Текст книги "«…И только притчей тайну сбережешь». Беседы о Померанце и Миркиной"

И еще очень важно. Знаете, как говорится, прежде чем полюбить мудрость, ты должен полюбить мудреца. И это тоже ключ к Свету, к Покою, к Силе, к Радости. Великое счастье, когда ты встречаешь человека, через которого этот Свет проливается. Это дар, самый, наверно, высший дар. И что такое служение, прекрасно знают матери, которые служат своим детям, своей семье, и нам хорошо бы у них спросить, что это такое, потому что они порою знают это гораздо лучше нас.

А. И что такое спрос, тоже.

Р. Да, и что такое спрос.

А. Нам нужно учиться у любящих людей. Если любовь сильна, то у неё точно есть чему учиться. Спасибо. Екатерина Трошина спрашивает: «Роман Максович, что посоветуете человеку в качестве пилюли от паники?» Эта пилюля сейчас нужна многим.

Р. Есть замечательные слова, которые нам говорили наши дедушки и бабушки, мы просто не до конца смысл этих слов постигаем. Они звучат так: «Будет день – будет пища». Может быть, для кого-то это окажется новым, а для кого-то хорошо известным, но по сути это то, что сказал Христос в Нагорной проповеди. Не заботьтесь о завтрашнем дне, не тревожьтесь, завтрашний день сам о себе позаботится. Каждому дню хватает его хлопот, его забот. Или как это звучит: «Довлеет дневи злоба его», то есть каждому дню соответствуют его заботы и хлопоты. И не нужно переживать о том, что в завтрашнем дне у тебя не будет никаких хлопот. Я бы вот так парадоксально высказался (смеётся). Они будут. Но когда они придут, ты с ними справишься. Когда мы заглатываем больше тревог и проблем, чем можем переварить, то начинается паника, начинается страх. Если мы сталкиваемся ровно с тем, что приходит в нашу жизнь, то оно всегда будет решено, и всегда Бог даст силы, чтобы с этим справиться. Важно не заглядывать за Бога. Важно не идти туда, где Бога еще нет. А Он в настоящем моменте. Он в нашем «вечном теперь». В вечном теперь у нас всегда хватит сил со всем справиться. Но как только нас выкидывает в прошлое, где есть какие-то негативные сценарии решения проблем, или – в будущее, где ещё нет никаких сценариев и полная неизвестность, то оказывается, что жизнь застала нас врасплох. И мы теряемся, и мы паникуем. Видите, такие простые слова – будет день, будет пища – отвечают на все вопросы.

И смотрите, как это в других традициях замечательно отражено. Допустим, в дзенской. Ученик спрашивает мастера: «Вода не имеет костей, но держит на себе, легко держит корабль в тысячу тонн. Как такое возможно?» И учитель отвечает: «Здесь нет ни воды, ни корабля – на что я должен тебе ответить? Что я должен объяснять?» Здесь нет ни воды, ни корабля. Вот когда будет вода, будет корабль, тогда мы и найдём объяснение, тогда мы и справимся с этим. То есть наш праздный ум часто любит пускаться в путешествие, в философствование, в теоретизирование, отрываясь от сердечной правды, от сердечного центра. И тогда приходит паника, тревога. Просто нам нужно быть там, где мы находимся. Не забегать вперёд и не застревать в прошлом.

А. Виктор Пелевин – тот еще хулиган, но у него есть очень тонкие вещи, настоящие жемчужины, которые я выискиваю в его книгах сквозь потоки хулиганства. В одном из интервью он сказал, что, возможно, это неверная этимология слова «счастье», но оно ему напоминает слово «сейчастье», потому что счастье никогда невозможно, кроме как сейчас. То есть счастье невозможно в будущем, и оно бессмысленно, оно никакого к вам отношения не имеет – то счастье, которое было в прошлом. То есть счастье, если оно есть, то оно есть только сейчас. Счастье приходит тогда, когда мы об этом «сейчас» вспоминаем, вспоминаем сейчасошную природу счастья. И дальше он говорит такую удивительную фразу. Счастье похоже на бой, на который нужно идти каждый день. Но у этого боя есть специфика. Вы выигрываете его в тот самый момент, когда вспоминаете, что на него надо идти. Как только вы вспоминаете, что бой за счастье заключается в сейчасошном мгновении, то всё, вы уже победитель. Мне очень нравится эта его фраза, я её люблю и на себя примеряю.

