Текст книги "Гонка за «Гонцом»"

3

– Что же у вас случилось этакое экстраординарное, Мэт? – поинтересовался директор НАСА Стив Олдридж, улыбнувшись. – Неужто русские внезапно стартовали к Марсу?

– О таком событии, сэр, вам доложили бы как минимум за год. И не я, – почтительно склонил голову Мэтью Фэдич, давая понять, что осознал директорский намек на степень важности событий, по поводу которых его допустимо экстренно беспокоить.

– Так что же? – Стив похлопал по карману пиджака, где лежала его любимая данхилловская трубка, и с сожалением вздохнул: курить в офисах НАСА запретил его предшественник, и Стив не смел нарушить волюнтаристский приказ, ставший благопристойной традицией.

– Русская телекомпания НТВ вчера вечером, по московскому времени, показала сюжет о находке в пригороде Санкт-Петербурга метеорита или искусственного космического аппарата с некими знаками на поверхности, соответствующими теореме Пифагора и значению числа пи. Показаны фотографии объекта и сообщены следующие его данные: вес около сорока фунтов, длина один фут восемь дюймов. – Фэдич примолк, наблюдая за реакцией Стива. Олдридж заметно напрягся.

– Некоторые комментаторы считают, это может быть розыгрыш, нечто вроде следов йети на Бродвее, но…

– Что «но»? – рявкнул неожиданно Стив.

– Я подумал, вам могут доложить об этом событии как весьма сомнительном. – Мэтью встретил раздраженный взгляд Стива твердым взглядом светло-голубых глаз и встал. Вообще-то обычно он предпочитал в присутствии шефа сидеть, чтобы не быть при случае уволенным. Дело в том, что рост Стива Олдриджа едва достигал метра семидесяти, а рост Фэдича был, увы, два метра один сантиметр.

«Он работает у нас третий год, – подумал Стив, – но это не значит, что он может соваться куда не следует!» А вслух произнес:

– Вы считаете его несомненным фактом, не так ли? У вас имеются копии изображений со стенок этого аппарата?

– Вот они, сэр! – Фэдич достал из папки несколько листков.

– Садитесь, Мэт, не торчите посреди кабинета, как флагшток без знамени! – буркнул Стив, впиваясь взглядом в снимки.

– Неужели я настолько похудел? – спросил Мэт.

Олдридж его не слышал.

– Мое время истекло? – уточнил Фэдич.

– Садитесь! Я скажу, когда ваше время истечет, – пообещал Стив. – Абракадабра какая-то! Кто станет запускать в космос подобные штучки с наружными изображениями? Они же не на год полета рассчитаны. Микрометеориты и космическое излучение сотрут с поверхности изображения за время полета!

– Вы исключаете, что аппарат запускался целенаправленно? – спросил Фэдич.

Стив снова пристально посмотрел на него:

– Что еще есть у вас по этому делу? Кто давал комментарии в передаче?

– В передаче участвовал эксперт Академии наук России. Он оценил вероятность космического происхождения объекта фифти-фифти. И… – Мэт замялся.

– Что «и»? – хмыкнул Стив.

– И еще дело в том, что фамилия пенсионера, который нашел этот объект, Влекомов!

– Флекомофф? – повторил Стив. – Не знаю такого русского. Он работал в русской космонавтике? В ракетостроении? Что о нем известно?

– Он работал в оборонной промышленности, в электронной технике. Кандидат наук, доктор по нашей классификации. Чувством юмора обладает, но не может быть инициатором подобной мистификации.

– Превосходно! Уверен, ваше досье на этого Фле-комоффа подробнее, чем у ФБР! – оторвал взгляд от снимков Стив. – Вам даже известно, насколько развито чувство юмора у какого-то русского пенсионера! Откуда?

– Девичья фамилия моей жены Влекомова. Это ее дядя! – не отводя глаз, ответил Фэдич.

Они с Олдриджем долго смотрели в глаза друг другу. Но за бутылкой никто не побежал.

