Текст книги "Водители"

Глава девятнадцатая

Максимов делал теперь не больше двух-трех ездок с кирпичом, остальное время разъезжал с Вертилиным по разным учреждениям, но в каждой его путевке по-прежнему стояло шесть рейсов.

Вертилин как-то незаметно опутал его. Все началось с первой приписки рейса, а потом пошло одно за другим – тут сто граммов, там сто граммов, отказаться неудобно. Как-то Вертилин даже заставил Максимова подписать акт на побитый кирпич, которого тот и в глаза не видел.

За фамильярностью Вертилина уже сквозила небрежность, присущая нахальным ловкачам в обращении с людьми, которых они «держат в руках». Максимова раздражало это гладко выбритое, самоуверенное лицо. Жулик. Конечно, его, Максимова, дело маленькое – возить да помалкивать, но атмосфера беспокойства, окружавшая Вертилина, передавалась и ему. Он мог бы рассказать Тимошину об этом подозрительном уполномоченном, но он чувствовал себя на базе чужим. Даже Нюра, его напарница, молча сдавала ему машину, ничего не говоря и ни о чем не спрашивая. Он видел, что недостатки у «колдуна» устраняются, и, принимая от него машину, Нюра тщательно ее осматривает. Это заставило и его несколько внимательней относиться к автомобилю, но ему казалось, что все хорошее в жизни для него кончилось. Он никому не мог смотреть в глаза, точно украл что-то.

Он просил диспетчера перевести его к другому клиенту, но тот удивленно поднял брови:

– Зачем? Полторы нормы даешь!

Максимов начал грубить Вертилину, но тот только посмеивался: шоферы – все они такие, а этот никуда не денется.

Быстро прибавляющиеся на пристани клетки с кирпичом свидетельствовали о том, что дела Вертилина двигаются успешно. По его расчетам, стоимость перевозки составила уже двадцать тысяч рублей, имел же он счетов только на десять. Надо «делать документы» на остальные десять, и документы эти надо делать в колхозах, по три рубля за тонно-километр. Один пьянчужка счетовод выдал ему за небольшое вознаграждение несколько фиктивных счетов, но этого было недостаточно. Мало еще создать разницу в ценах, надо получить ее на руки. А так как расчеты производятся только через банк, то сделать это можно лишь с помощью организации, обладающей наличностью: например, колхоза, имеющего в кассе выручку от продажи на рынке продуктов. Присмотревшись к председателям колхозов, Вертилин остановил свой выбор на Масленникове, председателе сельхозартели «Новая заря».

Приехав в деревню, он застал Масленникова на квартире. Это был человек лет тридцати, с небольшой красивой русой бородкой, одетый в галифе, сапоги и синюю майку, обнажавшую неестественно белые руки с широкими красными ладонями. Он сидел за столом и разговаривал с женщиной в темной кофточке. Увидев Вертилина, он встал и, играя голубыми веселыми глазами, произнес:

– Ну, кума, топай, резолюция моя есть, дело твое решенное.

Женщина не уходила и все тянула что то свое, непонятное Вертилину, о каком-то теленке, часто повторяя слова «живой вес».

Дожидаясь окончания их разговора, Вертилин оценивающим взглядом осмотрел жилище председателя. Потолок низкой горницы оклеен белой, местами пожелтевшей от клея бумагой. Дешевенькие, кое-где отставшие от стен обои. Выбеленная, затянутая белой занавеской печь. Репродуктор рядом с многочисленными фотографиями в разноцветных картонных рамках, увитых засохшими цветами. Деревянные лавки вдоль стен. Обыкновенная крестьянская изба. Но вид широкой, тщательно прибранной кровати с горой подушек под кружевным покрывалом, новенького зеркального шкафа стандартного образца, приемника «Москва» и мотоцикла, который Вертилин заметил на дворе, утешил его. Тут не из дома, а в дом тащат. Этот от денег не откажется. Но, конечно, нужно начать с маленького.

Председатель спровадил наконец женщину и, обращаясь к Вертилину, весело сказал:

– Дотошная баба! На пяти сидела, семерых вывела. Ну как, начальник, возишь?

