Текст книги "Рубиновый лес. Дилогия"

– Твоя шея.

– Это шрам, который остался от…

– Ошейника, да, я узнал его. В такие ошейники заковывали твоих сородичей, за которых ты клялся отомстить. В итоге мой сын ушёл воином, а вернулся рабом!

Я пообещала себе не лезть – только быть рядом, если понадоблюсь, – но едва сдержалась, когда, очутившись за голубой шторой гнезда, услышала голос Борея. Тот выплёвывал грубые, жалящие слова одно за другим, и мне тут же стало понятно, почему Сол и остальные не хотели, чтобы я шла на эту встречу. Слышать, как унижают твоего близкого, невыносимо так же, как когда унижают тебя.

– На мне нет ошейника, как ты можешь видеть, – ответил Солярис, и чья-то тень проскользнула мимо шторы, заставив меня задержать дыхание, в страхе быть пойманной. – Так с какой стати я всё ещё раб?

– С той, что ты прислуживаешь ей. Твоя мать всё мне рассказала. Я давно оплакал тебя, но это… Лучше бы ты и впрямь умер.

– Умер? – Голос Соляриса сорвался. – Ты же знаешь, что я не специально… Я не предавал…

– Коль тебя осквернил сейд и ты лишился того, что делает драконов драконами, так не жил бы вовсе! Сбросился бы с башни на острые копья или сам вспорол себе брюхо. Вот как должен был поступить истинный сородич. Не сдаваться людям. Не становиться одним из них! А ты… – Борей издал рык – полная противоположность тому урчанию, которым убаюкивал меня Сол или выражала свою радость Мелихор. Свирепый, грозный и пугающий до мурашек звук. – Гнилое семя!

Несмотря на инстинктивный страх, в груди у меня поднялась ярость. Никто не смел разговаривать с Солярисом так, тем более в моём присутствии, пусть и незримом. Тот, кто не единожды спасал мою жизнь; тот, кто наполнил её яркими красками, черникой, жемчугом и смехом; тот, кого я любила всем своим существом, не заслуживал таких ужасных слов.

Я схватилась за край шторы, готовая отодвинуть её и оказаться с надменным главой семейства лицом к лицу.

– Ты дал обет перед Старшими и самим Солнцем, – снова прорычал Борей, пока Солярис хранил смиренное молчание. – Ты клялся, что убьёшь принцессу людей в колыбели, но вместо этого привязался к ней. Что это, если не предательство?

Мои пальцы разжались, рука опустилась, оставив штору. Я так её и не открыла.

Надо же… Вот оно, оказывается, какое – предательство.

11
Королева Бродяжка

Некоторые дети помнят себя с тех пор, как научились ходить или сказали первое слово. Мои же воспоминания начинались с Соляриса, и в самом раннем из них он сидел на стоге сена, истекая кровью, а я протягивала ему тарталетку со спелой черникой.

Лицо бледное, словно покрытое слоем мела, а глаза тусклые-тусклые – совсем не то золото, что сейчас. В уголках рта – запёкшаяся кровь, на губах – сухие трещины, а на щеке – гематома, расплывшаяся багрово-лиловыми кольцами до самого виска. Грязь на оборванной одежде и такая же грязь в волосах, осквернившая безупречный жемчуг. Там же в прядях застряла солома, застряли пыль и сажа, застряли сгустки его собственной крови. Но Солярис продолжает сидеть, привалившись спиной к стене стойла, и даже не пытается вытереться. Зачем приводить себя в порядок, когда уже завтра это повторится вновь? Оникс не просто избивает пленника – он затравливает дикого зверя потехи ради. Ломает его, бросает об пол, как игрушку. Как свою собственность.

Но Солярис ведь принадлежит совсем не ему.

– Чего тебе, рыбья кость?

С улицы дует северный ветер, и даже лошади в соседних стойлах цокают копытами и разражаются возмущённым ржанием, прося тепла. Мне же холодно и подавно – колючие лапы мороза забираются под ночную рубаху, превращая нежную детскую кожу в гусиную. Жаль, я не помню, кто именно помог мне пробраться туда, – вряд ли трёхлетнему ребёнку, каким бы юрким он ни был, под силу так просто сбежать из замка, – но зато я помню запах железа и огня, которым в конюшне было не место, как и дракону.