В конце 1982 года, готовясь к выпускному экзамену в Колумбийском университете по избранной специальности «история восточных славян», Мэтью Фэдич, сын хорвата и ирландки, двухметровый центровой университетской футбольной команды, приехал в порядке обмена студенческими группами в Ленинградский университет для прослушивания небольшого курса лекций и сбора материалов для магистерской диссертации.

Основными рабочими пунктами его пребывания были университет, публичная библиотека и БАНя – Библиотека Академии наук. Основным и единственным пунктом приобретения привычных продовольственных благ – магазин «Березка» в начале Невского проспекта.

Взяв пару банок кока-колы, Мэтью подошел к кассе и остолбенел. Как известно, столбняк могут вызвать либо бешеные собаки, либо красивые женщины.

Мэтью повезло – на его долю выпал второй вариант. Причем осуществило его миниатюрное существо с прекрасными синими глазками и очаровательной девичьей улыбкой.

Когда способность соображать частично вернулась к Мэту, он осознал, что на профессиональную улыбку девушки-кассира отвечает идиотской улыбкой загипнотизированного влюбленного тинэйджера.

С этой улыбкой он вышел на Невский, поплелся в Александровский сад и там наконец придумал, что еще ему надо купить в «Березке». Уступчивость, если не сказать прилипчивость, русских девиц, в частности студенток университета, за недолгое время пребывания в Ленинграде была ему уже хорошо известна. Но то девицы, а это – небесное создание! А с небесным созданием он встретился впервые. Если оно и кокетничало, то самую малость и притом очень мило. Посмотрело на вернувшегося Мэтью внимательно и согласилось встретиться.

Оксана – так именовали создание – пристроена была в «Березку» старшей сестрой, которую туда по протекции пристроила мама, которая при рождении передала младшей дочке по наследству, как фамильную драгоценность, свои неотразимые глаза, в которые в свое время втюхался влекомовский старший брат Юрий. И с первого же дня работы ей пришлось привыкать к матримониальным предложениям посетителей из разных стран, в том числе из СССР. Иностранцы сразу предлагали все, что имели: руку, сердце, виллу в Австралии или в Канаде и кое-что по мелочи: машину, яхту и тому подобное – у кого что было.

Советские кавалеры были самые скромные по перечню предлагаемого: и руки, и внутренние органы у них были оприходованы – неженатых в загранку не отпустят, вот они и стремились максимально использовать последний оставшийся относительно свободным орган. А ореол неотразимости им создавала возможность посещения валютного магазина. Иностранцев Оксана отшивала ссылками на строгую администрацию, запрещавшую интрижки с посетителями. С соотечественниками разбиралась и того проще.

А вот искренне идиотская улыбка Мэтью Фэдича тронула ее сердце. Через неделю Мэтью сделал Оксане предложение. Странно, но немедленного согласия не получил, но получил предложение познакомиться с мамой.

– А папа? У тебя папа есть… был? Извини, я запутался, – пробормотал Мэтью, владевший русским весьма прилично, – славянское происхождение облегчало усвоение.

– У папы другая семья, он оставил нас девять лет назад, – коротко отозвалась Оксана, умолчав пока, что с точки зрения их брака у папы есть один крупный недостаток: он должен дать согласие на него и на выезд дочки за границу.

А был папа капитаном второго ранга в отставке, до которой начальствовал секретнейшей лабораторией в Военно-морской академии. Неизвестно, что было для него трудней: отдать дочь за потенциального противника или нажать кнопку «Пуск». Как истый патриот и любящий отец, он вполне мог предпочесть второе.

На пропахшей дрожжами и менее приятными субстанциями Курляндской улице замызганные кирпичные дома живо напомнили Мэту негритянские трущобы родного Колумбуса, штат Огайо, виденные проездом в детские годы, нынче их снесли.

«Вернулся в детство», – подумал он.

Правда, афроамериканцев поблизости не было видно, как и афророссов. В остальном – сплошное дежавю, да и только.

Оксана свернула к парадной одного из таких домов.

«Господи, почему эти лазы здесь именуют парадными? Каковы тогда те, которые именуют черными? Наверное, чернее черного. Стоп, стоп! – прервал себя Мэт. – Ты не у себя дома!»