Вертилин начал издалека. Случайно мимо завода проезжал обоз лошадей, перевезли ему несколько тысяч штук кирпича. Деньги возчики получили, сказали – из овсянниковского колхоза: он ткнулся туда, а там никакого обоза и в помине нет. Возчики дали расписку на тысячу двести рублей, подписались, а печати нет. Как быть?

Он замолчал, улыбаясь и качая головой: дурацкое положение! Он ждал, что Масленников тоже улыбнется и предложит ему заверить расписку возчиков, а больше ему пока ничего и не надо.

Но Масленников не предложил заверить расписку.

– Надули тебя возчики, товарищ начальник, – смеясь, проговорил он, – надули!

– Подвели, – согласился Вертилин.

– Бывает.

– Да ведь отчитываться надо.

– Не без этого.

Они помолчали.

– Не знаю, как и быть, – осторожно произнес Вертилин и посмотрел на Масленникова.

– Да ведь, наверно, есть на такие дела специальные денежки. – Масленников подмигнул ему.

– Деньги на все есть, да ведь надо знать, кому давать.

– Это верно, – согласился председатель, – можно так напороться, что не обрадуешься.

– То-то и оно. Надо знать, с кем дело имеешь. – Вертилин многозначительно посмотрел на Масленникова.

Масленников встал, потянулся:

– Вы народ стреляный, вас на мякине не проведешь! Вон сколько машин у тебя работает, управляешься!

– Какие там машины – пара полуторок с третьей автобазы.

Масленников опять подмигнул ему:

– Эти официально, да «левых» еще десяток, а может, и два.

Вертилин махнул рукой: какие там «левые»!

– Ну-ну, – председатель засмеялся, – мы тут все знаем. Касиловские машины тебе возят, заводские тоже. Наш брат колхозник все примечает!

Вертилин вздохнул:

– Возить надо, стройка.

Он поморщился. Нехорошо, все знают! И какое им дело?!

– Слушай, Иван Карпыч, – решительно сказал он, – может, заверишь мне расписку?

– Как же я могу заверить? – Масленников широко открыл глаза. – На перевозку счет должен быть, разве расписка – это документ?

– Можно оформить счетом.

– Ну, – протянул Масленников, – это липовый счет получается!

– Что делать? Раз такой случай вышел, выручай! Я в долгу не останусь.

– Так-то оно так, – задумчиво проговорил председатель и снова сел, – да ведь возчики не мои, чужие.

– Были бы они твои, у нас бы разговора не было. Ты не думай: проверять никто не будет.

– Хорошо, – сказал Масленников, – допустим, я тебе этот счет сделаю, а завтра ты за другим придешь. Раз на «левых» возишь, значит, оформлять надо.

– И что же? – Вертилин беззаботно тряхнул головой. – Еще разок заверишь, ведь я в долгу не останусь, – снова внушительно добавил он.

– Да, – сказал Масленников, – коготок увяз – всей птичке пропасть. Нет, не дам я тебе счета, никогда не шел на это и сейчас не пойду!

– Иван Карпыч! – Вертилин развел руками. – Без ножа режешь!

– Ничего не поделаешь, не могу. Ты уж лучше этих возчиков поищи.

– Где же я их найду? – с досадой произнес Вертилин. «Вот еще, простачком прикидывается!»

– Найдешь! – уверенно сказал Масленников. – Издалека они быть не могут, значит, ближние. Тут все колхозы наперечет. Из себя-то они какие?

– Какие! Возчики как возчики, лошади как лошади!

– Я бы, конечно, определил, – сказал Масленников, – а ты человек городской, для тебя все кони на одну масть.

Они снова замолчали. За окном шумел ветер. В комнате неожиданно потемнело.

Масленников через окно посмотрел на черные тучи, свисавшие с неба:

– Ишь нахлобучило! К дождю.

Он встал, набросил на плечи китель с красным стершимся кантом на вороте и рукавах, с темными следами орденов на груди.

– Так как же, Иван Карпыч, выручишь меня?

– Ничего не могу сделать.