Самое тесное стойло вдали от источников света, неприбранное, зато с животной поилкой, наполненной застоявшейся и зацветшей водой, – вот такой была спальня Сола. И таким был он – озлобленным, напуганным, одиноким, действительно как дикий зверь, чьё тело покрывали синяки и мокнущие раны под ошейником из чёрного серебра.

Тем не менее моё следующее воспоминание не было отравлено его злостью – оно было светлым, как весеннее солнце, и согревающим, как кроличья шубка. В нём я уже сидела у Соляриса на коленях, а он жадно вгрызался в черничную тарталетку, соскучившись по сладкому за те несколько лет, что провёл на воде и хлебе. Его волосы, пусть и сальные, были такими мягкими на ощупь, что меня начало клонить в сон, пока я играла с ними короткими толстыми пальчиками, перемазанными в черничном варенье. В тот момент Солярису было достаточно взмахнуть рукой – той самой, в которой он держал крошащуюся тарталетку, – чтобы агатовые когти оставили меня без лица или шеи. Но он этого не сделал – ни тогда, ни после.

Почему? Разве он не ненавидел меня – дочь человека, заковавшего его в цепи? Разве не хотел исполнить клятву, принесённую своему отцу и Старшим?

Я думала об этом всё время, что бродила по Сердцу, смешавшись с толпой и позволив ей нести меня туда, куда она пожелает. Нужно было улизнуть из гнезда Соляриса и Борея до того, как мой запах просочится сквозь голубую штору и они поймут, что я была там и всё слышала. Нужно было продолжить поиски зацепок и разгадки Красного тумана, не отвлекаясь по мелочам. Нужно было уйти, чтобы прийти в себя.

И я ушла.

Даже когда домики из драгоценных металлов и камней вдруг сменили круглые избы белого кирпича, похожего на отложения морской соли, а вместо торговых прилавков стало появляться всё больше таинственных механизмов и крутящихся колёс, я продолжала идти. Не остановилась я и тогда, когда спустя несколько часов солнечные лучи, льющиеся из прорезей в вершине горы, померкли, а на потемневшем небе показалась надкушенная луна. К тому времени толпы горожан заметно поредели – большинство драконов ложились спать даже раньше, чем полностью смыкались сумерки, но зато и пробуждались ещё до рассвета. Я же всё шла и шла. Сначала по одной улочке, где нас с Солом преследовали детёныши; затем по другой, где несколько драконов похрапывали прямо на земле, свернувшись калачиками в своём родном обличье. От них пахло кориандром и хмелем, как от Сола на свадьбе, и я аккуратно обошла их по дуге, боясь разбудить.

Город был не только огромным, но и многоликим. Даже не следуя указателям, заблудиться в нём было непосильной задачей, настолько один район отличался от другого. Оказавшись в Травяном – здания здесь были вырезаны из нефрита, а плюмерия цвела прямо на крышах, покрывая их пышным слоем, – я случайно забрела к чужим гнёздам. Это едва не стоило мне второй руки: я проходила мимо чьей-то шторы, когда из-под неё вдруг высунулась когтистая лапа и попыталась сцапать меня. Благо, что проходящая мимо женщина с корзинкой, ломящейся от жареных орехов, вовремя бросилась на мою защиту и, оттащив в сторону, объяснила на ломаном общем языке, что подходить к гнёздам в период кладки яиц равносильно самоубийству. Дракон, повинующийся инстинкту защищать и сторожить, пока уязвимая супруга являет на свет его детёнышей, может случайно наброситься даже на друзей, не то что на незнакомцев.

После этого я предпочла держаться от гнёзд подальше и забрела туда, где даже после полуночи, когда большинство стеклянных фонарей погасло, светилась по меньшей мере сотня зелёных огней. Бледные, будто бы умирающие, они свисали с низкого потолка пещеры, вход в которую было легко не заметить днём из-за груды камней по соседству. То был даже не район и не полноценная улица, а закоулок, где по-прежнему уныло и тягуче завывала тальхарпа. Домики с резными крышами-ладьями, точь-в-точь как в Столице, стояли полукругом, обступая маленький островок леса из фиолетовых вистерий с тонкими извивающимися стволами и длинными ниспадающими ветвями, похожими на платья из шёлка.

