Текст книги "Самые интересные люди, казусы и факты всемирной истори"

Прислуга выгодна обществу
Разделение труда рентабельно даже в быту

Этот мой монолог вырос из беседы с моим постоянным партнёром по старейшей команде спортивного «Что? Где? Когда?», замечательным психотерапевтом Ириной Борисовной Морозовской. По ходу разговора её изрядно удивило, что я в своих экономических рассуждениях не различаю прислугу и домашних работников. Ведь разница между ними весьма заметна. Прислуга исполняет обязанности личного плана – вплоть до того, чтобы личико барчуку вымыть, дабы он свои ручки не утрудил. На домашних же работников возлагают довольно чётко определённые хозяйственные функции: уборщица, полотёр, кухарка…

Но Морозовская – как психолог – профессионально ориентируется на личностные исследования. Для неё это различие существенно. Я же – как политик – ко всему подхожу с экономической стороны. Для меня важно, что все эти люди – и личная прислуга, и домашние работники – за какую-то форму оплаты делают то, что клиент в состоянии сделать самостоятельно.

Правда, качество самостоятельной работы иной раз желает лучшего. Скажем, мою собственноручную стряпню практически никто, кроме меня самого, не рискует есть. Но я её потребляю уже не первое десятилетие – и пока вроде бы даже здоровья не потерял, разве что разжирел до безобразия, ибо для меня это вкусно. А, например, то, что я вместо швейных ниток использую тонкую леску, не придаёт одежде, отремонтированной мною, особого изящества – зато прочность отменная, а внешний вид меня не беспокоит.

Но далеко не у всех такие же кривые руки, как у меня. Прислуга делает то, что человек может сделать и сам. Спрашивается, зачем же она нужна?

Зачем баловать того же барчука? Ведь праздность – мать всех пороков. Многие дворяне – даже самые высокопоставленные – обучали своих детей наукам и ремёслам просто ради того, чтобы те всегда имели чем заняться.

Или, скажем, зачем приставлять к каждому офицеру рядового в качестве денщика? Это, судя по всему, не самая приятная в армии обязанность. Вспомните: бравый солдат Швейк на протяжении большей части своих армейских похождений был именно денщиком у разных офицеров. И это, мягко говоря, не прибавило ни ему, ни тем более читателям любви к офицерскому корпусу.

После революции у нас денщиков отменили – ради всеобщего равенства. Офицерам (в том числе новым красным командирам – выходцам из народных низов и солдатских масс) какое-то время приходилось собственноручно и гимнастёрки стирать, и подворотнички подшивать.

Кстати, насчёт подворотничка. Эту деталь армейской одежды иной раз считают нелепостью, а уж её регулярное пришивание и вовсе возмущает едва ли не любого, кто полагает армию нелепым пережитком прошлого. Между тем регулярная смена подворотничка в высшей степени полезна. Подкладка из тонкой гладкой ткани на шее защищает эту самую шею от потёртостей, опрелостей и множества иных неприятностей, неизбежных, когда жизнь заставляет иной раз по нескольку суток выполнять тяжёлую физическую работу, не переодеваясь. А подшить новый подворотничок и постирать старый несравненно быстрее и проще, чем приводить в порядок всю одежду.

Подобным же образом и портянки в армейском быту надёжнее носков. Их и сменить проще: годится едва ли не любая льняная или хлопковая ткань. И протираются они медленнее. А правильно намотанная портянка даже сбивается куда медленнее, нежели носок. Научиться же наматывать правильно можно за считанные часы. Надеюсь, наша армия скоро вернётся к портянкам.

Но дело не в одних подворотничках. После нескольких лет боевого опыта опять пришлось вводить денщиков. По очень простой причине. Офицеру надо тратить время не на работу по уходу за собою, а на размышление о том, как должны действовать вверенные ему военнослужащие рангом пониже. Отведём из боевого строя одного бойца, назначим его денщиком – и правильное управление остальными более чем возместит эту потерю.