– У меня, по совести говоря, несколько таких расписок, – как бы не слыша его, сказал Вертилин, – поможешь мне оформить – с меня магарыч.

– Я не пьющий.

– Серьезно, Иван Карпыч, ведь мы с тобой не маленькие. Вожу на «левых» – это правда, плачу наличными, а оформлять надо. Не для себя вожу, для стройки, деньги в карман не кладу, все для государства. Ты сам руководитель, знаешь: на одном законе не проживешь. Вот я и прошу тебя: помоги мне оформить.

– Почему же я должен оформлять? – возразил Масленников. – Если твое начальство знает об этой операции, пусть и оформляет. С какой радости я на себя да на свой колхоз буду брать ответственность за такие делишки? В чужом пиру похмелье? Нет, нам этого не надо! А потом еще один пунктик есть.

– Какой пунктик?

– Возишь ты на машинах, а оформлять хочешь гужом. Куда же разница в тарифе денется?

На минуту Вертилин смешался. Этот невзрачный мужичок попал в самую точку. Черт возьми, тысячи глаз, и все смотрят! Но он быстро овладел собой:

– Разницу – на магарыч!

– Вот оно что! – нахмурившись, протянул Масленников и снова поднялся. – Нет уж, ты в эти дела меня не впутывай.

Вертилин тоже поднялся, равнодушно сказал:

– Как хочешь, я ведь так, по-дружески попросил.

– Это конечно, спрос – не вина.

Зазвонил телефон.

– Да! – закричал Масленников, одной рукой прижимая трубку к уху, другую держа у рта. – Алло! Масленников слушает! Что? А, Михаил Григорьевич, привет! Кому? А… – Он мельком, отчужденным взглядом посмотрел на Вертилина. – Да. Возим, возим. А что? Да как тебе сказать… Ты вот что, – продолжал он голосом, показавшимся Вертилину подозрительным, – ты вот чего… Я тебе позвоню попозже, да-да, слышно плохо. Через полчасика позвоню. Обязательно жди.

Он положил трубку и, не глядя на Вертилина, с деланным безразличием в голосе сказал:

– Такие вот дела.

– Ладно, с этим кончено, – сказал Вертилин, пытливо всматриваясь в Масленникова, потом деловито спросил: – Сколько завтра мне подвод выделишь?

– Завтра? – Масленников задумался. – Не знаю, как с кольями будет, колья надо возить.

– Совсем подвод не выделишь?

– Такое дело, – тянул Масленников, – колья обязательно вывезти надо.

– Как хочешь, – сказал Вертилин, – охотников возить много.

– Я не отказываюсь, только не знаю, как завтра, в общем, постараюсь прислать. – Он вдруг лукаво подмигнул Вертилину: – Не беспокойся, товарищ начальник, все будет в самом лучшем виде.

Он проводил Вертилина до машины и так же, со своими шуточками и прибауточками, попрощался с ним. Но на сердце у Вертилина было невесело. Конечно, разговор был без свидетелей, но как же быть со счетами? И потом, с кем разговаривал Масленников по телефону? Как ни нелепо было такое предположение, но ему казалось, что разговор шел о нем и именно поэтому Масленников не хотел продолжать разговор в его присутствии.

Вертилин объездил знакомые ему колхозы, но при первом намеке люди настораживались, и он прекращал разговор, понимая его бесполезность. Между тем время шло, а он не только не «оформил» банковскую операцию, но даже не покрыл фиктивными документами израсходованные деньги.

Он метался по области в поисках «подходящего» человека, как вдруг неожиданно и быстро развернувшиеся события опрокинули его планы.

На другой день после памятного разговора Масленников не прислал ему подвод. Вертилин ожидал этого и был доволен: продолжать с Масленниковым – значило напоминать ему о своем щекотливом предложении, а так с глаз долой – из сердца вон! Но еще через два дня остальные колхозы тоже не выделили транспорта. Председатели отговаривались отсутствием тягла, но Вертилин видел, что другим они возят. Это его встревожило, но духом он не пал. Ничего, он найдет возчиков.