Цветы, проросшие внутри древних существ средь окаменевших костей. Жизнь, взявшая своё начало в смерти. Не так ли рождается всё прекрасное?

Несомненно, это был переулок таверн, о котором мимоходом упоминала во время экскурсии Мелихор и который она охарактеризовала как район, который «посещают только пьянчужки и бездельники». В Столице на столь укромное и богатое заведениями место быстро нашлась бы минимум сотня желающих, однако вокруг не было ни души – драконы предпочитали проводить ночи в кругу семьи, а не где попало.

Я бывала в тавернах всего дважды – и дважды это заканчивалось встречей с врагами, от которых приходилось бежать. Вряд ли с подобным везением стоило посещать таверну в третий раз, поэтому я просто села на крыльцо одной из самых шумных хижин. Грохот и песнопения пьяного барда за её дверью успокаивали, напоминая мне о доме. Ноги ныли, стоптанные за целый день бесцельных гуляний, и к чувству потерянности, засевшему в груди после слов Борея, прибавилось чувство разочарования от своей бесполезности. Сколько мест в Сердце обошла, со сколькими прохожими заговорила, а никаких новых знаний о Молочном Море так и не получила! Все, с кем я пыталась завести разговор о том дне, скитаясь от улицы к улице, шарахались от меня и убегали, будто я сама несла болезнь. Пусть у драконов в распоряжении и было всё время мира, но оно не могло вылечить их сердца, как лечило человеческие.

«Искусство лгать – искусство королей. Солярис тоже освоил его в полной мере».

«Давай я расскажу тебе, дочь моя, почему именно Солярис был избран Виландой для ритуала…»

«Они оба до сих пор считают, что Сол струсил и отвернулся от своего народа».

«Есть одна вещь, о которой ты не знаешь. Кое-что важное, о чём я должен был поведать ещё давно».

Всю жизнь мне прислуживали, угождали, кланялись… и лгали. Я давно смирилась с тем, что быть принцессой – это значит быть преданной по меньшей мере тысячу раз за свою жизнь. Но тем не менее я позволила себе верить, что вокруг меня есть те, кто заслуживает беспрекословного доверия. И Солярис был одним из них – скрытным, но верным. Я никогда не корила его за нежелание открывать мне душу – в конце концов, все имеют право на тайны, – и чувство недосказанности ничуть не тяготило меня. Пока оно не стало усиливаться день ото дня… И пока не оказалось вовсе не забавной чертой нашей дружбы, с которой просто нужно смириться, а притворством.

Виланда поймала Соляриса вовсе не в битве у Дикого Предела, а в моей башне, когда тот пришёл свершить убийство. Мой добрый, мой вечно угрюмый глупый ящер оказался таким же несостоявшимся убийцей, как и Дайре… Но тем не менее их всё равно было невозможно поставить в один ряд – Дайре пытался убить, а Солярис планировал. Почти за два десятка лет я достаточно познала его природу, чтобы понять: природа эта не спустила бы ему с рук подобное злодеяние. Солярис попросту не был способен убить меня ни в ту ночь, ни во все последующие. Даже освобождения от уз сейда, возвращения домой и признания Старших было недостаточно, чтобы он отринул самого себя. Вот почему я любила Соляриса, и вот почему я простила его ещё там, в гнезде, едва заслышав слова Борея. Но…

Почему же мне не хочется возвращаться к нему, а в груди на каждом вздохе пульсирует ноющая боль?

– Эй, давай ещё по одной! Вы что, ящеры, совсем пить не умеете? Слабаки!

Несмотря на то что в этот переулок явно никогда не проникал солнечный свет (потолок пещеры висел слишком низко), крыльцо таверны всё равно было горячим. Я неохотно встала с него, поправляя подол платья, и подобралась к ближайшему окну, уже догадываясь, что – точнее, кого – увижу в нём. Пыльное и запотевшее, словно от пара, оно позволяло разглядеть лишь смазанные мужские силуэты, но не лица. Мне пришлось придвинуть стоящий в углу крыльца ящик, чтобы дотянуться до чистого участка стекла и, хорошенько потерев его ладонью, рассмотреть Кочевника в окружении трёх драконов.