Двухкомнатная квартира на последнем этаже, куда их доставил сооруженный недавно лифт, гордо подчеркнула Оксана, с наружной стеклянной шахтой, была обставлена довольно уютно. Дезавуировало уют отсутствие ванны. В кухне был сооружен самопальный душ.

Увиденное сначала сдавило Мэту сердце, затем заставило его радостно забиться: она должна согласиться! Он ведь предлагает ей не только себя, но и Америку! Это же совсем другая жизнь! Она достойна лучшего! Как вообще произрастают такие цветы на скудной русской почве? Откуда у них такая жизненная сила, чтобы выживать, что-то создавать, бороться с внешним миром и с самими собой, ломать и строить заново? Нет, русские не дураки, очень даже. Но какие-то непонятные. Он даже рискнул задать Оксане в мягкой форме неотразимый американский вопрос:

– Если вы такие умные, почему вы такие бедные? Ответ его потряс.

– А у нас богатство не считается признаком ума. Деловитости, изворотливости, ловкачества – да. Поэтому богатство уважения у сограждан не вызывает, хотя по корню слово означает вроде «Богом отмеченный», – разъяснила Оксана. – А умные люди у нас, за редким исключением, бедные. Даже по нашим меркам. Такое отношение еще до советской власти сложилось.

– Зазеркалье! – пробормотал Мэтью.

– У нас считается, что ум, направленный на достижение материальных благ, это уже не ум.

Это может быть целеустремленность, практичность, сообразительность, деловитость. А ум – понятие более широкое и глубокое. Умному человеку богатство не нужно. Благосостояние – да. Стремление к большому богатству – одна из форм тщеславия. А как сказал Ницше, каждый тщеславен настолько, насколько ему не хватает ума.

– Ницше? – переспросил Мэт. – Тогда молчу.

Отец Оксаны оправдал ожидания: согласия на брак с американцем не давал. Попытки мамы и сестры уломать его только ухудшали папино настроение. Мама решила подключить второй эшелон – бывшую свекровь и папиного брата.

Влекомов узнал о международных матримониальных осложнениях от матери. Она постоянно навещала внучек и бывшую невестку, и они к ней заглядывали. Теперь мать изложила ему позиции сторон и передала приглашение Оксаны познакомиться с женихом.

Мэт не понравился Влекомову одним: приходилось высоко задирать голову, чтоб встретить его взгляд. И тот – сверху вниз. Оксана возле него казалась игрушечной. Чуть позже у жениха выявился второй недостаток, еще более крупный: он не пил!

Это было уму непостижимо – мужик с такими прекрасными данными, позволяющими показывать выдающиеся результаты в русской национальной забаве, ну никак не меньше литра за присест – и ни в одном глазу, не желает пользоваться Богом данными возможностями! Даже, смешно сказать, в пределах бокала шампанского.

Влекомов чуть было не решил воспользоваться правом вето, но дело было не «в етом».

Совет безопасности в составе бабушки и дяди единогласно принял резолюцию: благословить и провести мирные переговоры с отцом.

В ходе переговоров стало понятно, что папа, похоже, сам ждал чьего-нибудь воздействия, потому что, вяло огрызаясь, постепенно сдавал позиции. На последней он не стал рвать на себе тельняшку и бросаться в рукопашную, а поставил подпись под актом о капитуляции с независимым видом, как фельдмаршал Кейтель 8 мая 1945 года.

Молодежь весело побежала по другим инстанциям: консульство, Дворец бракосочетания, ресторан, магазины. Последняя инстанция оказалась самой хлопотной из-за того, что у жениха не было хоть какого-нибудь костюма, кроме спортивного, а в магазинах не было его размера. Речь не шла о свадебном, черном, элегантном, а просто о каком-нибудь костюмчике. Жених приехал в СССР все же не как генерал Чернота в Париж, а в брюках, с парой ковбоек и вроде бы в носках. Во всем этом за неделю до свадьбы съездил в Хельсинки для сдачи экзамена по славянской истории в тамошнем университете. Ленинградский университет считался некомпетентным в такой сложной проблеме, как и во всех прочих. Сданные в нем экзамены не признавались на Западе, а особенно – на Диком Западе. Зато сдавать их там можно было в спортивных костюмах.

