Текст книги "Ковен озера Шамплейн"

XIV
Реки иссохнут

После дождя из-под оконной рамы веяло озоном и мокрой листвой. На улице было сыро и промозгло: небо, серое и безжизненное, тяжело висело над огненно-желтым лесом. Из ванной журчала вода, но даже отсюда я слышала убаюкивающее потрескивание огня, который развел Коул в печи.

– Где ты его нашла?

Я сплюнула зубную пасту, вытерла лицо полотенцем и выглянула в гостиную. Заспанный и взлохмаченный, Коул сидел на диване, сонно растирая глаза. В одной его руке лежало бронзовое зеркальце, почти такое же чистое и блестящее, как в день нашей встречи. Коул открыл его и удивленно осмотрел: внутри оно было ничуть не хуже. Правда, поперек отражения тянулась тонкая трещина со сколом, которую мне не удалось залатать.

– Применила ритуал поиска и разыскала место твоей клятвы, – пожала я плечами. – Мне не спалось.

Коул насупился и покрутил зеркальце еще раз. Когда я нашла его, оно выглядело искореженным и растоптанным: эмаль потемнела, обугленная, а стекло рассыпалось почти в крошку. Коул выбрал для ритуала атташе маленькую уютную опушку меж сосен, и, когда я вышла на нее, по кругу все еще стояли догоревшие факелы. Из земли, пропитанной вином, торчала рукоять атаме, обвитого красными нитями. Посередине возвышалась горстка хвороста в память о высоком костре, в которую Коул и бросил зеркало, как чистосердечное признание – он предан мне больше, чем самому себе. Жертва, которую я не могла принять. Пришлось долго копаться в сухих листьях, чтобы отыскать останки зеркальца и собрать его по частям.

– Заклятие восстановления, – пояснила я. – Как новенькое, правда?

Коул пораженно улыбнулся и кивнул.

– Спасибо. – Захлопнув зеркало, он спрятал его в карман штанов и принялся одеваться. – Это подарок мамы.

– Да, я помню, поэтому я даже надела резиновые сапоги и садовые перчатки, чтобы прочесать лес и поковыряться в грязи. Ты можешь представить меня в резиновых сапогах?! Это все ради тебя!

Коул тихо рассмеялся и, подойдя ко мне, поцеловал в губы. На нем не было рубашки, и, протянув руку, я обвела ладонью его живот, поднимаясь выше, к твердой груди и ключицам. Меня все еще удивляло, как атлетично Коул был сложен, невзирая на внешнюю худобу. Если бы я знала, что без одежды он выглядит так привлекательно, то сняла бы ее с него уже давно.

– Ты в курсе, что сказала это вслух? – ухмыльнулся он, на что я только пожала плечами. Когда мы уже сели завтракать в уютной тишине, поджарив на сухой сковороде тосты с ветчиной, он спросил: – Это нормально?

– Что именно? – поинтересовалась я в ответ, вытянув босые ноги на его коленях.

– Что я хочу тебя еще раз.

Я отхлебнула лимонный чай и отставила чашку. Коул сидел перед тарелкой уже десять минут, но так и не притронулся к ней. Сегодняшний Коул был совсем не похож на вчерашнего. Еще никогда я не видела его таким… умиротворенным. Уверенность лилась из него рекой. Возможно, если бы я знала раньше, что метка атташе так повлияет на него, то позволила бы ему связать нас еще давно.

Опустив глаза на его руку, лежащую в заманчивой близости от моей, я обвела взглядом черную полосу выше запястья.

– Двух раз посреди ночи тебе было мало? Ну… Мы можем заниматься этим хоть все выходные, – ответила я с улыбкой, и от услышанного дыхание Коула сделалось учащенным.

– Да, только сначала надо починить крышу, – напомнил он и, залпом допив свой кофе с корицей, ткнул пальцем вверх. Я запрокинула голову, прислушиваясь к ритмичному стуку, что доносился с чердака: за ночь дождь затопил весь желоб и черепицу, а теперь пробрался и внутрь, сквозь подгнившие доски. – Не хочу, чтобы следующие постояльцы плавали здесь, как в бассейне.

Я понимающе кивнула и вгрызлась в ржаной хлеб, слизывая с кончиков пальцев плавленый сыр. Коул засмотрелся на это, даже не замечая, как проворные и вечно голодные гримы снова затарахтели посудой за нашими спинами, опустошая холодильник.