Все они лежали лицами на столе, заставленном блюдами с обглоданными рыбьими косточками, в то время как Кочевник размахивал пивной кружкой. Рядом с ним стояло ещё восемь таких же, но пустых. Краска на его лице размазалась, превратившись в несуразное алое пятно, пивная пена текла по подбородку, а бобровая накидка наконец-то перекочевала на спинку резного стула. Рубашка на нём была расстёгнута, обнажая мускулистую грудь с дорожкой тёмных курчавых волос, и единственная в таверне женщина, смотря на всё это с угла барной стойки, брезгливо морщила нос.

У неё были фиалковые волосы и золотые браслеты на бледных запястьях…

– Драконица с рынка Луга! – озарило меня, а в следующую секунду я едва не свалилась с коробки.

Сильная рука, облачённая в замшевую перчатку, стащила меня вниз за шею и пригвоздила к боковой стене таверны раньше, чем я успела закричать. Затылок загудел.

А ведь в этот раз я даже не успела зайти внутрь таверны…

– Так-так, – протянул Дайре, нависнув надо мной. – Кто это у нас здесь? Разве юным госпожам пристало посещать подобные места?

От Дайре пахло точно так же, как от всех хускарлов, когда те возвращались в замок после отгула, – гречишным мёдом, дрожжами и дешёвой свиной рулькой, которую подавали к элю в качестве закуски. Выглядел он тоже соответствующе: помятая одежда – та самая куртка из чёрной кожи с ромбовидным узором, похожим на драконью чешую, – растрёпанные белокурые косы, неопрятная щетина на подбородке и карие глаза, налитые красным от усталости. Однако рука Дайре, держащая меня за шею практически над землёй, совсем не дрожала. Не дрогнула и моя, когда я, щёлкнув наручем, приставила выскочивший клинок к его горлу.

– Давай, попытайся убить меня снова, – прошипела я, запрокинув голову вверх, чтобы посмотреть в его самодовольное лицо. – Просто дай мне повод дёрнуть рукой, и я всажу нож тебе в гортань. Ты даже не представляешь, как сильно я этого хочу.

Желать кому-то зла было не в моём характере, однако из-за того, сколько раз этого зла желали мне, я убедилась – либо ты, либо тебя. И не важно, принцесса ты, дракон или крестьянка. Ледяная вода, обжигающая лёгкие. Воздух, за нехваткой которого наступает тьма. Падение в синюю кипящую бездну. Смерть приходит за всеми без исключения. Страх перед ней отравляет рассудок и жизнь, точно яд. Но любой яд со временем вызывает привыкание, если принимать его по чуть-чуть. Так и мне смерть медленно, но верно переставала внушать ужас.

В конце концов, королева Дейрдре тоже была не только мученицей – она была ещё и воином.

– Сколько мы не виделись? Месяц? Два? Удивительно, как меняет людей отсутствие мягкой перины и свиты слуг! Ты наконец-то повзрослела, – усмехнулся Дайре, скосив глаза на блестящий клинок, царапающий ему горло. – А ты неплохо управляешься с этой штукой… Уж точно лучше, чем плаваешь.

– Как остроумно. Что ты забыл на драконьем острове, погань?

Всё это время я считала себя первым человеком, ступившим в Сердце за много лет… Но теперь мне стало ясно, откуда Дайре знает то, чего не может знать, и почему он не боялся казни, которая неизменно последовала бы за моим убийством.

– Я здесь живу, – ответил Дайре сдержанно и попытался пожать плечами, но передумал: остриё наруча слишком плотно прижималось к коже. – Я ведь изменник и неудавшийся цареубийца. Братья хотели сдать меня Ониксу, поэтому пришлось сбежать. Не подумай, я не трус… Просто не хотелось разбивать матери сердце. Старые друзья предложили нам приют, так почему бы не пожить среди тех, кто гораздо приятнее людей?

