Текст книги "История Англии"

III. Эдуард I и кельты. Завоевание Уэльса. Неудача в Шотландии. Эдуард II

1. Так же как Эдуард был первым из Плантагенетов, носившим английское имя, он первым попытался завершить завоевание Британских островов. К этой миссии его готовили с юных лет. В 1252 г. его отец отдал ему Ирландию, графство Честер (на валлийских рубежах), королевские земли в Уэльсе, Нормандские острова и Гасконь. Дар гораздо менее щедрый, чем кажется. С тех пор как кельты, изгнанные саксами, нашли убежище среди холмов Уэльса и в Шотландии, они поддерживали свою независимость и продолжали междоусобные распри. В конце концов саксонские короли избрали по отношению к ним ленивый метод императора Адриана – возведение стены, и один из них построил (около 790) вал Оффы, чтобы худо-бедно сдерживать валлийских горцев. Во времена завоевания нормандские авантюристы выкроили себе владения в долинах Уэльса: воздвигли «насыпные холмы», понастроили донжонов, и непокорные племена укрылись в горах. Там они сохранили свой язык и свои нравы. Поэзия, музыка и чужеземная оккупация породили среди валлийцев чувство национального единства. В горном массиве Сноудон (Snowdon) племена объединились под предводительством валлийского сеньора Лливелина ап Йорвета, который стал величать себя принцем Уэльским. Он сумел очень ловко играть двойную роль национального принца и английского феодала. Поддержав баронов во времена Великой хартии вольностей, он обеспечил себе их поддержку. Его внук Лливелин ап Грифид (1246–1282) занял ту же позицию во времена Симона де Монфора и немало способствовал его победе при Льюисе. Тщетно Эдуард в те времена, когда был еще лордом Эдуардом и графом Честерским, пытался навязать валлийцам английские обычаи: они восстали и победили его. В этой войне молодой Эдуард потерпел поражение, но изучил боевые приемы валлийцев и оценил их лучников, вооруженных длинным луком, чья дальнобойность и пробивная способность были гораздо выше, чем у обычного английского, а потому использование против них феодальной конницы, которую стрелы приводили в расстройство, было невозможно. Сколько же уроков ему пришлось усвоить!

2. Одновременно с графством Честер Генрих III отдал Эдуарду Ирландию, но тут всякое военное предприятие казалось напрасным трудом. Ирландия, некогда колыбель святых, была частично отвоевана у христиан данами. Но поскольку те так и не смогли захватить восточные гавани, кельтские племена продолжали свои междоусобицы внутри страны. За тот период, когда Ирландская церковь перестала принадлежать Римской церкви, остров стал совершенно чуждым истории Европы. Он жил за пределами мира. Генрих II, пытаясь получить после убийства Бекета папское прощение, отправил туда Ричарда де Клера, графа Пембрука, по прозванию Тугой Лук (Strongbow). Но там, как и в Уэльсе, нормандцам удалось закрепиться только под защитой своих замков. Вокруг Дублина простиралась небольшая английская зона, которую называли Pale. За ее пределами англичанам было не за что зацепиться, и те из нормандских баронов, что владели замками за пределами Pale, через несколько поколений переняли и язык, и нравы ирландцев. Эти бароны, которые пользовались тут суверенными правами, желали прибытия английского войска не больше местных племен. Формально они признавали сюзереном английского короля, на деле же поддерживали строй феодальной анархии. «Англия показала себя слишком слабой, чтобы завоевать Ирландию и управлять ею, но достаточно сильной, чтобы помешать ей научиться управлять собой самостоятельно».