Но за этим ударом последовал другой. На перекрестке шоссе и дороги, ведущей к заводу, появилась девушка с красной повязкой на рукаве. Она останавливала порожние машины и направляла их под погрузку. Вертилин сразу лишился «левых» машин. Это была уже крупная неприятность, но Вертилип по-прежнему не терял надежды: возить пока есть на чем, некоторые мелкие гаражи выделяют ему машины, а там видно будет. Но третий удар поверг его в замешательство.

Максимов вручил ему извещение, что автобаза прекращает подачу машин.

Эта записка сначала ошеломила его, потом все объяснила. Вот откуда идет! Ведь Масленников ясно сказал по телефону: «Михаил Григорьевич». Так зовут Полякова. Поляков самовольно отменил приказ Канунникова о выделении машин и, мало того, позвонил Масленникову, чем-то напугал его. Масленников предупредил других председателей колхозов, и они тоже прекратили подачу транспорта. Все идет от Полякова. Действует уязвленное самолюбие директора автобазы: он отказал в машинах, а Канунников приказал дать.

Пытливо глядя на Максимова, Вертилин спросил у него, в чем дело. Тот в ответ только пожал плечами: откуда ему знать?

– Смотрите, – с угрозой сказал Вертилин, – если вы что-нибудь наболтали, берегитесь!

– Иди ты… – Максимов выругался и пошел к машине.

Этот ответ еще больше встревожил Вертилина: шофер чем-то обеспокоен. В чем же дело?

Он помчался на базу. Степанов вежливо, но твердо сказал ему, что есть данные об использовании им, Вертилиным, машин не для перевозок груза, а для разъездов. На такие цели нельзя выделять трехтонные машины.

Вертилин облегченно вздохнул. Всего-то! Не страшно.

— Какая вам разница! Я ведь плачу за машину.

– Да, платите, даже больше, чем надо.

– Почему больше?

– Приписываете рейсы.

– Вы на этом много теряете?

– Да!

– У вас есть приказ товарища Канунникова, и я требую, чтобы вы его выполняли.

Последовал короткий ответ, снова повергший Вертилина в замешательство.

– Этот вопрос согласован с управляющим трестом. Кстати, – добавил Степанов, перебирая бумаги на своем столе, – вас упорно разыскивали по телефону.

– Кто?

– Из гостиницы дежурный.

Кто и зачем его разыскивает? Может быть, со стройки кто-нибудь приехал? Вот уж некстати!

Но когда дежурный по гостинице вручил ему записку, Вертилин похолодел: его вызывали к уполномоченному Госконтроля, улица Либкнехта, дом шесть.

Глава двадцатая

Страх овладел Вертилиным. Предположения, одно страшнее другого, теснились в голове. Пьянчужка счетовод, Масленников, Максимов… Кто мог сообщить о нем? Но в чем могут его обвинить?

«Левые» машины? Где они, где их номера, фамилии шоферов? Ищи ветра в поле!

Масленников? Да, он просил его заверить расписку, что из этого? Ехали возчики, сказали, что из колхоза «Новая заря», он поверил, заплатил, потом поехал оформлять, оказалось, что возчики его обманули, они из другого колхоза.

Приписал рейс? Какая мелочь! Хотел поощрить шофера, что в этом такого?

Возил на машинах автобазы, на подводах колхозов? Тут все законно, рассчитывался через банк по нормальному тарифу. Мелкие гаражи выделяли ему транспорт? Он официально расплачивался с ними, у него на руках квитанции. Он, правда, не успел эти квитанции отослать в Москву, ну что ж, отошлет.

Остается счетовод, выдавший ему несколько фиктивных счетов, – но ведь об этом не знает ни одна живая душа. Даже самому счетоводу не известны ни фамилия Вертилина, ни организация, которую он представляет. На счетах обозначена только сумма, стоят печать и подпись, все остальное вписал сам Вертилин. Да и кто может раскопать этого счетовода из Курунлинского района?

Какое обвинение могут предъявить ему?

Шагая по своему номеру, Вертилин обдумывал все снова и снова. Нет, ничего за ним нет! Но зачем же его вызывают в Госконтроль? Госконтроль! Он знает, что это такое, зря туда не вызовут!