– Потому что среди тех, кто приятнее людей, не должен жить тот, кто омерзительнее всех на свете, – процедила я и незаметно потянулась в сторону, проверяя, не ослабла ли хватка Дайре на моей шее.

В тот же миг его пальцы сжались крепче.

– Почему это я хуже? Потому что пытался спасти наш мир от неминуемого забвения в красной напасти? Уверен, ты и сама понимаешь, что я действовал во имя общего блага.

– Кто сказал тебе, что меня нужно убить, чтобы Красный туман остановился? – задала я в лоб вопрос, что мучил меня с тех самых пор, как в моих волосах затерялась злополучная алая прядь. Дайре тоже посмотрел на неё, спрятанную под сапфировой заколкой, словно мы думали об одном и том же. Мы и впрямь оба стремились к одной цели, но я выбрала длинный и тернистый путь, а он – самый короткий.

Дайре склонил голову вбок, и его светлые локоны, так контрастирующие с загорелой кожей, защекотали мне нос. Я всё ждала ответа, пускай и понимала, что шанс услышать его даже меньше, чем шанс восстановить мир между драконами и людьми. Так и оказалось: даже если Дайре и хотел подбросить мне подсказку, он не успел этого сделать, потому что кто-то распахнул двери таверны таким рывком, что задребезжали окна.

– Эй, а ну пусти… ик… принца! То есть принцессу. Рубиль… Руби… ик.

Я испытала невероятное облегчение, узнав голос Кочевника, но затем испытала такой же невероятный стыд, выглянув из-за плеча Дайре и заметив, что тот едва держится на ногах. Удивительно, как он вообще смог дойти до двери – его качало из стороны в сторону, словно пугало на ветру, а застиранная грязно-серая рубашка обнажала уже не только грудь, но и добрую часть живота. По тому стекали капли пива, кружку с которым Кочевник, держа одной рукой, случайно расплескал, пока качался.

Мне иронично подумалось, что эксцентричнее защитника у меня, пожалуй, ещё не было.

– Немедленно отпусти Рубин, – повторил Кочевник снова, и на этот раз ему даже удалось внятно выговорить моё имя. Возможно, сил ему придало моё лицо, начавшее бледнеть от нехватки воздуха, когда рука Дайре у меня на горле рефлекторно напряглась. – Эй, парень! Я за один вечер высосал больше пива, чем ты насосал молока у своей мамки! Ты не представляешь, сколько во мне сейчас благодати Медвежьего Стража. Он не любит, когда обижают невинных, тем более женщин.

– Это что, шутка? – Дайре наконец-то пришёл в себя и слегка ослабил хватку, позволяя мне сделать глубокий вдох. – Ты променяла своего жемчужного дракона вот на… это?

– Не променяла, – ответила я, откашлявшись. – Просто теперь у меня их двое.

Кочевник швырнул кружку под ступеньки таверны, выплеснув остатки пива, и без колебаний бросился на Дайре.

– Напролом!

Тот, обескураженный подобной самонадеянностью, только усмехнулся и даже не предпринял попытки защититься. Наверное, решил, что такой коротышка без какого-то оружия, да ещё и вусмерть пьяный, вряд ли может представлять серьёзную угрозу. Хорошо, что я знала Кочевника гораздо лучше, чем Дайре, а потому успела откатиться в сторону, когда Кочевник снёс бывшего ярла с ног, согнувшись пополам и врезавшись головой ему в живот.

Отряхнувшись и отойдя подальше от расшатавшегося крыльца таверны, я принялась терпеливо ждать окончания драки, которое уже близилось. Недаром среди хускарлов ходит поговорка «Или длинный меч, или длинный язык»: в бою Дайре оказался вовсе не так хорош, как в плетении интриг. Он смог подняться после первого удара, но не после второго, когда Кочевник, порвав штанину, с размаху поддал ему ногой. На фоне этого мой одинокий клинок выглядел жалко, и я убрала его обратно в наруч, не услышав за треском ломающегося дерева и лязгом металла, как к нам подошли.

– Ух ты, до чего же оживлённая сегодня ночь!