Руины ирландского замка XII в. Остров Девениш, Лох-Эрн. Фотография. 1890-е

3. Когда Эдуард стал королем, валлиец Лливелин ошибся, полагая, что и дальше сможет играть в Англии роль третейского судьи между королем и баронами. Эдуард I не был Генрихом III, и ему быстро надоели плутни валлийцев. В 1277 г. он подготовил экспедицию в Уэльс и лично ее возглавил. Сквозь леса были прорублены широкие дороги; Пять портов предоставили флот, который двигался вдоль берега, поддерживая связи с армией и обеспечивая ее снабжение. Лливелину, его брату Давиду и их сторонникам, окруженным в горном массиве Сноудон, с наступлением зимы пришлось покориться. Тогда король Эдуард решил испробовать политику замирения: великодушно обошелся с Лливелином и Давидом и даже оказал им почести. Затем попытался управлять Уэльсом на английский лад. Создал графства, суды и отправил туда разъездных судей, которые должны были применить Common Law, общее право. Валлийцы протестовали, поскольку держались за свои древние обычаи. Эдуард, ум хоть и крепкий, но узкий, не захотел терпеть обычаи, которые считал варварскими. Он настаивал на своих законах; последовало восстание. Лливелин и Давид пренебрегли своей клятвой. Король, беспощадный к тем, кто нарушил договор, добился на этот раз их смерти. Лливелин был убит в бою, а Давид повешен, четвертован и разрублен на куски. В 1301 г. король дал своему сыну Эдуарду, родившемуся в Уэльсе и воспитанному валлийской кормилицей, титул принца Уэльского, который с тех пор станет титулом старшего сына английских королей. Хотя начиная с этого времени там были введены английские законы и обычаи, княжество Уэльс оставалось вне королевства и не посылало депутатов в парламент. Только в XVI в. Генрих VIII сделал Англию и Уэльс единым королевством (Акт об объединении, 1536).

4. Победив кельтов Уэльса, с кельтами Шотландии Эдуард I потерпел неудачу. Там образовалась феодальная монархия и цивилизация, сходная с англо-нормандской. Целая шотландская область Лотиан (Lothian) была населена англичанами; многие бароны владели имениями по обе стороны границы; слияние казалось довольно легким. Когда король Шотландии Александр III умер, оставив наследницей свою внучку, маленькую девочку, жившую в Норвегии (Маргарет Норвежская Дева), Эдуард весьма благоразумно предложил выдать ее за своего сына, что объединило бы оба королевства. Идея, казалось, была принята большинством шотландцев, и Эдуард отправил в Норвегию корабль за ребенком. Чтобы как-то развлечь «дочь Норвегии» во время плавания, на корабль погрузили орехи, имбирь, фиги и пряники, но хрупкий ребенок не перенес тяжелого путешествия. Девочка умерла в море, и тотчас же крупные шотландские феодалы стали оспаривать друг у друга корону. Казалось, что двое из них, Иоанн Баллиоль и Роберт Брюс, оба состоявшие в родстве с королевским домом и оба французского происхождения, имели на нее равные права. Эдуард, выбранный третейским судьей, присудил королевство Иоанну Баллиолю, который и был коронован в Сконе. Но король Англии, опьяненный этим обращением к своему авторитету, потребовал от нового короля и шотландской знати признания себя сюзереном.

5. Шотландцы думали, что такой сюзеренитет останется номинальным. Но когда Эдуард объявил, что истец, которому шотландский суд отказал в иске, может отныне обращаться в английские суды, Иоанн Баллиоль заключил союз с королем Франции, противником Эдуарда в Гаскони, и, отправив королю Англии diffidation, «недоверие», отказался подчиняться своему сюзерену. «Неужели глупец совершил это безумие? – воскликнул Эдуард. – Если он не придет ко мне, мы сами пойдем к нему». И он на самом деле вторгся в Шотландию, взял в плен Баллиоля, забрал священный Сконский камень, считавшийся частью лестницы, по которой взбирались ангелы Иакова (Быт. 28: 12–16), и установил его под сиденье, которое с тех пор стало служить королям Англии коронационным троном.

6. Став победителем, Эдуард I всегда сначала проявлял милосердие. Затем он захотел ввести в Шотландии, как и в Уэльсе, английские законы, вызывавшие у него любовь и восхищение. Но натолкнулся на непредвиденное сопротивление – не баронов, а шотландского народа, который восстал под предводительством рыцаря Уильяма Уоллеса. И напрасно Эдуард победил при Фолкерке (Falkirk), напрасно велел повесить своих пленников и казнить самого Уоллеса, напрасно разорил приграничную область, превратив ее в пустыню. Еще римляне были вынуждены признать, что победа в Шотландии – лишь прелюдия к поражению. Линии коммуникаций тут были слишком длинными, климат слишком суровым, страна слишком бедной. Мы видим у Фруассара краткие описания этих плачевных скитаний английской армии, «целыми днями среди гор и диких пустошей по бездорожью, не встречая ни города, ни дома, ни хижины», и шотландских бойцов в противоположном лагере, «необычайно диких, отважных и сильных, стойких в лишениях, идущих в поход без всяких повозок и столь неприхотливых, что им хватает для пропитания лишь кошеля овсяной муки». В 1305 г. Эдуард посчитал себя хозяином всей страны, но в 1306 г. Роберт Брюс снова поднял Шотландию и был коронован в Сконе.

