Текст книги "Разлом. Белый и красный террор"

Крымский правитель

Отказ англичан от дальнейшей нам помощи отнимал последние надежды. Положение армии становилось отчаянным…

Петр Врангель

Генерал-лейтенант барон Петр Николаевич Врангель (1878–1928) – выходец из старинной дворянской семьи, ведущей родословную с начала XIII века. Девиз рода Врангелей был: «Сломишь, но не согнешь!» О деятельности в Белом движении Командующего Добровольческой армией, Правителя Крыма и Главнокомандующего Вооруженными силами на Юге России, Русской армией и, наконец, председателя Русского общевоинского союза (РОВС) написано много, да и сам он подарил потомкам немало воспоминаний. В мемуарах, подготовленных им, он четче, ярче и объективнее, по сравнению со своим предшественником Деникиным, нарисовал свое время и степень личного участия в нем.

Приняв Добровольческую армию от генерал-лейтенанта Деникина, когда практически все Белое дело было уже проиграно, он, тем не менее, сделал все возможное для спасения ситуации. Именно благодаря его стараниям удалось сохранить остатки Русской армии и гражданского населения, которые не хотели оставаться под властью большевиков.

Врангелю нельзя отказать в выстраивании четкой перспективы. По этому поводу он писал:

«Готовясь к продолжению борьбы, я считал совершенно необходимым безотлагательно обеспечить армию на случай несчастья… Я предложил генералу Махрову (начальник штаба Русской армии. – Прим. авт.) немедленно разработать, совместно со штабом командования флотом, план эвакуации, наметить те порты, куда войска должны были отходить и где они должны были грузиться, принять меры к сосредоточению в этих портах необходимого тоннажа, запасов угля и масла. До той поры, пока флот не был обеспечен углем и маслом, мы оставались под угрозой гибели».

Его попытки наладить институты государственности в Крыму и облагородить Русскую армию не увенчались успехами. Красная армия Южного фронта под общим командованием М. В. Фрунзе, прорвав оборону Крыма войск генерала А. П. Кутепова, пошла в наступление.

Врангель все сделал правильно. Наверное, понимал, что доверие российского народа уходит от его Русской армии, а Красная армия – набирает уверенность, мощь и силу.

Положение Крыма для белых облегчалось тем, что весной и летом 1920 года крупные силы красных были отвлечены на западе войной с Польшей. Однако в конце августа крупная группировка Красной армии под Варшавой была разбита, а 12 октября того же года поляки подписали перемирие с большевиками. Это дало возможность Ленину перебросить все свои силы на борьбу против Врангеля. На стороне красных встал и Махно со своими бандитами-анархистами.

В Крыму с марта 1917 года находилась вдовствующая императрица, супруга Царя-миротворца Александра III Мария Федоровна с дочерьми Великими княгинями Ксенией и Ольгой и их мужьями – Великим князем Александром Михайловичем и полковником Н. А. Куликовским-Романовым. Здесь императрица проживала более двух лет – до апреля 1919 года в Ай-Тодоре, а затем в Дюльбере и Хараксе.

Пребывание в Крыму под строгим наблюдением «революционного народа» стало для них, можно сказать, заключением, полным нескончаемых оскорблений и унижений, угроз и всевозможных опасностей, голода и холода.

Во время пребывания в Ялте Мария Федоровна была арестована местным советом и содержалась в съемной квартире под стражей. Однажды ночью к ней в спальню ворвались матросы и солдаты с целью обыска. Она осмелела и, взяв себя в руки, накричала на бесцеремонных воинов в тельняшках, и они ретировались.

После Брест-Литовского «мира» Крым оккупировали германские войска и освободили Марию Федоровну с родней.

Как только Германия в ноябре 1918 года проиграла войну, немцы отхлынули, вместо них в Крым пришел Врангель со своим войском, а с ним и союзники. Английский король Георг V прислал за своей тетей военный корабль «H.M.S. Marlboro». Императрица согласилась эвакуироваться из Крыма при одном условии:

– Если вы заберете всех российских граждан, высказавших желание уехать со мной за границу, – сказала Мария Федоровна капитану.