Как и сказала Мелихор, драконы редко появлялись в местах, похожих на это, – разве что молодняк, не обременённый семьёй и привязанностями. Именно поэтому я, обернувшись, ожидала увидеть кого угодно, но только не Старшего. То был Сенджу – уже не в праздничном наряде из эмали, а в обычной хлопковой рубашке, пусть и такой же красной. Из-под её ворота выглядывали островки острой приподнятой чешуи, похожей на разноцветную перламутровую кольчугу, а на загибающихся к затылку рогах позвякивали те же серебряные кольца.

Сенджу не выглядел злым или рассерженным – наоборот, он улыбался шкодливо и задорно, как улыбаются беспечные мальчишки. Но было что-то такое в этом выражении его кукольного, почти детского лица, что заставляло мурашки бежать по телу. Словно он, несмотря на обманчивую безобидность, таил в себе угрозу – может, не смертельную, но точно малоприятную. Неудивительно, что Дайре тут же спихнул Кочевника с себя и, вытирая разбитое лицо, склонил голову. На искуроченное крыльцо закапала тёмно-бордовая кровь, стекая по чёрному кожаному облачению.

– Коронованный Солью, Предвестник Зари и Сказитель, Старший Сенджу, – поприветствовал его Дайре, и тот благоговейный тон, которым он произносил все его имена и титулы, напомнил мне о Солярисе. – Я прошу прощения. Этот дикарь…

– Ничего, я всё понимаю. – Сенджу не прекращал улыбаться, и именно от этого мне почему-то стало не по себе. – Мы пустили тебя в Сердце с единственным условием не проливать в его чертогах ничьей крови. Зачем соблюдать столь мелочное правило? Нужно всегда поступать так, как считаешь нужным, отринув законы гостеприимства и просьбы тех, кому ты обязан жизнью.

Дайре резко вздёрнул голову и махнул на меня рукой.

– Но это же…

– Ничьей крови, Дайре.

Дайре так и застыл с протянутой рукой, пока Кочевник, всё ещё пошатываясь, не толкнул его плечом, проходя мимо. Тогда Дайре снова посмотрел себе под ноги и покачал головой, будто по-прежнему не понимая услышанного или не желая мириться с ним. Кажется, он и сам был всё ещё пьян, а может, просто раздавлен тем, что превратился из ярла в беженца.

– Да, Сенджу, я всё понял.

– Вот и славно. Возвращайся к своей матери. Она угостила меня лимонными пирожными, которые привезла из Луга. Мм, ты должен это попробовать! Просто объедение!

Дайре привёл в порядок растрепавшиеся косы и двинулся прочь. Если Кочевник при этом удостоился хотя бы презрительного взгляда напоследок, то я не заслужила и этого – кажется, смотреть на меня было ниже достоинства Дайре. Вместо этого он взял под руку женщину с сиреневыми волосами, вышедшую из таверны во время нашего разговора, – ту самую, которую я видела в Луге и за которой мы с Солом гнались, как за последней надеждой. Несмотря на то, сколько укоризны читалось в её плотно сжатых коралловых губах, она всё равно приняла руку Дайре. Наши с ней взгляды пересеклись лишь на мгновение, но мне показалось, что к моему лицу приложили раскалённую сталь.

– Вовремя я вышел отлить, – произнёс за моей спиной Кочевник, снова икнув. – А я ведь, по правде говоря, первый на этого паренька налетел…

– Знаю, – ответил Сенджу, сложив руки на груди. – Но, в отличие от этого «паренька», ты не обязался соблюдать какие-либо правила. И, кстати, ты вроде бы так и не справил нужду, верно? Предупреждаю, сухие штаны в такое время суток добыть будет сложно.

– Дикий!

Встрепенувшись, Кочевник засеменил в обход таверны. Едва он успел скрыться за углом, как я услышала шуршание ткани и журчание.

– Драконица… – прошептала я потрясённо, глядя вслед Дайре и сопровождающей его женщине, пока они не скрылись из виду. Та мимоходом одёрнула на нём мятую одежду, и в этом её жесте не было никакой интимности или подтекста – только забота, с какой моя няня оттирала меня от грязи после падений. – Так, значит, это и есть мать Дайре?