Вертилин хотел сейчас же идти на улицу Либкнехта, но было поздно. Он с тоской думал о предстоящей ночи.

Надев макинтош, он вышел на улицу. Его тянуло туда, куда ему предстояло завтра явиться. Он дошел до улицы Либкнехта и пошел по нечетной стороне домов, вглядываясь в противоположные… Двадцать… Восемнадцать… Четырнадцать… Десять… Вот номер шесть! Небольшой двухэтажный домик. В окнах, затянутых белыми занавесками, горел свет. Из подъезда вышел человек с портфелем. Вертилин отвернулся: может быть, это вызвавший его сотрудник?! Ему показалось, что человек подозрительно посмотрел на него. Дернул его черт отправиться сюда!

Он медленно возвращался в гостиницу. Теплый вечер шумел на улицах, в саду гремела музыка, красивые девушки шли навстречу. Неужели он лишится всего этого?! Только бы все сошло благополучно, черт с ней, с комбинацией, он тоже хочет жить. Его тревожил каждый взгляд, ему казалось, что все на него смотрят.

Вертилин пришел в гостиницу, снял макинтош и тоскливо осмотрел свой номер. Две койки, стандартный письменный стол, графин без пробки и без воды, шкаф с неплотно прилегающей дверцей.

Он почувствовал неприятную пустоту в желудке, вспомнил, что не обедал сегодня, спустился в ресторан, выпил полстакана водки, запил пивом, потом много и жадно ел, утоляя неожиданный, болезненный приступ голода.

На короткое время им овладел хмель. Все в конце концов ерунда! Нервы, нервы, вот что не в порядке, поддался панике. Мало у Полякова и у Масленникова своих забот, станут они еще с ним канителиться! Если бы что-нибудь случилось со счетоводом, разве дело попало бы в Госконтроль? Этим занялись бы следственные органы! А Госконтроль – что? Финансовые ревизии, проверки хозяйственной деятельности…

Но опьянение быстро прошло, и мысли, одна тревожнее другой, снова овладели им.

Он лежал в постели и не мог уснуть. Что, если счетовод арестован? Может быть, именно сейчас он рассказывает о нем. Максимов подтвердит, что Вертилин приезжал к счетоводу. Да и зачем свидетели? Ведь он уже отослал в Москву фиктивные счета, достаточно их проверить – и он попался. Максимов наперечет знает шоферов «левых» машин, с которыми имел дело Вертилин, особенно с касиловской базы. Поляков его прижмет, он все расскажет, а тут и Масленников. Если все соберется в одни узел, тогда – катастрофа.

Вертилин напряженно прислушивается к ночной тишине. На лестнице – шаги, медленные, четкие: они становятся все громче; человек подымается выше; вот он идет по коридору, мягко, точно крадучись, ступая по ковру, все ближе и ближе к двери его комнаты. Вертилин напрягает слух, он слышит мерные, тошнотные удары своего сердца. Затем шаги становятся все глуше и наконец замирают. Раздается звяканье ключа в замке, скрип открываемой двери – и все стихает.

Вертилин положил руку на сердце и лежал, широко открыв пустые, мутные, как после изнурительного бега, глаза. Он устал; стареет, слабеет; сердце останавливается, нужно лечиться, ехать в Кисловодск, погрузиться в нарзанную ванну, любоваться облепившими тело пузырьками и не думать ни о Госконтроле, ни о фиктивных счетах, шутить, смеяться, ухаживать за женщинами… Если с ним что-нибудь случится, он не перенесет этого.

Снизу, из вестибюля, донесся дребезжащий звон часов. Один удар! Сколько это: час, половина второго или половина третьего? Он включил настольную лампу и посмотрел на часы. Боже мой, еще только половина двенадцатого! Он потушил свет и снова вытянулся на постели, прислушиваясь к тишине ночи, каждый звук тревожным ударом отдается в сердце.

Вертилин забылся под утро и, когда встал, увидел в зеркале свое лицо, осунувшееся, небритое, мешки под глазами.

