Текст книги "Смерть под зонтом"

– Благодарю за исчерпывающую лекцию, – язвительно заметил я. – Но меня интересует конкретный запах.

– Сейчас объясню. Недаром я досконально изучил цирковые фокусы парфюмеров. Ну, так вот, одним из самых дорогих, зато эффективных приемов пользуется японская фирма «Митсуко». Мне рассказывали, что химик, первым открывший этот остроумный способ, получил изрядную сумму…

– Способ состоит в том, что… – уже догадавшись, в чем дело, я собирался было поделиться своей догадкой, но Дэрти попросту не дал мне раскрыть рта.

– На отпечатанный рельефно флакон наносится слой максимально спрессованной ароматизированной пыльцы. Он настолько тонок, что невооруженным глазом почти не воспринимается. Когда читатель журнала прикасается к изображению, на пальцах остается нечто вроде пудры. Специалисты по покупательской психологии утверждают, что устойчивый аромат безотказно действует на подсознание. Оно, в свою очередь, передает импульс сознанию, заставляя таким образом человека покупать соответствующее изделие парфюмерии.

Сейчас была моя очередь смеяться. Увы, над самим собой.

Я вспомнил, какое значение придал этому аромату, когда обнаружил его в доме заклятого врага женского пола Ионатана Крюдешанка. Объяснение оказалось совсем простым. Запах прилип к Крюдешанку, когда он перелистывал принесенный почтальоном журнал. Тот самый, в котором была помещена статья Петерсена. Тот самый, который Ионатан Крюдешанк одолжил своему соседу, так и не прочитав статьи.

Мы оба еще смеялись, когда в дверь энергично постучали.

– Полиция! – Дэрти выпрыгнул из постели.

– Несомненно! – спрятав усмешку, отозвался я, решив в свою очередь разыграть его. – Спрячься! Живее!

– Где? – глаза Дэрти блуждали по комнате в поисках какого-нибудь укрытия.

– Все равно где! В стенном шкафу или, по мне, хоть полезай под кровать.

– Под кровать? – Дэрти неуверенно поглядел на меня, одновременно вслушиваясь в стук, становившийся все громче.

– Спорим, это Хуго Александер, – усмехнулся я, решив, что слишком жестоко продолжать шутку.

– Он, должно быть, пришел за своим журналом! – обрадовался Дэрти, но тут же сердито добавил: – Вот остолоп! Не дает людям уснуть! Разве я не сказал, что в этом треклятом городе живут одни психи.

Схватив журнал, он быстро распахнул дверь.

Я не ошибался: на пороге действительно стоял Хуго Александер.

Но повел он себя еще более диковинно, чем перед этим. Не говоря ни слова, он продолжал стоять в раскрытых дверях. Я уж подумал было, что Дэрти не так уж и неправ в своей характеристике жителей Александрии.

– Берите своего профессора и оставьте нас в конце концов в покое! – накинулся Дэрти на Хуго Александера.

Тот ничего не ответил. Лишь кадык под туго обтянутой кожей судорожно задвигался, а губы слабо шевелились, словно пытаясь выдавить какое-то слово.

– Вы что, язык проглотили? – злился Дэрти.

Не дождавшись ответа, он всунул свернутый журнал Хуго Александеру под мышку.

Немощная, словно парализованная рука владельца мотеля пыталась удержать журнал, но не сумела. Журнал мягко упал на пол.

Только после этого я наконец разобрал слово, которое наш гость пытался выговорить:

– Письма… – и вместе с рыданиями из горла вырвался отчаянный шепот, – украдены!

19

Второй день, проведенный в Александрии, был еще тяжелее предыдущего. Скопленная в голове дополнительная информация – клубок новых, временами противоречивых, подозрительных моментов и вытекающих из этого догадок прямо-таки требовал, чтобы его поскорее размотали. Надо было, по крайней мере, классифицировать эту информацию, исходя из степени достоверности, освобождаясь от заведомо ложных сведений.

Но, честно говоря, я уподобился изрядно выпившему человеку, которого одна-единственная рюмка может сбить с ног. Роль этой последней рюмки и сыграли украденные у Хуго Александера Христовы письма.

