Текст книги "Водители"

Глава тридцатая

Вечер. Машины еще не вернулись с линии, на базе тихо и безлюдно.

Под навесом ходового парка стоял только один «колдун», вышедший сегодня из ремонта. Поляков увидел возле него Нюру Воробьеву. Она вышла из кабины, постояла, вглядываясь во въезжавшую машину, затем опустилась на подножку. Что-то очень тоскливое было в ее позе. Затем она пересела в кабину и сидела там, опустив голову на сложенные на руле руки, только при въезде каждой машины подымала голову и внимательно в нее вглядывалась. Кого-то ждет! Демина! Все ушли в театр, а она не пошла. Одиннадцатый час, а она сидит, не уходит. Да, в двадцать лет и он так ждал, волновался. Поляков позвонил в диспетчерскую и спросил, когда ожидается Демин из Москвы.

– Должен уже быть, – последовал ответ.

– Позвоните клиенту и узнайте, не прибыл ли он на разгрузку, – приказал Поляков.

Он посмотрел на часы. Если до одиннадцати Демин не приедет, Нюре придется уйти: позже никто, кроме дежурных, на базе не остается.

Нюра вышла из кабины.

– Воробьева! – окликнул ее Поляков.

Она подошла.

– Чего задержалась? – спросил Поляков, облокачиваясь на подоконник и заглядывая девушке в лицо.

– Да так, вот машина вышла из ремонта.

– Если тебе надо, можешь еще остаться, я скажу вахтеру.

– Нет, я пойду! – Она повернулась и, не оглядываясь, пошла к проходной.

А через пять минут во двор въехала машина Демина. Пять минут не дождалась! Поляков позвонил диспетчеру.

– Пусть Демин зайдет ко мне.

Демин вручил директору пакет и доложил о просьбе Потапова подослать бензин. Поляков подумал, сколько времени потерял Демин на поездку из Карачарова на завод, поездку, которой ему никто не поручал и из-за которой Нюра не дождалась его. Он все это живо себе представил, но произнес только два слова:

– Хорошо, подошлем.

– Разрешите идти? – спросил Демин.

Поляков не ответил, вскрыл пакет, прочел письмо. Итак, вопрос решен – стройка будет обеспечена средствами.

– Разрешите идти? – повторил свой вопрос Демин.

– Садитесь! – вдруг сказал Поляков.

Демин сел, вопросительно взглянул на директора. Тот смотрел на него. Что значит молодость! Отмахал человек шестьсот километров, а все такой же свежий, только лицо немного запылилось.

– А ведь ждала! – неожиданно сказал Поляков.

Демин растерянно затеребил в руках свой кожаный шлем.

Поляков откинулся на спинку стула, вздохнул:

– Ждала, ждала. Минут пять как ушла. Прозевал, брат!

– Что вы, Михаил Григорьевич! – пробормотал Демин.

– Да, – посочувствовал Поляков, – помытарит теперь она тебя!

Демин молчал, не понимая, серьезно говорит директор или шутит.

– Ты мою Наталью Владимировну знаешь, видал? – спросил Поляков.

Демин утвердительно кивнул.

– Ох, брат, помытарила она меня в свое время, поманежила!

Демин во все глаза смотрел на него, удивленный этой неожиданной откровенностью.

Поляков молчал.

Подумав о предстоящем объяснении с Нюрой, Демин поник. Разве она его выслушает? Буркнет что-нибудь – и всё!

– То-то и оно! – улыбнулся Поляков, угадав его мысли. – То-то и оно! Здесь надо что-нибудь решительное придумать. Хорошо! Иди к «пикапу» и жди меня.

Отфыркиваясь, «пикап» выехал за ворота. За рулём сидел Поляков, Демин рядом с ним.

– Неудобно как-то, Михаил Григорьевич, – нерешительно сказал Демин, догадываясь, куда везет его директор.

Они догнали Нюру на привокзальной улице, почти у самого ее дома.