Биллу Гейтсу невыгодно нагибаться за стодолларовой купюрой. За то время, пока он её подберёт, он может заработать куда больше – очередными размышлениями о том, какие ещё функции впихнуть в изделия своей фирмы. Мне многие из них не нравятся – но судя по общему мнению, Гейтс знает о типичном пользователе компьютера куда больше меня. А потому его заработки с точки зрения общества оправданы. Значит, обществу в целом выгодно, если он обзаведётся домашней прислугой. Хотя в его доме основную часть обязанностей прислуги выполняет техника, созданная опять же при его прямом участии. По мере дальнейшей разработки эта техника заменит изрядную часть прислуги во всех домах. А люди, занятые сейчас этой работой, найдут что-то поинтереснее – и полезнее для других.

У каждого человека есть в общем строю общества своё место. Если он все свои силы и всё своё время отдаст наилучшему исполнению того, к чему лучше приспособлен – это значит, что и общество в целом будет развиваться эффективнее. Разделение труда экономически выгодно. Поэтому оно в той или иной форме пронизывает всё наше общество во всех его проявлениях – в том числе и в хозяйственных, и в чисто бытовых. И даже если необходимость каких-то форм разделения труда – вроде прислуги – не очевидна с первого взгляда, углублённый экономический анализ чаще всего доказывает их полезность.

Прусские орденоносцы
Для нормальной работы рынка каждый должен куда-то тянуться

Большинство черт нашего представления о немецком национальном характере присуще далеко не всему народу. Говоря о типичном немце, мы чаще всего воображаем представителя Пруссии.

Вторая Германская империя собрана из множества мелких государств в тысяча восемьсот семидесятом Пруссией. До того несколько веков главным германским государством была Австрия. Но в тысяча восемьсот шестьдесят шестом она проиграла Пруссии войну. И осталась вообще за пределами империи: поглотить её Пруссия не могла, а конкуренции с нею не хотела – в империи, по мнению её создателей, должен быть единственный образец для подражания.

Многие прусские правила распространил на империю закон. А один обычай, не закреплённый законом, стал общегерманским просто потому, что логичен. Как только кому-то в стране доставались все высшие награды, сразу учреждалась новая – или хотя бы придумывались дополнительные отличия к существующей (вроде дубовых листьев к железному кресту) – дабы каждому, включая только что награждённого, и впредь было ради чего стараться.

У нас пару раз объявляли какую-нибудь награду высшей из возможных. Тем самым люди, удостоенные этой награды, формально теряли шансы получить поощрение за грядущие – может быть, ещё более возвышенные – достижения. Но смекалка позволяла выбраться из собственноручно созданного тупика.

Первый наш орден – Красного Знамени РСФСР – стал основой почётного революционного оружия – его крепили к эфесу шашки либо рукоятке пистолета. А при создании Союза в статут соответствующего союзного ордена просто не включили оговорку о верховенстве.

Высшим был и орден Ленина. Поэтому, учреждая звание Героя Советского Союза, решили вручать героям именно его – вместе с соответствующей грамотой. Золотая Звезда появилась позже – но её тоже вручали вместе с орденом Ленина и носили вместе с орденом (или хотя бы орденской лентой).

Орден Победы объявили не высшим вообще, а высшим полководческим. Поэтому к нему орден Ленина не прилагался. Впоследствии это помогло избежать конфуза при награждении Михая фон Хохенцоллерн-Зигмаринен: король Румынии удостоился почёта за отстранение от власти маршала Иона Виктора Антонеску и поворот войск против Германии.

«Даже самая красивая девушка Франции не может дать больше, чем имеет – но может повторить». Василевский, Джугашвили, Жуков награждены орденом Победы дважды (в первый раз – за Курскую дугу). Для дважды Героев Советского Союза и Социалистического Труда (а также для кавалеров обеих наград) установлено дополнительное отличие – бронзовый бюст на родине. Среди кавалеров орденов Красного Знамени и Ленина были и восьмикратные.

И всё же прусская – а потом германская – наградная система продумана лучше советской. В целом же обе соответствовали главной цели – максимально мобилизовать людей на выполнение задач, поставленных государством.