– Я принимаю это условие, – ответил британский капитан…

Великая княгиня – дочь царя Александра III и Марии Федоровны (Догмары) Ольга Александровна и ее муж Николай Куликовский-Романов отказались в тот момент покинуть Россию и решили уехать на тогда еще свободную от большевиков Кубань, в станицу Новоминскую, из которой происходил камер-казак императрицы Марии Федоровны – Тимофей Ксенофонтович Ящик. Они надеялись пожить на земле арендаторами хутора среди родни этого казака, которому вполне доверяли. Голодные годы развернули их в сторону огородничества. Им почему-то казалось, что белые одолеют красных, и они останутся в России. Уповали на то, что Ольга Александровна пользовалась авторитетом у простого народа, работая в госпиталях во время войны.

Но когда красные лавы стали подступать к станице, Ольга с мужем и двумя малолетними сыновьями Тихоном и Гурием решили убегать, особенно узнав, что государь с семьей, его брат, великий князь Михаил Александрович и 17 других членов семьи Романовых были зверски убиты большевиками. Они успели эвакуироваться на корабле и вскоре оказались в Дании у матери – Марии Федоровны, прожив с нею до кончины последней в 1928 году.

Вообще, Ольга Александровна была порядочным и одаренным человеком. Проживая в Дании в течение пяти лет немецкой оккупации, она помогала русским людям. Несмотря на опасность столкновения с гитлеровской охраной, эта смелая женщина через своих помощников передавала узникам концлагерей продукты питания. Многое она делала для защиты белых казаков, осевших в Дании. Ее художественный талант был по-настоящему оценен. Картины Ольги Александровны выставлялись не только в Дании, но и в Париже, Лондоне, Берлине…

* * *

Тяжелые времена наступили для Врангеля на полях сражений на Крымской земле.

Кроме пушек, пулеметов и винтовок Красной армии помогала громить войско барона и пролетарская пропаганда. Появилось много уничижительных для генерала плакатов. Вот один из образчиков. На красном фоне пожарища красовалась звероподобная фигура Крымского правителя с текстом:

«Врангель идет на нас!

Черный разбойник – барон хочет захватить хлеб, уголь и нефть рабочих и крестьян. Не дадим врагу задушить нас голодом!

Кровью добытое – кровью отстоим!»

Со слов очевидцев, часто на плакатах писали слова из «Варшавянки»:

 
Нам ненавистны тиранов короны,
Цепи народа-страдальца мы чтим,
Кровью народной залитые троны
Кровью наших врагов обагрим!
 

11 ноября 1920 года Реввоенсовет фронта обратился по радио к П. Н. Врангелю с предложением немедленно прекратить борьбу и сложить оружие с гарантиями амнистии. Однако правитель белого Крыма ответа не дал. Больше того, он скрыл от личного состава содержание этого радиообращения.

Отсутствие реакции белых и самого Главкома Русской армии на радиообращение с предложением амнистии было расценено Фрунзе как его игнорирование, а поэтому формально отменялось.

В воспоминаниях очевидцев, остатки белых частей, около 100 тысяч человек, были в организованном порядке на военных кораблях и гражданских судах эвакуированы в Константинополь. Потом началось «странствование по свету» – Галлиполи, Бизерта, Ницца… Не обошелся этот «трансфер» без поддержки транспортных и военно-морских кораблей Антанты. Многих солдат и офицеров Русской армии Врангеля приняли Белград, Париж, Брюссель, Берлин и другие европейские города, впрочем, без особой заботы местных властей по их благоустройству. Кров и пищу приходилось добывать им самим – крутились, как могли.

Возникает вопрос, почему Русская армия, переименованная из Добровольческой, потом в Вооруженные силы на Юге России, не зацепилась за Крымский карниз и практически бесславно определила последний рубеж окончания Гражданской войны в России?

О «доблестях» «добровольцев» сам Деникин мало писал в своих произведениях, а вот его преемник Врангель доходчиво объяснил причины краха Добровольческой армии периода ее руководства Антоном Ивановичем.

Барон пояснил, что неумелая финансовая политика, упорный отказ генерала Деникина от использования для иностранного капитала громадных естественных богатств юга России, несовершенство налогового аппарата, приводили к тому, что вся финансовая система сводилась к печатанию денежных знаков. Однако все новые и новые эмиссии не могли удовлетворить денежной потребности, беспрерывно возраставшие по мере обесценивания денежных знаков бесконечными их выпусками.

Как писал Врангель, у Деникина в армии на довольствии «…состояло 150 000 ртов, но из того числа лишь около одной шестой могли почитаться боевым элементом».