Чтобы окончательно не запутаться, я принял решение: этот факт, как менее важный, совершенно выбросить из головы, полностью сконцентрировавшись на ограблении банка.

Но сконцентрироваться не удалось. Какие-то обрывки мыслей вяло зашевелились в мозговых извилинах, но тут же стерлись, побежденные сном. Борясь с перенагрузкой, нервная система – этот безошибочный механизм с автоматическим управлением – сама позаботилась о передышке.

Передышка нужна мне была позарез, тем более, что вчера выспаться по-настоящему не довелось. Повинны в том упорные поиски единственно верного решения среди многих загадок, которые мы до поздней ночи перебирали вдвоем с начальником полиции Грегором Абушем.

В мотель я вернулся поздно. И, вероятно, заснул бы крепчайшим сном, если бы не Оливер Дэрти. Он беспокойно метался по кровати, то включал ночник, то опять гасил. Временами вставал, булькал воду из графина в стакан, запивал снотворное. К утру он наконец задремал, но продолжал ворочаться с боку на бок, на что пружинная кровать реагировала соответствующими скрипами и стонами. Сквозь сон Дэрти бормотал отрывочные фразы, иногда можно было уловить имя Альберта.

Этой ночью все было совсем иначе.

Когда я погрузился в сон, он уже храпел вовсю. Сквозь сон я услышал щелчок поворачиваемого в замке ключа. Кажется, в этот момент я проснулся. Увидев, что постель Дэрти пуста, и решив, что он находится в туалете, я снова погрузился в сон.

Когда я проснулся, в комнате было темно. Единственное окно выходило на двор бензозаправочной станции. Падавший оттуда отсвет фонаря, пробиваясь сквозь затуманенное дождевыми каплями стекло, неяркой полосой пересекал комнату.

В этом неясном свете я увидел темный абрис человека. Сквозь сон мне показалось, что он сначала разделся, а затем потихоньку залез под одеяло.

Так и не поняв, было ли это во сне или наяву, я опять задремал.

Меня разбудил, на сей раз окончательно, резкий телефонный звонок. Некоторое время я вслушивался в трезвон, надеясь, что трубку возьмет Дэрти. Но он в этот момент так яростно захрапел, что я понял – вставать придется мне самому.

Спросонья, я по дороге к телефону опрокинул стул. Даже этот шум никак не подействовал на Дэрти. Он лишь перевернулся на другой бок.

Наконец мне удалось нащупать выключатель. Когда лампа зажглась, я снял трубку и сонно пробурчал: ,

– Латорп слушает.

– Грегор Абуш! – прозвучал на том конце взбудораженный голос начальника полиции.

– Какого черта… – начал было я, но, услышав в трубке тяжелое придыхание, молниеносно сообразил, что произошло нечто чрезвычайно важное. – В чем дело? – спросил я, чувствуя, что возбуждение начальника полиции передается уже и мне.

– Мы нашли труп!

Примерно через пятнадцать минут я, осторожно маневрируя, въехал на своей машине в узкий переулок у Рыночной площади. Улочка была настолько незначительная, что помешанный на греческой мифологии двоюродный дед Хуго Александера в свою бытность мэром не счел нужным переименовать ее. Александрийцы издавна окрестили этот переулок «Капканом».

Надо признать, это наименование полностью отвечало атмосфере нашей встрече с Грегором Абушем.

Его служебная машина, с выключенными фарами и плотно занавешенными стеклами, сквозь которые не пробивалось ни единого луча, стояла, сливаясь с темной стеной соседнего здания. Она как бы являла собой воплощение мрачной таинственности.

Когда за мной захлопнулась дверца, прошла добрая минута, пока я привык к полумраку. Мерцала лишь приборная доска, красноватым пятном горела сигара водителя, блекло посвечивал экран прикрепленного к спинке переднего сидения портативного телевизора.

– Телевизор? – удивился я. – Насколько помню, еще вчера я ничего подобного в вашей служебной машине не видел. Или это другой автомобиль?

