Текст книги "Водители"

Глава двадцать первая

Дело, причинившее Вертилину столько хлопот, отняло у Полякова не более получаса.

Когда он вернулся из командировки, Степанов рассказал ему о приписке Максимову лишних рейсов. Путевки не оставляли в этом никаких сомнений.

Вызванный в кабинет Максимов, усмехаясь, объяснил:

– Шестой рейс премиальный. Так уж клиент решил.

– Почему он только вас премирует? – спросил Поляков.

– Не знаю. – Максимов пожал плечами. – Да ведь автобаза на этом ничего не теряет.

– Автобаза не нуждается в краденых деньгах, – ответил Поляков.

Ах, вот как, значит, и его считают жуликом! Желание все выложить начистоту, шевельнувшееся в Максимове, сразу пропало. Разбирайтесь как хотите.

Когда он вышел, Поляков сказал:

– С Максимовым – вопрос второй, а Вертилин, кажется, порядочный жулик.

– Я думаю, – заметил Тимошин, – главный вопрос – о Максимове, а уж второй – о Вертилине.

Поляков бросил на Тимошина внимательный взгляд, но промолчал.

– Вертилин – ловкач, – сказал вызванный вместе с Максимовым Смолкин.

– Однако, – заметил Поляков, – вы его надули.

– Что вы, Михаил Григорьевич! – самодовольно улыбаясь, воскликнул Смолкин: такой упрек он воспринял как наивысшую похвалу.

– Кто ему еще возит? – спросил Поляков.

– Многие, – сказал Смолкин, – колхозы возят.

– Какие колхозы?

– Разные… Видел я лошадей «Новой зари».

– Масленникова? – Поляков поднял телефонную трубку.

Разговор с Масленниковым подтвердил подозрения Полякова.

– Не мешало бы все проверить, – сказал Степанов, после того как Смолкин вышел из кабинета. – Такой проходимец мог запутать и Смолкина и Максимова.

– Тем более нужно одним ударом все вскрыть; запустим – хуже будет, – согласился Поляков. – Для меня ясно одно: ему наши машины нужны для какой-то махинации. Вот мы его и лишим транспорта. Основание у нас есть: использует машины для разъездов.

– А приказ управляющего трестом?

– Канунникову доложим, – ответил Поляков, снова поднимая трубку.

Выслушав Полякова и удостоверившись, что бумажка с его резолюцией у Вертилина забрана, Канунников сказал:

– Ничего особенного я не вижу, а впрочем, смотри: тебе на месте виднее.

– Подачу транспорта я вынужден прекратить немедленно, – сказал Поляков.

– Решай, решай, ты хозяин.

Поляков никого не заставлял ожидать себя и не терпел сборища сотрудников в кабинете. За время его отсутствия накопились дела: тому отпуск, этому квартиру, третьего рассчитали неправильно, этого оформить на работу, того уволить, и так без конца. Уже звонила жена, потом дочь, а он все не мог покончить с делами.

Экономист Попов доложил майский отчет. Общие цифры не удовлетворили Полякова, его внимание сосредоточилось не на плюсах, а на минусах. Леонид Иванович глубже опустился в кресло, и, как всегда, вид его говорил: «Поступайте как вам угодно. Я человек подчиненный, я молчу».

Вслед за Поповым явился главный бухгалтер Константинов.

– Как со счетом капитального строительства? – спросил Поляков, подписывая бумаги, которые одну за другой подкладывал ему главбух.

– От тех ста тысяч, что трест перевел нам в начале месяца, еще осталось две тысячи восемьсот рублей.

Поляков поднял голову.

– А сколько трест должен перевести в этом месяце?

– Еще семьдесят тысяч. Они переведут.

– Почему вы им не напомнили?

– Тут не приходится беспокоиться, – сказал Константинов, – деньги эти наши, никуда они не денутся; завтра позвоню в трест, попрошу перечислить.

– Напрасно вы ждали. Следите, чтобы деньги перечислялись без задержки.

Разговор с Константиновым омрачил настроение Полякова. Хороший бухгалтер, честный, знающий, работящий, а дальше своего носа не видит. Нужно развернуть строительные работы, а на счету уже нет ни копейки. Разве можно на трест надеяться, мало ли что еще Канунникову взбредет в голову!