Кроме того, Крым был беден местными средствами, так как даже в мирное время он жил за счет богатой Северной Таврии. Хлеба не хватало – цены на него постоянно росли, не хватало необходимых жиров, не было угля.

Огромные запасы обмундирования и снаряжения были брошены на юге России, и раздетую, в значительной части безоружную армию нечем было снабжать.

Врангель признавался:

«Винтовок было в обрез, пулеметов и орудий не хватало, почти все танки, броневые машины и аэропланы были оставлены в руках противника. Немногие сохранившиеся боевые машины не могли быть использованы за полным отсутствием бензина. Огнеприпасов, особенно артиллерийских снарядов, могло хватить лишь на короткое время. Уцелевшие орудия нечем было запрячь. Конница осталась без лошадей…»

Но самое главное, о чем нередко умалчивал Антон Иванович Деникин, это обстановка, складывавшаяся не в пользу «добровольцев», которые пополнялись нередко при мобилизациях не только уговорами, а чаще угрозами физического истребления несогласных воевать за Россию. Войска за многомесячное беспорядочное отступление отбились от рук командиров и начальников.

Пьянство, самоуправство, грабежи мирного населения и даже убийства стали обычным явлением в местах стоянок большинства частей. Развал достиг и верхов армии. Интриги порождали всякие слухи, постоянно появлялись какие-то дрязги, возникали ненужные подозрения. Всякого рода авантюристы пробирались на высокие должности, а те, кто смело говорил о недостатках в Добровольческой армии и даже в Белом движении в целом, затирались и отодвигались. Казаки Дона и Кубани, зараженные вольницей, больше воевали за свою землю, а уходить дальше от родных мест вместе с «добровольцами» не очень-то и хотели. Татары крымские неохотно шли в белые войска.

Еще была одна причина развала армий генерала Деникина – отсутствие в них твердого правового уклада и чувства законности. Войска развратились из-за предоставления права на возбуждение уголовного преследования непосредственно начальникам виновных. Юристы, суды выпадали из этой правовой обоймы – судил командир. Как правило, дела рассматривались быстро военно-полевыми судами, находившимися практически в полном подчинении войсковым начальникам. Этот карательный ротапринт штамповал приговоры с учетом мнения командиров.

Севастопольский епископ Вениамин на встрече один на один с Врангелем в марте 1920 года обратил внимание на угрожающий упадок нравственности в армии. Он отмечал, что междоусобная война со всеми ее ужасами извращала все нравственные понятия, грязнила душу. В то же время ничего не делалось для духовно-религиозного воспитания войск.

При взятии станции Джимбулук белой дивизией под командованием генерала Ангуладзе епископ Вениамин с крестом в руке благословлял одних людей на убийство других. Сегодня на Украине патриарх УПЦ Киевского патриархата Филарет, находясь с визитом в США, просит у янки оружие для убийства таких же православных, как и он, по всей Незалежной. Разве эта хрень пастыря не кажется повтором далекого прошлого?! Не случайно красногвардейцы расправлялись в первую очередь с такими «политическими» священниками.

Врангель признается, что односторонняя, непримиримая политика Деникина преследовала не только инакомыслящих, но и всех тех, кто случайно оказался на стороне красных только по географическим причинам. Сегодня какую-то территорию захватили белые – шел набор «добовольцев», завтра – красные, они пополняли свои ряды новобранцами и т. д. и т. п.

Неумная и жестокая политика Деникина вызывала ответную реакцию, отталкивала тех, кто готов был стать союзником белых, и превращала искавших дружбы с ними во врагов.

В конце марта 1920 года после вступления белых войск в Крым Врангель издает документ, объявляющий его правителем полуострова.

        «ПРИКАЗ

Главнокомандующего Вооруженными Силами

На Юге России

№ 2925 29-го марта 1920 года

г. Севастополь

Объявляю положение об управлении областями, занимаемыми вооруженными силами на Юге России.

Правитель и Главнокомандующий вооруженными силами на Юге России обнимает всю полноту военной и гражданской власти без всяких ограничений. Земли казачьих войск независимы в отношении самоуправления, однако с полным подчинением казачьих вооруженных сил Главнокомандующему.