7. Король Англии был стар, немощен, но поклялся, странной мистической клятвой «перед Богом и лебедями», подавить шотландский мятеж и, если одержит победу, никогда больше не поднимать оружие против христиан, отправиться в Святую землю и там умереть. Его последняя шотландская кампания закончилась. Умирая, он попрощался со своими сыновьями. Попросил, чтобы его сердце было отправлено в Святую землю вместе с сотней рыцарей, но чтобы его тело не погребали до победы над шотландцами и чтобы в битву с ними были взяты его кости, дабы он и мертвый, как живой, вел свои войска к победе. Он сам сочинил надпись, которую хотел видеть начертанной на своей могиле: Eduardus Primes Scotorum Malleus hic est. Pactum serva («Здесь покоится Эдуард Первый, бич Шотландии. Будь верен обету»).

8. Pactum serva… – Будь верен обету. Никогда сын не соблюдал хуже отчую клятву. Эдуард II сразу же отказался продолжать завоевание Шотландии, а когда в силу обстоятельств был вынужден возобновить его, дал разгромить себя при Баннокберне (Bannockburn, 1314). Это был странный человек, одновременно могучий и изнеженный, как женщина. Он окружил себя необычными фаворитами, конюхами, молодыми ремесленниками, но больше всего любил одного гасконца, Пьера Гавестона, чьи шутки выводили из себя двор и веселили короля. Эдуард II нисколько не интересовался делами королевства, имел склонность только к рукоделию и музыке. Женившись, он сразу же оставил молодую жену «ради своего друга Пьера». Был боязлив настолько, что велел спросить у папы, не будет ли грехом натирать себе тело маслом, придающим смелость. Наконец бароны разъярились до того, что убили Гавестона. Епископ Херефордский прочитал проповедь, взяв темой текст: Caput meum doleo («Голова моя болит!» – 4 Цар. 4: 19); епископ Оксфордский взял для проповеди отрывок из Книги Бытия: «И вражду положу между тобою и между женою, и между семенем твоим и между семенем ее; оно будет поражать тебя в голову…» (Быт. 3: 15). События подтвердили эти пророчества. Королева завела любовника, Мортимера, возглавила мятеж против своего мужа и сделала его своим пленником. Парламент добился от Эдуарда II, чтобы он отказался от короны в пользу своего сына, и тот был провозглашен королем под именем Эдуарда III. Что касается свергнутого короля, то он умер ужасной смертью – тюремщики проткнули его раскаленной кочергой (1327). Несколько лет страной правила королева-мать вместе с Мортимером. Но юный Эдуард III не был похож на своего отца; вскоре он восстал против тирании Мортимера, велел его арестовать и предать смерти (1330). После чего постарался быть сильным королем, как его дед Эдуард I.

Коронационное кресло Эдуарда I в Вестминстерском аббатстве с установленным под сиденьем Сконским камнем.

IV. Столетняя война (первая половина)

1. Решительная война между Францией и Англией становилась почти неизбежной. Случайности феодального наследования смешали судьбы и провинции. Английский король (впрочем, наполовину француз) законно владел Гиенью и Гасконью, которые были необходимы королю Франции, чтобы достроить свое королевство. Французский король поддерживал Шотландию против короля Англии, а тот должен был завоевать ее, чтобы чувствовать себя в безопасности на своем острове. И ни одна из этих двух ситуаций не могла длиться вечно. Обычно говорят, что непосредственной причиной конфликта стали претензии на французский трон Эдуарда III, сына Эдуарда II и Изабеллы Французской, следовательно внука Филиппа Красивого. Это не совсем точно. Правда, если бы французские правоведы согласились, как это неоднократно делали англичане, с наследованием престола по женской линии, то притязания Эдуарда на корону Франции оказались бы на том же уровне, что и у Карла д’Эврё (известен как король Наварры Карл II Злой), другого внука Филиппа IV через Иоанну (Жанну) II Наваррскую, дочь Людовика Х, сына Филиппа Красивого. Но и когда под предлогом применения древнего закона франков, так называемой Салической правды, легисты отстранили обоих претендентов и выбрали ближайшего наследника по мужской линии – Филиппа де Валуа, сына брата Филиппа IV, Эдуард III так мало думал об объявлении войны ради защиты своих прав, что согласился приехать в Амьен и принести вассальную клятву своему сопернику за Гасконь. Он сделал это, нарушив феодальный обычай: в короне и в облачении алого бархата с вышитыми золотом леопардами. Но Филипп удовлетворился тем, что всего лишь пожурил его, после чего Эдуард вернулся в Англию, довольный оказанными ему почестями. В 1331 г. он подтвердил открытой королевской грамотой свою вассальную клятву за лен.