Поляков притормозил машину, открыл дверцу кабины:

– Ну, друг Демин, бывай, действуй!

Глава тридцать первая

Прошла неделя с того дня, как Максимов уволился с автобазы. Всю эту неделю он провалялся на койке. Идти никуда не хотелось. Об устройстве на другую работу он пока не думал: успеется, есть чем жить.

Он думал о Вале, об автобазе, о тысяче разных вещей, но все это заслоняла одна и та же неотступная мысль о Вертилине.

Конечно, его дело шоферское – куда пошлют, а то, что клиент жулик, так он клиента себе не выбирал. Но ведь не один он работал у Вертилина, были и другие водители, почему же Вертилин связался именно с ним? Почему Поляков, Степанов, диспетчер сразу почувствовали в Вертилине жулика, а он сам только ходил да посмеивался? Почему так получилось? Разве он чужой автобазе? Пятнадцать лет здесь проработал, вырос тут! Каждый шофер сюда стремится – первое автомобильное хозяйство по области, а он ушел и вот лежит на койке. Максимов вспомнил взгляд Полякова, в котором было столько брезгливого пренебрежения, общее собрание рабочих и служащих. Именно на этом собрании почувствовал он, что стал чужим для всех, и окончательно решил уйти с базы.

Когда становилось очень тоскливо, Максимов бродил по городу, выходил на шоссе и медленно шагал к пристани. С пляжа доносились плеск воды, крики и визг мальчишек. Солнце тонуло в реке, окрашивая ее в пышный багрянец. Все так же мчались по шоссе машины. Знакомые водители махали ему из кабин. Машины проносились мимо, оставляя за собой привычный запах бензина. Максимов отвечал на приветствия с беззаботным видом человека, свободного от дел, наслаждающегося отдыхом и полной независимостью. А потом долго смотрел вслед каждой машине, отмечая мелочи, заметные только его зорким глазам: на этой сменили напарника, другую заново покрасили, на третьей поставили новый кузов. Много машин на шоссе, и, как там ни говори, автобазовские лучшие.

А сегодня встретил свой автобус, тот самый, с которого его сняли и перевели на «колдуна». Автобус шел от пристани, и по его запыленному кузову было видно, что он идет издалека. Максимов услышал звонкую детскую песню. В это время, в конце августа, из лагерей вывозят последнюю смену ребят. Сторонясь, он сошел на обочину. Ребята высовывались из окон и протягивали руки навстречу ветру. Девочка бросила Максимову букетик полевых цветов. Он упал на дороге. Максимов нагнулся, поднял его. В автобусе раздался взрыв радостного смеха. Машина умчалась, обдав Максимова пылью и дымом.

Максимов зашел в павильон автобусной станции, с безразличным видом прочитал расписание. Открыты новые пассажирские линии. Мысленно представил остановки – он хорошо знал эти тракты, сколько раз ездил! Прислушался к разговорам пассажиров. Когда кто-нибудь спрашивал соседа о движении, о стоимости билета, ему хотелось ответить, но он сдерживал себя: он здесь человек посторонний.

За перегородкой у телефонного аппарата сидела незнакомая девушка – линейный диспетчер. Она равнодушно посмотрела на Максимова, как смотрят диспетчеры на пассажирок. Вот и здесь диспетчерский пункт организовали, а ведь этого селектора добилась Валя. И контрольным пункт по загрузке машин у переправы – тоже ее затея. На автобазе новые дела, новые люди, а о нем, о Максимове, уже, наверное, забыли.

Однажды он увидел на пристани Королева. Тот быстро шел вдоль причала, и бригадир грузчиков докладывал ему, показывая на работавшие в разных концах пристани механизмы. Вот ведь добился своего человек!

