, блестя в красном свете. – Мы ведь так и не угостили ее яблоками, помнишь? Я не хотела разбудить папу и пришла одна, а потом… Появилось оно, – Марта ткнула пальчиком в раздвинутые ворота конюшни, снятые с щеколды. – Вон там. Я сделала, как ты учила, и спряталась… Оно сказало, что вернулось за мной и хочет закончить начатое.

В груди у меня похолодело. Кожа сделалась гусиной, но, стараясь не выдавать страх, я усадила Марту обратно и загородила ее десятикилограммовыми мешками с кормом.

– Сиди тихо, ладно? Если услышишь что-то – используй чары, – велела я, и глаза Марты округлились еще сильнее. Она попыталась схватить меня за руку, но я мягко отстранила ее и укрыла своим пальто сверху. – Все будет хорошо. Просто будь здесь. Папа скоро придет за тобой.

Марта выдавила невнятный кивок, а я, убедившись, что ее не видно за баррикадой, пробежала мимо ржущих лошадей и снова очутилась на улице. Ганс уже стоял на тропе, освещая себе путь фонарем. Его луч ослепил меня, и, закрывшись рукой, я приложила указательный палец к губам.

Ничего не понимающий, он затих. Я видела, с каким трудом это дается ему, ищущему глазами свою малышку, и поэтому безмолвно кивнула ему на конюшню. Ганс облегченно выдохнул, двинувшись к ней быстрым шагом, но замер перед самым входом, уставившись куда-то вверх.

Луч его фонаря медленно поднялся выше, освещая черный сопящий сгусток, сидящий на крыше конюшни в белой костяной маске.

Существо, на совести которого был с десяток жертв и которое я поклялась остановить, выжидало чего-то. Оно было все так же облачено во тьму, как в мантию, и почти сливалось с ночью. Лезвия, торчащие из пергаментных пальцев вместо когтей, вонзались в крышу, чтобы удержать баланс на ее козырьке. Существо вдруг застрекотало, как кузнечик, и накренило вбок голову, у которой не было шеи.

Оно все подобралось, сгорбилось, а затем забарабанило когтями по металлу, свешиваясь с крыши к застывшему Гансу.

– Беги! – выкрикнула я и прежде, чем существо издало чудовищный рев и обрушилось на него, взмахнула рукой.

Это произошло так быстро, что я даже не заметила – третий дар. Очередная жемчужина ожерелья, спрятанного под пижамой, обожгла шею. Телекинез снес существо с его бесплотных ног, и оно покатилось по крыше, вереща. Я же схватила Ганса и толкнула в спину, заставляя бежать к дому. Глаза его сделались желтыми, как у волка, но, сдержавшись, он неохотно послушался меня.

Заскочив на крыльцо, Ганс уже спустя секунду держал в руках ружье, снятое с вешалки. Я пригнулась, когда существо, снова взобравшись на крышу, выгнулось и попыталось дотянуться до меня когтями. Рука его удлинилась в два раза.

Прозвучал выстрел. Увернувшись от пули, чудовище разодрало стены конюшни в клочья и, приземлившись на землю, вытянулось во весь свой трехметровый рост.

За скрипучей дверцей конюшни показалось бледное лицо Марты. Я услышала, как Ганс зовет ее с крыльца и велит спрятаться, но было поздно: почуяв ее раньше всех, словно по тому детскому ванильному запаху, что она источала, существо уже утратило к нам интерес и сосредоточилось на малышке.

Под подолом из тьмы сверкнули лезвия. Существо широко расставило острые пальцы и поиграло ими, приближаясь к парализованной Марте.

– Hellish dolor, – прошептала я, подавшись вперед, и существо свело мучительной судорогой.

Рухнув вниз, оно забилось в конвульсии, издавая нечеловеческий визг. Воспользовавшись моментом, Ганс бросил ружье и, проскочив мимо, подхватил Марту на руки, поспешно унося в дом.

Я приблизилась к существу, с упоением наблюдая, как оно корчится от боли, и зашептала:

– Реки иссохнут…

В груди словно кто-то зажег свечу. Тепло, мягко и спокойно – такой была самая темная магия в мире. Существо закряхтело, оседая.

– Мрамор и гранит вместо крови…

Я не спешила произносить заклятие Авроры до конца. Мне хотелось, чтобы оно страдало. Хотелось видеть, как то, что изуродовало столько душ, наконец-то исчезнет. А еще мне хотелось знать.

– Говори, что ты такое!

Бездушная маска, скрывающая истинный лик чудовища, поднялась к свету фонаря. Я разглядела те же прорези для глаз, затянутые змеиной кожей так, что не было видно ничего за ними. Плащ его дрожал, бился в такт сердечному ритму – лоскут чистой тьмы. Царапая тощими, серыми руками землю под собой, существо пыталось совладать с густеющей внутри кровью. Темно-красная, она брызнула у него изо рта, прорезанного в маске до самых ушей, и запачкала обрамление из черного меха.

– Вес-т-ники, – пробулькало существо, по-прежнему играя когтями-лезвиями в свете фонарного столба.

Я нахмурилась и вытащила из-за воротника свое жемчужное ожерелье, на котором теперь было целых пять белых жемчужин. Боковое зрение уловило движение: на поляне фермы показались запыхавшиеся Гидеон и Коул, прибежавшие на звук пальбы. Последний тут же схватился за топор для колки бревен, но взмахом руки я попросила их обоих не вмешиваться.

– Тебе нужна моя фамильная драгоценность? – уточнила я у существа, и его пустые глаза прилипли к ожерелью, как влитые. – Зачем?

– Он-на не отпус-тит…

Я шагнула ближе, и существо попыталось отпрянуть, вжавшись в стену конюшни.

– Кто «она»? – спросила я. – Почему она меня не отпустит?

– Х-хочет смотреть н-на тебя. Хочет уз-знать тебя. Хочет пон-нять тебя.

Я растерянно заморгала и оглянулась на дом, где наверху в объятиях отца пряталась Марта, напуганная так, как не должен бояться ни один ребенок. Затем, спрятав обратно свои бусы, уставилась в упор на уродливую маску существа, похожую на африканский ритуальный атрибут.

Пазл в голове начал складываться.

– Ты охотишься не за Мартой, – поняла я вдруг. – Ты охотишься за мной. Ведь если бы ты хотел убить ее, то сделал бы это до моего приезда… Ты изучаешь меня? Мое поведение? Мою магию? – Существо съежилось на земле, превратившись в шар из пульсирующих черных волокон, источающий лишь одну боль, страдание и ярость. – Отвечай мне!