Пришли Королев и Валя Смирнова. Поляков ставил их во главе новой конторы с длинным названием: «Контора по загрузке порожних машин и механизации погрузочно-разгрузочных работ». Королева – начальником этой конторы, Смирнову – заместителем. Потом приехал Любимов, и они долго рассматривали и обсуждали окончательный вариант проекта.

Наконец Поляков остался один. Теперь надо просмотреть почту – и все дела закончены.

Ничто не изменилось в его маленьком кабинете. Все тот же простой канцелярский стол, шкаф, рукомойник, замасленный директорский комбинезон. Из-за стены, отделяющей кабинет от гаража, доносится рычание моторов, из диспетчерской – голоса шоферов, сдающих путевки, и кондукторов, считающих выручку. Машины возвращаются с линии, и по двору, как обычно, проплывают молочные полосы света. Попадая в кабинет, они на мгновение освещают склоненную над столом голову Полякова, его твердо очерченный профиль.

Поляков открыл папку, плотно набитую ведомостями, инструкциями, директивами треста, министерства, областных организаций. Наверху лежали письма по поводу опубликованных в журнале заметок мастеров автобазы. Поляков перебрал пачку конвертов – белых, синих, голубых, стандартных, самодельных. Вот письма из Тулы, из Касилова, из Бреста, Мурманска, Актюбинска. А вот еще одно, из села Богучаны, от А. Березкина… Что это за Богучаны? Поляков рассмотрел почтовый штемпель: «Богучаны, Красноярского края». Далекое сибирское село, где-нибудь на Енисее или Ангаре.

Поляков вскрыл конверт. Некий А. Березкин, ничего не сообщая о себе самом, предлагал новую конструкцию сварочной горелки, удобную для работы с мелкими автомобильными деталями. Чертеж этой горелки был сделан черной тушью на желтоватом клочке восковки. Само письмо написано на вырванных из школьной тетради листочках, круглым, аккуратным почерком.

Кто ты такой, А. Березкин? Сварщик, механик, токарь, шофер или директор МТС? Сам ты начертил свою горелку или это сделал по твоему корявому эскизу какой-нибудь районный техник? Молодой ты или старый, женатый или холостой, общительный ты человек или угрюмый? Помогают тебе твои начальники или нашелся и в вашей тайге свой Канунников? Коренной ты сибиряк или забросила тебя судьба в дальнюю сибирскую сторонку? Огляделся ты кругом, увидел ту же землю, с лесами и реками, с травой, которая пахнет так же сладко, как и на Тамбовщине, и, как простой русский человек, взялся за молоток или сел за баранку… Не ищешь ты патента на свою горелку, а просишь испробовать ее да «попользоваться». И пойдет твоя горелка странствовать по городам и селам, усовершенствуют ее ученые и инженеры, и вернется она в твою глушь года через два под замысловатым названием и со строгой инструкцией, как ею пользоваться. Зажжешь ее, покачаешь головой и скажешь: «Вот черти, здорово придумали!»

Глава двадцать вторая

Водитель работает в одиночку, но встречается на линии со множеством людей; он общителен в компании, но замкнут на работе. Высокие скорости развивают в нем удаль и смелость, ответственность делает его осторожным. Это определяет независимость его характера: распорядителей много, а отвечать – ему одному. Он хозяин машины и знает: чем меньше рук прикасается к ней, тем она сохраннее.

Демин допускал ремонтников к своей машине только тогда, когда стоял рядом с ней. Если он даже оставался ими доволен, то никогда не показывал этого – незачем людей баловать! Пробурчав что-то себе под нос, садился в машину и уезжал.

Все это Демин проделывал, отправляясь на обычную работу. Можно представить поэтому, что творилось, когда он ехал в дальний рейс. Он не выедет за ворота без твердой умеренности, что машина его не подведет. Лучше поработать несколько лишних минут в гараже, чем стоять потом много часов на линии.

– Собираешься, как на свадьбу, – ворчал стоявший рядом Антошкин. – Времени девятый час, а еще грузиться надо. Когда же мы в Москву попадем?