– Тот самый старый рыдван, – засмеялся Грегор Абуш. – Я просто понял, что сегодняшняя Александрия не может больше оставаться на уровне палеозоя. С опозданием пришел к заключению, что недостатки моего провинциального дедуктивного мышления можно компенсировать современной техникой. Должно быть, я правильно предвидел, что расследование, уже и так изрядно хромающее, натолкнется на новые трудности. Честно говоря, и тут я немного ошибся…

– В чем? – спросил я.

– В том, что не ожидал их так скоро.

– Вы сказали по телефону, что произошло убийство, – напомнил я. – Но так и не информировали меня, кто убит.

– А сами вы не нашли подходящий ответ, – Грегор Абуш ответил не без упрека.

Я раскрыл было рот, но первым заговорил он:

– Если бы вы знали, какие героические усилия пришлось затратить, прежде чем я заполучил этот экран. Я уехал в Новый Виндзор сразу же после того, как мы расстались, и до самого вечера обивал пороги разных начальников. Пришлось заполнить столько документов, столькими подписями заверить, что буду хранить этот телевизор пуще зеницы собственного ока…

Следует признаться, сперва я так и не понял, какой цели служит раздобытый с таким трудом телевизор.

Неподвижное изображение на экране казалось декоративной заставкой между двумя передачами. Но, более внимательно всматриваясь в освещенный невидимым фонарем мокрый булыжник перед каким-то домом, в фрагмент кирпичной стены, в украшенные резьбой по дереву массивные дубовые двери, я понял, что в кадре.

– Дом Ральфа Герштейна! – воскликнул я.

– Угадали! Прямо напротив дверей стоит автофургон с хорошо замаскированной съемочной камерой. Обслуживает ее оператор, которого я, пустив в ход зубы и когти, выцарапал у своих коллег из Нового Виндзора. Со временем, если события будут продолжаться в том же духе, придется завести собственного специалиста. Но опасаюсь, что мне уже недолго сидеть в кресле начальника полиции…

– Вы давно наблюдаете за домом? – поинтересовался я.

– Начал слежку сразу же после того, как позвонил вам.

– А почему не раньше?

– Я недавно вернулся из Нового Виндзора, к тому же после сражения с заупрямившимся начальством почувствовал такую усталость, что ни о чем больше не хотелось думать. Я было решил начать слежку завтра утром, но вдруг… – Грегор Абуш мрачно замолчал.

– Чего вы, собственно говоря, добиваетесь? – продолжал я расспрос. – Хотите фиксировать каждого, кто входит в дом?

– Или же выходит, – дополнил Грегор Абуш. – Раньше или позже мы узнаем, кто гостил в этом доме, узнаем так или иначе, но…

– Так или иначе?

– Ах, да, я, должно быть, не рассказал вам о подслушивающих устройствах, которыми оснастил как дом Ральфа Герштейна, так и квартиру его племянника. К сожалению, это запрещенный прием, результаты которого не принимаются во внимание судом в качестве юридического полноценного доказательства. Во-вторых, и это самое главное, я опасаюсь, как бы не упустить кое-что.

– Кое-что или кое-кого? – уточнил я.

– Кое-кого, – кивнул Грегор Абуш.

– Речь идет о Винценте Басани, не так ли?

– Пока не скажу ни «да», ни «нет», – Грегор Абуш уклонился от прямого ответа. – Мне передали, что вы сегодня встретились с ним в «Архимеде»?

– Информация правильна. Меня познакомил с ним Луис и, по-моему, не случайно.

– Ваше впечатление об этой встрече? – Грегор Абуш казался весьма заинтересованным.

– Оба всячески стремились продемонстрировать, что, кроме шапочного знакомства, ничто их не связывает. Я этому не верю.

– Я тоже! – Грегор Абуш казался довольным тем, что наши мнения в этом вопросе совпадают.

Все это время я сидел как на иголках. Прошел чуть ли не час с той минуты, когда я узнал об убийстве. За исключением этого голого факта, мне, по-прежнему, ничего не было известно. Все-таки я сдерживался, понимая, что начальник полиции по какой-то причине испытывает мое терпение. Но в конце концов оно лопнуло.

– По-моему, пора! – сердито напомнил я.