Наконец в магазине «Богатырь» в Гавани нашелся искомый костюмчик пестренькой расцветки, и будущая теща преподнесла его в подарок будущему зятю.

В Дворец бракосочетания на улице Петра Лаврова (до и после – Фурштатской), недалеко от консульства США, гости, не говоря о брачующихся, должны были явиться к одиннадцати. Влекомов, приобретший уже дурную привычку всюду являться вовремя, так и сделал. Заглянул в комнату невест – невесты нет. Родственников и знакомых также. Задумался. Прошел в комнату женихов.

Мэтью в пестреньком костюмчике шастал по жениховской комнате, как медведь в клетке. Увидел Влекомова и засиял. Он, наверное, уже пришел к выводу, что КГБ похитил невесту и арестовал родственников. Теперь появился шанс: объявился дядя.

С того момента у Мэтью возникло непроизвольное чувство признательности к Влекомову. А Влекомов испытал к гиганту чувство сострадания: вот ведь какая лихоманка эта любовь – даже такого богатыря в брошенного котенка превращает. Стало спокойней за Оксанку: уедет на чужбину, родни, друзей рядом нет – каково человеку! Но Мэт ее любит, защитит.

Не учел Влекомов: чтобы испытать все мыслимые напасти на чужбине, надо как минимум туда выехать. А чтобы выехать к законному супругу, надо подвергнуться немыслимым напастям дома. Почему-то супругам иностранных подданных, пока еще соотечественницам, не сменившим гражданства, работать в таком таинственном заведении, как «Березка», было нельзя. Как в Арзамасе-16. Оксана уволилась под завистливые взгляды подруг. Но предварительно под такие же взгляды ее исключили из комсомола – правила игры. Интересно, а какая была формулировка? Изменила родине? Не туда легла? Если бы сделала это без законных оснований – простили бы, а раз на законных – это вам не простительный разврат, а непростительный, следствие политической близорукости.

Словом, муж в Америке, а жена в Союзе, но уже неполноценная гражданка. На работу не устроишься, без работы – тунеядка.

– Слышь, – сказал Влекомов, посетив сумрачную племянницу, – по нашему Семейному кодексу, если супруги в течение года живут врозь, не осуществляют совместного ведения хозяйства и прочих второстепенных супружеских обязанностей, брак может быть признан недействительным.

– Ты знаешь, что сделай, – посоветовал Влекомов, – попроси Мэта, чтобы тебе денег немного выслал. Как законный супруг законной супруге. В знак любви и совместного ведения хозяйства. И ты не будешь тунеядкой – тебя супруг домохозяйкой содержит!

– Он ходил на прием к своему сенатору, и тот направил письмо генсеку КПСС Черненко!

Письмо генсеку – хорошо, а объективные свидетельства супружеской заботы все равно нужны. Мэт послал Оксане двести долларов, серьезные деньги для «Березки». Внешторгбанк выдал ей сто двадцать рублей по официальному курсу. Если кто забыл таблицу умножения – шестьдесят копеек за доллар. Обидно. Зато факт заботы мужа официально засвидетельствован.

Теперь-то доллар взял реванш: его курс по сравнению с покупательной способностью завышен раз в пять-семь.

То ли чтоб не волновать очередного умирающего генсека, то ли чтоб отвязаться от девицы, назойливо атакующей инстанции с абсурдным требованием воссоединения с мужем, – дали разрешение на выезд. Скорее всего, туннель был пробит с двух сторон.

И Мэт наконец встретил в Нью-Йорке свою ненаглядную супругу, обобранную на таможне в Шереметьево, но не испытавшую от этого большого огорчения. Его испытал Влекомов, который подарил племяннице на прощание альбом «Эрмитаж», чтоб могла полистать на чужбине при накатившей ностальгии. Он был изъят под предлогом отсутствия справки об отсутствии раритетной ценности. Выходные данные: год издания 1982, тираж 20000 экземпляров.

