Текст книги "Веселое шаманство чжурчжэньских рун. Обучающий роман, не поэма"

В Золотой Империи существовала кровная месть, которая тоже была сдерживающим фактором преступности. У чжурчжэней бытовало понятие, что за насильственную смерть нельзя не мстить, ибо душа неотомщенного никогда не попадет в царство теней, а будет шляться по земле и мешать людям жить. Потом она может озлобиться, наказать свой род несчастиями и, в конечном итоге, попасть к черту. Вот почему месть – это святое дело.

По этой ли причине, по другой ли, но преступность в Золотой Империи была искоренена, и мирные граждане могли спокойно ходить по ночам на дискотеки и друг к другу в гости, не опасаясь, что их кто-то пырнет ножом из-за угла, заберет сотовый телефон или наличные. Максимум, что грозило гражданам – это быть случайно съеденными медведем или тигром! Ву говорит, что его друга съел тигр прямо на Рождество, поэтому он больше этот праздник не отмечает.

Городища чжурчжэней строились на возвышенностях, на равнинах, на горных террасах в долинах рек. Городища обносились оборонительным земляным валом, который достигал в высоту шести-десяти метров. В наиболее уязвимых местах с внешней стороны земляных валов сооружались башни для лучников и площадки для камнеметательных машин, на которых было написано: «Кто к нам с камнем придет, от камня и погибнет» или что-то в этом роде.

Рядом с поселениями находились пашни, огороды и скотофермы.

Игральные дома, в которых можно было перекинуться в покер или крутануть рулетку, строились в низинах рек; и в случае подъема воды смывались вместе со всем игровым бизнесом, что позволяло властям сохранять спокойную, оптимистичную обстановку в регионе».

Валерий Павлович ткнул вилкой в «балтийские шпроты» и продолжил творить:

«Чжурчжэни разводили лошадей, коров, овец, свиней и собак. У них это хорошо получалось, поскольку, питались они очень даже калорийно! Ели картофель, огурцы, помидоры, лук, рыбу, мясо животных, пили молоко, обожали грибы и ягоды. Редкий пикничок обходился без слабоалкогольных и крепких напитков, типа браги. Несмотря на обилие и разнообразие пищи, любимой едой рядовых чжурчжэней была похлебка из гороха и вареное пшено, которое употреблялось в недоваренном виде с приправой из чеснока и сырой собачьей крови. На родовых праздниках и в торжественных случаях вместо самогонки пили вино. Его употребляли тогда, когда все гости хозяина дома, что приходили к нему без особого приглашения, более не могли поглощать ни мясо, ни похлебку. Иногда при официальных приемах вино подавали прежде еды. Под звуки музыки гостей девять раз обносили вином, а на закуску подавали фрукты и кедровые орехи. После угощения вином на стол ставилась рисовая каша и мясные кушанья. Особенно любили чжурчжэни рисовый отвар в больших деревянных тарелках. Его ели деревянными ложками с длинными ручками. Мясо хозяйки слегка не доваривали, поэтому вкус его лишался, по мнению гостей из далеких стран, многих качеств и представлял нечто среднее между сырым мясом рыбы и сырым мясом сайги. Мясо употреблялось также в сушеном и жареном виде, иногда вместе с овощами.

В зимнее время и ранней весной охотники с собаками уходили в тайгу, где добывали оленей, лосей, медведей и пушного зверя. Особой популярностью среди чжурчжэней пользовалась охота на оленя с помощью берестяного рожка. Зверя выслеживали по следу, а затем приманивали рожком, подражая реву самца. Вот так вот обманывали бедного вислоухого! Закона о жестоком обращении с животными в то время еще не придумали!

На Дальнем Востоке климат суровый, и там зимой холодно. Я, правда, слышал, что есть такие страны, где зимой тепло, и там можно в январе в одних трусах ходить, но это не про Дальний Восток! Если вы не «морж», например, и не Порфирий Иванов, то вам зимой без одежды несладко придется. Сразу можно закоченеть и в сугроб свалиться! И чтобы потом не говорили: «креонотерапия, креонотерапия». Не про нас все это! Нормальные сапиенсы зимой мерзнут, поэтому, одеваются! Чтобы переносить суровые зимы, чжурчжэни шили себе теплую одежду: штаны, рубашки, чулки. Изготовляли из шкур оленя, кабарги, соболя, лисицы, белок модные шубы. Самые гламурные представители общества заказывали свои наряды в модных домах у известных модельеров: Сяо Зайцева, Мяо Гуччи, Вяо Мисони и других.