– А Джулиан… – Коул запнулся, подбирая слова, и я ужаснулась уже тому, что это имя вообще сорвалось с его уст в такое чудесное утро. Но то, что последовало за этим, было еще кошмарнее: – Он был у тебя первым?

Меня затошнило. Непрожеванный тост будто превратился в горькую глину прямо у меня во рту. Скривившись, я изумленно уставилась на Коула.

– Нет, конечно! Как тебе это в голову взбрело?!

– Тогда, в баре, – начал он. – Когда он поцеловал тебя и сказал, что ты принадлежишь ему, я подумал… Мне показалось это логичным.

– Логичным?! То, что я сплю со своим братом-близнецом?

Коул глухо хмыкнул и пожал плечами, сконфузившись.

– Не знаю. Честно, Одри, мне все равно. Я просто хотел, чтобы ты знала, что можешь доверять мне. До того как я перешел в убойный отдел, я сталкивался со случаями, когда на девушек оказывалось… давление, из-за чего они позволяли делать с собой даже то, чего не хотели на самом деле.

– Пока Джулиан не убил всю нашу семью, я и не подозревала о его… влечении ко мне, – покачала головой я. – Только после я начала понимать, что все это время те безобидные братские объятия были не чем иным, как попытками меня облапать. Фу!

Коул поморщился. Я же растерялась окончательно, не зная, чего мне хочется больше: отвесить ему подзатыльник или расцеловать. Оказывается, все это время Коул считал, что когда-то я отвечала Джулиану взаимностью. И невзирая на это, он продолжал быть рядом, даже не испытывая… омерзения?

Тяжело вздохнув, я перегнулась через стол и мягко взяла руки Коула в свои. Он тут же растаял, посмотрел мне в глаза и, дернув плечом, стряхнул с себя напряжение, как невидимый плед.

– Моим первым мужчиной был какой-то парень, кажется, его звали Гэвин, – решилась рассказать я. – Мне было шестнадцать, я только потеряла Рэйчел и поэтому большую часть времени была пьяна. А он был студентом, ехал в колледж после летних каникул и предложил подбросить меня до Ричмонда. Я согласилась и… Ничего особенного, в общем. Все как у всех, – пожала я плечами. – Заднее сиденье, курево и мысль «Что люди находят в этом нелепом занятии?». А у тебя…

– Ты.

Я успела замолчать раньше, чем вспомнила слова Нимуэ: «Он все еще невинный, Одри, пусть уже и не дитя». Мои щеки раскраснелись от осознания собственной глупости, и Коул криво улыбнулся, смущенно взъерошивая пальцами свои волосы.

– Одна девушка пыталась как-то, – протянул Коул, щурясь. – Это тоже было в колледже. К моему соседу приехала младшая сестра. Она залезла на меня и пыталась стянуть штаны. Мне не нравятся чужие прикосновения, ты знаешь, и я… Я столкнул ее и убежал. Да, мне двадцать четыре года, и у меня никогда не клеилось с девушками.

– Зато с ведьмами очень даже клеится.

Коул неловко засмеялся.

– Ты знаешь, что по законам штата Вирджинии того парня можно было посадить? – задумчиво протянул он, наконец-то кусая свой тост. – Ты ведь была несовершеннолетней!

– Коул, – закатила глаза я.

Он слабо улыбнулся и, быстро проглотив весь тост целиком, поднялся из-за стола, мягко спустив мои ноги со своих колен на пол.

– Пойду займусь крышей, – сказал он и угрюмо огляделся, потерев пальцами свой подбородок. – Только куда я запрятал ящик с инструментами…

У меня вдруг перехватило дыхание: нахлынули воспоминания о прошлой ночи, ведь к моему лицу вновь будто приложили призрачный шелк. Чужое прикосновение, которого не было. В это все еще не верилось.

– Сделай так еще раз.

– Как? Вот так? – нахмурился Коул, но послушно прижал костяшки пальцев к своей скуле. – Ты что-то чувствуешь?

– Да, я чувствую тебя.

Зажмурившись, я могла четко описать это прикосновение: шероховатая кожа, обветрившаяся от мороза. Касание далекое, иллюзорное, но такое приятное… Смешение сна и яви.