Будничная работа, которую Максимов всегда считал такой неинтересной, теперь, когда он был оторван от нее, казалась ему прекрасной и желанной. Он тосковал по машине, по сборам в рейс, по хлопотам и тревогам шоферской жизни. Но на автобазу возврата нет. Куда-нибудь в мелкий гараж? Нет, извините, он шофер первого класса. Уехать – и дело с концом! Городов много, его в любом месте возьмут, такими специалистами не бросаются.

Приняв это решение, Максимов почувствовал, что имеет право зайти к Вале. Разве нельзя попрощаться? Ведь он уезжает навсегда в Краснодар или в Ростов, в общем, на юг.

Он пришел вечером. Дверь ему открыл Смирнов, молча пропустил в комнату, долго возился, закрывая дверь, вопросительно и хмуро поглядывая на Максимова.

Максимов знал: Смирнов недолюбливает его Стараясь казаться веселым, он спросил:

– Что новенького, Иван Иванович?

– К Валентине?

– Да, хотел повидать Валентину Ивановну.

– Нет дома.

– Зайду в другой раз.

– Скоро придет, – сказал Смирнов, отворяя дверь в комнату дочери и пропуская туда Максимова.

Узкая железная кровать, крохотный столик, тумбочка, этажерка с книгами, марлевая занавеска на окне, в углу платья, покрытые белоснежной простыней, салфетка на тумбочке, маленькое квадратное зеркало, цветная подушка для иголок, черная коробка с мотками разноцветных ниток. Окно выходило в сад, и аромат цветов мешался с неуловимым запахом этой комнаты, хорошо знакомым Максимову запахом Валиных духов.

Из соседней комнаты глухо доносились шаги Смирнова. Он выходил, возвращался, как будто передвигал или переносил что-то. И Максимову казалось, что Смирнов сердится.

Хлопнула наружная дверь. Максимов услышал голос Вали, сначала громкий, затем приглушенный. Недовольна его приходом.

Ему казалось, что прошло много времени, а Валя все еще не появлялась. Что, в сущности, он ей?! Так, знакомый, когда-то на одной машине работали. Зачем он пришел, чего хочет? Об этом уже было поздно думать: Валя вошла в комнату.

Она кивнула ему и задержалась у двери, вешая берет и поправляя волосы. Здороваясь, Максимов встал, потом сел, чувствуя, что мешает Вале пройти. И может быть, потому, что он действительно мешал ей пройти, она села на край кровати.

– Как твои дела? – спросила она.

– Уезжаю.

– Далеко?

– В Краснодар. А у тебя как? – спросил он.

– Работаю.

– Контора новая, мастерские новые, – беспечно сказал Максимов.

Она ничего не ответила, только посмотрела на него. Он пробормотал:

– Шел мимо, дай, думаю, зайду.

– Ну что ж… – сказала Валя.

«Зачем он пришел?» – думала она. Ничто не связывает их, этот человек ей чужд. Он спрашивает о работе, но разве ее работа интересует его? Вот он уйдет, и она будет рассказывать отцу о своих делах, потому что отцу это интересно. А Максимову безразлично. Конечно, она жалела его, как жалеют человека в беде, но не находила слов для утешения и не искала их: боялась, что ее участие он поймет по-своему.

И снова бродил Максимов по городу. Тоска, тоска! Он понял, что никуда не уедет, просто выискивал предлог, чтобы зайти к Вале. Куда, зачем он поедет? Что он этим докажет? До разговора с Валей он еще надеялся на что-то. На что он мог надеяться теперь?

Максимов отправился на автобазу за документами.

Волнуясь, подходил он к гаражу. Сколько лет ходил этой дорогой! Возле палисадника незнакомые лица; новые шоферы оформляются на работу. Максимов, вошел в проходную и, кивнув сторожу, хотел пройти, но тот остановил его:

– Пропуск?!

Максимов удивился:

– Ты что, Афанасьич, не узнаешь меня?

– Как не узнать! Да ведь с базы ты уволен, значит, надо выписать пропуск.

Максимов стоял ошеломленный. Его не пропускают на автобазу! Пятнадцать лет проработал, теперь чужой стал.