В теплое время года чжурчжэни носили легкие халаты из ткани, шелка, рыбьей чешуи и змеиной кожи. На ноги надевали кожаные сапоги с травяными стельками – улы. Платье из белого материала была самая любимая одежда чжурчжэней. Она подчеркивала их особый статус свободного народа! Чжурчжэньские женщины носили длинный халат-кафтан, у которого в отличие от такого же типа одежды у мужчин воротник не пришивался. К ушам подвешивались серьги из золота, серебра, полудрагоценных и драгоценных камней. Вот какие модницы и прелестницы эти чжурчжэньские женщины были! И не толстые, как некоторые жены! С них даже Никас Сафронов картины писал! Ой, он, по-моему, с других писал, чего-то я перепутал, ну да ладно! Пошли дальше. Ни духов, ни дезодорантов чжурчжэни не производили. Мазались они и обрызгивались различными травяными настоями и маслами, чтобы, значит, приятно пахнуть. Судя по запаху соавтора, пахли они очень разнообразно и решительно, и иногда резко. Как пахли другие, доподлинно не известно, а те запахи, которые сохранились в найденных захоронениях, полной картины в вопросах парфюма не дают, но, опираясь на данные этих же раскопок, можно с уверенностью сказать, что парикмахерское искусство в Золотой Империи процветало! В отличие от киданей и китайцев, которые всех своих стилистов утопили в реках Хуанхэ и Амуре, чжурчжэни вырастили в своих рядах высококлассных специалистов. У меня даже есть подозрение, что роды Зверева и Рогова взяли свои началы именно оттуда. Так вот, женщины Золотой Империи, носили совершенно разные прически и укладки, с различными завитушками и сложными локонами. А вот – мужчины чжурчжэни особым разнообразием в этой пикантной сфере не отличались. Они постоянно носили волосы распущенными по плечам, как некогда тюрки, но иногда заплетали их в косы. У Ву волосы распушены и торчат паклей, но можно и так. И у мужчин, и у женщин волосы придерживались специальным футляром или кольцом, который изготовлялся из золота. Пряди волос переплетались цветными лоскутками материи и украшались золотом и жемчугом.

В сексуальном вопросе чжурчжэни были продвинутые пиплы. Они удовлетворяли свои половые инстинкты очень активно! По некоторым данным, численность Золотой Империи варьировалась от миллиона до пяти миллионов мужчин и женщин. Точно сказать сколько народу – никто не может, никто не считал, – но очень много! Есть мнение, что усилиями шпионов-декамеронщиков китайцы похитили секрет кроличьего размножения у чжурчжэней и за пару десятилетий сами научились плодиться и размножаться, чтобы хоть как-то отомстить за поруганную китайскую честь и вселенский позор.

Проводя брачную церемонию, чжурчжэни от души веселились. Они пели в караоке на дубе, играли в футбол головами врагов, проводили состязания по плевкам в длину, боролись, перетягивали канаты, вместо воздушных шаров подкидывали вверх надутых лягушек, устраивали горячие эллинские оргии. Ни один современный мужчина не отказался бы от такого празднества.

Официально чжурчжэни женились один раз в жизни, но при этом у одного мужчины могло быть несколько жен. Согласно семейному кодексу Золотой Империи, мужчина мог вступать в половые связи с женами своих братьев и с женой своего младшего дяди по отцовской линии, а в случае их смерти он обязан был жениться, не проводя никаких торжеств, на вдовах и содержать их до самой смерти. Причем главной женой, любимой и единственной, считалась женщина, на которой мужчина женился сам, а не та или те, которые ему достались по наследству.

Никакой имущественной и моральной дискриминации женщины, доставшиеся мужчине «в нагрузку», не испытывали. Ну и что, что штамп в паспорте отсутствует? Подумаешь, большое дело! Главное, что любовь была неземная, закон и выгода. Каждая шавка свое место знала и не вякала. Молчаливый гарем — чем не мечта поэта! Никто тебя не пилит, не грызет, принимает таким, как ты есть, со всеми достоинствами и недостатками. И уважает. С открытым ртом слушает, что ты говоришь… Что-то окончательно поменялось в женской психологии за последние сто столетий».