Я разомкнула веки, и Коул запустил пальцы в свои волосы. Он мягко взъерошил их, так, как обычно делал с волосами моими, и я замлела. Мурашки пробежались вдоль позвоночника змейкой.

– Это из-за нашей связи? Так всегда между ведьмой и атташе? – осторожно поинтересовался Коул.

Я глубоко вздохнула, сжимая в пальцах пустую кружку, силясь унять сердцебиение от удовольствия и одновременного ужаса.

– Да, из-за связи. И нет, не всегда, – ответила я, погрузившись в размышления. – Так не должно быть, Коул. Если бы каждая ведьма чувствовала своего атташе, все они бы давно умерли от боли, ведь обычно их… – Я запнулась, и Коул кивнул, избавляя меня от необходимости договаривать это. – Эта связь должна быть односторонней. Только ты должен чувствовать меня.

– И почему у нас по-другому?

– Не знаю. Может быть… из-за любви?

Кажется, Коул просиял, когда услышал это. Он наклонился ко мне, облокотившись о край стола, и потерся носом о мой висок, как Штрудель, выпрашивающий ласку. Я почувствовала запах лосьона после бритья, исходящий от его щек.

– И это нельзя исправить?

– Думаю, можно заглушить, если постараться. На ментальном уровне. Но… Позже.

Я улыбнулась краешком рта, уже близкая, чтобы признать: наша связь была мне по душе. Даже такая… необычная. Пусть пока будет. Это же как новые туфли – находишь любой повод их надеть, пока они не натрут мозоли.

– И много ведьм встречались со своими атташе? – снова начал сыпать вопросами Коул.

– На моей памяти ни одной. Это негласное табу. Наверно, как раз из-за таких последствий.

– Но ты рада же ведь, да? – с надеждой улыбнулся Коул.

– Ладно, каюсь, я рада, да. Однако это все равно не значит, что я больше на тебя не злюсь! Учти, ведьма в гневе – очень страшное существо. Больше так не делай.

Коул пожал плечами и, чмокнув меня в висок, выпрямился. Его поцелуй был насквозь пропитан тимьяном, что плавал в чае.

– Уверен, я это переживу. Пойду на чердак, а ты почитай свой гримуар и выучи какое-нибудь новое проклятье. Или чем там еще занимаются «ведьмы в гневе»?

Я закатила глаза и проводила его, неописуемо бодрого, взглядом. Когда наверху загремел ящик с инструментами, я заварила себе еще кружку чая и, подобрав с пола шерстяной плед, перекочевала на веранду.

Возле порожка стояла скамейка без спинки, на которой я и устроилась, согревая себя новой порцией чая и «летним» заклятием. Свежий воздух помогал очистить мысли, занятые тем, что висело на моей шее, как тяжкий груз, от которого не избавиться.

Вынув из-под свитера жемчужину, которая еще вчера была чернее ежевики, я потерла ее пальцами и тут же спрятала назад, еще глубже под одежду и плед. Внимательность Коула была такой же сверхъестественной, как он сам, а я пока не была готова делиться с ним этой сомнительной радостью.

«Одри, почему я ничего не вижу?»

Я тряхнула головой и открыла книгу.

С зазубренного навеса крыльца капала вода, натекшая за ночь. Трава примялась и совсем пожухла, усеянная багровыми листьями и задушенная приближающимся морозом. Пролистав еще несколько страниц и проглотив чай вместе с зевком, я дошла до последней главы и скользнула под ней пальцами, щупая выступающую обложку. Тревога за будущее Коула – вот что служило мне мотивом, когда я, мысленно обещая себе, что это лишь праздный интерес, все-таки вспорола угол обложки ногтем.

– Я должна быть готова, – успокоила я себя шепотом, выдыхая изо рта пар. – Готова защищать Коула.

Сняв пергамент, застилающий дно книги, я вытащила оттуда маленькое красное перышко, похожее на перо кардинала. Воздушное и легкое, оно щекотало пальцы, пока я пыталась понять, что мне делать с ним дальше. Но не успела я решить, как заостренный кончик пера затлел: оно воспламенилось и, осыпав меня искрами, разлетелось в пепел.

Его удушливое облако повисло в воздухе, как сгусток той тьмы, что должен был мне открыться, и всосалось в меня.