2. Если он присвоил себе титул короля Франции и соединил в своем гербе французские лилии и английских леопардов, то сделал это по просьбе фламандских буржуа: главным товаром из Англии была шерсть, главным промыслом фламандцев было ткачество и выделка сукна. Сельскохозяйственная Англия и промышленная Фландрия жили в симбиозе. Как только им показалось, что король Франции позарился на Фландрию, навязав фламандцам французского графа, английские купцы заволновались. «Это для короля речь шла о французском наследстве, – пишет Мишле, – а для народа – о свободе коммерции. И заседавшая вокруг мешка шерсти палата общин охотно проголосовала за войска. Смесь индустриализма и рыцарства придает всей этой истории странный облик. И надменный Эдуард III, поклявшийся над цаплей[10]10
  Эту цаплю подстрекательски преподнес ему Робер д’Артуа как «самому трусливому королю, который не осмеливается отстоять свои права на французский престол».


[Закрыть] за Круглым столом завоевать Францию, и эти воистину обезумевшие рыцари, после обета повязавшие себе один глаз красным сукном[11]11
  «Было в свите епископа Линкольнского много рыцарей, каждый из которых прикрыл один глаз алым сукном, отчего не мог им видеть: говорили, будто они поклялись перед дамами своей страны, что будут глядеть лишь одним глазом, пока не совершат какой-нибудь подвиг во Французском королевстве» (Фруассар, ann. 1337, т. I, с. 214).


[Закрыть], – все они не так уж безумны, чтобы воевать за свой счет. Простота Крестовых походов осталась в прошлом, а эти рыцари по сути – приказчики купцов Лондона и Гента». Но купцы Гента из-за того, что подтолкнули англичан объявить войну королю Франции, своему сюзерену, испытывали угрызения совести, тем более сильные, что обязались заплатить 2 млн флоринов папе, если совершат такое вероломство. Однако их глава Якоб Артевельде нашел способ примирить соблюдение договора с его нарушением. Он посоветовал королю Англии присоединить к гербу Франции свой собственный герб. Так он станет не врагом, а союзником фламандцев и подлинным королем Франции, то есть тем, кому они и принесли клятву.

Эдуард III. Фрагмент надгробия короля в Вестминстерском аббатстве. 1377–1380

3. Так что Столетняя война была войной династической, феодальной, национальной, но главное – «империалистической». Целью английских купцов, когда они поднесли в дар королю 20 тыс. мешков шерсти, чтобы оплатить расходы на кампанию, было сохранение зон влияния, необходимых для их коммерции: Фландрии, покупавшей шерсть, и области Борделе́[12]12
  Борделе́ – область, прилегающая к городу Бордо.


[Закрыть], производившей вино, поскольку деньги, полученные из Брюгге и Гента, тратились на бочки вина из Бордо. Наконец, надо добавить, что эта война была популярна в Англии, потому что войска отправлялись в богатую страну, где их ожидала обильная добыча. Эдуард III и его бароны считались «цветом рыцарства», но их «украшенные гербами щиты были вывесками грабительского предприятия», прискорбное развитие которого можно проследить у Фруассара. «И хозяйничали англичане в городе Кане три дня, и отправили баржами всю свою поживу, сукна, драгоценности, золотую и серебряную посуду и все прочие богатства к своему большому флоту… Невозможно поверить, какое изобилие сукна англичане нашли в городе Сен-Ло… Лувье – это город в Нормандии, где производили много сукон; он был большим, богатым и торговым, хотя ничуть не закрытым, но его ободрали как липку и разграбили… <…> Вся Англия наполнилась награбленной во Франции добычей, так что не было там ни одной женщины, которая не носила бы украшение или не держала в своей руке прекрасное полотно либо какую-нибудь чарку из добычи, отправленной из Кана или Кале».