Валерий Палыч с ободряющей завистью похлопал Ву по плечу и вновь погрузился в текст: «Торжественными и сложными обрядами сопровождалась свадьба чжурчжэней. Состоятельные семьи посылали родственников сватать невесту. Их сопровождал обоз повозок, нагруженных напитками и разнообразными кушаньями, десятки лошадей, предназначенных для дара родителям невесты. Когда подарки были рассмотрены и посчитаны, в доме невесты начинался пир, на котором прислуживали родственники жениха. Они трижды разносили вино, налитое в золотые, глиняные или деревянные сосуды, затем угощали других гостей салом, а под конец пили чай или молоко. После этого они устраивали танцы и скачки на лошадях, делали запись в реестр актов гражданского состояния, и все начинали поздравлять молодоженов. Народ гудел так, что иногда дотла сжигал дворцы и землянки! Их затем, отстраивали всем миром, в общем, все оставались довольны!

В Золотой Империи чжурчжэней, которая вобрала в себя историю и культуру более древнего государства Бохай, юношам знатного рода, достигшим совершеннолетия, не разрешалось жениться, если они не овладели грамотой и стрельбой из лука. И правильно! Сначала надо подумать о том, как семью кормить, а уж потом обо всем остальном! В бедных слоях чжурчжэньского общества, конечно, все значительно упрощалось. Там часто родители женили своих детей, когда те были еще маленькими. Родители договаривались об условиях, заверяли их у нотариуса и ждали, когда дети подрастут. Пока они росли, отец мальчика выплачивал денежный или вещевой калым отцу невесты, зачастую чисто символический, лишь бы только дочурку свою сплавить. Если, например, юноша и девушка полюбили друг друга, а средств на калым у отца жениха не было, то он совершал «обряд похищения невесты». Все были в курсе, и никто этому не препятствовал, так как это всех устраивало: семья жениха получала себе молодую рабочую силу – жену, а семья невесты всегда могла рассчитывать на помощь рода жениха. Если уж у молодого мужчины дела были совсем плохи, например, его уволили по сокращению штатов без выходного пособия и он нуждался в помощи социальных работников, но хотел жениться, он мог войти в дом тестя в качестве примака – по-русски, приживалки. Смысл такого действия состоял в том, что примак обязывался кормить тестя до самой смерти и заботиться о нем в старости за право наследования им землянки и, естественно, его дочери.

Когда девушка была ну очень бедна, то она искала себе жениха, не дожидаясь, когда жених ее сам найдет. Она шлялась по дорогам, распевая матерные частушки и зазывные песни, в которых она расхваливала прелести женщины и семейного быта, тем самым намекая на то, что ищет дружка. Девушки, которые сейчас ходят по дорогам и распевают зазывные песни, тоже себе ищут дружков, но в отличие от этих девушек чжурчжэньские девушки стремились к высокому, светлому чувству и отношениям! Их не интересовали разовые связи с дальнобойщиками, они искали любовь на всю жизнь. Когда к ним на своем «мерине» подруливал мужчина, честная девушка сразу говорила, что хочет замуж, а не простых любовных развлечений. Если мужчину устраивала такая постановка вопроса, он отводил девушку в дом родителей, чтобы они знали о принятом решении. Вскоре играли скромную свадьбу в Турции на двести персон.

У бедных девушек было одно наиболее популярное место для поиска женихов, которое они исходили вдоль и поперек, и вытоптали всю растительность так, что и теперь там ничего не растет. Сейчас это место находится на территории Поднебесной республики, и называется Ябули. Конечно, кого там и как ябули, исторические хроники умалчивают, но судя по численности Китая, это место до сих пор пользуется огромной популярностью у населения».

Ву закатил глаза и широко улыбнулся. В его воображении всплыла сцена восемнадцать плюс. Дыхание его участилось, ладони вспотели, и на минуту он окунулся в страстные фантазии. Ему виделось, как он купается в речке, ныряет, плавает на надувном матрасе, и на берег выбегает группа смеющихся молодых моделей, одна краше другой. Они легким движением руки скидывают с себя одежду, остаются в одних набедренных повязках и устраивают шоу-рум.

– Дубай нам только снится, – бесцеремонно прерывает его мечтания Валерий Павлович, – Модель нам друг, но истина дороже! Продолжим работать.

«Чжурчжэни курили опиум! Нет, не так! Чжурчжэни имели свои религии! Да, правильно! Имели свои религии, свои верования! Руководящая верхушка веровала в конфуцианство, буддизм и марксизм-ленинизм! А главной народной религией был шаманизм.

Шаманизм – это поклонение духам предков, высшему Богу, небу, земле, воде, огню, воздуху, лесу, одухотворение различных явлений природы и связывание их исключительно с деятельностью тех или иных духов.

Фридрих Энгельс в своей книге, переведенной на чжурчжэньский язык Малым иероглифическим письмом, как-то обмолвился, что материя первична, а дух вторичен. Так вот, чжурчжэни на это плевали и поклонялись, прежде всего, Духовному Началу, а уже потом всему материальному! Они верили в очистительную силу огня, земли, мыла и космоса; верили в то, что наша планета – живой организм.