Непосредственно Главнокомандующему подчиняются:

– помощник Главнокомандующего,

– начальник его штаба,

– начальник военного управления,

– начальник морского управления – он же командующий флотом,

– государственный контролер,

– начальник гражданского управления…

– начальник хозяйственного управления…

– начальник управления иностранных сношений.

Все эти лица составляют при Гглавнокомандующем совет, имеющий характер органа совещательного.

Генерал-лейтенант барон Врангель».

В этом приказе – весь Врангель, который, так же как и Деникин, был тщеславен, надменен и ошибался в гипотезах и дерзаниях. Он, как и его предшественник, не мог понять, что с народом нельзя воевать так, как он бился на полях Первой мировой войны с германцем. У гражданской бойни есть свои особенности – она не способна родить победителей, в ней все становятся побежденными. В ее русло постепенно, наряду с регулярными войсками, вливается гражданское население, образуя широкое распространение партизанского движения и стихийных народных восстаний, что вызывает большие людские потери. Такая война – в первую очередь насильственный конфликт внутри страны, борьба организованных групп, стремящихся захватить власть в центре и в регионе для изменения государственной политики. И, как правило, это жестокая борьба. Вот несколько примеров.

А. А. Валентинов – очевидец и участник Крымской эпопеи Врангеля в дневнике, опубликованном в 1922 году, писал:

«Запись 24 августа. После обеда узнал любопытные подробности из биографии к. Н. М. – адъютанта генерала Д. Знаменит тем, что в прошлом году ухитрился повесить в течение двух часов 168 евреев…»

Бывший председатель Таврической губернской управы В. Оболенский признался в беседе с приятелем, что при Врангеле «…по-прежнему производятся массовые аресты не только виновных, но и невиновных, по-прежнему над виновными и невиновными совершало свою расправу упрощенное военное правосудие.

Однажды утром дети, идущие в школы и гимназии, увидели висящих на фонарях Симферополя страшных мертвецов с высунутыми языками… Этого Симферополь еще не видывал за все время Гражданской войны. Даже большевики творили свои кровавые дела без такого доказательства. Выяснилось, что это генерал Кутепов распорядился таким способом терроризировать симферопольских большевиков».

Журналист Г. Раковский писал, что главную роль в Крыму при Врангеле «играли военно-полевые суды людей расстреливали и расстреливали. Еще больше их расстреливали без суда. Генерал Кутепов прямо говорил – «нечего заводить судебную канитель, расстрелять…и все!.. Обычным явлением были публичные казни…»

Российско-советский писатель Исаак Бабель, участник событий в Крыму, в своем очерке «Недобитые убийцы» писал:

«Бойцы наши, видавшие виды, отрубившие не одну голову, отступали в ужасе перед картиной, представшей их глазам. В жалких, разбитых до основания лачугах валялись в лужах крови голые семидесятилетние старики с разрубленными черепами, часто еще живые крошечные дети с отрубленными пальцами, изнасилованные старухи с распоротыми животами, скрючившиеся в углах, с лицами, на которых застыло дикое, невыносимое отчаянье. Рядом с мертвыми копошились живые, толкались об израненные трупы, мочили руки и лица в липкой зловонной крови, боясь выползти из домов, думая, что не все еще кончено».

Барон был православным и, конечно, знал слова из Евангелия: «Сказал Господь: не судите, да не судимы будите, ибо каким судом судите, таким будете судимы…» Но он небесного приговора не боялся, понимая, что он и только он – последний оплот Русской армии в красной России. Повидал он на своем веку и примеров мужества, стойкости, и примеров трусости в придачу с предательством.

Удар бичом измены он почувствовал 3 июня 1920 года – последовала очередная нота правительства Великобритании Главкому Русской армии генералу барону Врангелю с требованием о прекращении военных действий против большевиков. Это была измена – выстрел в спину. Еще 11 апреля резко сменили ориентацию английские союзники, когда их министр Керзон предложил большевикам начать переговоры с белыми о сдаче врангелевцев на условиях амнистии.

Французы же повели себя по-другому – Париж взял на себя обязанность снабжения Русской армии, предоставив Врангелю заем в 150 млн франков и направив в Крым артиллерийские системы.

Но красные решили обойтись без дипломатии – они перли буром.

Ярко, глубоко и проникновенно запечатлел уход врангелевцев из Крыма донской казак, белый офицер и забытый поэт Николай Туроверов:

 
Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня.
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
 
 
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
 
 
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
 
 
Мой денщик стрелял не мимо,
Покраснела чуть вода…
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.
 