Пока вопросов у нас нет. Встреча наша близится к концу, ещё минут где-то пятнадцать у нас есть. Как вы относитесь к магическому мышлению, Роман? Как вы относитесь к подходам, к школам, которые утилизируют духовный опыт для извлечения личных выгод? Ну, скажем, зачем нужно сидеть в тишине? Затем, чтобы было, очевидно, много денег. Очевидно, что те люди, которые духовные, они же деньги лопатой гребут, потому что в мире так всё устроено, что духовность, она сразу же изобилие за собой влечёт. Для чего люди медитируют – чтобы в итоге быть богатыми и знаменитыми. Такого рода утилитарная, потребительская духовность, когда вы её встречаете – вы же, очевидно, её встречаете – какого рода сострадание она у вас вызывает?

Р. Я должен вас немножко разочаровать. Во-первых, я её не встречаю, а во-вторых, я к ней никак не отношусь. То есть, в прямом смысле никак. Наверное, то, что вы говорите, имеет место, даже не наверное, я сказал глупость – конечно, это есть. Но мне как-то это в жизни не попадалось. А если, может быть, как-то краем и попалось, то, наверное, я настолько быстро прошёл мимо, что это никак не откликнулось и никак не затронуло меня.

Вернемся к Зинаиде Александровне и Григорию Соломоновичу. Это были вечные бессребреники, но у которые было всё. И было больше, чем можно себе представить. Как с деньгами может быть связана тишина? Да нет, конечно. Чем больше денег, тем больше треволнений, тем больше шума отвлекающего. Я думаю, что да, это, конечно, совершенно несовместимые вещи, а самое главное, что это просто не нужно тем, кто пребывает в тишине. Если у тебя есть что-то, то твоя рука сложена в кулак, и ты уже не получишь главного. Ты уже скован, ты уже зажат.

Есть замечательная буддийская быль. Приходит молодой человек, еще мальчик, к наставнику и спрашивает: «Вот я готовлюсь к поприщу ученика, монаха, и получается, что я должен от всего отказаться – от успеха, от материального достатка, от положения в обществе, которое принесёт мне благополучие, и так далее. Я, в целом, готов к этому, но я хотел бы из ваших уст услышать, действительно ли это так». И наставник, по-доброму улыбнувшись, ответил: «Нет, ты всё неправильно понял». Мальчик очень удивился: «А как же?» Учитель взял в руки чётки, в них сто восемь бусин– семян дерева бодхи, и сказал: «Что происходит, когда моя ладонь обращена к земле и я зажимаю четки в кулак? Бусины вываливаются. Я должен судорожно перебирать пальцами и ловить их. Одну поймаю, другую упущу. Руку быстро сведет. И я всё время в тревоге. А есть другой способ. Я кладу чётки на раскрытую, обращённую к небу ладонь, так, чтобы они свободно свисали. Мне не надо сжимать руку в кулак, чётки на ладони, они при мне, но я для этого ничего не делаю. И я нахожусь в покое». То есть я не цепляюсь за то, чем обладаю, а значит, я отдаю это. Если я не цепляюсь, я это отдаю. А если я отдаю, действительно, если это отдача, то оно вернется сторицей и сделает меня счастливым. Всё.

А. Замечательно. Есть ли у нас ещё вопросы? Есть. Юрий Спулис пишет. «Возможно, то хорошее, что приходит в нашу жизнь – знание, практику тишины, осознанности, созерцания, – можно сравнить с чистой водой, льющейся в сосуд с мутью и постепенно замещающей эту муть собой. Это объясняет такое явление, которое описал Фенелон: «По мере того, как свет увеличивается в нас, мы видим себя худшими, чем мы прежде думали. Мы удивляемся на свою прежнюю слепоту по мере того, как видим выступающий из нашего сердца целый рой постыдных чувствований. Мы никогда не воображали, что могли хранить в себе такие гадости и с ужасом смотрим на их появление. Но не надо ни удивляться, ни отчаиваться, мы не стали хуже, чем были прежде, наоборот». Есть ли у вас комментарий к этому, потому что есть ещё два сообщения?