Я закашлялась, невольно вдыхая в себя пепельную горечь. Глаза защипало, как и горло. Я почти свалилась со скамьи на пол, задыхаясь, но агония прекратилась так же внезапно, как началась. Что бы то ни было, мое тело, перестав сопротивляться, с усилием приняло это в себя. Мышцы вибрировали, тщетно отторгая нечто чужеродное. Что-то… неправильное.

Придя в себя и отдышавшись, я нашла страницу с главой Авроры, написанной на немецком, и вдруг поняла: строки читаются так же легко, как английская проза. Я растерянно заморгала, привыкая к тому, что мой мозг порождал магический перевод раньше, чем я успевала осознать, что читаю на другом языке.

– Шепчущая глава, – вырвалось у меня вслух, и я ушла в нее с головой, изредка потирая руку, которую словно укололо булавкой.

Классическая порча, замещение душ, призыв чумы, пленение в зазеркалье (это вообще как?) и даже подробное описание ритуала, продлевающего Авроре молодость. Я пропустила его глазами, слишком боясь заметить там что-то настолько чудовищное, со знанием чего мне бы пришлось потом заново учиться жить.

Просмотрев еще несколько страниц, которых всего насчитывалось сорок, я остановилась на заклинании иссушения. На полях Аврора изящным курсивом с засечками описывала его, как свой «необычный юношеский опыт, благодаря которому ей удалось приструнить нескольких варваров и их несносных жен».

Отставив кружку на край скамьи, я сделала глубокий вдох, вспоминая то, чему учила меня Аврора тогда в баре.

– Реки иссохнут, – прошептала я едва слышно, читая слова из книги. – Мрамор и гранит вместо крови. Сердце – якорь на дне океана из плоти…

Сначала ничего не происходило, но затем я услышала хруст, раздающийся под крыльцом, и глянула сквозь просветы в перилах: жухлые листья сворачивались трубочками, прежде чем посереть и рассыпаться. Трава перед лестницей потемнела. Будто болезнь, заклятие принялось иссушать все, что меня окружало. Я схватилась за кружку, чтобы смочить пересохшее горло, но, сделав глоток, тут же выплюнула содержимое: чай обратился в кислую жижу, будто простоял здесь уже месяц.

Вытерев пледом губы и жутко плюясь, я захлопнула гримуар. Лишь тогда гниль и серость перестали расползаться во все стороны, омертвляя и воздух, и землю, и даже то, что просто находилось близко к ней.

– Мне показалось или ты говорила на немецком?

Коул высунулся из открывшейся двери, держа в одной руке молоток.

– Я правда говорила на немецком? – удивилась я, пытаясь понять, как «магический перевод» работает. – Это…

– Глава «Шепота», которую написала Аврора, – быстро понял Коул и вытянулся во весь рост, сложив руки на груди. – Ты ведь сама говорила, что это темная магия.

– Скучно стало, – соврала я, невинно улыбнувшись, и Коул закатил глаза. – Ну не смотри ты так! Рано или поздно я должна была узнать, что в ней. Если честно, то абсолютно ничего интересного. Глава как глава. Правда, есть там одно любопытное заклинание для потенции… Даже боюсь представить, зачем оно Авроре.

Одна бровь Коула неоднозначно выгнулась, и я хихикнула, пряча книгу под ворох одеял, в которые была закутана.

– Зачем ты вышла? – вдруг сменил тему он. – На улице ноябрь. Замерзнешь ведь.

– На тебе тоже один свитер, – подметила я, окидывая его взглядом. – Сам замерзнешь.

Коул устало вздохнул.

– Возвращайся в дом. Я, кстати, уже закончил. Может, прокатимся кое-куда? На эти выходные я планировал не только романтический ужин в семейном коттедже…

– Еще один ритуал, который ты проведешь против моей воли? – съязвила я, еще обиженная в глубине души.

– Скорее милый сюрприз, – Коул весело улыбнулся и снова открыл входную дверь, которую захлопнул сразу после того, как вышел, чтобы не выпускать из дома тепло. – Собирайся!

Я подчинилась, поднялась наверх и быстро переоделась, хотя не ожидала, что мы уедем из коттеджа так быстро. Но, судя по тому, что Коул уже спустя пятнадцать минут собрал все наши вещи и закинул их в багажник, мы действительно покидали этот дом безвозвратно.