Он подошел к окошку.

– Куда, по какому делу? – сухо спросил нарядчик, новый человек, которого он не знал.

– Я здесь работал, уволился, нужно паспорт отметить.

– После двух часов. Сейчас обеденный перерыв, – ответил нарядчик и отвернулся.

А люди входили и выходили. Знакомые здоровались с Максимовым, незнакомые не замечали его. Девушки прогуливались у ворот. Слесари громко разговаривали, усевшись возле забора. Максимову казалось, что все видят, как его не пускают на базу. Из всего, что он пережил, эти минуты были самыми тяжелыми.

Он снова потребовал пропуск. Не стоять же ему у ворот целый час! Он здесь пятнадцать лет проработал, что за порядки!

В проходную вошел Поляков.

– В чем дело? – спросил он.

Нарядчик объяснил: гражданин требует пропуск, не хочет дожидаться окончания перерыва, шумит.

Поляков отчужденно взглянул на Максимова и велел выписать пропуск.

Долго ходил Максимов по автобазе. Стены нового здания уже были выведены, стропила положены, сквозь обрешетку еще не покрытой крыши пробивались тонкие полосы света. Он услышал чьи-то голоса, остановился возле оконного проема и увидел учеников Веньку Гордеева и Пашку Севастьянова, сидевших на ящиках из-под цементного раствора.

– Вон там будет механический цех, – говорил Венька, показывая на длинное и узкое помещение, наполовину огороженное тонкой, еще не законченной кирпичной кладкой.

А Пашка Севастьянов сказал:

– На профилактике подъемники ставят. Поднял машину – и работай под ней!

Слушая их, Максимов вспоминал, как много лет назад он точно так же сидел с Тимошиным, – тогда они только пришли на базу. Он ощутил те смутные запахи, которые почувствовал в первый день своего прихода сюда, когда все было новым и неизведанным. А теперь он знает здесь каждый кирпич.

Ударил гонг. Перерыв кончился. Обычный шум производства оживил гараж, мастерские, стройку.

Максимов вышел на первый двор. Нюра Воробьева протирала новую машину. Увидев Максимова, крикнула:

– Петр Андреич, подойдите!

Максимов подошел.

– Узнаете? – Она показала на машину.

Он сразу догадался:

– «Колдун»?

– Ага! – Нюра открыла кабину. – Смотрите, какая отделочка.

– Хорошо сработали, – сказал Максимов. В голосе Нюры он услышал волнение, которое испытал сам, впервые принимая машину.

– Напарника нового дали, парень молодой, покалечит мне машину. Эх, Петр Андреич, мы с вами на ней верных двести тысяч наездили бы!

Подошел Демин, удивленно поднял брови при виде Максимова, поздоровался.

– Обратно на машину, Петр Андреич?

– Да вот уговариваю, а он не хочет, – сказала Нюра.

Максимов перехватил взгляд, который Нюра бросила на Демина, и опустил глаза. Ну что ж, не всем это дается!

Демин с Нюрой вполголоса разговаривали, уже не замечая Максимова. Одна за другой въезжали в ворота машины, разворачивались, становились на мойку; девушки-кондукторы спешили в диспетчерскую; слесари забирались под машины; на стройке стучали молотки, визжали пилы, скрипел цепью подъемник. Как уйти от всего этого? Работать, работать, крутить километры, взяться за руль, дать газку. Умел он ошибаться, нужно уметь исправлять свои ошибки. И когда к машине подошел новый напарник, совсем еще молодой парнишка, Максимом, отстранив его рукой, сказал:

– Беги, браток, к механику, проси другую машину.

И в ответ на удивленный взгляд напарника добавил:

– Беги, беги, тут шоферов полный комплект!

Но паренек попался строптивый. Он поднял шум и шумел до тех пор, пока не привлек внимание проходившего по двору директора.

– Что происходит? – спросил Поляков.