Р. Это очень мудрые слова. Это всё равно, что позволить всем нашим страхам себя обнаружить, позволить тем негативным сценариям, страшным сценариям, которые для нас кажутся невыносимыми, заявить о себе. Тогда мы их не только воссоздаем, но одновременно мы смотрим в лицо нашим страхам. Мы от них не прячемся. Потому что пока мы от них убегаем, они полностью нас контролируют. Они пробираются в потаённые уголки нашей души и, в общем-то, заказывают музыку. Но если мы идём им навстречу с открытым забралом, если мы позволяем всей мути подняться со дна, то, как в таком случае и говорится, мы отдаём Христу всю нашу немощь, все наши несовершенства. И тогда мы Его духом очищаемся. Но мы не должны ничего прятать, ничего оставлять себе на чёрный день, какие-то наши недостатки, наши ущербы, а наоборот – мы должны явить их. Явить и просветлить Богом. Тогда Бог вот эту последнюю каплю твари и вытеснит, если двери открыты, если мы Его впустили.

А. Спасибо. И Нина пишет ещё: «Спасибо за рецепт пилюли. Жить здесь и сейчас, не думать о прошлом и будущем. Всё верно – будет день, будет пища. И такое личное понимание очень помогает нашим близким, ведь паника заражает негативом, а тишина успокаивает». И Людмила Малинкина задаёт вопрос о творчестве, о процессе творческом Зинаиды Миркиной. «Я читала, что Роману посчастливилось присутствовать при рождении новых стихов Зинаиды Александровны. У меня ощущение, что такие стихи рождаются только в откровении, в состоянии инсайта, в прямой связи со Всевышним. Так ли это происходило на взгляд Романа?» Как это происходило?

Р. Мне посчастливилось присутствовать при рождении моей души. Я считаю, что это главное счастье. А как рождаются стихи – это всё великая тайна, и я не думаю, что об этом возможно сказать. Но о чём-то сказать стоит. Близких Зинаиде Александровне людей, по-настоящему близких, было не так уж и мало. И она при них, при нас действительно могла писать стихи. Когда мы были на Куршской косе, она уединялась, а мы с Ирой Воге расходились по пляжу в разные концы. Мы разбредались, а потом снова подходили к Зиночке, и она с какими-то невероятно полными, как море, как небо, глазами вдруг начинала читать стих, причем, конечно же, по памяти. Он рождался, и она сразу же его читала. И это было совершенно удивительное состояние, чудесное. Я понимал смысл слов, но он ничем для меня не отличался от шума ветра и моря. То есть это было такое единство, в котором ты уже ничего не разделяешь. И, безусловно, попервоначалу это было какое-то невероятное чудо, когда ты видишь, как всё это на твоих глазах рождается. И тут нужно расслышать призыв. Ты должен быть там же, в том же месте, где это рождается. И это место – твоё сердце. Нет других мест. Это место – твоё сердце. Ты просто идёшь туда, падаешь, позволяешь себе туда упасть, позволяешь себе упасть в сердце.

А. Я очень люблю останавливаться с томиком стихов Зинаиды Александровны. Чем бы лично я и советовал нам заниматься в эти непростые дни. Спасибо большое, что были с нами. Роман, спасибо.

Р. Спасибо вам. Всем спасибо.

А. Спасибо, друзья, за ваши тёплые слова, за ваши совершенно ясные мысли. Всех благ вам, будьте здоровы. Пусть будут здоровы ваши близкие и все, кого касается наша мысль, и все, кто здесь, по этой земле ходит. Пусть мы будем здоровы.

Р. Анатолий, я хотел бы четыре строчки Зинаиды Александровны прочитать.

А. Зинаиды Александровны, да, да, да.

Р. Да, четыре строчки. Это, знаете, то, что ты носишь в сердце, и оно всегда с тобой.

 
Меня любить? Мой Боже, эту глину?
Но тот, кто взглянет в сей провал сквозной,
в Тебя – мою живую сердцевину,–
о, как же он обнимется со мной!
 

Живая сердцевина. Вот, кто мы такие.