Грегор Абуш понял меня с полуслова. Успокаивая, он положил руку мне на плечо:

– Нам некуда спешить. Поймите, это вовсе не игра на ваших нервах, Латорп! Просто для меня куда важнее, чтобы вы сначала рассказали, что вам удалось узнать за это время. По вашему лиwу видно, что у вас полный мешок новостей.

– Это еще ничего не значит, – я продолжал сердиться.

Но Грегор Абуш спокойно возразил:

– Предчувствие говорит мне: эта ночь, возможно, даже ближайшие часы будут решающими. Не обладая полной информацией, я могу совершить нечто такое, о чем потом придется сожалеть. Так что начинайте вы!

– Хорошо. С кого?

– С Оливера Дэрти. Удалось вам что-нибудь выудить?

– Он нервничает, опасается полиции, но это все. Не сказал ни единого словечка, которое пригодилось бы нам в качестве опорной точки. Единственный положительный момент – у меня создалось впечатление, будто он не сомневается насчет Альберта Герштейна.

– Насчет участия Альберта в ограблении?

Я кивнул.

– Мало, слишком мало. – Грегор Абуш покачал головой. – Я почему-то надеялся, что вам больше повезет. Поройтесь в своей памяти. Может быть, какая-нибудь важная деталь просто позабыта?

Я попытался сконцентрироваться, но безрезультатно.

– Ничего, – удрученно сказал я. – В голове полная пустота. У нас с Оливером Дэрти не было возможности долго болтать. Обменялись несколькими фразами, сразу же после этого пришел Хуго Александер. Между прочим, вы знаете, что так называемые письма Христа украдены?

– Знаю. По сравнению с ограблением банка и убийством это пустяк. Не будем отклоняться! О чем вы говорили с Оливером Дэрти после ухода Хуго Александера?

Я собирался было упомянуть про запах духов «Пармская фиалка», но в последний момент решил смолчать. В моей голове, в подсознании, шевелилась какая-то неуверенная мысль, пока еще слишком туманная, чтобы поделиться ею.

– Больше мы ни о чем не говорили, – ответил я на вопрос Грегора Абуша. – Легли спать. Я лично как рухнул в постель, так и дрыхнул до вашего телефонного звонка…

Закончить предложение мне не дало нахлынувшее на меня внезапное озарение. Вдруг я совершенно явственно ощутил тот водораздел между сном и явью, который был размыт ночью. Многое из того, что я в перерывах между сном воспринимал как фантазию, сейчас обрело абсолютно реальные очертания.

– Дэрти ночью куда-то уходил!

– Уходил? – Грегор Абуш всем телом подался вперед.

– Да. Причем тайком. В том момент, когда телефонный звонок разбудил меня, причем по-настоящему, он довольно неуклюже притворился погруженным в глубокий сон. Храпел так, что стены дрожали.

Я засмеялся, вспоминая его неловкую попытку обмануть меня.

– Это уже кое-что! – похвалил меня Грегор Абуш. – Попробуем расшифровать его таинственную ночную прогулку. По моему убеждению, Оливер Дэрти ночью гостил именно в этом доме, – Грегор Абуш показал на экран.

Подумав, я пришел к тому же заключению.

– А теперь второе: Александр Луис. Мнится мне, что с ним связан какой-то сюрприз.

– Как вы угадали? – смутился я.

– Как всегда, прочитал на вашем лице, – Грегор Абуш улыбнулся. – Когда я назвал его по имени, в ваших глазах вспыхнул довольно-таки красноречивый сигнал.

Я рассказал о своей беседе с Луисом, стараясь по мере возможности не пропустить ни одной мелочи.

Грегор Абуш напряженно слушал, впитывая каждое мое слово. Когда я закончил, он продолжал молчать.

– Это лишь одна сторона медали, – начал было я.

Начальник полиции повелительным жестом остановил меня:

– Попозже! Мне надо подумать! – энергично бросил он.

Подперев подбородок обеими руками, на которых от напряжения вздулись вены, полузакрыв глаза, он минуты две или три решал в уме какое-то неизвестное мне уравнение.

– Кое-что совпадает!