Пятьдесят шоферов выехали вчера в Москву за новы ми автомобилями. Антошкин отстал и должен был догнать их на машине Демина. Кончился срок лишения водительских прав, в кармане у него лежало только что полученное шоферское удостоверение, и сам Антошкин щеголял в новом, сером, в елочку, костюме с выпущенными на сапожки брюками. Его остренькая физиономия изображала полное довольство собой, своим видом и предстоящей поездкой.

– Когда надо, тогда и приедем, – ответил Демин, перекладывая инструмент в сумке, – а ты бы лучше свой коверкот дома оставил: машину обратно погонишь.

Иной шофер в комбинезоне франт, а на Антошкине и коверкотовый костюм висит как на вешалке. И где он успел его вывозить! Какую одежду на него ни надень, через час никакого вида не имеет. Антошкин знал за собой этот грех и принимал некоторые меры предосторожности, стоял в отдалении от машины и отстранялся от сновавших по двору землекопов и каменщиков.

На втором дворе шли строительные работы. Кладка фундамента заканчивалась. Уже подымались кверху кирпичные стены новых мастерских с пустыми оконными и дверными проемами. Вокруг котлована высились насыпи земли с протоптанными на вершине дорожками. Плотники обтесывали на земле стропила, топоры стучали по дереву, рядом с бревном ложилась длинная лента щепы – она вилась и изгибалась, как деревянный змей. От шоссе к мастерским прокладывали новую дорогу: мастерские будут иметь самостоятельный выезд.

Демин кончил сборы, уложил сумку и не просто бросил при этом подушку сиденья, а осторожно задвинул ее, попробовав, плотно ли она легла. Все это он проделывал с медлительностью, раздражавшей нетерпеливого Антошкина. Наконец Демин завел мотор и, стоя одной ногой на подножке, а другой нажимая педаль акселератора, подал машину к навесу, где стояли прицепы. Антошкин знал характер своего приятеля и не командовал – машина остановилась так, что оставалось только накинуть сцеп, ни на сантиметр дальше, ни на сантиметр ближе: расчет точный!

Демин присоединил прицеп, еще раз осмотрел на нем шины (на прицепе спустят – сразу не почувствуешь) и отправился в диспетчерскую за документами.

– Ты поживей! – крикнул ему вслед Антошкин.

– Успеешь.

Антошкин любил подтрунивать над Деминым, но сам был высокого мнения о нем. На базe уже несколько шоферов-стотысячников, и все-таки Демин первый наездил сто тысяч и гнал уже вторую сотню. Другой такой машины в гараже нет. Моторчик чистенький, белой перчаткой проведи – не запачкаешь! Рессорные листы и те будто новенькие: черные, а не ржавые, как обычно бывают. Сиденье и спинку Демин подогнал по своему росту. На дверках подложил резину, и теперь они закрываются плотно и мягко, стекло не разобьешь. Вся машина собранная, подтянутая, ничто не скрипит, не стучит, не болтается. Под кузовом – запасной бензобак. А сейчас еще канистру с собой взял, горючего хватит до Москвы и обратно, не нужно бочки с собой таскать. И баночка для автола у него особенная. Где он все это достает? Были весной городские соревнования по экономии горючего. Кто первое место взял? Демин. В общем, ничего не скажешь. Ковыряется только долго. Полчаса как за путевкой ушел, а дела-то там всего на пять минут.

Получив путевку, Демин явился в кабинет директора. Поляков разговаривал по телефону. Возле него стоял главбух. На его обычно важном лице застыло виноватое и встревоженное выражение. Разговор шел с Москвой, и Демин услышал только последнюю фразу: «Сегодня у вас будет наш водитель, товарищ Демин, прошу передать ему». Поляков положил трубку и, по привычке не снимая с нее руки, объяснил Демину, что сегодня до десяти часов вечера он должен быть в министерстве у товарища Голицына, получить у него пакет и завтра к вечеру доставить его на базу. Все это Поляков записал на листке бумаги, который Демин, присоединив к другим документам, положил в карман гимнастерки.

– Пакет получите обязательно, – добавил Поляков, – если задержитесь в дороге, то будьте в министерстве с утра. Но постарайтесь это сделать сегодня. – Он помолчал, потом добавил: – Вы получите письмо за подписью министра о выделении нам денег на строительство мастерских. Письмо в трех экземплярах: нам, тресту и банку.