А. Давайте так и назовём сегодняшний эфир – «Живая сердцевина». Спасибо вам, друзья, спасибо, будьте здоровы, до свидания.

Р. До свидания.

2 апреля 2020

Цветы распустятся сами

А. Здравствуйте, друзья! Это «Костёр Померанца и Миркиной». Роман, здравствуйте.

Р. Добрый день!

А. Как вы живёте? Чем вы дышите? Что вас в этот непростой период вообще занимает?

Р. Солнышко, весенний день. По-моему, очень хорошо.

А. Отлично. Мы с вами в прямом эфире, поэтому, друзья, если вы нас видите и слышите, нам очень хотелось бы получить обратную связь по качеству. Роман, нам поступило несколько вопросов. Есть очень, на мой взгляд, личный вопрос, очень человечный вопрос. «Знает ли ваш сын об этой и других страницах в социальных сетях, касающихся Миркиной и Померанца? Что вы ему рассказываете?» Я не знаком с вашим сыном. Как зовут вашего сына? Сколько лет ему?

Р. Моему сыну четырнадцатый год, его зовут Семён, это младший сын. Он с нами, старший уже живет отдельно. И конечно же, он знает, чем я занимаюсь, чем я дышу. Но здесь очень важно давать пространство для роста своим детям и не торопить их, не тянуть их за макушку к солнышку. Всё должно поспеть и вырасти в свое время. Иногда, когда мы с ним гуляем, я ему что-то рассказываю, и он может такую фразу обронить: «Я понимаю, что у тебя много историй, но не все сразу». Это замечательные слова. Действительно, мы спешим, мы хотим дать всё и сразу, но это невозможно и это и не нужно. Самое главное – сохранять тонкую нить доверия, когда ты что-то говоришь своему ребенку, и он тебе верит, он тебя слышит, и он отвечает. Отвечает адекватно, отвечает сообразно вопросу и ситуации. Потому что он уже, в общем-то, взрослый человек. Но не нужно требовать, как мне кажется, слишком многого, и не нужно цепляться по мелочам, потому что мы сами не любим, когда к нам цепляются по мелочам.

Я вспомнил одну ситуацию. Это было во Флоренции, в галерее Уффици. Семёну лет семь. Мы выстаиваем длинную очередь и оказываемся лицом к лицу с постером, на котором изображено жертвоприношение Авраама кисти Караваджо. И, если вы помните, там очень натуральный и достаточно страшный нож, который Авраам сжимает в руке. Такой сапожный, бывалый, потертый. И вот рядом стоит Семён, еще совсем ребенок, и перед ним этот нож, и он меня спрашивает: «Папа, про что это?» То есть он не видит картины, он не знает этой истории, но его уже напугал нож, и он спрашивает: «Папа, про что это?!» И я понимаю, что у меня есть только одна секунда, чтобы ответить, потому что иначе я не успею. Я говорю: «Ты знаешь, сынок, это про то, как я тебя люблю». Он говорит: «А, понятно». И всё, и мы идем дальше.

Я не знаю, когда придет время этого разговора и разговор будет действительно полным, и для меня, и для него, когда я ему расскажу об Аврааме, который привел Исаака на гору Мориа для того, чтобы препоручить Богу своего сына, отдать Богу и получить обратно, но уже получить из рук Божьих. И вот это второе рождение, когда отец становится лоном рождающим, духовно рождающим своё дитя, оно как раз-таки и запечатлено на картине. Но это рождение, оно происходит каждый день, каждую минуту, незаметно. И просто должна быть почва влажная, ухоженная, чтобы это дерево росло. Да, как говорят замечательно китайцы: «Живи, сохраняя покой, и цветы распустятся сами». Всё будет в свое время. Цветы распустятся сами. Не нужно форсировать события, не нужно никуда торопиться. Нужно просто передать своим детям состояние полноты и участия в их жизни. Полного и спокойного участия.

А. Простите великодушно, я запамятовал – как зовут вашего сына?

Р. Семён.