Он повязал шарф вокруг шеи, приподняв воротник, чтобы зябкий ветер не забирался под него, и проделал то же самое со мной. Я глупо хихикала, умиленная его заботой.

– Блуд, Спор, Эго! Мы уезжаем, мальчики!

От этого возгласа радость Коула заметно померкла. Он состроил гримасу, когда с кухни, перепачканные в клубничном варенье, к нам вывалились три пожирневших кота.

– Не хочу в машину, – проныл Спор. – После еды меня укачивает!

– Если кого-то вытошнит на мои кожаные сиденья – я вас высажу! – серьезно заявил Коул, но тут же с нежностью посмотрел на меня. – Кроме тебя, конечно. Тебе можно все.

Гримы зашипели на него, скалясь, и лишь самый упитанный, Блуд, молча потерся о мою ногу, мурлыча. Я почесала любвеобильного демона за ухом и потрясла золотой цепочкой на запястье. Как только гримы рассеялись в воздухе, вернувшись в свое вместилище, я взяла рюкзак и, прихватив с кухни разорванную гримами пачку печенья, забралась в машину.

Мимо закружились голые деревья и зеленые ели, припорошенные мокрым снегом. Я прислонилась к окну лбом, любуясь водами Шамплейн, простирающимися за утесами. Мы проехали в тишине больше получаса, когда напряжение в воздухе сделалось невыносимым, и, не выдержав, я все-таки спросила:

– Куда мы едем? Ты нервничаешь, – я указала Коулу на его пальцы, барабанящие по рулю в полной тишине.

Он бросил беглый взгляд на свое запястье, и я вдруг заметила, что он надел зимние перчатки, которые я не видела на нем ни разу до этой поры. Глянув в боковое зеркало, я узнала развилку, которую мы уже минули, и испустила страдальческий стон.

– Только не говори, что мы едем на ферму к Гидеону.

Коул почесал лоб, пытаясь скрыть тревогу в этом жесте, и я снова пропустила даже это его прикосновение сквозь себя.

– Теоретически мы едем к Марте и Гансу, а не к Гидеону. Малышка постоянно спрашивает о тебе. Я подумал, ты обрадуешься, если увидишь, что она выздоровела и снова счастлива. Правда, я не учел тот момент, что теперь мне придется лгать в глаза родному брату, – сумбурно тараторил Коул, активно жестикулируя одной рукой, пока другой держался за руль. – И скрывать от него свою метку. Если Гидеон ее увидит, он убьет…

– Меня, – сглотнула я. – Именно поэтому я не уверена, что ехать туда – хорошая затея. В тот раз на прощание он сказал, что сожжет меня на костре, если ты станешь моим атташе…

Коул повернул голову, и его рот изумленно приоткрылся.

– Серьезно?! Вот черт. Ничего, мы это уладим… Рано или поздно он все равно узнает. Я что-нибудь придумаю. Но ты ведь хочешь увидеть Марту, да? Мы не зря туда едем?

Я замялась, снова отвернувшись к окну, хотя времени на размышления мне было не нужно: ответ на этот вопрос я знала всегда.

– Да, конечно, хочу. Она часто снится мне по ночам… Вместе с Джулианом и тем монстром в маске.

Коул стянул перчатку с той руки, что была помечена ритуалом, и положил ее на мою коленку, но я так и не повернулась. Слишком много эмоций сразу, чтобы разобрать их все. Скорбь, вина, трепет, возбуждение… Мы промчались мимо церквушки, заезжая в безлюдные окраины поселения, и я сунула Коулу его перчатку назад.

– Если ты не хочешь умереть сегодня, – строго напутствовала я, – не снимай перчатки даже в душе!

Коул сосредоточенно кивнул, паркуясь возле фермы. Под колесами носился сторожевой пес Бакс, лая на машину со всех сторон, и Коулу потребовалась вся его водительская сноровка, чтобы случайно не задавить неугомонное животное. Гидеон стоял у конюшни с лопатой наперевес, утрамбовывая дорожку, а рядом с ним – обросший бородой мужчина, в котором я даже не сразу признала Ганса. Он чинил отвалившуюся дверцу у стойла. Его отросшие волосы, светлые, как пшеница, были забраны в пучок на затылке, а борода так заросла, что могла защищать от холода не хуже шерстяного шарфа.