– Верно, – ответил Сенджу, приблизившись ко мне сбоку. Несмотря на разбросанные по земле щепки, в своих кожаных башмаках он двигался совсем беззвучно. – И если бы не её чрезмерная опека, Дайре давно бы изжил в себе этого избалованного, высокомерного мальчишку, который вечно доставляет кому-нибудь неприятности. Надеюсь, он не успел доставить их и тебе…

– Но как такое возможно? Дайре ведь не дракон, – продолжила я, от удивления пропустив любезность Сенджу мимо ушей. – Неужели он полукровка? Мне говорили, что союз дракона и человека бесплоден…

– К сожалению для многих, так оно и есть. – Несмотря на то что всё это время с миловидного лица Сенджу не сходила улыбка, она впервые сделалась печальной. – Эта женщина – мать Дайре лишь духом, но не кровью. Она выкормила его и воспитала, когда отец Дайре, бывший ярл туата Дану, пленил её в своём замке во время войны и сделал наложницей. Мераксель нашла отдушину в мальчике, рождённом от такой же несчастной девицы и растущем при ярле из милости. Он спас её от одиночества, а она его – от нелюбви отца.

В висках возникло знакомое чувство – давление мозаики, которая со скрипом складывалась в голове. Кто-то приложил все усилия к тому, чтобы Дайре занял престол Дану в обход своих братьев. Этот же кто-то, скорее всего, и выступал связующим звеном между ним и драконами, живущими на острове. Какова вероятность того, что этот же кто-то следил за мной и Красным туманом, пока не установил между нами связь и не поручил Дайре разделаться с первопричиной? И какова вероятность, что этот кто-то – его приёмная мать?

– Как хорошо вы знаете Дайре? – спросила я Сенджу, и он призадумался.

– Не так хорошо, как его знает Мераксель, но я помню Дайре ещё ребёнком. Однажды он принёс с поверхности застывшую овечью лепёшку и сунул её в…

– Сегодня был не первый раз, когда Дайре напал на меня. Не так давно он был гостем на пиру в честь моего совершеннолетия, после которого попытался убить меня, проломив лёд на озере под копытами моей кобылы.

Сенджу, покачивающийся на пятках и смотрящий вслед ушедшему Дайре вместе со мной, резко развернулся ко мне лицом. Кочевник всё ещё журчал где-то за таверной, и мы со Старшим остались наедине. Это был момент, которого я ждала почти полгода, ворочаясь по ночам в бессоннице от бесчисленных вопросов, которые мне было некому задать. Оттого мне и хотелось выпалить Сенджу всё и сразу – о гейсах и умирающем отце, о туманных видениях и древних богах, о принце Обероне и сейде, о красном локоне под сапфировой заколкой и предназначении, дышащем мне в затылок. Я так жаждала помощи… Но Солярис всегда учил меня терпению и осторожности.

– Не берите в голову, – отмахнулась я, с трудом усмирив свой пыл и любопытство. – Покушение не редкость для венценосных особ.

– Я ничего не знал об этом инциденте. Дайре сказал, братья умыслили предательство и свергли его с трона, – произнёс Сенджу после некоторого замешательства, и его рога едва не чиркнули меня по щеке, когда он вдруг почтенно поклонился. – За Дайре водится репутация беспокойного повесы, но не убийцы. Однако мне определённо следует разобраться в этом вопросе, раз уж мы, Старшие, пригласили его в Сердце. Но могу заверить уже сейчас: он тебя более не потревожит. На нашем острове ты в полной безопасности, принцесса.

«Да, если закрыть глаза на то, что это кто-то из ваших посоветовал Дайре убить меня», – хотела съязвить я, но прикусила язык, снова вспомнив заповеди Соляриса. «Не теряй бдительности». «Не мели что попало». «Меньше болтай и больше слушай». В конце концов, правду тоже стоит выдавать дозированно. И этих правд у меня был целый шкаф – никто не мешает мне сказать другую…

– Но это ведь Старшие послали Соляриса расправиться со мной в колыбели, разве не так?

