Текст книги "Пятница, 13 число (сборник)"

Пятница, 13-е число
Комедия

Действующие лица

Петр Иванович Лёшев.

Владимир Николаевич Домовой.

Игорь Алексеевич Черто́в.

Время действия – наши дни.

Действие первое

Сцена представляет собой саму себя – сцену театра. Занавес открыт. На сцене стол, четыре стула. На столе стаканы, бутылки минеральной воды. На авансцене коробка для записок.

Слышны крики мартовских котов, завывание ветра, вздохи, стоны. Из-за кулисы появляется фигура в длинном балахоне с капюшоном, лицо скрыто за маской смерти. Фигура медленно движется по авансцене, исчезает в противоположной кулисе.

Появляется Петр Иванович.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Извините, думал, опоздал, а еще никого и нет, я первый. И администраторов нет. Значит, не опоздал. (Садится за стол.) Пробки ужасные, мы никогда, наверное, от них не избавимся. Еще одна напасть. Мало того что дышать нечем, еда плохая – соя одна, и сою купить не на что, теперь пробки. Таких пробок раньше не было.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (выглядывает из-за кулис, направляется к столу; в зал). Добрый вечер. (Петру Ивановичу.) Не опоздал?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Опоздал.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Да нет, не опоздал. Кстати, в фойе также никого нет, никто не встречает. Меня всегда кто-нибудь встречает.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Такой ты великий?

Владимир Николаевич не отвечает.

Опоздал из-за пробок?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Я никаких пробок не заметил.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Значит, сейчас все хорошо? Пробок нет, безработицы нет.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (в зал про Петра Ивановича). Петр – коммунист, тоскует по старым временам.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Инфляции нет, проституции нет, кризиса нет.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (выглядывает, направляется к столу, кивает залу и тем, кто за столом). Здрасьте, здрасьте. Чуть не опоздал. При входе что-то ни души. Почему никого нет? Случилось что-нибудь?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Отошли куда-нибудь.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (в зал). Вы извините, пожалуйста, за задержку вечера, сами видите – мы не виноваты. Тема вечера «Параллельные миры, нечистая сила, суеверия». Зрители на месте, выступающие на месте, администраторов почему-то нет.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Так сегодня пятница, тринадцатое число.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. А-а! Ну, понятно. А у меня что-то из головы вон. В такой день, конечно, жди неприятностей.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает). Товарищи! Братья и сестры, десятки лет коммунисты активно боролись с суеверием, учили людей смотреть на жизнь прямо и трезво. Сегодня люди одурманены как никогда. Неспроста вечер назначен на пятницу, тринадцатое число. Демократы сделают всё, чтобы доказать, что нечистая сила существует. На нее и спишут все свои ошибки и неудачи. Этот номер у них не пройдет. Позор изменникам народа!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Садись.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Люди, будьте бдительны! Расходитесь по домам!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Садись же.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да здравствуют свобода, равенство, братство!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Садись уж.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Фабрики – рабочим, землю – крестьянам, Саяно-Шушенскую ГЭС – народу! (Садится.)

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Я как услышу «Товарищи! Братья и сестры!», у меня тик начинается. Голова дергается. Сколько можно?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Это вы от своего суеверия дергаетесь. (В зал.) Подождите, они еще начнут вам свои сны толковать.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. О! Под утро сегодня мне был сон.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вот! Сон? Ты веришь в сны? (В зал.) Вот кто сейчас руководит нами!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (Игорю Алексеевичу). Перестань, ты же видишь – человек не в себе.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Нет, я расскажу ему. Будто выхожу я из дома сюда ехать – вдруг откуда-то две кошки… черные! Дорогу не дают перейти. Я в сторону – они в сторону, я в другую – они в другую. Что такое, что случилось? У меня мороз по коже. И потом снится, будто мы втроем сидим здесь, а нас никто не встретил. Как у Менделеева.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Кто Менделеева не встретил?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ломоносов. Менделееву приснилась таблица элементов, и утром он открыл ее – сон в руку. И у нас сон в руку – никто не встретил… И приснилось, что у тебя болит голова.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Конечно. У всех, кто не с вами, больные головы. Зато у вас всё нормально, да?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Нет, не буду врать. Володя… это… звонит домой, не может дозвониться, где-то кто-то стонет, а я сижу… сижу я… сижу, а со лба течет кровь.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Это не кровь, это мозги вытекли. А у твоего Володи занято, потому что он звонит сам себе. Сны – это суеверие.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (Петру Ивановичу). Он заводит тебя, а ты как дитё малое. Успокойся.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает). Товарищи!