Суперпуперсовременные данные, действительно, позволяют сделать вывод о том, что некоторые явления природы имеют какую-то разумную составляющую, не объяснимую наукой. Насколько эта составляющая разумна и в каком процентном соотношении находится со всеми тупыми природными явлениями, сказать трудно, но что какая-то часть разумна, не поддается сомнению. Что значит разумна? Это значит, что некое явление природы, воспринимаемое людьми как природное явление, на самом деле является деятельностью духов – ни больше ни меньше! Одно из таких явлений замечательно описано академиком Абрамовым в журнале «Вестник Дальневосточного отделения Российской академии наук» за тысяча девятьсот девяносто восьмой год под названием «Смерчи над Владивостоком». Даже фотографии есть! Представляете, до чего докатились? До того, что в научной среде признали существование тонкоматериальных существ! Да, наука не стоит на месте! Развивается! То, что шаманы знали с незапамятных времен, теперь и ученые прочухали! Это называется – прогресс, научная мысль».

– У меня брат – нобелевский лауреат! – захлопал в ладоши Ву. – В соседнем со мной бараке живет. Может слышал? Бама. Он меня до десяти по-негритянски считать научил: – Еен, твен, дрен, четырен, десять. Десять негритят. Я теперь с Евклидом на одной ноге, образованный. К науке имею отношения. К уму. У Бамы есть еще один брат, старший. Не мой родственник. По другой линии. Все время байду какую-то гонит антинаучную. Байден его зовут. Гонит и падает. Гонит и падает. К черту его! Хочешь знать, какие я песни сочиняю!

Валерий Павлович отчаянно замотал головой: – Не надо.

– Спасибо, что пришел на мой концерт в качестве благодарного слушателя, – парировал шаман. – Ценю, – и запел такую дикую песню, что волосы на голове Валерия Павловича сначала встали дыбом, потом упали травой, потом свернулись, как от плойки, и снова выпрямились. Песня была похожа на храп, крик, стон, визжание и хрюканье, перемежающиеся с кашлем астматика.

Услышав, что соседи стучат чем-то по батарее и даже ногами в дверь, шаман довольно заметил: – Почувствовали ритм. Стиль. Силу исполнителя! Музыкальные люди! Тонко чувствуют настоящее искусство. Высокое им не чуждо. Жаль, что у тебя нет пианинов и барабанов. Я профессионально на них играю и при желании могу поделиться секретом громкого звучания. У нас каждый второй на чем-нибудь играет: кто на балалайке, кто на гуслях, кто на биржах, кто на нервах. Нашу Империю недаром называют «Страной мудрецов, поэтов и музыкантов». Андрей Макаревич, Анита Цой, Борис Гребенщиков записали у нас свои первые песни и уже потом распространили их дальше. У моего соседа такая же татуировка, как у Моргенштерна, а у другого соседа с птичьей фамилией – такая же певучая и старая жена, как у вашего пародиста. У нас в культурах много общего.

Ву закрыл глаза и замолк. Когда стук прекратился, он, продолжил: – У нас народ любит искусство, поэтому оно повсеместное и всенародное, а продюсеров мы вешаем на березах.

Валерий Павлович, не зная, что ответить, молча встал, подошел к окну и взял пульт телевизора. Вытянул руку вперед, как будто это как-то помогало ему его включить, с силой нажал кнопку «вкл», и на экране старенького телевизора, стоящего на холодильнике, замерцал белый экран.

– – Не показывает, – радостно проговорил Валерий Павлович, – а то я бы тебе продемонстрировал, как у нас выступают русские не русские артисты. В Израиль свалили, Францию, Латвию, вот их не показывают. Вроде ж ничего ж и раньше не пели, только рты открывали под фонограмму, а бабки лопатой гребли. За них все на компьютере делали – голос бархатили, ноты вытягивали, а сами-то они безголосые, но сосут хорошо. За сосания их и держали. А теперь политика изменилась. Соси не соси – ты против Руси! Проехался по ним каток справедливости! На пятьдесят лет – вон из страны, и пойте, где хотите! Положа руку на сердце, эти поющие кровососущие надоели до чертиков. Слов не хватает!

Валерий Павлович зло выдернул провод питания телевизора из розетки и пристально уставился в окно. Сквозь мутные глаза и запотевшие стекла он видел темную улицу, пустые лавочки и детскую площадку во дворе, видел контуры спящих домов, в которых уже практически не горел свет и люди старались заснуть, видел редкие проезжающие автомобили, шины которых издавали неприятный растянутый гул, и слышал гадкую, глухую музыку шансона.