– Есть, – сказал Демин. – Разрешите ехать?

– Отправляйтесь.

Демин вышел из кабинета и направился через гараж, отыскивая глазами Нюру. Она сдавала свою машину в ремонт и ходила вокруг нее, переговаривась с приемщиком. Демин окликнул ее:

– Привет, Анна Никифоровна!

Она обернулась:

– Здравствуй!

Он неловко постоял возле машины:

– В Москву посылают.

– Счастливого пути! – насмешливо ответила она.

Он хотел сказать, что завтра к вечеру обязательно вернется, они еще успеют пойти в театр, но Нюра, увидев проходившего по гаражу Смолкина, побежала к нему, взяла под руку и, заглядывая ему в глаза, о чем-то весело заговорила. Толстое лицо Смолкина расплылось в блаженной улыбке. Демин пошел к своей машине.

– Поехали, что ли? – крикнул Антошкин.

Демин молча сел в кабину. Зарычал мотор. Звякнул сцеп. Машина выехала за ворота.

В Швейпроме уже дожидались Демина. Квадратные тюки с форменной одеждой для ремесленников были быстро погружены, укрыты брезентом и увязаны. Осмотрев груз, Демин приказал затянуть веревки потуже. Представитель клиента, он же проводник, мужчина в брезентовом дождевике с болтающимся на спине капюшоном, с фанерным чемоданом в руках, направился было к кабине, но Демин взглядом показал: в кузов!

– Это почему? – возмутился проводник.

– За грузом надо смотреть, – хладнокровно ответил Демин, – а в кабине представитель автобазы едет. – Он указал на Антошкина.

Кряхтя, проводник полез в кузов. Демин еще раз обошел машину и прицеп, подтянул веревки посмотрел, как сидят рессоры, шины, и сел за руль.

Дальний рейс! Шум ветра, знойное солнце, вечерняя прохлада бескрайних полей, запах леса, серебро озер и рек, города и села, случайные ночевки, новые люди, новые места. Широта и простор! Ни светофоров, ни милиционеров!

Едешь и едешь… Асфальт дороги, черный в середине и серый по краям, поднимается в гору, которая издали кажется крутой, как скала, но, когда приближаешься к ней, делается все отложе. С ходу взлетишь на нее, даже не заметишь подъема. И снова мчишься, оставляя за собой синеватый дымок. Полуденный зной накаляет крылья. Кабину наполняет горячее дыхание мотора. Повернешь ветровое стекло – теперь продувает со всех сторон. Хорошо! Руки на баранке, ноги на педалях, чуть прибавишь газ – мотор фыркнет, усиливая свой монотонный стук. Машина набирает скорость. Стрелка спидометра ползет вверх. Быстрей и быстрей… Шины свистят по асфальту. Сосед твой смолк, голова его откинулась в угол кабины, он дремлет, закрыв глаза, а ты несешься вперед, отмеривая короткие километры, посматривая на дорожные знаки: круглые, квадратные, треугольные, желтые, красные. Едешь и думаешь…

Думаешь свою думу, но весь ты собран и напряжен. Уклон, подъем, мостик, выбоина, перекресток, стадо, пересекающее дорогу, подвода со спящим возчиком, встречная машина, железнодорожный переезд, крутой поворот, мальчик-велосипедист, дорожные ремонтеры – все это надо видеть; сигналы встречных и обгоняющих автомобилей, звуки собственной машины – все это надо слышать; как двигатель принимает и развивает обороты, как руль держит дорогу, в каком состоянии колеса – все это надо чувствовать.