Сидя в кресле парикмахерской, он вспомнил ночь, приступы сердечной боли, и страх, что приступ сейчас здесь повторится, охватил его. У него закружилась голова, во рту стало пусто, ему казалось, что сердце вот-вот остановится. Он судорожно вцепился в ручки кресла. Если с ним случится обморок, то парикмахер порежет его. На мгновение он зажмурился. Мастер, отведя бритву в сторону, удивленно посмотрел на него. Вертилин глубоко вздохнул и открыл глаза.

Он расплатился и еще долго сидел в прихожей, прислушиваясь к медленным ударам сердца. Плохо дело! Он пошел к двери шаткой походкой, и ему опять казалось, что все на него смотрят.

Вернувшись в номер, он прилег на диван, сразу задремал и, когда очнулся, почувствовал себя лучше.

По дороге на улицу Либкнехта он зашел на почту и составил текст телеграммы с требованием немедленно прислать автоколонну. Однако не послал ее, а, аккуратно сложив, сунул в бумажник: в случае чего, он ее покажет, а вызвать колонну он всегда успеет, надо еще выручить затраченные деньги.

Однако Вертилину не понадобилось предъявлять телеграмму. Разговор принял оборот, которого он ожидал меньше всего.

В каком-то гараже незаконно приобрели материалы. При расследовании выяснилось, что гараж получил от Вертилина наличные деньги. Это обстоятельство и хотела уточнить вызвавшая Вертилина женщина, контролер.

Вот оно что! Да, было такое дело, но он платил в кассу, у него есть квитанции. Конечно, он не имел права платить наличными, но оказались свободные деньги, предназначенные для других целей, – он рассчитался. Он поступил не совсем правильно, но не виноват же он в том, что гараж их незаконно израсходовал. Они расходовали, пусть отвечают.

– Вы еще с кем-нибудь рассчитывались наличными суммами?

– Не помню, – небрежно ответил Вертилин. Теперь, когда он убедился, что дело не в счетоводе и не в Масленникове, он овладел собой.

– Все же? – настаивала женщина.

– Как вам сказать… – Он нарочно тянул, надеясь выяснить, знает ли она о других гаражах. – В основном меня обслуживают автобаза и колхозы, с ними расчеты только через банк. А так, наличными, – может быть, только случайно.

Он понял свою ошибку, но было уже поздно. На листочке бумаги женщина записала автобазу и спросила, какие колхозы ему возили. Вертилин назвал все, кроме «Новой зари».

– Все же, с кем вы еще рассчитывались наличными суммами? – снова спросила она.

– Право, не помню, – с искренней улыбкой ответил Вертилин. – Да вот как-то раз возили машины Облпотребсоюза, с ними тоже как будто произведен наличный расчет.

Она записала и этот гараж и отпустила Вертилина, предупредив, что при повторном расчете наличными будет назначена ревизия.

Вертилин ушел от инспектора с сознанием того, что страхи его оказались напрасными, но комбинация сорвалась. Он был достаточно опытен и слишком осторожен, чтобы не понимать этого. Само по себе дело с расчетом наличными не страшно, оно опасно как повод им заинтересоваться.

Несколько успокоенный, он подвел итоги. Он лишился машин автобазы, случайных машин, а теперь, когда отпала возможность платить наличными, то и ведомственных. Он лишился транспорта колхозов.

Вертилин пошел на почту и отправил телеграмму, написанную утром. Все кончено! Он облегченно вздохнул: теперь у него развязаны руки и он может спокойно заметать следы.

Нужно действовать быстро и решительно. По какому-то роковому стечению обстоятельств он выплыл на поверхность, его заметили, его подозревают. Ни на чем не попался, но люди не прошли мимо мелочей, с виду неприметных.

Прежде всего счетовод: он обещал сегодня быть в банке. Вертилин терпеливо прождал полтора часа, наконец увидел маленькую фигурку этого человека, пробиравшегося к четвертой кассе. Значит, жив, здоров! Но чувство облегчения сейчас же сменилось у Вертилина острым чувством ненависти. Вот единственная улика против него! От этого пьяного ничтожества зависит его жизнь!