Игорь Алексеевич дергает головой.

Братья и сестры! Долг всех образованных людей – бороться с суеверием. Поймите, нет на свете ни чертей, ни леших. Это в давние времена, когда первобытные люди не могли объяснить себе грозных явлений природы, таких, например, как гроза, гром, молния, они боялись всего.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ничего не боялись только первобытные коммунисты.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Чертей коммунисты никогда не боялись.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Оно и понятно, всегда черти боялись коммунистов. (Владимиру Николаевичу.) Он в одном, к сожалению, прав – обидно, что даже в наше время люди поддаются страху суеверия. И что всего обиднее – не всегда это люди темные, забитые жизнью, бывают весьма и весьма благополучные.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (разводит руками). Что поделаешь.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Высокие посты занимают.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Одно другому не помеха.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Дипломы имеют об окончании институтов.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. И университетские имеют.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Начитанные люди!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Ну и что же?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Языки знают!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. По два, по три языка.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Откуда тогда суеверие?.. Скажешь им: «Пошел ты к черту!», «Черт бы тебя побрал!», «Чтобы тебя черти схватили!»

Владимир Николаевич болезненно улыбается.

Так они пугаются.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Не надо.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да. Говорят: «Не надо». А что не надо?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Звать их.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да. «Не надо звать их». Смешно, ей-богу. А кто их хоть раз видел? (В зал.) Кто чертей видел?.. Черти, где вы?.. Ау-у! Черти!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Не надо.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Звать их.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Кого?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Чертей, вообще нечистую силу.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. А что случится, если ее позвать?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Ничего, но лучше не звать.

Игорь Алексеевич с удивлением смотрит на Владимира Николаевича, сокрушенно качает головой.

(Смотрит на часы.) Никогда не было, чтобы никто не встретил. Однажды, правда, приехали куда-то… Куда приехали-то?.. Ну, не важно. Помню, мэр лично приглашал: «Очень люблю ваше творчество, вы великий писатель!» Ну, не важно. Приезжаем, а того, кто должен встречать, чиновника, убили.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да ты что?!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Представляешь, с десятого этажа…

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Выбросили?!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Нет. С десятого этажа упал цветок… с горшком ему на голову. На балконе никого не было, цветок сам упал.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Сам?!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Сам.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что за человек погиб? Молодой?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Твоего возраста.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Почему моего? Мы с тобой одного года. Говори «покойник моего возраста».

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Почему я должен говорить «покойник моего возраста»? Ты спросил, я, чтобы тебе понятнее было, сказал «твоего возраста». Тебе так легче представить покойника.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Мне легче представить его, если ты скажешь «покойник моего возраста».

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Какая разница, мы одного года.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Тем более разницы нет… Семья у него была?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Была. Жена, сын… Как у тебя.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Как у тебя!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. У меня жена, дочь. У него – жена, сын… Его убили.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. За что?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Не знаю.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Не знаешь – не говори.

Долгое молчание.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Ты педагогический кончал?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Вот он тоже.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (встает). И что?!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (встает). Ничего.

Долго в упор смотрят друг на друга, оба садятся.

Тоже его Игорем звали.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (в зал). Бывают люди вроде бы образованные, но совершенно без чувства такта.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. При чем здесь такт? Ну убили человека одного с тобой возраста. Тысячи случаев. Что теперь, всякий раз выходить из себя?.. Петр, ты с какого года?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. С моего никого не убили.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Что у тебя с глазом?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ячмень.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ячмень? Надо плюнуть. Надо, чтобы кто-нибудь неожиданно плюнул – как рукой снимет. Это народное средство. Не беспокойся, я тебя подкараулю, плюну.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает). Товарищи!

Игорь Алексеевич дергает головой.

Братья и сестры! Надеюсь, все уже поняли, что здесь вас собрались дурачить. Они пришли рассказать вам про свою целебную слюну, мочу, перхоть. На самом деле это всё аферисты, создатели финансовых пирамид и дефолтов. Предлагаю мирно разойтись. Если это мероприятие платное, требуйте возврата денег, пока они с ними не смылись. Мужчина, вот вы с мужественным лицом, коммунист?.. Нет. Просто лицо хорошее. Уходите немедленно! (Садится.)