Но общество – даже социалистическое – не сводится к государству. Потому и стимулами в нём должны быть не только казённые награды.

Правда, и они котируются во внегосударственных делах. Звание поставщика двора его императорского величества не только давало стабильный госзаказ, но и привлекало множество клиентов, ибо удостоверяло качество продукции. Люди, удостоенные наград СССР (в том числе специальных наград за труд), пользовались искренним уважением (а заодно обретали дополнительный вес в советской системе распределения материальных благ и услуг).

Очевидно, награды за труд полезны ещё и тем, что обретают некое материальное выражение. А уж главная оценка труда – деньги – и подавно нужна для превращения в житейские блага.

Потребление же благ физически ограничено: попробуйте-ка посетить за день два десятка ателье да магазинов или хотя бы съесть пару кило чёрной икры в один присест! Если работаешь только ради достатка – рано или поздно дойдёшь до предела, где материальный стимул просто исчезает.

Человеку обычно приятен заслуженный отдых на приемлемом для него уровне благосостояния. Активнее и удачливее действуешь – скорее обеспечишь себе благополучие, не полагаясь на официальную пенсию. Выходит, из экономики первыми уходят как раз те, кто мог бы в дальнейшем обеспечить ей наибольшее развитие. Для общества в целом это несомненно вредно.

Рынок в основном самоуправляется. Зачастую решения возникающих в нём проблем формируются сами собою ещё до того, как проблема осознана.

Рьяных речей против роскоши во все эпохи было немало. Наши дни – не исключение. Добрая половина Африки вымирает с голоду – а в Западной Европе и Северной Америке охотно покупают сверхкомфортные лимузины «Майбах» и бюстгальтеры из сплошного слоя бриллиантов. Новомодные автоматизированные дома не только весьма недёшевы, но ещё и оставляют без куска хлеба многих, кто может пристойно зарабатывать в качестве домашней прислуги.

Но роскошь открывает возможности потребления, не ограниченные физическими способностями тела. То есть создаёт мощный стимул для продолжения работы как раз теми, кто уже может уйти от дел.

Пока создаётся всё новая роскошь, деловые люди, организаторы производственных процессов, изобретатели, актёры, художники знают: сколько бы они ни нажили, им всё равно есть чего желать – значит, есть ради чего и впредь напрягать все свои творческие силы.

Реабилитация палачей
Судебное нарушение буквы закона подрывает его дух

Надо заметить, что в нашем языке правосудие связано с правом, то есть, грубо говоря, с писаной совокупностью неких правил, тогда как в большинстве западноевропейских языков термин, соответствующий нашему правосудию, производится от корня, близкого к справедливости. И это отражает очень глубокое психологическое отличие. Для нас в общем привычна мысль, что право может быть несправедливым, а справедливость может не находить поддержки со стороны права. Западное общественное мнение в целом противоположно.

Последствия этого весьма разнообразны.

Например, мы дивимся немецкой законопослушности, тогда как немцы дивятся нашей привычке пренебрегать законами. Как сказал ещё вице-губернатор нескольких разных губерний Михаил Евграфович Салтыков, более известный нам как сатирик Щедрин, свирепость законов российских умягчается единственно необязательностью соблюдения оных. В Германии же сама мысль о несоблюдении закона представляется, мягко говоря, странной. Хотя бы потому, что основная масса тех, кто рисковал не подчиняться закону, там истреблена ещё во время Тридцатилетней войны и последовавшего за нею наведения элементарного порядка. Но с другой стороны, это значит, что закон, не соответствующий реалиям жизни, в Германии продержится намного меньше, чем у нас. Поскольку его будут строго соблюдать, он будет всем мешать, и значит, скоро накопится множество стимулов к его отмене.

Эта разница выражается иной раз не только в общественном мнении, но и на уровне инстанций, призванных как раз соблюдать именно закон.

Не так давно президиум Верховного суда Российской Федерации реабилитировал Николая Александровича Романова и всю его семью. Лично для меня это решение было, мягко говоря, странно. Поскольку этой проблемой ранее уже занималась Генеральная прокуратура Российской Федерации – то есть опять же орган, предназначенный для слежения за соблюдением закона.