А. Семён. Моего сына зовут Назар. И ему шестнадцать. Он с самого рождения дал нам один очень значимый урок. Мне хочется узнать, синхронно ли это с вашим опытом? Когда он родился, мы думали, что нам достался чистый лист бумаги, что мы будем как в скрижали, навечно, чисто по-фрейдовски, вписывать в него черты характера. И довольно быстро Назар научил нас тому, что он пришел сюда с чем-то своим. Что у него есть что-то, чему, совершенно очевидно, мы его не учили. К акие-то свои настройки по умолчанию, свои черты характера, что-то свое особенное, и что не только мы его творим, но и он творит нас не в меньшей мере. Семён… Когда он начал давать вам свои уроки? Когда вы поняли, что он пришел чему-то вас научить?

Р. Это произошло мгновенно. Это произошло сразу, как у него что-то стало не получаться. Пошли выплески эмоций, истерика. Мы как раз, я помню, собирали какой-то конструктор, и у него это всё в руках взорвалось, башня упала, он расстроился. И я вдруг увидел этот момент, как эта башня может и меня потянуть за собой. И я понял, что я должен выставить некий противовес в виде покоя. И чем он более выведен из состояния баланса, тем я больше должен быть на посту и уравновесить ситуацию. Вот таким образом он меня научил всем реакциям и всем откликам на него. Я уравновешивал его состояние смятения, и постепенно мы начали приближаться друг к другу. И он невольно уже стал поглядывать на меня и учиться этому, а этому научил меня он. То есть, тишине внутренней. Поэтому конечно же, дети наши великие учителя.

А. А можно я вам задам еще более личный вопрос? Мы же не всегда получаем те уроки, которые мы хотим получать, из благости. Мы иногда получаем их из боли. И это тоже повод быть благодарным самым разным формам, которым Бог продолжает нас учить. И к вопросу об Аврааме, об этой теме. Через какую же боль нужно пройти, чтобы это знание получить. И время сомнений, и время первичного самоосуждения до того, как ты наконец начинаешь понимать, что это было не наказание, а урок. И когда ты принимаешь этот урок, ты успокаиваешься. Были ли какие-то вещи, которыми вы не гордитесь в отношениях с Семёном? У меня были, я могу рассказать, о которых я сожалею. Я считаю, что это совершенно замечательно – мужчинам просить у своих сыновей прощения за те вещи, которые мы делали и которые не лучшие наши стороны обнаружили. Нашим детям суждено проделать работу с их собственными тенями, которые мы им привнесли. Они бы не были людьми, если бы мы были совершенными, если бы мы были идеальными отцами и матерями. Я не прошу вас как-то этим делиться, но мне очень интересен ваш комментарий в данном контексте. Ваша неидеальность как отразилась здесь?

Р. Об идеальности вообще говорить не приходится.

А. Абсолютно, согласен.

Р. Как бы мы ни старались, всё равно ребенок будет видеть, конечно же, все наши несовершенства. Это такое око недрёманое, которое всё замечает. И конечно же, и у меня были ситуации, когда я не справлялся. Но что было всегда, и это точно, это правда, мы всегда эти моменты обсуждали, мы всегда к ним возвращались, и я признавал, что да, вот в этой ситуации я сорвался, или я не был достаточно бдителен. Я прямо вот такими словами с ним и разговариваю. Мне не хватило осознанности. И он тоже эти слова использует, уже вполне даже себе спокойно. Знаете, это такое живое дело, когда ты, в общем-то, постоянно оступаешься. Есть прекрасные слова о том, что дорога в Царствие Небесное лежит не от победы к победе, а от поражения к поражению, но доходит тот, кто подымается и идет снова. Я бы так сказал, что наши поражения нуждаются в духовном рождении. Во-первых, их нужно признавать, а во-вторых, нужно понять, что это действительно важнейший урок. И конечно, никакое не наказание и уж тем более не месть, это – урок. Через боль очень важный урок. Духовное рождение наших поражений – это и есть воспитание. Оно равно разливается на всё – и на ребенка, и на тебя. Мы все воспитываемся в этом.

Я должен сказать, что с моим первым сыном, Михаилом, у меня было гораздо больше промахов, ошибок, словом, родительских несоответствий. И по прошествии времени мы с ним это обсуждали. «Ну, пап, ну это было давно, всё в порядке», – говорит он, но я-то чувствую это как проколы свои. Но он тоже отмечает: «Ты очень изменился». И даже еще у него есть такая фраза. Видите, вы хотите, чтобы я себя показал с неидеальной стороны, а я сейчас еще и похвастаюсь. (Смеются). Да-да, как-то он сказал: «Мне повезло, я был свидетелем того, как на моих глазах мой отец взрослел». Это такой, знаете, комплимент очень редкий и дорогой.