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (смотрит на часы). Где могут быть те, кто позвал нас?.. Кого кто позвал?.. Меня позвал лично директор театра Лазарь Моисеевич. Позвонил: «Я ваш поклонник, вы великий писатель…»

ПЕТР ИВАНОВИЧ. А меня позвал директор театра.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Лазарь Моисеевич?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нет, Леонид Матвеевич.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Директор этого театра?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Этого.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. И не Лазарь Моисеевич?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. И не Лазарь Моисеевич.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (Владимиру Николаевичу). А тебя позвал директор этого театра?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Этого.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. И не Леонид Матвеевич?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. И не Леонид Матвеевич.

Долгое молчание.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Лазарь по-русски не Леонид?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Нет. И Моисей не Матвей.

Долгое молчание.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Мы сюда пришли-то?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нет. (Встает.) Все расходимся.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Один директор из параллельного мира.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вот к нему туда и идите… Туда, не знаю куда. (Садится.) Параллельного мира не существует.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Успокойся.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Достоверно никто не знает, есть параллельный мир или его нету.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. У меня сосед, он, правда, пьяница, говорил, что ему утром как-то явился призрак.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. С похмелья?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Не знаю. Сказал, что он из параллельного мира, живет в его же квартире. Сказал, что миры между собой связаны. Странным образом, но связаны. Вот когда у нас всплеск воровства, у них дожди.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. У нас воровство – у них дожди?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Да. Всякий раз так.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вот их заливает последние пятнадцать лет! И днем, и ночью.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Успокойся, Лазарь Моисеевич – генеральный директор, а Леонид Матвеевич – коммерческий.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает). Товарищи!

Игорь Алексеевич дергает головой.

Братья и сестры! Всегда все можно объяснить с позиций материализма. Не будьте наивными, никакой нечистой силы на белом свете нет. Расходи́тесь! Напоминаю, что администрация за вещи, оставленные в гардеробе, ответственности не несет, тем более когда отсутствует. Может, поэтому она и отсутствует. Расходи́тесь! Вас заманили.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (Игорю Алексеевичу). Откуда ты знаешь про директоров?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (встает). Мне по дороге сюда объяснил Сергей. (Заходит за спину Петру Ивановичу.)

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я так плюну, что придется менять фото на паспорте.

Игорь Алексеевич возвращается на место.

Расходи́тесь, товарищи! Извините, что так получилось. Как говорится, не судьба. Еще не раз встретимся, уверен – по хорошему поводу, за умной беседой. (Смотрит на Игоря Алексеевича и Владимира Николаевича.) И уже с умными людьми. Давайте уважать друг друга, глупостей у нас хватает и без суеверий. (Садится.)

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (Игорю Алексеевичу). Кто он, этот Сергей?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Какой Сергей?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Который знает про директоров.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Кого ты спрашиваешь?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Тебя.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Интересно. Твой водитель.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Мой водитель?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. У меня нет водителя.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Как это у тебя нет водителя?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Нет, и всё.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Высокий такой парень… черный… худой… с усами…

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. У меня нет водителя. У меня и машины нет.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. В кожаной куртке… Тогда кто меня подвез?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Черт!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (Петру Ивановичу). Подожди. (Игорю Алексеевичу.) Сказал, что он мой водитель?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да. Высокий, с усами.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. С усами, с хвостом.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Фамилию мою назвал?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да. То есть нет, он сказал: «Я водитель Володи». Я подумал, что твой. Сказал, что отвезет меня в театр. Ждал у подъезда. Я только вышел, и он подходит: «Я водитель Володи».

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Спутал с кем-нибудь.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Что ты на меня так смотришь?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Как?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Как будто я знаюсь с нечистой силой. Это с тобой случилось, а не со мной.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. А водитель твой.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. У меня нет водителя!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Петр, будь осторожен с ним. Просит про нечистую силу не упоминать, намекает на то, что знается с ней.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Тебя самого-то кто сюда позвал?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что? Меня?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Да. Лазарь Моисеевич или Леонид Матвеевич?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Лола Викторовна… Мне телеграмма пришла: «Просим выступить «Параллельные миры. Нечистая сила. Суеверия». Гонорар гарантируем. Тридцать тысяч. Лола Викторовна».