4. Любопытно наблюдать, как рано проявляются в истории главные черты английской политики, которых требуют от этой страны ее положение и характер ее народа: 1) Англия нуждается во владычестве на море, без чего не может ни продолжать свою торговлю, ни отправлять войска на континент, ни поддерживать связь с теми, что уже отправлены. С первых же дней этой войны английские моряки из Пяти портов имеют преимущество и одерживают победу в Эклюзской битве. И пока поддерживается это военно-морское превосходство, Англия легко побеждает. Позже Эдуард III пренебрежет флотом, французы и испанцы объединятся, и военно-морской упадок Англии отметит начало ее неудач; 2) Англия, имея возможность послать на континент лишь довольно немногочисленное войско, старается организовать против своих врагов союзы на континенте и предоставляет им субсидии. Так, в начале Столетней войны Эдуард III пытается объединиться против Франции не только с фламандскими коммунами, но и с германским императором. «Он не жалеет для этого ни золота, ни серебра и раздаривает много сокровищ сеньорам, дамам и благородным девицам».

5. Не сумев собрать эту коалицию, он решил нанести удар в Гиени, но тут сэр Джеффри Харкорт сообщил ему, что Нормандия не защищена. Последовало отплытие в Ла-Уг с 1000 кораблей, 4 тыс. рыцарей и 10 тыс. английских и валлийских лучников (1346). Проход этого войска через богатую провинцию, «на протяжении многих поколений не знавшую войны» и жители которой уже разучились защищаться, был душераздирающим зрелищем. В тот момент единственный план кампании короля Англии состоял в том, чтобы насколько возможно разорить Северную Францию и отступить через Фландрию, прежде чем король Франции соберет свое войско. Но за Руаном Эдуард обнаружил, что все мосты через Сену разрушены, и смог переправиться через нее только в Пуасси. Филипп успел созвать своих вассалов и стал ждать англичан между Соммой и морем. Те уже решили, что пропали. Поэтому победа, одержанная ими в 1346 г. при Креси (как и позже, в 1356 г., при Пуатье), так их удивила и наполнила огромной гордыней. В 1347 г. они овладели Кале, городом, обеспечившим им господство над проливом Ла-Манш, который они сохранят за собой на протяжении 200 лет, изгнав из него почти всех жителей и заменив их англичанами. Там же произойдет и трогательная история граждан Кале, которую нужно читать у Фруассара, учитывая пропуски в описании Мишле.

Войско англичан под знаменем Св. Георгия. Миниатюра «Хроник Сен-Дени». XIV в.

6. Почему англичане в этих походах постоянно одерживали победы? История войн – это история долгой борьбы между натиском и метательным снарядом. Натиск может принимать форму кавалерийской атаки, пехотного штурма, бронетанкового прорыва. Метательный снаряд был то пущенным из пращи камнем, то стрелой, то ядром, пулей, разрывным снарядом, торпедой… Успех феодального строя стал подтверждением триумфа ударного рода войск – закованной в железо кавалерии. А погубит феодализм королевская артиллерия (ultima ratio regum – последний довод королей) и два вида простонародной пехоты: английские лучники и швейцарские алебардщики. Только в конце XIII в. лучники заняли в английской армии важное место. Слишком короткий лук саксонских крестьян имел малую дальнобойность и не обладал достаточной пробивной силой, чтобы остановить кавалерийскую атаку. Арбалет, проникший в Англию, как и во Францию, вместе с иностранными наемниками, показался сначала столь опасным оружием, что в XII в. Церковь требовала, правда безуспешно, его запрета. Но арбалет слишком долго перезаряжать. Между двумя выстрелами рыцарь мог прорвать линию стрелков. И наоборот, длинный лук, который Эдуард I впервые увидел в деле во время своих Валлийских походов, был скорострелен и посылал на 160 метров стрелу, способную пригвоздить к седлу бедро всадника в кольчуге. Эдуард I, превосходный военачальник, сумел объединить в своих битвах действия легкой кавалерии и лучников валлийского типа. Посредством своей «Ассизы о вооружении» он предписал умение пользоваться длинным луком всем мелким английским землевладельцам. Под запрет попали теннис, шары, кегли и прочие игры, и все ради того, чтобы стрельба из лука стала единственной забавой «не хромых и не дряхлых» подданных. Каждый собственник земли с доходом в 40 шиллингов должен был иметь собственный лук и стрелы, и отцы учили стрельбе своих детей. Так что, когда король нуждался в лучниках для своих экспедиций во Францию, было легко набрать достаточное количество человек – или среди добровольцев, или требуя их от графств. Своими победами Эдуард III обязан превосходству вооружения.