А. Да, правда.

Р. Значит, было от чего к чему меняться. Поэтому здесь всё правда.

А. Совершенно верно. Мы должны наиграться в безупречность, мы должны наиграться в результаты, в какие-то показатели, во внешнюю сторону. Но, когда наши критерии успешности смещаются снаружи вовнутрь, то приходит потрясающая отдельная тема, которая совершенно непонятна вначале, – это роскошь, и право, и честь быть уязвимым. И для мужчин это непросто. Женщинам проще, мужчинам это непросто. Вот нас свело с вами, двух мужчин, говорить о непростых темах, о взрослых темах. И вот одна из настоящих взрослых тем, которые мы отслеживаем в интегральном подходе, это тема взросления взрослых, создания культуры качественного взросления. Одним из ценнейших этапов культуры взросления является обретение права быть уязвимым, неидеальным, небезупречным. Я считаю важным каждый раз, пользуясь любым поводом, говорить с людьми о том, что уязвимость – это потрясающая роскошь, которая приходит с годами. Спасибо вам за это.

Есть очень поэтический вопрос. К сожалению, я не вижу имени человека, который его задал. Вопрос так звучит. «Озеро Сариклен» – не знаю, что за озеро, наверное, что-то замечательное.

Р. Повесть. Повесть Зинаиды Александровны, которая так и называется «Озеро Сариклен».

А. О, а я, к своему стыду, не знаком. Вот это надо восполнять. «Озеро Сариклен». Это тоже моя такая уязвимость и несовершенство – не читал, надо восполнять.

«Именно с него началось мое знакомство с творчеством Зинаиды Миркиной три года назад. Тогда я была Катей, которая не увидела свое отражение в этом мистическом озере. Весь год я искала свое отражение, но откуда взяться ему, если не было меня? Я была в детстве, я помню эту девочку, но где она? Чудо озера Сариклен во мне, я есть, я вижу свое отражение в нем. Значит, и оно видит меня. Люблю и благодарю». И вот просьба. «Очень хотелось бы больше узнать о Зинаиде Миркиной из личных воспоминаний Романа Максовича».

Р. Это вопрос бесконечный. Первое, что я хотел бы сказать – смотрите фильмы Иры Васильевой и Саши Радова «Беседы с мудрецами» и еще ряд замечательных картин, проектов по «Гадкому утенку». Потому что в них мы встречаемся с живыми Григорием Соломоновичем и Зинаидой Александровной. Мы видим темперамент, мы видим их ауру, мы видим их обаяние бесконечное, тембр голоса. Это самое, наверное, важное и драгоценное. Передать словами совершенно невозможно это чудо, это тихое струение их чистых жизней, глубокое, чистое струение. Но коль уж зашла речь об историях и о каких-то ситуациях, личных ситуациях, я приведу одну, к которой я уже обращался и, может быть, даже не раз, но она для меня чрезвычайно важна. Это было в последние месяцы жизни Зинаиды Александровны, когда она уже была тяжело больна. И она подымалась, она садилась в кресло, и были часы такого отдохновения, часы такой, знаете вот, беззаботности от болезни, болезнь отпускала её, и она писала стихи в это время. Она писала их почти до последнего дня. Такое стихотворение:

* * *

 
И от людей остался Свет,
И больше ничего.
И это весь Святой Завет,
Весь тайный смысл его.
Он нас от тьмы кромешной спас,
Он эту тьму прожег.
И тихо светится сквозь нас –
Непостижимый Бог.
 