Остается Поляков. Что тот о нем знает, какие предпринял шаги? Что ему рассказали Максимов и Масленников? Конечно, можно не являться ни в трест, ни на автобазу, все кончить с ними, и его забудут? Но Поляков из тех людей, которые ничего не забывают. Значит, необходимо опередить его.

Вертилин снова обрел всю свою энергию. Нет, не этим людям с ним справиться! Он ненавидел Полякова. За то, что сорвалась так тщательно продуманная операция, за эту жуткую ночь, за пережитые страхи. Поляков с первого дня мешал ему, заставил потерять столько времени, выбил из колеи, спутал карты, лишил его не только своих машин, но и случайных, повлиял на Масленникова, а через него и на другие колхозы. Если Полякову позвонит контролер, он расскажет и про лишние рейсы, и про «левые» машины, и о попытке получить у Масленникова фиктивный счет, он из тех людей, которым до всего есть дело.

– Я не нуждаюсь больше в машинах, Илья Порфирьевич, – объявил Вертилин, входя на следующий день в кабинет Канунникова, – но вы в свое время помогли мне, и я буду с вами откровенен.

Это был уже не докучливый проситель, клянчивший пять машин. Это был уполномоченный крупной стройки, имевший в своем распоряжении двадцать новых автомашин.

Он спокойно опроверг возводимый на него поклеп. Он считает излишним оправдываться. Поляков – еще не прокурор, но, ударяя по Вертилину, Поляков в самом деле целит в Канунникова, хочет доказать, что он якобы покровительствовал какому-то жулику. Вот он сидит перед вами, этот жулик. Похож?

Не кажется ли Илье Порфирьевичу странным, что автобаза, выпускающая на линию до стa пятидесяти машин в день, вдруг подняла такую шумиху из-за пяти? Мало того, она всячески саботировала приказ управляющего трестом. Кстати, он не хочет повторять отзыв Полякова об этом приказе, да и о лице, его подписавшем. Он не хочет этого повторять, потому что он не кляузник, но, поверьте, будь он на месте Канунникова, Поляков и трех дней бы у него не работал.

Он сделал приличествующую этому сильному месту своей речи паузу и по потемневшему лицу Канунникова удостоверился, что она произвела нужное действие.

– Все несчастье в том, Илья Порфирьевич, что никто не хочет даром ничего делать.

– Но вы им уступили кирпич? – не сразу сообразил Канунников.

– Кирпич не укусишь, – многозначительно произнес Вертилин и прямо посмотрел в глаза Канунникову. – Я ненавижу склоки, но Поляков хочет вас опорочить. Конечно, вы сами знаете, как призвать его к порядку, но мое имя пусть вас не беспокоит: оно еще ничем не запятнано. Я честней Полякова, и, если я вам потребуюсь, можете мной располагать.

Расчет Вертилина оказался правильным и свидетельствовал о том, что он отлично знает таких людей, как Канунников. Канунников поверил в то, что Поляков затевает против него склоку. И взялся за перо, решив набросать на бумаге доказательства, которыми располагал, чтобы требовать увольнения Полякова. В результате родилась обширная докладная записка, похожая на все подобные записки: в ней умалчивалось все хорошее, а отрицательные факты были подобраны и расположены так, что создавалась неприглядная картина. Таким способом любое хозяйство можно изобразить в самом отвратительном виде.

Канунников перечитал записку: все «легло» как следует, по такому документу безусловно могут освободить.

Потом он вызвал бухгалтера и спросил его, сколько денег перечислено автобазе на ее счет капитального строительства.

– Сто тысяч, – ответил бухгалтер.

– А сколько должны еще перевести в этом месяце?

– Еще семьдесят пять тысяч.

– Вы мне докладывали, что в Шилове недостаток оборотных средств.

– Да.

– Так вот, деньги переведите в Шилово.

– Илья Порфирьевич, – растерялся бухгалтер, – в Шилове к концу месяца финансовые затруднения ликвидируются, а на загряжской базе самая интенсивная заготовка материалов. Задержать им перечисление – значит поставить под угрозу строительство.

– Мое распоряжение законно? – перебил его Канунников.

– Формально…

– Выполняйте его.