Прокуратура сообщила, что семья Романовых убита без решения суда или хоть какого бы то ни было органа, имеющего право на исполнение хотя бы части судебных функций. Это убийство лежит вне правового поля, не порождает правовых последствий. Следовательно, реабилитация – то есть восстановление прав, нарушенных какими-то властными решениями – в данном случае попросту неприменима, ибо нет решения, которое бы эти права ограничило.

Понятно, решением Генеральной прокуратуры были изрядно потрясены не только адвокаты семьи Романовых, но и многие люди, по самым разным причинам уважающие последнего императора, его родных и близких. Между тем в основе своей оно представляется мне ещё не только формально точнее, но и справедливее решения президиума Верховного суда.

Ведь Генеральная прокуратура признала убийство семьи Романовых преступлением. Не реабилитируем же мы, в самом деле, жертв какого-нибудь маньяка-поджигателя, маньяка-убийцы или просто уличного грабителя, не рассчитавшего силы при ударе сзади по голове. А из решения президиума Верховного суда следует, что решение Уральского совета о расстреле семьи Романовых имело правовые последствия, которые сейчас подлежат отмене, и, стало быть, само это деяние лежало в пределах хотя бы тогдашнего правового поля.

В эпоху перестройки высшая законодательная власть Советского Союза специальным законом отменила все ранее принятые распоряжения о наделении судебными полномочиями так называемых особых совещаний, особых троек и прочих внесудебных органов, принимавших решения о поражении в правах, заключении и расстреле. Тем самым автоматически отменены все их приговоры. Но до принятия этого закона отменённые им законы действовали. Все особые органы считались легитимными носителями части судебных полномочий. Каждого осуждённого ими полагалось реабилитировать отдельным рассмотрением дела. На практике рассмотрение дела чаще всего сводилось к его перелистыванию. Тем не менее сам факт реабилитации в порядке судебного решения означал признание полномочий этих самых совещаний и троек.

Решение президиума Верховного суда фактически – независимо от намерений самих судей – признаёт за Уральским советом законные полномочия на отдание приказа о расстреле и только полагает, что в данном конкретном случае надлежащие полномочия употреблены ненадлежащим образом. Выходит, судебное решение не только формально нарушает уголовно-процессуальный кодекс, но и не соответствует именно тем представлениям о справедливости, коими вроде бы обосновано в массовом сознании.

Я ни в коей мере не претендую на то, что моя точка зрения юридически абсолютно верна. Хотя бы потому, что два юриста – это уже три мнения. И уж подавно я далёк от мысли об оспаривании решения президиума Верховного суда – тем более что оспаривать его некуда. Я только полагаю, что за этим решением судебной власти должно последовать решение власти законодательной, признающее действия Уральского совета неправомочными с самого начала. А до тех пор, пока законодатель не вмешается в проблему, созданную нарушением буквы закона ради странной для меня трактовки его духа, будут основания считать, что президиум Верховного суда реабилитировал не только жертв, но и их палачей, признав, что палачи имели право на палачество.

Несовместимость
Пожелания надо отбирать осмотрительно

На первой странице одного из антимэрских сайтов однажды появились сразу две возмущённые заметки – об уплотнении городской застройки и о возможности выселения москвичей в область (на время капитального ремонта или замены их домов – но по мнению авторов сайта, навсегда). В то же время многие недовольны попытками правительства Москвы ограничить приток в столичный мегаполис новых жителей из других городов и стран.

Каждая претензия сама по себе осмысленна: можно обсуждать возможность (и последствия) её исполнения. Но вместе они образуют заведомо неосуществимую конструкцию.

Правда, можно отменить санитарные нормы жилья и смириться с бытом в духе коммунальных квартир советских времён или даже ночлежек имперской эпохи. Но в рамках современных представлений о нормальных условиях требования оппозиции неисполнимы. Невозможно одновременно наращивать население и не строить для него нового жилья ни в самом городе, ни за его чертой.