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Телеграмма с собой?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. С собой. Да я наизусть ее выучил. «Тридцать тысяч». (Достает телеграмму, протягивает Петру Ивановичу.)

ПЕТР ИВАНОВИЧ (читает). «Спасибо за согласие выступить безвозмездно».

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (забирает телеграмму, читает). «Спасибо за согласие выступить безвозмездно».

Долгое молчание.

(Берет Владимира Николаевича за локоть.) Володь, клянусь, было написано: «Тридцать тысяч»!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Не трогай меня! (Отодвигается к Петру Ивановичу.) Может, это как-то передается.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что – это?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Есть люди, которые притягивают к себе беду.

Молчание.

(Петру Ивановичу.) Может, он деньги уже получил – позже всех пришел, а теперь перед нами дурака валяет.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (достает портмоне, раскрывает). Вот портмоне… пустой… Странно всё: в фойе ни души, водитель этот, телеграмма… Как будто вредит кто-то. Да, Петр?

Петр Иванович молчит.

(Ёжится.) Сыростью потянуло.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Серой.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что – серой?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Серой потянуло.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Вот ты иронизируешь, и все мы посмеиваемся над суеверием, и правильно делаем, но все не так просто. Что-то есть.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Есть! Есть, Володь, конечно, есть. Никто не спорит.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что? Где?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. В природе что-то есть. Во времени исчезают люди, потом появляются в том же месте через много лет, а для них прошли минуты. В пространстве исчезают самолеты, корабли. Летающие тарелки постоянно. Человека ударят по голове, он потом начитает говорить на незнакомом языке.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. На каком-нибудь древнем языке.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Может, и на древнем.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает). Товарищи!

Игорь Алексеевич дергает головой.

Братья и сестры! Я предупреждал, что они начнут искать нечистую силу и найдут на свою голову. На свою, но не на вашу. Расходитесь, пока не поздно. Женщина-красавица, коммунистка?.. Просто лицо хорошее. Уходи немедленно. Все расходитесь! Расходитесь, товарищи!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Садись.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Кто был ничем, тот станет всем!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Садись.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. От каждого по способности, каждому по потребности!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Садись.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Суеверие – опиум для народа! (Садится.) Вот до чего довели страну.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Я не знаю, опиум или не опиум, но у меня соседка двадцать лет изо дня в день на ночь оставляет немного еды домовому.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Дура!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Доктор наук.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Образованная дура!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Что интересно! Утром тарелка пуста.

Игорь Алексеевич незаметно крестится.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Мужа надо кормить лучше. (Игорю Алексеевичу.) Телеграмма какая-нибудь старая, пиджаки перепутал. Позвони жене, пусть посмотрит в другом костюме. Вы же не коммунисты, у вас много костюмов.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Кстати, я обещал жене позвонить и не позвонил. Спасибо, что напомнил.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ему сон был, что ты до своей никогда не дозвонишься… Никогда.

Владимир Николаевич встает, отходит в сторону, набирает номер.

(Кричит.) Никогда!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Алло, Саша?.. Мой друг, звоню тебе, как и обещал… Что? Алло! (Игорю Алексеевичу.) Мужской голос, почему-то невероятно грубый. (Вновь набирает.)

ПЕТР ИВАНОВИЧ (Игорю Алексеевичу). Кому он?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Жене.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Саша-друг – жена его?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Понятно… С приятным голосом?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. А сейчас мужской, но грубый?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (подходит к столу). Сбой связи. Связь есть! Но почему-то сообщают, что связи нет. (Смотрит на экран телефона.) То есть, то нет… то есть, то нет. (Вновь набирает, отходит.)

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Сейчас во многих странах официально разрешено. Раньше такого не было.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Чего не было?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Чтобы жена говорила мужским голосом… Но у них дочь!.. Приемная?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Нет, сами родили.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Сами?!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Да.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (подходит к столу). Занято! То занято, то не занято. Когда не занято, связи нет. Когда связь есть, занято. Может, этот дом кто-то проклял? (Вновь набирает, отходит.)

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Если сами, то непонятно. Я знал женщину, она никогда не была замужем, но родила двух мальчиков, один – китайчонок, второй – негритенок. Но тут хотя бы понятно.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Что понятно-непонятно?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Все естественно было. А теперь что же? Не нужно? Самое начало человека… зачатие-то…

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Про что ты?