Паренек объяснил.

– Командуете?! – с неприязнью сказал Поляков. – Ведь вы пришли документы оформить.

Максимов стоял, опустив голову, потом поднял глаза, посмотрел на Полякова:

– Ну… Михаил Григорьевич…

– Так… – медленно проговорил Поляков и кашлянул. – Так. Ну, хорошо. Идите оба к механику, я дам распоряжение.

Глава тридцать вторая

Подготовка к совещанию поглотила Канунникова. Он заперся в кабинете; к нему пускали только сотрудников, готовивших материалы. Посетителей, почту – направляли заместителю. Даже телефон и тот был переключен на параллельный. Канунникова соединяли только с начальством. И когда неожиданно позвонил заместитель председателя облисполкома Иванов и спросил, в каком состоянии прибыли новые машины, Канунников растерялся: он не знал, что они прибыли. Впрочем, ему ведь никто об этом не докладывал.

– Получаем машины, Андрей Васильевич, – промямлил Канунников, – получаем.

– Как вы сказали?

– Получаем, говорю.

– Вот как… Интересно. А почему так долго получаете?

Канунников вздохнул:

– Подводит аппарат. Полякову дан категорический приказ: все пятьдесят машин получить и пригнать сюда. Не выполняют, плохо поворачиваются.

– Что же у вас народ такой неисполнительный?

Канунников опять вздохнул:

– Я, Андрей Васильевич, докладывал вам о положении на автобазе. Да вот все по-прежнему.

– А мастерские в каком состоянии?

– Строим, Андрей Васильевич.

– Я спрашиваю: в каком состоянии строительство, какой процент готовности, что нужно, что мешает?

– У меня сейчас нет под рукой данных. Если вы разрешите, я уточню цифры и доложу вам.

– Вы сейчас чем занимаетесь? – спросил Иванов.

– Готовлю материал к областному совещанию.

– Когда оно у вас будет?

– Пятнадцатого сентября. Может, и вы, Андрей Васильевич, к нам заглянете, большую бы радость доставили коллективу.

– До совещания еще далеко, Я сейчас выезжаю на автобазу, прошу и вас приехать.

– Слушаюсь, – ответил Канунников и, положив трубку, нажал на все звонки: – Машину!

Он помчался на автобазу. Итак, началось! Сегодня вес должно решиться! Если дела на автобазе не понравятся Иванову, то куда, спрашивается, смотрел управляющий трестом? Но ничего, объяснения на правах старшего будет давать он сам, а уж он-то сумеет все объяснить.

Когда он въехал во двор автобазы, Иванов был уже там и вместе с Поляковым осматривал новые автобусы. Автобусы прибыли! Как же Поляков не доложил? Нарочно подвел его, подсидел. Ну, ничего, грузовые еще не подошли, вот он и хотел доложить, когда все подойдут.

– Эти машины из Москвы? – не поворачивая головы, злобным шепотом спросил он у Полякова.

– Да, – ответил тот.

Иванов шел вдоль машин медленной, тяжелой походкой, сутулясь, строго посматривая на него из-под нависших бровей. Обращаясь к Полякову, спросил:

– В каком состоянии прибыли машины?

– В полном порядке.

– Пока прибыли только автобусы, – вмешался Канунников, – грузовые на подходе. Я поэтому вас так и информировал, что еще не все получены.

Иванов вопросительно взглянул на Полякова.

– Все пятьдесят машин прибыли вчера вечером, – сказал Поляков, – грузовые уже пошли в работу, автобусы начнем запускать сегодня со второй смены.

– Как же это вы, товарищ Канунников, не в курсе дела? – нахмурился Иванов.

– Не доложили, Андрей Васильевич, – пробормотал Канунников.

Поляков промолчал. Он мог бы сказать, что еще вчера вечером в трест был направлен рапорт о прибытии машин, что он лично звонил Канунникову, но его с ним не соединили. Однако ничего Поляков не сказал, не разводить же здесь споры и препирательства.