Из-за их спин уже вынеслась миниатюрная фигурка в розовом комбинезоне и желтом плаще. Ее белокурые волосы развевались, как солнечная грива, и я поспешила выбраться из джипа и поймать ее в объятия раньше, чем она поскользнулась бы на растекшейся грязи.

– Одри!

Мельком я разглядела бледно-розовые полосы на ее ручках, выглядывающие из-под варежек. Под густыми ресницами сияли два глаза: один – светло-голубой, а второй почти такой же, но темнее, с искусственным отблеском на свету и тяжело нависающим веком. Протез.

– Привет! – засмеялась я изо всех сил, стараясь не выдать той старой боли, которая так и не прошла. – Ого, ты выросла! Такая красавица. Извини, Марта, я должна была навестить тебя раньше.

Она прыгала на месте, крепко обхватывая руками мои ноги. Когда Марта смотрела на меня, взгляд ее протеза соскальзывал чуть-чуть в сторону. Стеклянный глаз был временным, стандартным, поэтому окрас зрачков заметно отличался. Однако это все равно было лучше того, что я помнила: зияющая дыра с бегущими струйками крови, а внутри – клад из черной жемчужины, как прощальный дар смерти.

Марта запрокинула голову, улыбаясь, и вытащила из кармашка комбинезона альбомный лист, сложенный пополам.

– Я знала, что ты приедешь. Я видела сон. Даже нарисовала его. Вот!

Я улыбнулась и взяла рисунок, тут же разворачивая его, чтобы не повторять прошлых ошибок и не увидеть картинку слишком поздно. Марта снова нарисовала меня – смешного человечка в красном платье, – держащую ее за руку. В углу был нарисован еще кто-то, высокий, в голубых джинсах и с коричневой бородкой.

– Это твой папа? – спросила я, и Марта покачала головой.

– Нет, твой.

Я сжала в пальцах рисунок и пристально взглянула на девочку, но прежде чем успела открыть рот, раздался саркастичный голос Гидеона:

– Надо же! Что-то ты зачастил. И года не прошло с нашей прошлой встречи, – он воткнул лопату в сырую землю и крепко обнял оторопевшего Коула, хлопая его по плечу, а затем посмотрел на меня. – Здравствуй, Одри.

Его голос звучал теплее, чем в последнюю (и первую) нашу встречу. Это обнадеживало, если не думать о том, что теперь моя жизнь зависела от кожаных перчаток Коула.

Я улыбнулась Гидеону своей самой приветливой улыбкой и взяла Марту за руку, когда она захотела показать мне лошадок. Коул принялся заносить наши сумки в дом, пока Гидеон ворчал, как жесток его младший брат, что заслал к нему необученного оборотня с маленькой ведьмой и даже не удосужился привезти в благодарность печенье. Когда Коул сунул ему мое, немного обглоданное и недоеденное, тот разорался еще громче. Однако Гидеон вовсе не выглядел недовольным обществом новых друзей, хоть и утверждал обратное.

Решив дать братьям время на мужские разговоры, я направилась следом за Мартой к Гансу.

– Вы не узнали ничего нового о… том существе? – спросил он приглушенно спустя полчаса светской болтовни, когда Марта отвлеклась.

Я посмотрела ей вслед и поежилась: из-под воротника на шее выглядывали бледные шрамы. Их не должно быть столько на теле той, что не может дать сдачи даже навозному жуку.

– Нет, еще нет… Но мы в процессе.

– Постарайся не замечать ее искусственный глаз, ладно? – попросил Ганс мрачно. – Она еще стесняется.

– Конечно, – я сжала губы. – Ну а в остальном у вас все наладилось?

Ганс призадумался, вытирая о старое тряпье руки, испачканные в краске. Пока Марта все эти полчаса поименно знакомила меня с лошадьми Гидеона, он успел рассказать о своей новой работе на его кленовой фабрике. Я выдохнула с облегчением, когда услышала:

– Да, уже думаем съезжать в конце недели. Я как раз накопил достаточно денег, чтобы снять квартиру. Не всегда же нам сидеть на шее у Гидеона. Он и так слишком добр, – ответил Ганс, забивая очередной гвоздь.