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает). Товарищи!

Игорь Алексеевич дергает головой.

Братья и сестры! Вот куда ведут нас демократы. Многих радостей вас уже лишили, теперь хотят отобрать последнюю. Пусть безработица, пусть инфляция, пробки и соя. Но не дадим лишить себя самой большой радости в жизни. Расходитесь немедленно!

Владимир Николаевич возвращается к столу.

Не подходи! Может, это передается. (Отходит в сторону, брезгливо отряхивает пиджак.)

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (Игорю Алексеевичу). Что с ним?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (в своих мыслях). Я хорошо помню, было написано: «Тридцать тысяч, гарантирую. Лола Викторовна».

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (по телефону). Алло, Сашенька?.. Ласточка моя, не мог до тебя дозвониться.

Петр Иванович во время всего разговора Владимира Николаевича отряхивает пиджак, брюки, достает платок, вытирает лицо, руки.

Радость моя… Алло… Да что ж такое?! (Трясет мобильный, бьет его об колено.) Алло, Саша… Буду говорить быстро, а то все время почему-то прерывают… Алло… Алло! (Бросает мобильный на пол, поднимает.) Алло, Саша?.. Нас прервали… Нет… Нет… Нет… Нет, не не хочу, а не могу дозвониться. Все время попадаю черт знает к кому, к каким-то уродам, к каким-то вурдалакам… Что – сам-то кто?.. Это Саша?.. Какая Зина? (Хочет выбросить мобильный, передумывает.) Успокойся, сосчитай до десяти. Один… два…

ПЕТР ИВАНОВИЧ (Игорю Алексеевичу). У него жена – женщина?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (поводит плечами). Актриса. Певица с очень приятным голосом.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Три… четыре…

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. А ты думал, кто у него жена?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Я думал… врач. (Садится на место.)

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Пять… (Быстро.) Шесть, семь, восемь, девять, десять. (Набирает номер.) Алло!.. Алло! Говорите по-русски! Вы находитесь в России, будьте любезны говорить по-русски! (Подходит к столу.) Постоянно не туда попадаю.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Знобит что-то.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Еще бы, мимо тридцати тысяч пролетел.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Я постоянно не туда попадаю. (Игорю Алексеевичу.) У меня к тебе просьба – позвони своей.

Игорь Алексеевич отрицательно мотает головой.

Тогда разреши, я позвоню своей с твоего телефона.

Игорь Алексеевич отрицательно мотает головой.

Почему?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Он боится беду накликать.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (берет Игоря Алексеевича за грудки, трясет). Что тебе еще приснилось?!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Я всё наврал. Я Петра злил. Мне вообще никогда ничего не снится.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Как не снится?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Тихо!

Все замирают.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Что?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Стонет кто-то.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (прислушивается). Да, стонет… Нет, плачет.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ребенок.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Женщина.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Пить просит.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Просто стонет.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (прислушивается). Нет, плачет.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Храпит кто-то в зале.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Больше чем уверен, здесь когда-то пытали людей…

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (смотрит на свой мобильный). У меня сообщение: «Этот абонент звонил вам три раза, последний сегодня (смотрит на часы) две минуты назад». Номер жены. Сюда нельзя дозвониться. Что-то влияет на связь.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Место про́клятое. (Крестится.)

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Вот все и разъяснилось. (Набирает по мобильному номер.) Алло, Наташа… Позвони мне сейчас, надо проверить, есть ли обратная связь. (Владимиру Николаевичу.) Пугаетесь того, чего нет.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Людей развитых, с тонкой, ранимой психикой, понимающих, что мы не одиноки во Вселенной…

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Одиноки.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Что в иных измерениях есть иные миры…

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нету.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Всё настораживает. Это удивляет людей грубых, думающих и чувствующих примитивно. В большинстве своем это материалисты. У них всё просто.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (Владимиру Николаевичу про Петра Ивановича). У него еще один глаз дурной.