На одном из пароходов уходил из Крыма и мой двоюродный дед по отцовской линии ротмистр Павел Степанович Терещенко…

Часть вторая

Красный ответ

Белый террор в стране начался летом, а красный – после выхода постановления Совнаркома от 5 сентября 1918 года…

Алтер Литвин

Итак, с чего начинали большевики?

С одной стороны – тяжелейшие объективные обстоятельства, требующие для своего преодоления громадных денег, новых правоохранителей в лице милиции и прокуратуры, не говоря уже о новой армии, налаженного государственного механизма, быстро и качественно обученных управленческих кадров.

С другой стороны, перед новой властью лежала повсеместно разоренная страна с развалом всех управленческих структур и бандами полуграмотных беспризорных детей и праздношатающихся рабочих, крестьян, солдат и матросов, с помощью которых предстояло эти обстоятельства преодолеть. Обстановка быстро лепила из этих категорий воров, разбойников, грабителей и других отморозков.

В. И. Ленин говорил, что необходим такой орган государства диктатуры пролетариата, который бы знал каждый шаг заговорщиков и мог «репрессией, беспощадной, быстрой, немедленной, опирающейся на сочувствие рабочих и крестьян», пресечь все происки контрреволюции.

В рамках реализации ленинского постулата, что «всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, если она умеет защищаться…», 20 декабря 1917 года была создана Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и саботажем (ВЧК).

Поэтому Ленин, столкнувшийся с общественным хаосом и несколько обескураженный обстановкой в разоренной стране, не случайно заявил: «Террор – средство убеждения!»

Что же мы имели в качестве единственной альтернативы? «Нулевой» вариант: развал страны и вымирание населения. У его последователей в центре и на местах одной из форм убеждения, особенно в борьбе за хлеб, стал неожиданный и ожидаемый голод. Причем в обоих случаях: если бы большевики не справились и если бы они ушли. Но они не ушли, а продолжали начатое в 1917 году дело. И победили, выбравшись из трясины невиданной разрухи.

Нет, возможно, в случае победы белых Россию тоже удалось бы вытащить из ямы. Вот только с чего вы взяли, что это обошлось бы ценой меньших жертв? А если не меньших, так зачем же спорить?

Сразу после большевистского переворота, а вернее Октябрьской революции, первыми жертвами красного террора стали настоятель Екатерининского собора протоиерей Иоанн Кочуров, благословлявший казаков Петра Краснова на бой против рабочих и солдат Петрограда, а также два депутата Учредительного собрания – Шингарев и Кокошкин. С настоятелем расправились восставшие солдаты, а с депутатами – пьяная толпа матросов-балтийцев. А еще левый эсер Муравьев, полевой командир, командовавший большевистским отрядом и выбивший из Киева Центральную раду, устроил в городе террор, унесший жизни около тысячи представителей местной буржуазии и крикливой интеллигенции. Свой кровавый поступок он объяснил просто и доходчиво – местью за расстрел петлюровскими «гайдамаками» 400 (по другим данным – 700) рабочих завода «Арсенал», восставших против Центральной рады Украинской народной республики (УНР) 22 января 1918 года.

И все же террора как такового на государственном уровне не существовало. Даже лютый ненавистник Ленина автор книги «Красный террор в России» Сергей Мельгунов признал: «Память не зафиксировала ничего трагического в эти первые месяцы властвования большевиков».

Революция и монархия в России, как известно, были несовместимыми понятиями. Федор Тютчев, будучи дипломатом, хорошо разбирался в политике, поэтому утверждал, что «давно уже в Европе существуют только две действительные силы – революция и Россия. Между ними никакие переговоры, никакие трактаты невозможны; существование одной из них равносильно смерти другой!

От исхода борьбы, возникшей между ними, величайшей борьбы, какой когда-либо мир был свидетелем, зависит на многие века вся политическая и религиозная бездушность человечества».

Итак, можно с уверенностью сказать, что массовый красный террор сразу после Октябрьской революции отсутствовал.

После Февральской революции 1917 года, а затем и Октябрьской с установлением советской власти могло сложиться впечатление, что памятники искусства и старины отныне больше никому не нужны и они обречены на гибель и вечное забвение. Чиновники от культуры и молодые творцы Временного правительства и советского строя суетились поскорее проводить прошлое. Ведь претендовавшие на роль выразителей большевистских взглядов поэты и писатели громогласно проповедовали откровенно нигилистское, варварское отношение не только к отечественной, но и ко всей мировой культуре.