Но вот все ниже склоняется солнце, окрашивая горизонт багряным заревом. Редкий туман поднимается с полей. Вдали показалась встречная машина – включаешь на всякий случай ближний свет. Сначала не видишь его, но постепенно замечаешь: маленькое мутное пятно бежит впереди, путаясь под колесами машины. Переключаешь фары на дальний свет. Две длинные полосы падают на дорогу и плывут, равномерно колеблясь в такт покачиванию рессор. Сразу потемнело все вокруг. Фиолетовые звезды рассыпались по небу. Протяжно загудел где-то паровоз; мелькнул впереди огонек и скрылся, потом возник справа, затем слева, опять пропал и снова появился широким пятном света. Идет встречная машина. Чтобы не ослепить шофера, переводишь свой свет на ближний. То же делают на встречной машине; пятно ее света превратилось в две маленькие точки, сразу видишь за ними еще много таких точек – все шоссе кажется усеянным беленькими огоньками: идет колонна. Снижаешь скорость и жмешься к правой стороне дороги. Встречная машина быстро приближается, на минуту мелькают очертания ее высокой кабины, она вихрем пролетает мимо, за ней вторая, третья… Эти даже фары не переключают, идут на полном свете: сторонись, мол, колонна идет.

Встречная колонна прошла, но долго еще слышится мощный рокот ее моторов. Куда спешат они, куда несутся, разрезая потоками света темноту ночи? Промчались, как ветер, обдав тебя своим дыханием, напомнив дальние ночные марши с потушенными фарами, замаскированные между деревьями стоянки машин и ту щемящую сердце фронтовую песню, которую напеваешь под шум мотора и шуршание шин.

Глава двадцать третья

Канунников страшился гнева начальства, но и не гнался за похвалой – он предпочитал, чтобы его поменьше замечали. Возвращаясь с бурного совещания в обкоме или в облисполкоме, он с удовлетворением говорил: «О нас даже не вспоминали». Естественно, что он дорожил своим местом: это было в достаточной степени солидное и в то же время второстепенное учреждение; нужное, но не ведущее; не все видели его успехи, зато и не особенно ругали за промахи.

Он благоволил к Сергееву и старался избавиться от Полякова: у первого все было «в порядке»; действия второго всегда вызывали тревогу. Впрочем, Канунников обеспечил себя документами, удостоверяющими, что он предупреждал, предостерегал, предусматривал. В любое время он мог сказать– «Я ведь говорил! – беспомощно развести руками и скорбно добавить: – Подводит меня аппарат».

Поданная им докладная записка проследовала ту же цель. Если Поляков не справится со строительством мастерских, то Канунников скажет: «Я ведь не только говорил, но и писал». Если же строительство пойдет успешно, то и это окажется заслугой Кануниикова: он поставил вопрос о Полякове «со всей остротой» и этим заставил его «по-настоящему» взяться за работу.

Однако все складывалось не так, как хотел Канунников. Вот уже больше месяца как он подал докладную, а ответа не было. В обкоме сказали: «Разберемся», – и тут же обязали управляющего Стройтрестом Грифцова принять на себя строительство мастерских. Стройка развертывалась полным ходом. В министерстве тоже ответили: «Разберемся», – и приказали вернуть автобазе снятые с ее счета деньги.

А время шло. В мае и июне загряжская автобаза вышла на первое место, перевыполнила план накоплений, и министерство выделило Загряжску сто пятьдесят новых машин. Поляков организовал контору по загрузке порожних машин во главе с бывшим грузчиком Королевым и бывшим кондуктором Смирновой. Контора дает большие прибыли. Есть над чем поломать голову! Вместо того чтобы снять Полякова, пожалуй, его самого, Канунникова, обвинят в склоке. А тут еще припутался этот проходимец Вертилин. Идет следствие. Назначена ревизия. Конечно, Канунников никакого преступления не совершил, но неприятно: на автобазе проявили бдительность, а он оказался доверчивым растяпой.

Канунников жалел о поданном рапорте. Что, если у Полякова в высших инстанциях «рука»? Не так надо было! Нужно было добиться перевода Полякова на другую базу, в порядке «повышения» или для укрепления какого-нибудь периферийного хозяйства, – «убрать с почетом». А теперь заварится каша: ведь Поляков молчать не будет, все выложит. И люди за него. Даже трестовский бухгалтер – подумать только! – и тот опротестовал приказ о перераспределении оборотных средств. Это больше всего поразило Канунникова. Ни в ком нельзя быть уверенным, ни на кого нельзя положиться! Трестовские инженеры и техники торчат на автобазе, увлеклись, видите ли, движением новаторов. Разве в этом заключается искусство руководства? Дал приказ, установил сроки – и проверяй! Чего же ожидать от работников базы, когда нет уверенности в своих, трестовских?