– Гидеон такой, – ухмыльнулась я, припоминая, как он намеревался вспороть мне столовым ножом гортань. – Пожалуй, надо сделать для вас маскирующие чары. Марта все еще новоодаренная… Их магия слишком заметна.

– Было бы неплохо, – улыбнулся Ганс и вдруг замялся, переступая с ноги на ногу. – Знаешь, я до сих пор не свыкся с мыслью, что моя дочка – ведьма, но… Гидеон рассказал мне о ковенах. Я так понимаю, будет лучше, если и Марта станет его частью. Так ведь безопаснее для ведьм, да?

Я покрутила в пальцах метелку для пыли и неуверенно кивнула. В сарае висел тяжелый запах навоза, сена и мокрых досок. Гнедая лошадь фыркнула, обслюнявив руку Марте, вернувшейся к ней с кусочками сахара.

– Вообще да, но в моем – нет. По крайней мере сейчас. Возможно, однажды, если у меня все получится… Я с радостью приму Марту в ковен, но сейчас ей надо быть с отцом и как можно дальше от всего этого.

– Только ей этого не говори, – усмехнулся Ганс, наклонившись к ящику со свежим овсом. – С тех пор как она узнала всю правду, Марта только и мечтает, как будет учиться у тебя заклинаниям. Надеется узнать ритуал для вызова единорога.

– Оу, – я театрально зацокала языком. – Боюсь, единороги вымерли лет пятьсот назад. – И, словив на себе вопросительный взгляд Ганса, добавила: – Шутка! Их не существует. Но Марта все равно не будет разочарована: зато есть демоны, призраки, фэйри и даже оборотни. Ну, о последних ты и так знаешь. Кстати, насчет этого… Как ты справляешься?

Ганс с сомнением покосился на Марту. Лишь убедившись, что она слишком занята жеребенком, трусливо выглядывающим из-из ног матери, он тихо и мрачно признался:

– Паршиво. Я как раз хотел спросить, нет ли каких-нибудь чар и для меня? Сдерживающих, чтобы умерить волчий пыл. Вчера было первое полнолуние, и я снова сорвался. – Ганса покоробило от былых воспоминаний. Втянув голову в плечи, он отвернулся, делая вид, что занят сооружением новой танкетки. – Два часа носился по округе, пока Гидеон не поймал меня в медвежий капкан. Хорошо, что он отшельник и у него нет соседей, которых я мог разорвать, как его любимое кресло-качалку. А еще я… Я укусил его, кажется. Чуть-чуть. За лодыжку. Это опасно?

На миг мое сердце замерло, но я быстро опомнилась и взяла себя в руки.

– Для Гидеона – нет. Он, как и Коул, охотник на ведьм. У них иммунитет к магии, а твоя ликантропия – это проклятие. Так что можешь не беспокоиться на сей счет.

– Погоди, что? Охотник? – переспросил Ганс, и я тут же прикусила себе язык: похоже, это Гидеон решил сохранить в тайне. – Ох, пожалуй, я лучше займусь танкеткой.

Я кивнула, выдавив улыбку, и вернулась к Марте. Она прыгала, пытаясь дотянуться до гребня, лежащего на полке рядом с уздечкой. Я помогла ей, сбросив гребень в раскрытые детские ладошки, и указала на одну из лошадей:

– Напомни, как эту зовут?

После смерти моих братьев и сестер мне больше всего не хватало общения с детьми. В груди щемило от нежности и боли, когда Марта тянулась ко мне. Невзирая на шрамы, которые не заживут, и страх, который не забыть. Все это время я опасалась, что убийца в маске оставил след не только на ее теле, но и на ее жизни. Однако озорство Марты, как и доверчивая любознательность, никуда не делись. Я не знала, кого именно стоит за это благодарить: Ганса, который не опустил руки, Гидеона, что приютил их и, судя по слухам, даже подарил Марте одну из лошадок, или же саму Марту, которая родилась такой, какой я тоже мечтала стать однажды. Отважной и несгибаемой.

– Кэссиди, – ответила Марта, поднимая гребень.

Я потрепала лошадь по шее, наклоняя ее к Марте.

– Ну что, Кэссиди, пришло время прихорашиваться!

Лошадь загарцевала на месте, когда Марта встала на табуретку и принялась бережно расчесывать ее, лепеча о кроликах, норы которых показал Гидеон в лесу, и о лавандовом зефире, который они недавно испекли по рецепту бабушки.