Мэт защитил через пару лет докторскую диссертацию, Оксана окончила курсы медсестер-дантистов, потом стоматологический колледж.

– Ваша жена патриотка Америки? – спросил Стив.

– О да, сэр! – горячо откликнулся Фэдич. – У нас прекрасная семья, двое детей. Да, она любит Америку!

– Говорят, у русских странная ностальгия по своей родине, – задумчиво произнес Стив.

– У моей жены я этого не замечал, – слегка обиделся Мэт. – Она ездит в Россию каждые два-три года, в этом году тоже собирается повидаться с родственниками. Этого ей достаточно.

– Благодарю, Мэт, ваша информация любопытна. Если будет еще что-то по этому делу, сообщайте мне!

Мэтью вышел от шефа успокоенным. Похоже, Стив Олдридж все же заинтересовался информацией.

Стив посмотрел в широченную спину удалявшегося Фэдича и, едва закрылась дверь, нажал кнопку:

– Джолли, отмените совещание в двенадцать часов… Найдите время в моем завтрашнем расписании!

4

У питерской погоды вечный климакс: капризы, слезы, недержание – привычное дурное состояние.

Влекомов на веранде под трель струи, стекавшей с желоба в бочку, рассматривал находку. Тело овальной формы, по бокам какие-то углубления. Но не может отправитель межпланетной корреспонденции ограничиться наружными простейшими изображениями! Они с Кирюхой пришли к такому выводу.

Значит, должна быть основная информация внутри аппарата. Как до нее добраться? Влекомов, надев перчатки, поворачивал довольно тяжелый предмет так и этак, всматриваясь, пытаясь обнаружить сочленения.

Надо все же отдать аппарат в Академию наук или в Роскосмос, но Влекомову то ли от пенсионерской скуки, то ли из пенсионерского же озорства хотелось тряхнуть стариной с остатками мозгов, самому узнать об аппарате как можно больше.

Кроссворды и тому подобные ребусы не шибко привлекали, а эта штуковина заинтриговала. Загадки с неба не так уж часто падают. Тем более материальные, тем более в твой огород. Не попадет ли ему от власти и от Академии наук, если он вторгнется внутрь предмета самостийно? Нет ли там чего-нибудь опасного? Чего, например, опасаются ученые, сверля льды Антарктиды, – заразы какой-нибудь. Нет, там они опасаются внести ее в подледные озера.

А вот с Марса опасаются притащить каких-нибудь ужасно жизнестойких бактерий. Влекомов почему-то не опасался бактерий так, как властей. Если это послание от какой-то высокоразвитой цивилизации (не от пещерной же), значит, они предусмотрели необходимые меры безопасности. И еще: вряд ли они направляли аппарат безадресно, как американцы «Вояджер», – лишь бы самих себя потешить молодецкой удалью, наподобие плевка с Эйфелевой башни. Следовательно, внутри аппарата может находиться не только пассивный источник информации, но и активная аппаратура, например приемопередающая, и, соответственно, источники питания. На каком принципе? Не радиоизотопные ли?

Дозиметр бы надо из города привезти. Дома валяется, сами когда-то в «Фотоне» разрабатывали.

– Гав! – раздался басовитый рык за дверью. Это Чак, дождавшись перерыва в дожде, принялся обходить крышуемые им объекты и собирать дань. Заодно вернул Влекомова на землю.

Тот открыл дверь, впустил Чака, одобрившего его действия взмахом хвоста.

– Явился, вымогатель? – спросил Влекомов.

Чак посмотрел на него прозрачным взглядом смиренного пирата.

– Сейчас! – Влекомов достал из холодильника заготовленную для жданного гостя сардельку.

Чак вожделенно гипнотизировал ее, пуская из угла пасти струйку слюны. Влекомов разделил сардельку на две порции – однопорционного угощения Чак не признавал: и целую сардельку, и половину он заглатывал сразу и немедленно требовал добавки. После второго заглатывания становился скромнее.