– Вы считаете рассказ Луиса достоверным? – удивился я. – А по-моему, вранье от начала до конца!

– Доказательства? – Грегор Абуш казался по-прежнему погруженным в глубокое раздумье.

– Пожалуйста… Луис утверждает, будто работает в «Александрийском герольде» уголовным репортером лишь потому, что не было иного свободного места. В действительности, на работу его устроил Винцент Басани, используя свои связи и влияние. Газетчику, занимавшемуся до тех пор уголовной хроникой, неожиданно предложили более перспективную работу в Новом Виндзоре. Тоже по протекции Винцента Басани.

– Вот как! – Грегор Абуш оживленно реагировал. – Это уже шаг вперед!

– Вторая ложь еще более подозрительна, – продолжал я. – Луис, как вам известно, выдавал себя за бывшего сотрудника студенческого журнала «Дискуссия». Я позвонил в редакцию. Там про такого и слыхом не слыхали.

– Какой же вывод вы из этого делаете? – спросил Грегор Абуш с улыбкой.

– То, что Луис и Басани тесно связаны!

– Отлично! – Грегор Абуш, очевидно, хотел меня похвалить, но в его интонации особого энтузиазма не ощущалось.

– А теперь моя очередь! – объявил он после паузы, – Вам следует знать, что, сражаясь с начальством в Новом Виндзоре, я отвоевал себе еще одно техническое новшество. Сейчас у меня есть возможность фиксировать изображения при помощи видеофильма.

Начальник полиции вставил в видеомагнитофон кассету и нажал на кнопку:

– Смотрите! Это избавит меня от труда самому рассказывать.

С экрана исчез мокрый булыжник перед домом Ральфа Герштейна и покрытые резьбой массивные двери. Это успевшее мне уже порядком надоесть изображение заменило помещение без окон, с бетонированным полом и грязными, побеленными известкой, стенами.

Помещение напоминало склад старых вещей. Повсюду валялись ржавые моторы, автомобильные колеса, карманные фонари, сломанные корпуса игральных автоматов, будильники без стрелок. Сваленные в кучу вещи в своей совокупности напоминали сюрреалистическую панораму.

Яркий свет прожектора освещал находившуюся на переднем плане странную конструкцию.

Отшлифованные до блеска алюминиевые полосы были скреплены так, что получилось подобие человеческого скелета. Его увенчивала гипсовая голова. Промежутки между металлическими ребрами позволяли ознакомиться с содержимым грудной клетки.

Ее заполняли различные, припаянные к ребрам, скрепленные между собой ржавой проволокой предметы. В этом хаотическом скоплении я заметил дуло пистолета, из которого торчал нанизанный на вилку стеклянный глаз, детскую копилку в виде розового поросеночка, вмонтированного в ночной горшок, другие столь же чудаковатые комбинации самых разных вещей.

– Никак не могу сообразить, что означает это шизофреническое произведение, – заметил я.

– Я оценивал ваши дедуктивные способности чуть выше, – засмеялся Грегор Абуш, – Вам следовало самому сообразить, что перед вами последний шедевр нашего Микельанджело – Дина Панчека. Скульптура называется «Современный Прометей».

– Весьма подходящее название для такой работы, – съязвил я.

– У Панчека есть мастерская рядом с его квартирой, – продолжал Грегор Абуш. – Постепенно она стала тесноватой, особенно после того, как заказы посыпались на Панчека как из рога изобилия.

– Я слыхал, что и Винцент Басани оказывает ему покровительство, – заметил я.

– Это уж точно. С тех пор, как Басани решил, что является тонким знатоком авангардистского искусства, он закупил у Панчека три или четыре сравнительно большие композиции… Помещение, которое вы видите на экране, – гараж, снятый им сравнительно недавно для хранения «творческого сырья», как он называет эту рухлядь. Работает он обычно в своей основной мастерской, а сюда приходит подыскивать для очередного творения какую-нибудь деталь. Иногда во время этих поисков его охватывает святое пламя вдохновения. «Современный Прометей», которым вы так восхищаетесь, тоже родился в святую минуту.

– Где находится этот гараж? – быстро спросил я, заметив за сваленным в кучу ломом очертания автомобиля.