Канунников подумывал о том, чтобы уехать куда-нибудь, пусть без него разбираются. Его часто посылали в командировки: на посевную, уборочную… Получая командировку, он кряхтел, морщился, делал недовольное лицо («от делa отрывают»), но никогда не отказывался. Зато «в случае чего» говорил: «Гоняют по районам, вот и путают без меня мои люди».

Но его никуда не посылали. Он как бы невзначай заикнулся об этом, ему ответили: «У вас своих дел достаточно». Канунников хотел было просить отпуск («конечно, не время ехать, да врачи настаивают»), но министр отказал в отпуске до осени.

Однообразно тянулись дни Канунникова. На автобазу он не ездил, сидел в своем кабинете. Прислушиваясь к монотонному стуку пишущей машинки в соседней комнате и поглядывая в окно на свой стоящий у подъезда легковой автомобиль, готовился к драке, на которую сам напросился. Он подбирал порочащие Полякова факты, но понимал, что главное – люди, которые сумели бы поддержать эти обвинения.

Люди, люди… На кого из автобазовских он может опереться? Канунников перебирал в. памяти одного за другим: Любимов, Степанов, Потапов, Тимошин… Эти не подходят. Это «люди Полякова». Вот Горбенко… Как Горбенко? Отношения с руководством базы у него скверные, парень молодой, честолюбивый, поманить его должностью начальника самостоя-тельных мастерских – и весь он тут.

Канунников принял Горбенко благосклонно. Рад, рад… Подтянулись мастерские. В таких условиях трудно перевыполнять план. Жаль, кое-кто недооценивает это… Кстати, что произошло недели две назад на партбюро, за что Горбенко пробирали? Давно хотелось заняться этим, но руки не доходили.

Горбенко молчал.

– В чем же было дело, я спрашиваю? – несколько повысив голос, повторил Канунников.

– Вы бы вызвали директора автобазы да спросили у него, – ответил Горбенко.

– Товарищ Горбенко! – Канунников поднял вверх карандаш. – Не забывайте: вы не у себя в цехе, а в кабинете управляющего трестом. Не уважаете меня, так потрудитесь уважать мою должность и тех, кто меня на эту должность поставил.

Однако Горбенко сохранял свой обычный сумрачный вид и отговаривался короткими, маловразумительными фразами. Дело прошлое, что к нему возвращаться: разговор шел о комплектовочном цехе, но этот вопрос уже решен.

– Кем решен? – возмутился Канунников. – Именно вы должны решать. Это ваше право. Есть у нас единоначалие или нет? Я спрашиваю: есть или нет?

– Есть, – угрюмо пробормотал Горбенко.

– Вы не простой исполнитель, а начальник мастерских, – продолжал Канунников. – Игнорировать вас никто не может. Нельзя превращать начальника мастерских в пешку, нельзя.

Физиономия Канунникова выражала недовольство. Черт знает что! Не умеют работать с людьми, нарушают элементарные права средних командиров, глушат инициативу.

– Нужно выделить мастерские из автобазы, – сказал Канунников, – сделать их самостоятельным предприятием. Вот тогда вы будете полным хозяином. Поляков будет вам по договору сдавать машины в ремонт, а уж как вы будете ремонтировать – это дело ваше.

Канунников задел его самое больное место. Горбенко давно хотелось добиться самостоятельности: сам хозяин – сам отвечаешь. Но он понимал, что в нынешнем виде мастерские не могут быть выделены в самостоятельную единицу. Нет ни собственных помещений, ни порядочного оборудования, объем ремонта невелик. Когда об этом зашла речь, Поляков ясно доказал: выделять надо тогда, когда будут построены новые мастерские. И Горбенко не мог не признать, что Поляков прав.

– Нужно развязать вам руки, – продолжал Канунников. – Выделим мастерские на самостоятельный баланс и подчиним вам строительство. Ничего, ничего, беритесь смелее, поможем. Только вот что… вопрос этот нужно обосновать в деталях. Вам-то видней, что практически нужно. Поэтому изложите свои соображения в докладной записке и представьте ее мне. Никаких расчетов не надо, просто обоснуйте, почему необходимо провести это мероприятие.

– Что же я должен писать? – глядя в окно, хмуро спросил Горбенко.