Вопреки ожиданиям, Сенджу не удивился моей осведомлённости. Его маленький рот с пухлыми губами, за которыми прятались острые зубы, снова улыбался как ни в чём не бывало.

– Я мог бы склониться перед тобой ещё раз, но это наверняка не принесёт тебе ничего, кроме раздражения. Поступку Старших нет оправдания, согласен. Однако должен сказать: достаточно пяти голосов Старших из семи, чтобы любое решение было принято. И мой голос, увы, ни на что не повлиял. Зато повлиял сам Солярис… И сейчас, глядя на тебя, я вижу, что он мудрее самых старых драконов этого мира. Смелая, умная и благородная женщина, следующая своим принципам, – именно такая нужна роду людскому. Ровно такой же была и Королева Бродяжка.

Меня передёрнуло, но я не поняла, от чего именно – от осознания, что Сенджу, вероятно, встречался с моей прабабушкой Дейрдре лично, или же от того, что он назвал её так.

– В Круге её принято называть Великой Королевой, – поправила я осторожно, на что услышала звонкий смех. Кажется, ничто не могло испортить Сенджу настроение, даже дотошные замечания от существа в тысячу раз младше и слабее.

– Среди драконов тоже, но Дейрдре просила меня называть её именно Бродяжкой. Ей почему-то нравилось это прозвище.

Действительно, почему? Даже я, будучи её потомком, не могла предположить, как подобный титул может прийтись королеве по нраву больше, чем Великая. После того как она основала туат, укрепила его и убедилась в благосостоянии своего народа, Дейрдре много – очень много, почти бесконечно – путешествовала по миру. Поговаривали, будто она всё-таки достигла берегов Диких Земель, где люди едят людей, но велела не упоминать об этом в летописи, чтобы никто не решил последовать её примеру и не узрел те кошмарные края. Дейрдре взобралась на Меловые горы, чтобы сорвать цветок снежной анемонии, в новорождённых лепестках которого можно было узреть дни, что были до и будут после. Затем она провела несколько лет в туате Талиесин, где обучалась искусству филидов и игре на лютне. После этого были Медб, Фергус, Ши и Золотая Пустошь, где Дейрдре, заблудившись, потеряла всех своих людей и месяц выживала на дождевой воде. В каком-то смысле она действительно была бродяжкой. Она была беспокойной, как погода, и свободолюбивой, как ветер, который стал её мужем. И пускай ей каждый раз приходилось возвращаться домой, она всегда покидала этот дом вновь, чтобы больше узнать и больше почувствовать.

Как полусид, Дейрдре прожила триста лет, но я всё равно не могла представить, как можно успеть за свою жизнь совершить столько всего, чтобы тебе посвятили половину королевской библиотеки.

– Хочешь, я покажу тебе её усыпальницу? – вдруг предложил Сенджу, вырвав меня из размышлений, и я заметила, что он уже стоит под сводом, выжидающе наклонившись вперёд.

– Усыпальницу… Дейрдре?..

– Тела вашей королевы там нет, но есть её алтарь, – ответил Сенджу на мой немой вопрос, возникший сразу после того, как я вспомнила старинную легенду: тело Дейрдре рассыпалось на драгоценные камни, едва перестало биться её сердце. Именно это и положило начало семейной традиции давать наследникам такие же «драгоценные» имена. – В той же усыпальнице похоронен и принц Оберон, твой дядя.

Никто не знал, что стало с телом Оберона, но отец надеялся, что тот обратился в прах, преданный огню и пущенный по воде, как велят провожать королевских особ в последний путь дейрдреанские традиции. Но даже если драконы всё-таки не сожгли его, то, по крайней мере, похоронили на своей земле. Похоронили убийцу собственных детей… Милосердие, которого люди не понимали и никогда не поймут.

– Или же я могу проводить тебя до гнезда Борея и его сыновей… – пожал плечами Сенджу.

– Нет! – воскликнула я чересчур громко. Солярис наверняка не находил себе места после моего исчезновения, но я была ещё не готова к встрече. Поэтому, хоть мы и договаривались искать разгадку Красного тумана вместе, я решительно произнесла: – Это ведь память моего рода. Ради такого можно пожертвовать сном. Прошу, покажите.