– На пустыре, к которому примыкает на задворках дом Альберта Герштейна.

– А также особняк Ионатана Крюдешанка, – дополнил я.

– Гараж этот принадлежит Альберту… Вам следует знать, что до недавних пор ему и не снилась его будущая карьера джазового кумира. Пока Оливер Дэрти не открыл его, Альберт с трудом сводил концы с концами, услаждая по вечерам слух посетителей бара «Прекрасная Елена». Когда Винцент Басани своей дискотекой «Архимед» пресек в корне финансовое благополучие бара, владелец был вынужден отказаться от услуг Альберта. Для Альберта начались трудные дни, тем более, что его дядя Ральф Герштейн и не думал ему помогать. Чтобы как-то продержаться, Альберт продал свою старую машину, между прочим, тоже лендровер, сдал гараж Панчеку, а одну комнату в своем доме – Луису.

– За это время он мог себе купить новую машину, – сказал я. – Оливер Дэрти, разумеется, изрядный скаред, но не верю, что Альберту не удалось выжать из него солидный аванс.

– Правильно. Но Альберт, разбогатев, захотел приобрести такую модель, чтобы у всех александрийцев глаза вылезли из орбит. Нечто вроде сверхшикарных «ролс-ройсов», которые изготовляют по особому заказу арабских нефтяных принцев.

– Если он действительно ограбил банк, для него такой автомобиль то же самое, что для меня спичечная коробка, – пошутил я, затем спросил: – Одного не понимаю. Почему ни мне, ни вам не пришло в голову поискать черный лендровер съемочной группы вблизи дома Альберта Герштейна?

– Ответственность за этот промах целиком ложится на меня, – нехотя пробурчал Грегор Абуш. – С моей стороны, это, конечно, большое упущение. Но я могу привести кое-что в оправдание. Прежде всего следует принять психологические причины. Дин Панчек никогда не запирал гараж, у него даже не было замка. Как я мог догадаться, что кто-то вздумает использовать в качестве тайника помещение, куда может забрести любой прохожий?

– Звучит убедительно, – согласился я. – Кроме того, мы оба не сомневались, что лендровер со всей добычей уже давно находится за пределами Александрии.

– Видите, значит в ваших глазах я уже оправдан. Остается лишь объяснить, в чем главная причина моего промаха. Как раз одновременно с ограблением банка Дин Панчек находился в гараже. Он зашел туда поработать над своим «Прометеем».

– Долго он там находился?

– Панчек полагает, примерно полчаса. Особо принимать на веру это утверждение не следует, поскольку часов у него нет. С тех пор, как он несколько лет назад использовал свои наручные часы для композиции «Теория относительности: время и пространство», он признает циферблаты, стрелки и часовые механизмы лишь в качестве творческого сырья.

– Продолжайте!

– Сегодня поздно вечером Панчек снова забежал в гараж. Человеческая голова из гипса показалась ему слишком вульгарной для тонкого замысла. Он решил заменить ее вырезанным из жести профилем. При этом он наткнулся… Глядите!

На экране, сменяя друг друга, замелькали кадры.

Общим планом – черный лендровер, втиснувшийся между дырявой бочкой из-под бензина и металлической стойкой со сломанной кофеваркой.

Полицейский медленно раскрывает дверцу автомобиля.

Взору предстает заднее сидение. На нем черный балахон с капюшоном и автомат системы «Вестингауз» с коротким дулом и четырехугольным магазином.

Полицейский освещает оружейный приклад переносной лампой. На металлической поверхности четко выделяются пятна крови.

– Та же группа крови, как у банковского охранника Бойля, – комментирует Грегор Абуш. – Автомат заряжен не был, им пользовались, чтобы оглушить охранника и, главное, чтобы держать в страхе его и главного оператора фильма Уолтера Карпентера.

Следующий кадр.

Полицейский распахивает переднюю дверцу.

Виден человек, чья голова в неловкой позе покоится на баранке автомобиля. Скрюченные пальцы обеих рук вцепились в край сиденья. С одного плеча сполз пиджак, на шее и белой сорочке – застывшая тонкая струйка крови.