– Напишите все как есть. Руководство базы рассматривает ремонт как дело второстепенное и поэтому мешает работе мастерских. Приведите отдельные факты, докажите, что мастерские необходимо отделить от автобазы. Пишите обо всем прямо, не стесняясь: вам с Поляковым все равно скоро разделяться, миндальничать нечего.

Горбенко по-прежнему молчал.

– Вы меня поняли? – спросил Канунников.

– Разрешите все это доложить директору автобазы?! – объявил Горбенко.

Канунников вытаращил глаза:

– Что доложить?!

– О вашем приказании написать докладную записку.

– Вы что, собственно говоря…

– А ничего! Я, знаете ли, так в армии привык: о полученном приказании докладывать своему непосредственному начальнику.

Канунников поморщился:

– При чем тут армия? Никто не лишает вас права обращаться к управляющему трестом.

– Но никто не лишил меня права обращаться к своему директору, – усмехнулся Горбенко.

«Вот как их всех Поляков прибрал к рукам, – думал Канунников, когда Горбенко ушел. – Да, на автобазовских рассчитывать нечего – круговая порука…»

Он поднял трубку и позвонил управляющему Стройтрестом Грифцову.

– Как дела, Грифцов? Ты когда мне мастерские отстроишь?

– Двигаем, Илья Порфирьевич. А что тебя никогда на стройке не видно?

– Занят, занят, дорогой мой, руки не доходят. Да ведь что ездить? Только мешать. И без меня есть кому с тобой ругаться. Поляков, наверно, в печенки залез?

– Да, уж твой Поляков!.. Все бы ничего, да деньги у него кончаются. Двадцатого не расплатится – приостановлю работу. То я у него в должниках ходил, а теперь он у меня.

– Вот видишь! – подхватил Канунников. – Я ему еще тогда говорил: «Не лезь ты с этими деньгами: начнется стройка – рассчитаемся с Грифцовым». Так ведь нет – полез. И тебя скомпрометировал и меня.

Грифцов засмеялся:

– Мы с тобой тогда неважно выглядели.

– Видишь, с какими людьми мне приходится работать. Свой же человек – и подводит. Будь у тебя прораб вроде моего Полякова, ты бы, наверно, с ним давно распрощался.

– Ну, ну… Я бы такого работника, как Поляков, с руками и ногами. Толковый человек, и люди хорошо подобраны.

– Ты так думаешь? – кисло протянул Канунников. – Значит, у тебя особых претензий нет?

– Особых нет. Насчет денег проследи. Теперь твоя очередь.

Канунников вздохнул:

– Деньги, деньги!.. Поляков так с деньгами напутал, что не знаю, как распутывать буду.

– А что такое?

– Да так, наши внутренние дела, – загадочно ответил Канунников, – как-нибудь при случае расскажу. Но ты с Полякова не слезай, деньги требуй.

Не вышло с Горбенко, не вышло с Грифцовым. Первый – грубиян, второй – размазня.

Канунников снова поднял трубку и позвонил управляющему Тракторсбытом Кудрявцеву:

– Привет, Кудрявцев!

– Здорово, здорово! – загудел в трубке мощный голос Кудрявцева. – Ты чего, опять что-нибудь клянчить? Сначала притворяетесь овечками, потом на облисполком вытаскиваете. Такой вы народ!

– Получилось так, Кудрявцев. Понимаю, что нехорошо, да так вышло. Подвел меня Поляков.

– А чего Поляков? На его месте любой бы так действовал. Тебе хорошо в кабинете сидеть, а у него хозяйство!

– Вот как?! А я тебя на исполкоме по-другому понял.

– Ты что же, хотел, чтобы я на исполком пришел – и лапки кверху? Так не бывает! Он защищает свое, а я – свое. Пиво пивом, дело делом.

– Ну, а запчасти для реставрации?

– Получил я приказ из Москвы: наладить здесь, в области, массовое восстановление. Ссылаются на опыт твоей автобазы. Придется обоим за это дело браться.

– Да, конечно, – промямлил Канунников, – вот получу указания из своего министерства.

– Ох, бюрократ! – загремел Кудрявцев. – Так вот, знай: мы с Поляковым уже договорились, а ты давай жди указании.