– Подводит вас аппарат, товарищ Канунников, подводит, – с иронией повторил Иванов любимую фразу Канунникова. Пройдя несколько шагов, спросил: – Выдержат ли автобусы наши дороги?

– Выдержат, – торопливо ответил Канунников, – ведь мы их по городу пустим, по асфальту.

– А сколько они топлива расходуют?

Канунников не знал норм расхода на этих машинах. Да и на старых он никак не мог упомнить этих проклятых граммов. Допустил промашку! Надо было взять с собой трестовского инженера, мало ли что еще по технике спросит Иванов.

– Какая же у них норма расхода? – повторил свой вопрос Иванов.

– Пол-литра на километр, – ответил Поляков.

– Длинна машина, – говорил Иванов, обходя автобус, – на наших улицах ей, пожалуй, будет тесновато. Какой у нее радиус поворота?

– Одиннадцать с половиной метров, – сказал Поляков.

Канунников больше не вмешивался в разговор. Оплошал: надо было взять с собой инженера. Вот так всегда! Разве не мог Иванов предупредить его хотя бы вчера, что собирается приехать на автобазу? Он бы все предусмотрел, подготовил. А теперь, конечно, Поляков на первый план выскочил.

Поляков продолжал давать объяснения. Он делал это с удовольствием, видя, что Иванов любит технику и разбирается в ней.

Канунников молча брел за ними, с беспокойством поглядывая на противоположный навес. Там стояли последние три paзобранные машины, три «гроба». Черт возьми, не мог Поляков убрать их с глаз долой! Когда Иванов подошел к ним, Канунников, заискивающе улыбаясь, сказал:

– Вот, Андрей Васильевич, пока новых машин не было, приходилось такие восстанавливать и работать. Всего три штуки осталось

– Правильно, – сказал Иванов, – новые – новыми, а старенькие тоже выбрасывать нельзя.

– Сорок машин восстановили, Андрей Васильевич.

– Очень правильно, – серьезно повторил Иванов.

Канунников расцвел, но Иванов спросил, во что обошелся ремонт этих машин, как они себя ведут в эксплуатации, и отвечать снова пришлось Полякову. Черт возьми, как же он, Канунников, не подработал этих вопросов?

Подошел Потапов. При виде его Иванов улыбнулся:

– Ивану Акимычу!

– Здравствуйте, Андрей Васильевич, пожаловали наконец.

Канунников вытаращил глаза: вот она, рука-то! Поляков тоже удивился: он не знал, что Потапов знаком с Ивановым, старик никогда не говорил об этом.

Иванов и Потапов, улыбаясь, смотрели друг на друга.

– А ты все такой же, Иван Акимыч, – говорил Иванов, – ничего тебе не делается.

– А ты вот сдал, Андрей Васильевич, сдал.

Иванов повернулся к своим спутникам и, точно извиняясь, сказал:

– Вы нас простите, товарищи, старые знакомые – вот свиделись.

Сложив руки на животе, чуть наклонив в сторону голову и изобразив на лице умиление, Канунников объявил:

– Это наш золотой фонд, бережем старые кадры.

Всем стало неловко. Иванов нахмурился.

– У меня был точно такой же случай, – продолжал Канунников, – приезжаю в одно село…

– Ну, работай, Иван Акимыч, – перебил его Иванов, – я еще к тебе подойду.

Цех за цехом обходил Иванов автобазу.

– Мастерские, гаражи – все это хорошо, – говорил он, – но имеют ценность, лишь поскольку ваши машины хорошо обслуживают население. Построили вы в районах будки для пассажиров – мелочь, но и по этой мелочи люди чувствуют вашу заботу. А ведь на линии вы представляете государство, вы – предприятие государственное!

– Делаем, делаем, по силе возможности, – твердил Канунников.

За эти два часа он узнал об автобазе больше, чем за два года управления трестом.