Полицейский осторожно приподнимает голову убитого.

Лампа освещает крупное темное пятно на виске, от которого кровавый пунктир пересекает щеку и кончается под подбородком.

В лучах прожектора тускло отсвечивают остекленевшие неподвижные глаза, в которых навсегда застыл страх.

Я никогда не видел этого лица, и все же без заминки сказал:

– Уолтер Карпентер, главный оператор фильма «Частная жизнь Долли Кримсон»!

– К сожалению, – мрачно согласился Грегор Абуш. – Убит приставленным к виску пистолетом.

– Системы?…

– «Кольт», калибр 32… А теперь держитесь, Латорп! Вас ожидает еще больший сюрприз.

Следующий кадр.

Полицейский открывает багажник.

В нем находится битком набитый брезентовый мешок, завязанный телефонным проводом.

Полицейский развязывает узел, осторожно высыпает содержимое мешка.

На бетонный пол гаража сыпятся обклеенные крест-накрест пачки разных размеров с отмеченными на бумажных лентах цифрами.

Я был настолько поражен, что непроизвольно вскочил, стукнувшись головой в крышу автомобиля.

– Бывают же на свете чудеса! – вскрикнул я, выпучив глаза на толстые пачки ассигнаций.

Реакция Грегора Абуша для меня была еще более неожиданной, нежели само явление оставленных грабителями денег. Грегор Абуш разразился ироническим смехом.

Я был просто ошеломлен. Лишь спустя минуту мне удалось понять причину этого смеха.

Следующий кадр.

Полицейский осторожно разрывает бандероль, на которой отпечатана сумма «10000». Оказывается, пачка представляет собой нечто вроде трехслойного пирога, чья прикрытая сверху и снизу банкнотами начинка состоит из аккуратно разрезанных газет.

Этот совсем уж непредвиденный сюрприз погрузил меня в подобие транса, из которого с трудом вывел голос начальника полиции. Как бы сквозь толстый слой ваты до меня донесся его вопрос:,

– Что нового?

Сначала я решил было, что он обращается ко мне. Лишь затем осознал, что он переговаривается со своими людьми, несущими вахту возле дома Ральфа Герштейна.

– Все по-прежнему, – донесся до меня голос сержанта Александера. – Никто не выходил на улицу, никто не входил в дом.

– Какие-либо разговоры слышны? – осведомился Грегор Абуш.

– Нет! Одна лишь музыка.

– Прошу усилить звук!

Начальник полиции снова переключил телевизор с демонстрации видеофильма на прямую передачу. На экране высветились покрытые резьбой дубовые двери. Дождевые капли ударялись о мокрый булыжник перед домом, разбегались кругами в лужах. Этот монотонный шум как бы служил сопровождением к звукам гитары.

Певца я сразу узнал по голосу. Альберт Герштейн исполнял популярную песню своего дяди Ральфа Герштейна «У озера Синего». Паточная мелодия ничуть не соответствовала ни ситуации, ни моему настроению. И все же мне пришлось переменить отчасти свое скептическое отношение к Альберту. Он пел настолько естественно, не насилуя свой приятный голос, что отказать ему в некотором таланте мог лишь такой безумец, как Пророк.

– Выключите звук! – скомандовал Грегор Абуш, затем повернулся ко мне: – Ну, как вам нравится трюк с набитым бумагой мешком?

– Фантастика просто! – живо откликнулся я. – Любой нормальный вор унес бы брезентовый мешок со всеми деньгами – и все дела, а эти…

– А эти не пожалели ни времени, ни трудов, чтобы набить брезент старыми газетами, – окончил за меня Грегор Абуш. – Как видите, преступление века, разумеется, в масштабах нашей Александрии, становится все более загадочным.

– Как обстоит дело с отпечатками пальцев? – осведомился я.

– Имеются, причем в изобилии. И Уолтер Карпентер, и Ричард Бейдеван, и Tea Кильсеймур оставили их на руле. Зато на прикладе автомата наш дактилоскопист не обнаружил ровно ничего. Это и следовало ожидать. Следует считаться с тем, что они…

Разговор пришлось прервать.

Зазвучал зуммер полицейской рации.