Он открыл окно и полной грудью вдохнул посвежевший прохладный воздух. В голове несколько слоев прояснилось, и он вернулся к рукописи.

«Чжурчжэни верили, что есть добрые и злые духи. Они могут вселяться в любую вещь и любого челдобрека. Злых духов надо изгонять, чтобы они не принесли вреда и не навели порчу. Злые духи — плохие, они вызывают в людях агрессию, заставляют жрать помои и напиваться до чертиков. Они поднимают в людях плохие качества и не дают развиваться ни духовно, ни материально. Они мешают челдобреку понимать себя и насылают всякие болезни и страдания.

Духов изгоняли шаманы. Шаманы в чжурчжэньском обществе — очень почитаемая публика. К ним за помощью обращался народец всех слоев и социальных групп. Шаманы предсказывали будущее, очищали от влияния темных сил, открывали пути и лечили болезни. Ву обещает вылечить мой простатит и улучшить репродуктивную функцию слабыми ударами по яичкам. Я пока не соглашаюсь. Жду внутренней готовности. Созревание приходит постепенно и не требует поспешных решений.

Если шаман видел, что больному помочь нельзя и все надежды на выздоровление полностью исчезли, то больного отвозили на телеге в одну из дальних горных долин и там бросали. Такой больной, которого не покидали, несмотря на заклинания шаманов, злые духи, превращался в опасное для соплеменников существо, поэтому от него старались избавиться всеми силами. Насколько я знаю, каждый десятый мужчина и каждая пятнадцатая женщина современности блюдет эти древние традиции и старается избавиться от своих больных престарелых родственников схожим путем.

Чжурчжэни, которые погибали в бою, сжигались и не оплакивались, потому что считалось, что душа воина сразу попадает к предкам и слезы могут явиться помехой на ее пути.

Если челдобрек умирал не во время сражения, то родичи оплакивали умершего, сопровождая затем его сожжение «слезными и кровавыми проводами»: участники погребальной процессии делали себе на лбу надрезы ножом, и кровь из ран струилась по лицу, смешиваясь со слезами.

Это делалось для того, чтобы душа умершего знала, что она всегда может вернуться в свою семью, к своему племени, своему народу и воплотиться снова в теле челдобрека.

Особенно торжественно хоронили родовых вождей, шаманов и членов богатых и влиятельных семей. При их погребении не ограничивались простым захоронением в могильной яме без гроба. В жертву им приносили любимых слуг и служанок, а также оседланных лошадей. И тех, и других сжигали, а останки помещали в могилу. Кроме того, для покойника и его загробного путешествия чжурчжэни приносили в жертву свиней и собак, которых также сжигали. Кроме еды, в могилу помещали сосуды с питьем, зеркала различной формы, кубки УЕФА, украшения.

Весь этот торжественный церемониал носил название «варить кашу для умершего».

Так жили и умирали чжурчжэни, свободолюбивый и сильный народ! Такие имели устои, мировоззрение и понятия!

Кто вспомнит обо мне через тысячу лет? Кто всплакнет и восхитится полетом моего интеллекта? Кто? Кто? Да никто! Откопают могилку, вытряхнут содержимое, достанут самое ценное – и в музей. А еще говорят, что «никто не забыт, ничто не забыто»! Я уже при жизни забыт, где уж после смерти обо мне вспомнить! Попадется какой-нибудь черный копатель или ядовитый археолог, как Ежиков, Пыжиков, Рыжиков или Чижиков, и не то что слезу не прольют, а еще специально нагадят. Придумают такие перипетии моей судьбы, коих отродясь не было, и с перчиком, с сальными подробностями, с перемалыванием костей станут рассказывать в своих отчетах. А внешность какую они мне придумают! Ужасаюсь подумать: «У него был широкий лоб и лицевая часть скелета. Челюсть массивная, зубы крепкие и мощные, приспособлены для раскалывания твердых орехов. Глаза посажены близко, при этом взгляд у него то ли осмысленный, то ли дебильный. На пальцах нет ногтей – ноги напоминают грабли. На груди росли бурно-рыжие волосы, похожие на шерсть мамонта. И так далее, в том же роде. Конечно, мужественно выглядит, гормонально, но на меня не похоже, и в этом – оскорбление».

Валерий Павлович, не чокаясь с шаманом, опрокинул еще порцию горячительной, и продолжил: «Появление чжурчжэньских рун».