Это короткое стихотворение было написано ею минут за двадцать. Перед ней стоял миниатюрный витраж со Святым семейством, а за витражом горела свечка. И она, как девочка, зачарованно смотрела на это маленькое чудо. Она сказала: «Ты пока отдохни. Приляг, отдохни». Там такой стоял полудиванчик. «А я посижу». И действительно, я сомкнул глаза, был уже вечер. Когда я пробудился, она сказала: «А я написала стихотворение». И прочитала мне этот замечательный, короткий, удивительно емкий, чистый стих. На следующий день были другие события, пришли другие стихи, и когда я её спросил про этот, она даже забыла, что она его написала. И она его никуда не занесла. Но так как меня это совершенно поразило и перевернуло, я сразу же где-то его записал, и потом, когда мы составляли книгу стихов, «Открытую дверь», я понял, что его нигде нет, нигде, кроме как в каких-то моих листочках. То есть эти драгоценные крупицы, она могла их и забывать. И она шла дальше. Вы понимаете, это была такая душевная щедрость, и такое постоянное внимание к Богу, и – она внимала, это от «внимать», внимание – что до последнего дня её связь с источником её самой, с источником её души не прерывалась. И все, кто находился рядом, проживали это вместе с нею в меру тех сил, которые были каждому из нас отпущены. И это и вдохновляло, и учило, и спасало нас всех, потому что нам было тоже очень тяжело. И она нас спасала. Она нас учила справляться с тем, что пришло в её дом. А в её дом пришло вот то, что пришло.

А. Спасибо. Крупица… драгоценнейшие крупицы… да, это трепетная история.

Есть еще один вопрос на тему личных воспоминаний. «Может быть, вы расскажете, как выглядел один день Зинаиды Александровны и Григория Соломоновича». Как строился их день? Что вам запомнилось?

Р. Как живет семья. Как живут двое людей, которые прошли всю жизнь рука об руку… Самое главное – в их отношениях был трепет и чувство юмора. Никакой напыщенности, никакого пафоса, никаких котурнов. Иногда чувство юмора с трепетом плохо сочетается. Порою юмор настолько людей увлекает, что они начинают даже какие-то уколы себе позволять, вроде бы шутя и любя. Такого никогда не случалось. Была всегда удивительная внимательность, бережность, понимание той общей глубины, которая их связывала. Повторюсь, это не были бонзы, не были памятники, это были абсолютно живые люди. В повседневной речи юмор присутствовал абсолютно во всем! Не было шага сделано без особого мягкого юмора. Но когда приходили глубокие темы, бесконечные темы, то сразу же веяло такой горной высотой, это были такие вершины, что ты просто замирал всею душой и отдавался этому космическому потоку. Им удавалось сохранять тонкий баланс между житейскостью и неотмирностью, которому хотелось бесконечно учиться и радоваться.

Есть известная китайская притча. «Что такое дзен?» – спросили мудреца, и он ответил: «Когда человек не знал дзена, горы были для него горами, а воды – водами. Когда он увидел истину дзена, горы стали не горы и воды – не воды. А когда он действительно достиг обители покоя, горы снова стали горами и воды – водами». То есть не нужно думать, что люди, которые прошли все этапы духовного пути, не похожи на всех. Это внешне такие же люди, с такими же, я бы даже сказал, может быть, слабостями, недостатками, с такими же человеческими несовершенствами, но – они ответили на главный вопрос: «Кто я?» Если они действительно ответили на этот вопрос, то всё остальное уже перестает быть тяжелым, неправильным, тревожащим. Это как та самая волна, которая не просто осознала свою связь с Океаном, а которая уже является Океаном. Она может быть и волной в отдельных жизненных проявлениях, ничего страшного в этом нет, это тоже очень интересно и неожиданно, но по своей сути она остается глубоким океаном.

А вот еще одна маленькая притча, ее часто любил приводить Антоний Сурожский, когда говорил о буддизме. Соляная кукла прошла тысячу миль, добралась до берега океана, увидела его и спросила: «Ты кто?» Океан ответил: «Вой ди в меня, и узнаешь». Когда кукла начала входить, шаг за шагом растворяться, и осталась одна щепотка соли, в этот момент кукла произнесла: «Теперь я знаю, кто я!» И исчезла в океане. Как соляная кукла она прекратила свое существование, но она стала всем океаном. Человек, который стал Океаном, он ровно такой же, как и все люди, но снаружи, внешне, однако внутри он совершенно другой, это уже – чистое пламя. Но чтобы это пламя заметить, нужно в себе взрастить ту же океаническую глубину, потому что иначе ты можешь пройти мимо. Как пройти мимо того ржавого топора, который лежит укрытый мхом, и прохожий наступит на него и подумает, что это ветка, а это – топор, который не утратил своей силы и острого края. Но ты его не видишь, этот топор. Мудрец незаметен, не нужно думать, что он кричит о себе на всех углах.