В этот раз Чак задержался – может, ему не хотелось бежать по мокрой земле, может, качество сардельки высоко оценил и лелеял надежду на щедрость хозяина. Влекомов взял аппарат за боковые выемки и перенес на низкий столик собственной работы. Чак подошел к снаряду, обнюхал его и лизнул выемку, пахшую теперь сарделькой, как и влекомовские руки. Раздался легкий треск, и аппарат раскрылся как цветок.

Чак, заскулив, бросился к двери, толкнул ее лапами и убежал. Влекомов распахнул рот, постоял молча немного и только потом заскулил. Что-то восхищенно-матерное. Придя в себя, он бегло обследовал внутренность аппарата. Да, приборы, вот некие необычные кабели подведены к внутренним сторонам выемок. А вот капсула, не изымается, а вскрыть-то можно? Влекомов ощупывал капсулу, попробовал вращать за рифленый ободок – и получилось! Колпачок свинтился, и Влекомов извлек из капсулы рулон металлополимерной пленки, испещренный знаками.

– Это нам, – прошептал Влекомов, – а прочее – в Академию наук!

Он стал было навинчивать колпачок, но спохватился:

– Они же сразу зададутся вопросом: зачем здесь пустая капсула? И догадаются, что я вскрывал ее! Что делать? Чем неземным заполнить капсулу?

Влекомов шагал по веранде, напрягая извилины. Безрезультатно.

– Жень, иди кофе пить! – послышался со двора голос Эмилии.

– Иду! – откликнулся Влекомов, прикрыл аппарат старой телепрограммой и выскочил на крыльцо. Дождик продолжал моросить, но это его не пугало. Он побежал по Тропе Антанты. Во дворе Эмилии тропа была усыпана щебнем. Влекомов поскользнулся, накренился и торжествующе воскликнул:

– Эге!

Наклонился, взял пригоршню гранитного щебня и побежал обратно.

– Ты куда? Остынет! – вскричала Эмилия, наблюдавшая за влекомовскими манипуляциями через окно своей веранды.

– Сейчас! – прокричал Влекомов. Ворвавшись к себе, он промыл щебень под умывальником, промокнул туалетной бумагой и ссыпал в капсулу.

– Вот и образцы неземной породы! – нежно прошептал Влекомов, навинчивая колпачок. – Подарок внеземной цивилизации!

У него стало складываться впечатление, что он заслужил не кофе, а нечто более крепкое. Ну, не выражение, конечно. Влекомов выдернул из холодильника скромно булькнувшую полиэтиленовую бутылочку и побежал к Эмилии.

– Ты чего у меня щебень таскаешь? – недовольно встретила его экс-супруга. Недовольная не хищением щебня, а задержкой Влекомова.

– У себя бросил, поскользнулся я там, – соврал Влекомов, показывая бутылочку.

– Ой, чего это ты! – расцвела Эмилия и полезла в холодильник за закуской.

– Чтоб не простудиться! – веско произнес Влекомов. – Сырость вон какая!

Эмилия с готовностью приняла его аргументы.

Киска Манька, восседавшая по случаю ненастной погоды на верхней кухонной полке, неодобрительно посмотрела на них сверху и зажмурила глаза, чтоб не видеть деградацию мамки и дядьки.

Аппарат не закрывался. Влекомов извертелся возле него, пытаясь сложить распахнутый корпус.

– Что-то больно похожа ваша внеземная цивилизация на нашу, причем на исконно российскую! – в сердцах обругал он неповинный аппарат.

Хотелось применить к упрямцу физическую силу. Но антигуманные действия могли привести к печальным последствиям.

– А с какой стати он открылся? – пришла в голову незатейливая мысль. – Я ведь и открыть не смог, он сам вдруг раскрылся. Может, в нем таймер какой? – занадеялся Влекомов. – Скажем, через определенное время после приземления срабатывает механизм раскрывания.

На участке раздалось шипение, звуки суматохи, и мимо открытой двери промчался, поджимая хвост, Чак, преследуемый нетерпимой к чужим недостаткам Манькой. А у Чака, по Манькиному дамскому мнению, их была масса. И фейс гнусный, и сам грузный, и запах, главное, отвратительный – псиной воняет.