– Ты научишь меня магии? – спросила вдруг Марта, высунув кончик языка от того, с каким старанием пыталась заплести на гриве Кэссиди косички. Я встала рядом, чтобы помочь ей с этим. – Я хочу крылья, как у феи. Можно такие наколдовать?

Я подавила смешок и, придав своему лицу глубокомысленное выражение, кивнула:

– Конечно, но только по достижении совершеннолетия! Это очень сложное и опасное заклинание. А пока я могу научить тебя этому. – Я села на корточки перед Мартой и, завладев всем ее вниманием, прошептала: – Скажи «мерцают светлячки», и где бы ты ни оказалась, как бы темно и страшно там ни было, ты тут же почувствуешь себя лучше.

Марта нахмурилась и неуверенно повторила:

– Мерцают светлячки…

Она испустила восхищенный вздох, когда каждый угол конюшни осветил мягкий зернистый свет с фосфорно-зеленоватым оттенком. Он лился из ниоткуда, и лишь я знала, что его источник – сама Марта.

– А вот еще одно. – Я вытянула руку и, набрав в легкие как можно больше воздуха, нарисовала перед собой круг, представляя, что обвожу пальцами зеркало. – Я иду искать.

Марта ахнула и растерянно заморгала, когда я, сидящая прямо перед ней, вдруг исчезла. Не выдержав, я рассмеялась, и от этого чары моментально спали.

– Так дети ведьм играют в прятки. Главное, задержать дыхание, поняла? Один вздох – и тебя снова видно, – улыбнулась я.

Она восторженно затрусила головой, и я выпрямилась, ласково погладила ее по хвостику белокурых волос.

– После ужина научу тебя еще чему-нибудь. Так, мне кажется, Кэссиди все еще слишком неопрятна для леди…

– Ой, точно!

Марта снова вскочила на табурет и перевязала одну из сделанных косичек тонкой красной резинкой.

– Кстати, она о-очень любит яблоки! – протянула она. – Особенно зеленые. Но Гидеон запрещает мне их давать. Говорит, Кэссиди от них пучит. Еще иногда я даю ей морковку и даже плюшки… Хочешь, покажу, как она смешно хрюкает, когда ест? Только для этого надо сходить в дом за чем-нибудь вкусненьким.

– Хорошо. – Я вздохнула, невольно поражаясь тому, как финансы Гидеона позволяют содержать и кормить целую конюшню. – Значит, яблоко, морковь или плюшки. Скоро вернусь!

Я быстро прошла по дорожке к дому, мимоходом глянув на Ганса, что завозил тележку с сеном в амбар. Запрокинув к небу лицо и поймав ртом пару снежинок, я запрыгнула на порожек.

– Одри… Неплохая. Я бы сказал, сносная, – донеслось с кухни. – Однако тебе не кажется, что ты уж слишком быстро потерял голову?

– Я правда похож на того, кто влюбляется во всех подряд?

– И то верно.

Я притихла и, бесшумно закрыв за собой дверь, прокралась вдоль ковра к гостиной. Быстро минув проем в кухню, где беседовали двое братьев, я своровала из миски на камине пару свежих фруктов и, распихав их по карманам, двинулась назад. Но нелюбопытная ведьма – это не ведьма.

Спрятавшись за углом, я приросла к стене, подслушивая.

– Извини, что свалил на тебя столько лишних хлопот. Знаю, ты предпочитаешь одиночество, но Марте с Гансом некуда было пойти…

– Я понимаю, Коул. И я… Не против. Марта напоминает мне тебя. – Судя по голосу, Гидеон улыбался. Послышался грохот посуды: похоже, они готовили ужин. – Такая же непоседа и обожает кататься на лошадях. А Ганс… Да, с ним проблем не оберешься, но что поделать. Впору открывать гостиницу для сверхъестественных существ.

– Ох, не ворчи, Гидеон! Ты ведь только что сказал, что они тебе нравятся.

Ненадолго они оба затихли. Я услышала, как зашипело масло на сковородке, и почувствовала запах жарящейся капусты. Коул захрустел сырыми листьями и сел на стул перед братом. В просвете арки я могла видеть лишь его длинные ноги и забавные носки с ананасами.