Неожиданно громко звучит гимн Советского Союза («Союз нерушимый республик свободных»). Петр Иванович встает, замирает. Встают Игорь Алексеевич и Владимир Николаевич.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (прерывает гимн, в трубку). Алло? Наташа?.. Спасибо… Все нормально, скоро буду. (В зал.) Все расходятся!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. У тебя такие позывные?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Такие.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (набирает по мобильному номер). Алло, Саша?.. Наконец-то! Я тут чуть с ума не сошел. Понимаешь, звоню тебе и все время попадаю не туда… Нет, серьезно… Клянусь тебе! И главное-то, голос как из преисподней, то матом меня, то вообще не по-русски говорят. Ну, слава богу, всё позади… Куда я пропал? Я никуда не пропадал. Я же говорю… Я месяц не звонил?.. Это Саша?.. (Игорю Алексеевичу.) Не ее голос.

Игорь Алексеевич угрюмо молчит.

Что происходит?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. А что происходит? Ошибся номером.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Шесть раз?!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Я еще жене сказал: «Смотри – «тридцать тысяч гарантируем»!»

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Шесть раз? (Показывает на Игоря Алексеевича.) А этот?.. Вообще сошел с ума. (Машет ладонью перед лицом Игоря Алексеевича.) Реагирует только на тридцать тысяч. Нет, здесь что-то не так, очень даже не так. (Удивленно смотрит в зал.) Саша… Ты как здесь?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (Петру Ивановичу). Жена видела, что «тридцать тысяч». Я ей показал: «Вот, смотри – «тридцать тысяч». Она сказала: «Я вижу – «тридцать тысяч». (Кивает на Владимира Николаевича.) Этот вообще сошел с ума, везде жена мерещится. (Владимиру Николаевичу.) Это не она.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (выходит на авансцену). Я тебе звоню, звоню. Раз десять звонил.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (подходит к нему). Откуда у твоей жены при твоем окладе бриллиантовые сережки? Это даже материалисты не объяснят.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Она нашла их.

Владимир Николаевич кивает.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. А браслет бриллиантовый?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нашла!

Владимир Николаевич кивает.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Колье бриллиантовое?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нашла.

Владимир Николаевич кивает.

Или ограбила.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Это не она… но очень похожа. (Садится.)

Долгое молчание.

(Поет.) «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке, а мимо пролетают поезда…»

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Ты чего?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Чего?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Запел-то.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Я?.. А-а… Так просто.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Нервничает.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (Игорю Алексеевичу). Слышишь? Опять.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (прислушивается). Скребется кто-то.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Да. Где-то рядом.

Игорь Алексеевич и Владимир Николаевич с двух сторон на цыпочках обходят сцену, возвращаются, садятся.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (Петру Ивановичу). Слышишь?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Что?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Скребется кто-то.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Слышу.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Кто это?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Черти.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (шепотом). Где скребутся?

ПЕТР ИВАНОВИЧ (шепотом). В голове у вас.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (озирается). Пойду-ка я отсюда подобру-поздорову.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Иди, иди, давно пора. (Владимиру Николаевичу.) И ты иди, пока хуже не стало. (В зал.) Все расходятся! Несчастный случай. Спасибо за то, что пришли. Удачи вам, счастья, любви. Никакой нечистой силы нету, всё от нервов и от демократов.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. А что это за коробка на авансцене?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Думаешь, там тридцать тысяч?

Игорь Алексеевич направляется к коробке.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Не трогай!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (замирает). Почему?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Не надо.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Почему не надо?.. У тебя предчувствие?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Да.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Какое?

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Плохое.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает, приносит коробку). Как я и думал, коробка для записок от зрителей после вчерашнего вечера. Забыли убрать. Интересно, что народ пишет.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Мне не интересно, я пойду. (Направляется за кулису.)

ПЕТР ИВАНОВИЧ (читает записку). «Не вздумай уйти».

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (замирает). Что?

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Иди. Я записку читаю. «Не вздумай уйти».

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Врешь! (Подходит к Петру Ивановичу, берет у него записку, читает.) «Не вздумай уйти». (Оседает на стул.)

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Говорил же я вам: не трогайте!

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Говорил он?

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Говорил.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Ну и что? Вчера здесь был вечер, кто-то хотел уйти, его не отпускали. Совпадение.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Слишком много совпадений.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ (три раза плюет через левое плечо). Тьфу, тьфу, тьфу.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Тихо ты! (Вытирает лицо платком.) Это всё суеверие. Наука отвергает его, церковь против суеверия. (Владимиру Николаевичу.) Ты перед этим неправильно набрал номер, заволновался и в другой раз набрал неправильно. Ты неправильно набирал номера. Только и всего. Записки эти не имеют к нам никакого отношения.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (берет из коробки записку, читает). «Набирал-то он правильно».