Манька гордо прошествовала обратно, не взглянув на Влекомова. Зато он, уставясь на нее, приподнялся со стула и пошел к двери. Возникшую мысль он гнал от себя, как привидение: чур-чур меня!

Успокоился и, выйдя на крыльцо, стал следить за участком Виктора, владельца Чака.

Виктор, мастер спорта по хоккею с мячом, отыграл в молодости за команду северного никелевого комбината, заработал там же стаж и вернулся на постоянное жительство в Питер. Дом на участке построил солидный, жил в нем круглогодично, отвечал за работу магазина, владелец которого имел по Оредежской ветке еще три точки. Подряжался с соседом Алексеем на строительство домов и колодцев, словом, брался за любую работу по дачному хозяйству. И свое хозяйство поставил: сажал картошку, овощи, растил яблони, смородину, клубнику, содержал кроликов, кур. Был сыт и витаминизирован. И на расслабуху оставалось.

Чака щенком подарил ему какой-то дальний родственник. Пес бегал за Виктором как привязанный. Но если Виктор спокойно говорил: «Ступай домой!» – Чак, склонив голову, поворачивался и уходил. По пути позволял себе лишь собирать дань, в порядке утешения.

Сейчас Чака не было видно. Влекомов мысленно восстанавливал картину его участия в раскрытии аппарата. Возникшую мысль гнал от себя, как привидение. Да нет, чертовщина! Однако, увидев Чака, свистнул и поманил. Умный пес затрусил к дому Влекомова, подбежал и вопросил взглядом:

«Чего звал? Надеюсь, не по пустякам?»

– Заходи! – пригласил Влекомов, направляясь к холодильнику.

Чак бодро зацокал когтями по полу веранды.

– Лови! – кинул ему Влекомов полсардельки.

Она исчезла в гостеприимно распахнутой пасти. Морда Чака выражала благодарность и надежду на продолжение банкета.

Влекомов сунул четвертинку сардельки в боковую выемку аппарата.

– Давай-ка попробуй! – предложил Чаку.

На морде Чака промелькнуло разочарование. Видимо, и доза показалась небольшой, и неприятные воспоминания влияли на аппетит. Все же Чак неохотно приблизился к аппарату и языком извлек кусочек.

Ожидаемого Влекомовым эффекта не последовало.

– Конечно! – почти обрадованно воскликнул он. – С какой стати! Ерунда! Случайность!

Чак согласно кивнул головой. Он тоже успокоился. Эта штуковина в прошлый раз подшутила над ним.

– Получай! – Влекомов сунул оставшийся кусок сардельки в другую выемку.

Чак безбоязненно сунул туда язык. Штуковина заурчала и схлопнула свои лепестки.

Этого Чак не видел. В ужасе он вылетел с веранды, проклиная себя за доверчивость, а Влекомова за коварство и зарекаясь бегать на эти гнусные участки, где приличные с виду хозяева содержат: она – гнусную черную кошку, а он – безжизненную, но тоже гнусную штуковину.

«А еще наверняка себя интеллигентами считают! – возмущался Чак, забиваясь в конуру. – Стар я для этих шуток!..»

Влекомов чувствовал себя еще хуже Чака. Потому что он ни черта не мог понять. Если он кому-то расскажет о происшедшем, следующим его собеседником будет психиатр. Нет, пусть Академия наук сама постигает тайны аппарата.

Он позвонил по мобильнику Кирюхе, договорился, чтоб завтра вывез его с аппаратом в Питер.

Потом сел копировать с металлополимерной ленты закодированный текст.

Никому, кроме Кирюхи, ни слова. Даже Эмилии.

Через полторы недели Влекомов посмотрел передачу по НТВ. Сам он отказался в ней участвовать.

– Пол! – пытаясь говорить спокойно, произнес Стив в аппарат системы суперзащищенной связи. – Дополнительные сведения о событии, которое мы обсуждали утром. Нет, я догадываюсь, что никаких дополнительных сведений у тебя нет. Это мы работаем на космических скоростях, а вы – люди земные. Ну-ну, шучу! Но у меня действительно появились интересные сведения. Оказалось, тот русский пенсионер, нашедший аппарат, дядя жены моего помощника по связям с прессой Мэтью Фэдича. Ирония судьбы! Мы отслеживали объект до входа в плотные слои атмосферы, он летел на нашу территорию, а оказался на огороде русского пенсионера, родственника моего помощника.