Взятие Кале Эдуардом III в 1347 г. Миниатюра «Хроник Сен-Дени». XIV в.

7. Ошибочно представлять себе короля Франции в начале этой войны большим феодалом, нежели его противник. Ни один государь не мог сравниться в «феодальности» с Эдуардом III, который любил рыцарские турниры, претендовал на куртуазность, вздыхал по дамам, клялся возродить Круглый стол и построил для этого предмета круглую башню в Виндзоре, основал орден Подвязки, состоящий из двух групп по дюжине рыцарей, одна под началом его самого, другая – его сына, Черного Принца. Но, играя, как и его дед, в эту рыцарскую игру, Эдуард III был реалистичным монархом. Он взял девиз: «It is as it is…» («Есть так, как есть»). И проявил себя хорошим администратором, а впрочем, тут не было большой заслуги с его стороны, поскольку он получил в наследство хорошо организованную монархию. Налоги взимались с легкостью, особенно когда речь шла о том, чтобы продолжать популярную войну. У него дома даже крестьяне ненавидели французов из-за прадедовских воспоминаний трехвековой давности о нормандском завоевании, о долгом засилье иноземной знати и чужого языка. Во Франции же, наоборот, ненависть к Англии родилась только во время этой войны. Король Франции поначалу не мог рассчитывать на свой народ в борьбе против захватчика. Крестьянин был к ней равнодушен. Король даже не имел возможности занять деньги у богатых купцов или обложить налогом шерстяной товар. Многие провинциальные штаты отказывались утверждать подати, а если и утверждали, то проявляли строптивость налогоплательщики. «Это сопротивление налогам отдает королевство англичанам». За неимением денег король Франции не мог набрать солдат. Волей-неволей ему приходилось удовлетвориться уже устаревшей феодальной конницей, которая к тому же презирала пехоту. Даже после Креси французское рыцарство не хотело смириться с мыслью о том, что его побеждает «деревенщина». При Пуатье, где кавалерийский наскок на неприятеля был невозможен, рыцари сами попытаются атаковать в пешем строю, но эта атака, какой бы храброй она ни была, разбилась о позиции лучников.

Битва при Пуатье между войсками французов и англичан в 1356 г. Миниатюра «Хроник Сен-Дени». Около 1415

8. Начиная с битвы при Пуатье (1356), когда король Франции Иоанн Добрый попал в плен к Черному Принцу, старшему сыну Эдуарда III, урок был наконец усвоен. Французская армия отказывается от сражений, затворяется в укрепленных замках и оттуда играет с противником, который не оснащен для осадной войны. Но в деревнях крестьяне начинают уставать от войны. Жак Простак (прозвище французских крестьян) неотступно донимает англичан; он не требует выкупа за сеньоров, как все профессиональные солдаты, но убивает их, едва подворачивается случай. Английская армия скитается по стране, не имея возможности сражаться. Войска жалуются на эту затянувшуюся кампанию. Наконец в 1361 г. король Англии заключил мир в Бретиньи и, сперва потребовав себе все Французское королевство, удовлетворился Аквитанией, графством Понтьё и Кале. Это был плохой мир, поскольку он не решил единственного по-настоящему важного вопроса: власть англичан над провинциями, которые больше не хотели быть английскими. В Перигоре и Арманьяке много и с основанием роптали, что король Франции не имеет права отдавать иноземцам своих вассалов. Именитые люди Ла-Рошели говорили: «Мы покоряемся англичанам нашими устами, но сердцем – никогда». Это сопротивление содержало в себе зародыш будущих войн и предвещало в итоге либерализацию Франции.