Слишком часто мы, как Агафья Тихоновна из гоголевской «Женитьбы», мечтаем: «Если бы губы Никанора Ивановича да приставить к носу Ивана Кузьмича, да взять сколько-нибудь развязности, какая у Балтазара Балтазарыча, да, пожалуй, прибавить к этому ещё дородности Ивана Павловича». И слишком редко задумываемся: а будет ли полученный гибрид не то что симпатичен, но хотя бы жизнеспособен?

Европейская Комиссия раз за разом ужесточает нормативы вредных выбросов от автомобильных двигателей. Ведь копоть и агрессивные газы на городских улицах никому не на пользу. Только ради каждого улучшения экологической обстановки приходится не только радикально менять сами двигатели, но и повышать качество бензина и порою даже снижать степень сжатия – а с нею и мощность. Всё это – деньги столь изрядные, что во многих мегаполисах дешевле было бы принудительно вентилировать центральные улицы. Деньги – лишь отражение реальных усилий, а производство тоже не без экологического греха. Чистота европейских улиц куплена несоразмерным ростом загрязнений воздуха в иных местах планеты. То есть в конечном счёте противоречие не технологическое – между желаниями быстро ехать и хорошо дышать – а логическое – между локальным улучшением и глобальным ухудшением.

Если от редких экологических позывов вменяемых политиков перейти к чистому экологизму в духе «Зелёного мира», становится очевидно главное противоречие, неотделимое от искренних адептов этой веры. Их требования выполнимы только при условии отказа от всего, что отличает человека от прочих животных, и возврата на обезьяний уровень. Не только по качеству жизни, но и по неотделимому от него количеству живущих. Экологичное желание жить безвредно вступает в противоречие с самой возможностью жить.

Бывают и противоречия диалектические. Скажем, интересы покупателя и продавца противоположны. Но их противоборство движет вперёд производство, а через его потребности – и науку.

Противоречие между экологистами и остальным человечеством или между жителями и строителями Москвы тоже можно счесть диалектическим. Все мы нуждаемся и в чистом воздухе, и в уютной тишине дворовых сквериков. Поэтому поиск решений, сохраняющих хотя бы часть этих ценностей, нужно стимулировать всеми доступными средствами – вплоть до экологических истерик.

Беда только в том, что подобные противостояния, единожды начавшись, обретают собственную логику. Скромную Рэчел Карсон сменяет пламенный Пол Эрлих, а ему наследует вовсе неистовый Роберт Хантер. Градостроительным планам мэрии оппонирует уже не тонкий знаток жизни мегаполисов Вячеслав Глазычев, а банкир Александр Лебедев, чьи предложения сводятся к выселению за пределы столицы всех её жителей (да ещё к лоббированию малоэтажного строительства, где он прикупил хорошие технологии).

Жёсткая логика противостояния неминуемо перенацеливает с поиска компромиссов на поиск путей истребления противника. А такие пути чаще всего самоубийственны. На них теряется соизмеримость поставленных целей даже с собственными интересами. Рано или поздно цели выстраиваются в логическое противоречие – вроде описанного в начале заметки.

Несовместимости возникают и без сознательного противостояния. Например, инженеру постоянно приходится сталкиваться с оппозициями, вытекающими из самой природы вещей. Прочность – при прочих равных условиях – противоречит лёгкости, мощность – экономичности…

Великий изобретатель Генрих Саулович Альтшуллер определил изобретение как устранение подобных противоречий. В своей теории решения изобретательских задач он выстроил методику вычленения противоречий, представления их в явном виде. А заодно – из опыта многих тысяч изобретателей – выяснил типовые приёмы преодоления каждого противоречия. Сейчас многие технические задачи, ещё недавно требовавшие напряжённого поиска и творческих озарений, решаются вполне рутинно.

Увы, пока никто не обобщил теорию Альтшуллера на противоречия экономические, организационные, политические… Приходится каждое решение искать чуть ли не с нуля. Или просто отбрасывать часть несовместимых целей – в духе анекдота, уже перекочевавшего на рекламные плакаты: «Делаем быстро, хорошо, дёшево – любые две опции на выбор».