Так, в начале 1918 года сборники и журналы Пролеткульта десятками тысяч экземпляров тиражировали стихи пролетарских поэтов. Есть смысл ознакомиться с идеями некоторых рабочих стихотворцев.

Владимир Кириллов:

 
Мы во власти мятежного, страстного хмеля.
Пусть кричат нам: «Вы палачи красоты».
Во имя нашего Завтра, сожжем Рафаэля,
Разрушим музеи, растопчем искусства цветы.
 

Владимир Маяковский:

 
Белогвардейца
Найдите и к стенке.
А Рафаэля забыли?
Забыли Растрелли вы?
Время
Пулям
По стенам музеев тенькать.
Стодюймовками глоток
Старье расстреливай!
 

На самом деле это чистейший эпатаж – ничего они не собирались расстреливать, уничтожать, топтать, разрушать. Но эти слова мягко ложились в уши тех, кто потом все это делал в варварских наскоках, как, например, отморозки Москвы, порушившие немало памятников интересной советской эпохи, как их последователи в ходе десоветизации на хунтовской Украине, особенно начиная с 2014 года.

* * *

В послереволюционное время удары наносились по православию и других религиям многоконфессионального российского государства. За первые 20 лет советской власти было разрушено боле 70 тысяч храмов. «Карманное богословие» французского просветителя Поля Гольбаха действительно стало карманной книгой атеистов.

Росло и ширилось Белое движение. На послеоктябрьскую Россию был наброшен аркан из различных фронтов с высадкой десантов 14 стран Антанты. Цель была одна – разломать Россию, а потом поделить между странами-победителями. Думаю, ничего бы не получили и их слуги белогвардейцы, многие из которых искренне любили Россию и не хотели быть обманутыми. Но их уже традиционно обманул Запад.

Время меняет взгляды. Поэт Сергей Есенин революцию встретил с восторгом. Приезжая в Константиново, он читал матери: «Небо – как колокол, / Месяц – язык, / Мать моя – Родина /Я – большевик…» Но уже в 1920 году в драматической поэме «Страна негодяев» он констатирует, что в социализме ленинского образца стало «тесно всему живому».

Вот и получается, что единственного мнения об этом событии в общественном сознании нет: кто-то рад победе над «гнетом ненавистного царского режима», а кто-то тоскует «по стране, которую мы потеряли».

Белый террор начался с трех покушений на нового правителя России.

Первая попытка покушения на Ленина произошла вскоре после взятия большевиками власти. Это случилось 1 января 1918 года в половине восьмого вечера. По автомобилю, в котором ехали Ленин, Мария Ульянова и швейцарский социал-демократ Фриц Платтен, сидевший рядом с Владимиром Ильичом, стреляли. Иностранец успел пригнуть голову Ленина рукой, но сам получил ранение. Преступники с места происшествия скрылись.

Выехавшая на место преступления чекистская оперативная группа в ходе поисков злодеев возвратилась с нулевыми результатами. Подробности этого теракта вскрылись спустя несколько лет. О них заявил находившийся в эмиграции князь И. Д. Шаховской, выделивший на операцию с покушением на Ленина полмиллиона рублей.

Второе покушение на жизнь главы советского правительства произошло в середине января 1918 года. О нем мало кто знает, потому что оно почти не отражено в исторической литературе.

А дело было так – к управляющему делами Совнаркома Бонч-Бруевичу пришел неизвестный солдат. Беседу он сразу начал с откровения. Представившись георгиевским кавалером Спиридоновым, он заявил, что ему поручено выследить, а затем захватить или убить главу советской власти, за что организаторы обещали ему 20 тысяч рублей золотом. Вот тут чекисты не оплошали. Они скоро выяснили, что за Спиридоновым стояла организация «Союз георгиевских кавалеров» Петрограда. В ходе проведения розыскных мероприятий нашли и конспиративную квартиру «кавалеров» по адресу: Захарьевская улица, дом 14. В ночь на 22 января оперативная группа ВЧК внезапно нагрянула в этот террористический штаб и задержала борцов с новой Россией, изъяв целый арсенал оружия – винтовки, револьверы, взрывные устройства.