…Что? Нет, он абсолютно не в курсе. Но если русские начнут ломать аппарат, это может кончиться неизвестно чем! Да-да, сцена из «Армагеддона» с Брюсом Уиллисом. Мы не должны допустить такого развития событий!..

…Да, должна быть поднята кампания в прессе. Этот искусственный аппарат из космоса – достояние всего человечества! Он должен быть передан ООН! Созданная под эгидой ООН комиссия, под руководством, разумеется, нашего человека, проведет обследование аппарата в Соединенных Штатах, на базе учреждений НАСА.

…Конечно, пусть русский будет заместителем. И пусть будет еще пара заместителей – от Евросоюза и стран третьего мира.

…Ха-ха! Русский и будет от стран третьего мира? Ладно, не обижай их, у тебя еще будут поводы. И все-таки этот заветный камушек попал в их огород. К сожалению, не в наш!

…А ведь ты прав! Какой-нибудь техасский фермер заломил бы десяток миллионов долларов за такую находку на своем ранчо. И нашему правительству пришлось бы раскошелиться! А русские ради науки, ради прогресса, держу пари десять к одному, отдадут аппарат ООН задаром. Максимум – чтобы на пленарном заседании Генеральной ассамблеи им жали руки, говорили об их благородстве да вспомнили Гагарина. Да, это мысль! Я включу ее в тезисы разговоров нашего президента с генсеком ООН и русским президентом. Бай!.. Мой Рейнджер? В здравии и напряженном ожидании… Как чего? Когда я вернусь и погуляю с ним! А как твоя старая сука Скотти?.. Что-то ты сегодня обидчив! «Старая сука» для старой суки не оскорбление, а констатация факта! Причем факта, которым можно гордиться: он свидетельствует об уме и опыте.

…Согласен: мы с тобой старые кобели, и нам тоже есть чем гордиться! Особенно если старым кобелям удастся решить русскую головоломку. Все-таки жаль, что он не упал куда-нибудь в Южную Америку или в Африку!

…О'кей! Жду звонка. Бай!

Стив отключил связь и задумался. Что все-таки можно получить с дядюшки-пенсионера, кроме подробностей приземления аппарата? Может, пригласить его в Штаты, порасспрашивать на детекторе лжи, подвергнуть гипнозу и извлечь всю известную ему информацию, даже ту, что осталась только в его подсознании? Вдруг не согласится? Заплатим! А родственники в Штатах зачем? Должны уговорить! Ради блага человечества! Поездку финансирует НАС А. В конце концов, дядя может быть включен в состав делегации по передаче аппарата ООН.

А может быть, Фэдич с женой проведают его там, в России? С кое-какой миниатюрной аппаратурой. Обдумаем и этот вариант!

Борис Натанович Иванов рвал и метал. Обычно он метал пламенные взоры и рвал колготки Бэллочки. На этот раз дело обстояло гораздо серьезней.

– Я говорил, мне нужна копия той передачи о космическом аппарате! Сколько раз я должен повторять? Или мне целовать тебе ручки, чтобы ты соблаговолила исполнить мое распоряжение?!

– Повторять свои распоряжения вам не имеет смысла, – медленно проговорила Бэллочка. – Я их записываю! – У нее тоже было дурное настроение: Олег сошел с крючка. Сволочь! Что ему надо?! Она была бы ему прекрасной женой – любящей и верной. И красивой! С такой где угодно не стыдно показаться! А этот жлоб ищет, наверняка, богатую. Найдет уродину какую-нибудь. – Сволочь!

– Что ты сказала? – изумился Борис Натанович.

– Эта сволочь с НТВ обещала мне прислать копию на следующий же день! – нашлась Бэллочка. – Сегодня я позвоню еще раз и сама поеду за копией! А целовать, насколько мне известно, вы предпочитаете не руки, а более укромные места, – щелкнула она шефа по носу.