Игорь Алексеевич часто крестится, плюет через плечо. Гнетущая тишина. Свободный стул самостоятельно передвигается по сцене. Владимир Николаевич и Игорь Алексеевич в испуге смотрят на стул, друг на друга.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (крестит стул, тот останавливается). Господи, спаси и помилуй нас!

ПЕТР ИВАНОВИЧ (в зал). Самое время разойтись.

Стул вновь передвигается.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (крестит стул, стул останавливается). Господи, не покинь нас! (Встает, крестит остальные стулья и Игоря Алексеевича.)

ПЕТР ИВАНОВИЧ (в зал, тихо). Товарищи, расходимся. Без паники, спокойно, по одному, как с явочной квартиры. Сами видите, до чего дошло.

Стул вновь ползет по сцене.

Владимир Николаевич крестит его, но он продолжает двигаться. Игорь Алексеевич встает, крестит стул, тот замирает на месте. Игорь Алексеевич крестит остальные стулья, стол и Владимира Николаевича.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (в зал, шепотом). Расходимся, пока не поздно.

Владимир Николаевич и Игорь Алексеевич крестят кулисы, выходят на авансцену.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Господи, спаси и помилуй всех нас!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Спаси, Господи, и помилуй.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Спаси нас, Господи!

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Господи, не оставь нас!

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Верую, Господи, и исповедую яко Ты еси воистину Христос, Сын Бога Живаго, пришедший в мир грешныя спасти, от них же первый есмь аз. Еще верую, яко сие есть самое пречистое Тело Твое, и сия самая есть честная Кровь Твоя. Молюся убо Тебе: помилуй мя, и прости ми прегрешения моя, вольная и невольная, яже словом, яже делом, яже ведением и неведением, и сподоби мя неосужденно причаститися пречистых Твоих Таинств во оставление грехов и в жизнь вечную.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает, поет). «Вихри враждебные веют над нами, темные силы нас злобно гнетут». Братья и сестры, поем все вместе! «В бой роковой мы вступили с врагами, нас еще судьбы безвестные ждут».

Владимир Николаевич крестит Петра Ивановича, тот обрывает пение, садится.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Вот так-то лучше.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Крестите зал, там полно чертей.

Игорь Алексеевич и Владимир Николаевич крестят зал.

Записки крестите.

Владимир Николаевич и Игорь Алексеевич идут к столу, крестят коробку с записками.

(Достает одну записку.)

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (тихо). Возьми с другого конца.

ПЕТР ИВАНОВИЧ (берет другую записку, читает). «Хоть с того, хоть с этого».

Мертвая тишина. Владимир Николаевич и Игорь Алексеевич садятся на место.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (неожиданно поет). «Стою на полустаночке в цветастом полушалочке, а мимо пролетают поезда…»

ПЕТР ИВАНОВИЧ (встает, тихо). Товарищи!

Игорь Алексеевич и Владимир Николаевич дергают головой.

Братья и сестры! Если начать думать о чертях, они станут мерещиться за каждым углом. Вы современные люди. Все идите домой от греха подальше. Лучше почитать что-нибудь. Есть замечательные книги: «Мать» Алексея Максимовича Горького, «Как закалялась сталь» Николая Островского. То, что здесь происходит, – недоразумение. Идите, не позорьте себя. Совпадения не могут длиться бесконечно. (Берет записку, читает.) «Начинайте то, за чем пришли». (Садится.)

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ (встает, в зал). Уважаемые дамы и господа, добрый вечер. Тема нашей сегодняшней встречи: «Параллельные миры. Нечистая сила. Суеверия». Позвольте представить вам выступающих в диспуте. Петр Иванович Ле́шев.

ПЕТР ИВАНОВИЧ. Лёшев.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Извини, пожалуйста. Игорь Алексеевич Чёртов.

ИГОРЬ АЛЕКСЕЕВИЧ. Черто́в.

ВЛАДИМИР НИКОЛАЕВИЧ. Прости. И ваш покорный слуга, Владимир Николаевич Домовой.

Игорь Алексеевич аплодирует.

Все непонятное пугает нас, мы относим его к явлениям паранормальным, приписываем часто нечистой силе. Страх рождает суеверие. Сегодняшний человек, мы с вами пока благополучны, посмеиваемся над суеверием, но стоит случиться беде…