Третье, широко известное покушение, произошло 30 августа 1918 года в Москве на заводе Михельсона. Эсерка Фанни Каплан (сегодня только «выявилось», что она была полуслепая) совершила три выстрела в Ленина. Этот террористический акт стал искрой в загазованной страстями и боевыми действиями России. Советская власть объявила белым красный террор.

Но чаще первым актом красного террора называют убийство в Мариинской больнице двух депутатов Учредительного собрания – Шингарева и Кокошкина. Их лишила жизни 7 января 1918 года группа пьяных матросов. Однако эти убийства вовсе не отражали государственной политики – это был всплеск «беспощадного русского бунта».

Кстати, власть в то время вела себя сдержанно. Она отпустила под честное слово казацких атаманов Петра Краснова и Андрея Шкуро, готовивших кровавую расправу в Петрограде. А зря – пустили они кровушки российской и в годы Гражданской, и в Великую Отечественную. После Победы, а точнее – 16 ноября 1947 года по решению Военной коллегии Верховного суда СССР они были казнены.

Лидеру черносотенцев и руководителю очередного заговора Владимиру Пуришкевичу «впаяли» всего 4 года исправительных работ, отпустив его через три месяца из-за болезни сына. Меньшевик Давид Далин вспоминал:

«Первые 5–6 месяцев советской власти продолжала выходить оппозиционная печать, не только социалистическая, но и откровенно буржуазная…

На собраниях выступали все, кто хотел, почти не рискуя попасть в ЧК. Советский строй существовал без террора».

Смертная казнь была отменена еще при Временном правительстве, затем введена только на фронте. Но проходивший в Петрограде с 7 по 9 ноября 1917 года Второй Всероссийский съезд Советов ее полностью отменил.

С разгаром гражданских баталий декретом от 21 февраля 1918 года «Социалистическое Отечество в опасности!» Совнарком предоставил чекистам право использовать смертную казнь против контрреволюционеров и уголовников, застигнутых на месте преступления. До конца месяца расстреляли восьмерых грабителей-бандитов и одного немецкого шпиона, но вплоть до августа по политическим статьям в Петрограде не был казнен ни один человек.

Но тут справедливости ради следует признать, что на местах все же были случаи политических расправ. В основном этим кровавым делом занимались не большевики, а региональные царьки – полевые командиры из числа эсеров. Получается, что махновщину рождали не только казаки Екатеринославского анархиста атамана Махно.

Та атмосфера, которая окружала губернский город Екатеринославль в годы Гражданской войны, была одинаково характерна для большинства сел и хуторов послереволюционной России: большевики, бандиты, добровольцы, атаманы, дезертиры, нищие, беспризорные, матросы, солдаты…

Стрельба, воровство, грабежи, трибуналы, казни.

Для иллюстрации этого периода хочется обратиться к описанию автором махновщины в его книге «Смерш в Тегеране», посвященной одному из героев Тегерана 1943 года военному контрразведчику, генерал-майору Николаю Григорьевичу Кравченко.

«…Жилось сельчанам не здорово, каждая новая власть, проходившая обозами или пролетающая эскадронами, одинаково грабила дома «голубых рабов». Так называли местных землепашцев, дни проводивших на полевых работах. Поэтому пряталось в земле все то, что могло быть экспроприировано непрошенными гостями. Особенно боялись отчаянных и пьяных махновцев – гуляйполевцев.

Отец Николая трудился на злачном месте, как говорили завистники-соседи, – поваром в столовой, поэтому иногда баловал родных сэкономленными «излишками калорий»: то сахарку принесет, то десяток картофелин захватит, то кусочком сала одарит семью.

– Эти «излишки калорий» – результат усушек и утрусок, – улыбался он супруге, выкладывая на стол деликатесы.

– Ой, смотри, а то сраму не оберешься, если прихватят тебя с этими «излишками», – корила его жена. – А то посадють, тогда без тебя нам всем гаплык.

– Глупости ты мелишь, шо я ворюга якойсь? Так енто излишки стола – не пудами же ношу, а крохами.

– Все равно будь осторожен.

– Не забывай, милая, меня часто одаривает и сам хозяин столовой, – пытался оправдаться Григорий.

– Тебе виднее.

Часто наведывались проездами в Котовку атаманы. Но самыми впечатляющими были визиты отрядов батьки Махно.