Выслушав донесение, Грегор Абуш крикнул шоферу:

– Едем!

– Куда?

– На Рыночную площадь!

– Что-нибудь приключилось в доме Ральфа Герштейна? – в полном недоумении спросил я.

Начальник полиции не отвечал.

Я взглянул на экран. Ничего не изменилось, все так же блестел булыжник перед домом. Внезапно дождь прекратился.

– В самом доме, – Грегор Абуш расстегнул пистолетную кобуру, – надеюсь, по-прежнему. Очень надеюсь! – сквозь зубы бросил он. – Если Альберт Герштейн успел улетучиться, мне самому ничего другого не остается, как исчезнуть из Александрии. С меня тут шкуру сдерут.

– Значит, все-таки Альберт? – я почему-то почувствовал нечто вроде разочарования. Косвенных улик относительно его вины было предостаточно. Особенно после полученной от Александра Луиса информации. Но именно по той причине, что я не слишком доверял его свидетельству, я предпочел бы вообразить под черным капюшоном кого угодно, но не Альберта.

– Ничего не поделаешь, да, Альберт! – Грегор Абуш в сердцах выругался. – Сейчас это доказано. На все сто. Только что мне донесли из лаборатории: внутри брошенного на заднем сидении лендровера капюшона обнаружено несколько выпавших волос. Из всех, на кого падает подозрение, такие волнистые, иссиня-черные волосы только у Альберта Герштейна.

Тем временем мы уже подъехали к дому.

– Всем выйти! Окружить дом! Не стрелять без моего приказа! – громко скомандовал Грегор Абуш.

Из автофургона с надписью «Срочная химическая чистка» выпрыгнули с оружием на изготовку четверо переодетых в штатское полицейских во главе с сержантом Александером.

Несколько минут мы в нерешительности прислушивались к доносившейся со второго этажа музыке. Альберт Герштейн больше не пел. Теперь играл целый оркестр.

Значит, магнитофон!

Музыка внезапно оборвалась. Я надеялся уловить голоса, шаги, хоть какие-то проявления жизни в доме. Но весь он казался совершенно вымершим, заброшенным.

Неожиданно в тишину ворвался странный звук, как будто птица хлопала тяжелыми крыльями. Я невольно вздрогнул, ощутив нечто вроде страха. Не сразу до моего сознания дошло, что пугаться нечего – налетевший из-за угла ветер шевелил тяжелые черные занавеси в открытом окне. И все-таки, тревожное ощущение не проходило.

– Окно! – вскрикнул я, осознав в чем дело.

Судорожно ухватив Грегора Абуша за руку, я закричал словно помешанный:

– Окно!.. Глядите, окно!

– Ну, что из этого? – хлопал он глазами.

– Среднее окно верхнего этажа! – я продолжал кричать.

Да, это действительно было то самое окно «музыкальной комнаты», к которому из-за категорического запрета хозяина дома в течение долгих лет не осмелилась прикоснуться ни одна рука. Еще вчера Грегор Абуш высказал мнение, что в случае надобности окно придется высадить со всей рамой, настолько заржавели петли.

Мы с Грегором Абушем тревожно переглянулись. В его глазах я прочел подтверждение своим худшим опасениям.

Да, в доме приключилась непоправимая беда. И предчувствие наше вскоре подтвердилось.

Грегор Абуш собирался было взломать двери, но сержанту Александеру пришло в голову проверить сначала, заперты ли они. Оказалось, что нет.

Мы тихо вошли в дом, так же неслышно поднялись по лестнице.

Отодвинув портьеру гостиной, Грегор Абуш как вкопанный остановился на пороге.

Через его плечо я заглянул в комнату. Мрак… Мерцал лишь зеленый глазок магнитофона и рубиновый ночник, вмонтированный в подлокотник стульчика, стоящего у рояля.

Когда глаза свыклись с темнотой, я различил и две неподвижные фигуры.

Режиссер фильма «Частная жизнь Долли Кримсон» Ричард Бейдеван сидел на стульчике, свесившись набок. Его левая рука касалась пола, словно он пытался поднять с него наполовину опорожненный стакан.