Долго осматривали стройку новых мастерских.

В серой дымке наступающего вечера белел короткий отрезок шоссе, проложенный от дороги к мастерским. Иванов вытянул руку, как бы продолжая это шоссе.

– Протянем его дальше, до московской дороги. Весь этот участок должен быть ваш, товарищ Поляков, деритесь за него. Со временем поставим здесь новый гараж для автобусов, станции обслуживания, бензоколонки. Место удобное: на стыке двух шоссе, станция и пристань рядом. Как вы считаете: удобное место?

– Очень удобное, – торопливо заговорил Канунников, – а о станции обслуживания мы давно мечтаем, да ведь это не наше прямое дело, тут министерство должно действовать.

– А кстати, почему стройку ведет автобаза, а не трест? – спросил Иванов.

– Так получилось, Андрей Васильевич, так утвердило министерство. А как стройка закончится, мы эти мастерские подчиним тресту и будем обслуживать всю область.

– Ну что ж, – сказал Иванов, – область давно нуждается в авторемонтном заводе. Все в Москву гоняют.

Иванов попрощался и, позвав с собой Канунникова, пошел к машине.

– Настоящее дело делают люди, – не глядя на Канунникова, сказал он, – надо помогать.

– Андрей Васильевич! Мой аппарат не вылезает с автобазы, все делаем по силе возможности.

– Кстати, товарищ Канунников, – спросил Иванов, – какая у вас специальность?

Канунников растерялся:

– Я, видите ли, Андрей Васильевич, в общем на руководящей хозяйственной работе, в основном.

– Общо, общо, – сказал Иванов, открывая дверцу машины и поворачиваясь к Канунникову. Нужно конкретнее. Вы подумайте, какую работу вы бы взяли, такую, настоящую, чтобы по специальности, а главное, как вы говорите, по силе возможности. Понятно?

– Понятно, – осипшим голосом выговорил Канунников.

Иванов уехал. Вслед за ним, ни с кем не попрощавшись, уехал и Канунников. В кабинете остались Поляков и Тимошин.

Шоферы хлопотали у новых автобусов. Мощные машины, рокоча моторами, выезжали из ворот. Их провожала толпа свободных от смены рабочих. Дежурный диспетчер, посматривая на часы, взмахивал рукой, давая отправление. Была в этом некая торжественность, как и обычно, когда новые машины, выезжая в первый рейс, начинают свою трудовую жизнь.

На стройке, возле склада, выгружали станки в больших деревянных ящиках, меж планок виднелся черный толь. Скоро начнется монтаж оборудования. Исчезнут следы стройки; вместо кирпича и леса здесь будет металл, вместо строительных механизмов – автомобили, и грохот бетономешалок заменит равномерный стук станков.

Поляков видел удачи и неудачи, достижения и ошибки. Но вот стоит большой гараж, и в нем не три машины, как было когда-то, а триста. Вот новые мастерские – начало целого завода. Разве не малое дает жизнь большому?

– Акт на передачу конторы Королева принесли, – сказал Тимошин, разглядывая лежащие на столе бумаги. – Уходят понемногу. Да и мастерские, наверно, скоро уйдут; расстанемся мы с тобой, Михаил Григорьевич.

Уходят Королев и Валя, бывшие грузчик и кондуктор, но уходят они на большое дело, которое сами создали и которое создало их. Уйдет бывший ученик токаря Тимошин – талант-ливый изобретатель, настоящий коммунист. И на смену им идут новые – Демин, Нюра… А там? Кто знает, может быть, Пашка Севастьянов и Венька Гордеев опередят всех? Разве не стоило отдать этому столько лет труда и разве не в этом настоящая жизнь?!

Не отрывая взгляда от станков, Поляков сказал:

– Наши дела – как наши дети: вырастая, они уходят в собственную жизнь.

– Да, – сказал Тимошин, – но из-за этого мы любим их не меньше.

Москва

1949–1950