А. Перефразируя другое древнее изречение – мудрец незаметен, он не кричит, а кто кричит, может быть, и не совсем мудрец. Говорящий не знает, знающий не говорит.

Р. Да. Это из Лао-цзы как раз-таки.

А. Еще один вопрос. Он хотя и написан, возможно, не для эфира, но тем не менее, мне кажется, что вам будет интересно поиграть в ответ на этот вопрос.

Р. Не поиграть, наверно, а все-таки искренне ответить.

А. Знаете, для меня игра не бывает неискренней, если это такая игра, в какую дети играют. «Поиграть» – это значит сделать что-то такое, что было бы очень честным и при этом радостным.

Р. Понятно.

А. Я предлагаю вам рассмотреть вопрос с разных сторон, увидеть, как он поблескивает разными гранями. Вот что я имел в виду. А вопрос такой.

«У меня, наверно, очень личный вопрос, возможно, даже не для эфира. После программы “Костер…”, которая мне очень понравилась, меня до глубины души поразило чувство глубокой печали, отрешенности, как будто усталости от мира, с которым вы говорили. Это связано с переживанием утраты ваших учителей или с постижением мира, или есть личные причины? В одном из интервью вы говорили о том, что после их ухода счастье не ушло, оно стало глубже. Но на многих видео у вас глаза очень грустного человека, и меня смущает такой диссонанс со счастьем. Прошу меня заранее простить за возможную бестактность вопроса. Если это не для эфира, то пойму». Для эфира, Наталья. Вот видите, этот ваш вопрос прозвучал. «Спасибо, дай Бог сил!» Роман…

Р. Да.

А. Как вы радуетесь? Мы вас видим в определенном умонастроении. Возможно, у вас есть и другие, и странно было бы, если бы всё время мы были одинаковые. То есть мы люди, мы разные. Есть ли вещи, которые радуют вас так, что вы и ваши близкие, ваши сыновья слышат ваш смех? Что вас приводит в восторг? Где и в каких обстоятельствах вы по-настоящему искритесь радостью? Я бы так дополнил этот вопрос. Вы можете ответить и на вопрос Натальи, и на мой, но для меня он прозвучал вот так.

Р. Я не думаю, что есть какие-то особые обстоятельства, при которых я буду искриться, искриться радостью как-то специально.

А. Ой, это что за радость, если специально? (Смеется).

Р. Да, вы знаете, эта глубокая радость, о которой я и говорил. Это то состояние внутреннее, которое иногда не нуждается в демонстрации. Даже редко нуждается в демонстрации. Зинаида Александровна очень любила рассказ Рамакришны, к которому приходит отец, потерявший сына. И Рамакришна три дня плачет вместе с отцом, оплакивая невосполнимую потерю. А на четвертый день начинает петь. Он поет гимн жизни. И отец, потерявший своего ребенка, тоже начинает петь. Петь и благодарить Бога. Если бы к Рамакришне пришел человек, и святой стал бы его успокаивать: «Слушай, всё хорошо. Ну да, Бог дал – Бог взял, ну что же, живи дальше, радуйся», то едва ли Рамакришна помог бы этому человеку. А он целиком разделил с отцом его потерю и вышел из этого ада к свету. Застревать в страдании – это грех. Делать вид, что страдания нет – это неправда. Отодвигать его на дальний план, не замечать – это неправда. Правда – когда ты входишь в страдание и выходишь из него к Свету. Это правда. Это Божья правда. Человек не может всё время смеяться, всё время радоваться. Внутри – да, очень глубоко эта радость присутствует. Это доверие, доверие Богу, бесконечное доверие и есть эта радость. Радость в том, что Бог есть! Разве может быть большая радость? Но при этом есть и жизнь, есть те люди, которые тебя окружают, есть какие-то неурядицы, которые ты не можешь игнорировать, но которые ничего не решают, которые преодолимы, преодолимы внутренней радостью и напором творчества.