Текст книги "История Англии"

9. Для того чтобы король мог держать под контролем воинственную знать, должны быть выполнены два условия: ему надо располагать военной силой и надежным доходом. В своих действиях против недовольных Вильгельм может рассчитывать на массу рыцарей, на своих собственных вассалов и вскоре на фирд. В 1086 г. в Солсбери он заставит вассалов своих вассалов принести ему прямую присягу, так что их верность по отношению к королю возобладает над любой другой. Что же касается дохода нормандского короля, то он значителен. Для начала его личные владения: 1422 имения плюс фермы. Эти земли приносят Вильгельму 11 тыс. фунтов[6]6
  Некоторые исследователи утверждают, что 17 тыс. – Прим. авт.


[Закрыть] ежегодной ренты, это в два раза больше, чем все доходы Эдуарда Исповедника. Сюда добавляются доходы от феодальных повинностей (reliefs, которые должен был заплатить вассал в случае смены собственника; aides – в случае Крестового похода, выкупа, брака дочери сюзерена, посвящения в рыцари его старшего сына; gardes – с имущества несовершеннолетних); поземельный налог, Danegeld, который оставили ему в наследство саксонские короли; подати, которые платят городские буржуа и евреи, и, наконец, отступные. Из счетов казначейства следует, что при преемниках Вильгельма эти отступные были многочисленными, а порой и странными: так, «Уолтер из Коси дал 15 фунтов за разрешение жениться когда и на ком захочет… Уиверона из Ипсвича дает 4 фунта и марку серебра, чтобы выйти замуж за человека, которого сама выберет… Гийом де Мандевиль дает 20 тыс. марок королю, чтобы жениться на Изабелле, графине Глостерской… Жена Юго де Невиля дает королю 200 фунтов за разрешение спать со своим мужем, Юго де Невилем…» (этот, наверное, был пленником короля). Наконец, король продает вольности: Лондон при короле Стефане дает 100 марок серебра, чтобы самому выбирать своих шерифов; епископ Солсберийский дает парадного коня, чтобы иметь рынок в своем городе; рыбаки платят, чтобы получить право солить рыбу; побочные доходы от правосудия растут вместе с престижем королевских судов.

10. Добившись поддержки со стороны папской власти, Завоеватель взамен обязался реформировать Английскую церковь. И с помощью Ланфранка, выдающегося церковного и еще более выдающегося государственного деятеля, сдержал слово. Английское духовенство, невежественное и беспутное, уже потеряло уважение верующих. Священники одеваются как миряне и пьют как сеньоры. Епископы, которых должны были избирать священники и верующие диоцезов, покупали голоса избирателей. Папа Григорий VII (под этим именем в 1073 г. стал верховным понтификом Гильдебранд) настаивал из Рима, чтобы Ланфранк заставил священников соблюдать обет безбрачия, чтобы право назначать епископов было оставлено папе и чтобы король Англии, обязанный Святому престолу своей короной, принес ему клятву вассальной верности. Ланфранк и Вильгельм следовали осторожной политике. Навязать саксонским священникам строгое безбрачие было опасной мерой; требовалось учитывать привычки и состояние нравов их новой страны. Ланфранк, итальянец, ставший нормандцем, уже писал: «мы, англичане» и «наш остров». Он запретил холостым священникам вступать в брак, запретил епископам и каноникам иметь жен, но позволил уже женатым приходским священникам сохранить свои семьи. Он признал за Римом исключительное право лишать сана епископов, но поддерживал принцип их выборности, а также принцип инвеституры со стороны короны. Зато он отдал на суд Риму свой собственный спор с архиепископом Йоркским и добился, чтобы было подтверждено главенство Кентербери. Наконец, король в «почтительном, но твердом» письме отказался признать себя вассалом папы. Все эти переговоры отмечены большой почтительностью со стороны короля, благожелательностью и учтивостью со стороны папы, но в них уже чувствуется зарождение неизбежных разногласий между папством и мирской властью.

11. Две из церковных реформ Ланфранка важны своими отдаленными последствиями: 1) он ввел обычай созывать «собрания» духовенства одновременно с Большим советом. Многие прелаты заседали и в феодальной ассамблее (в качестве светских сеньоров), и в церковном синоде. Король председательствовал в обоих собраниях, но сам факт того, что они были различны, позже помешал формированию в британском парламенте «сословия» духовенства; 2) Ланфранк и король хотели иметь на Английскую церковь те же права, которые герцог имел на Нормандскую церковь, то есть чтобы ни один папа не был признан в Англии без согласия короля, чтобы никто не вел переписку с Римом без его ведома, чтобы решения английских церковных соборов не могли быть признаны законными без его одобрения и, наконец, чтобы церковные суды не могли судить баронов и королевских чиновников без его разрешения.

Серебряная монета Вильгельма Завоевателя. XI в.

12. Утверждая с первых же лет нормандского завоевания свое влияние на знать и на Церковь, Вильгельм закладывает основание великой монархии. Но он отнюдь не абсолютный монарх. Во время своей коронации он поклялся, что будет поддерживать англосаксонские законы и обычаи; он должен также уважать феодальные права, которые уступил своим соратникам, и он боится и почитает Церковь. У Вильгельма Завоевателя не могла зародиться мысль об абсолютной монархии, к которой позже придут Карл I или Людовик XIV. Люди Средневековья даже не представляли себе, чем может быть государство в современном смысле слова; им казалось, что равновесие в стране обеспечивает не замковый камень свода, но сплетение местных прав, которые дополняют и поддерживают друг друга. Нормандский король очень силен; никакая написанная конституция не ограничивает его волю, но, если он нарушает свою клятву сюзерена, его вассалы считают, что вправе «возмутиться» и объявить себя свободными от феодальной присяги. Восстание остается феодальным правом, и бароны воспользуются им против несправедливых королей. Как раз для того, чтобы заменить восстание ради вразумления несправедливого государя средством более простым и менее опасным, и родятся мало-помалу правила, которые сформируют конституцию.

II. Последствия нормандского завоевания. Феодализм и экономическая жизнь

1. Со времен саксонских королей существовали крестьяне и сеньоры, деревенские коттеджи и замки, но саксонский дух охотно позволял одним обычаям присоединяться к другим, образуя запутанную систему экономических связей. Нормандцы, обладавшие конструктивным и ясным умом, ввели более жесткий порядок, основанный на принципе: «Нет земли без сеньора». На вершине экономической и политической иерархии стоит король. Он – собственник всех земель королевства, и, чтобы нормандский ум был совершенно удовлетворен этим логическим построением, все соглашаются с тем, что сам король получил свое королевство от Бога. Но он оставляет себе лишь часть земель, а остальное отдает в лены главным держателям и отдельным рыцарям в обмен на военную службу и некоторые другие обязательства. Предположим, например, что король жалует 100 поместий какому-нибудь барону за обещание выставить полсотни рыцарей во время войны; сам барон оставит себе 40 из этих имений, чтобы обеспечить свое существование, а 60 остальных раздаст в лены шестидесяти вассалам второй ступени за обещание рыцарской службы. Главный держатель земли, чтобы обеспечить свой личный престиж, а также чтобы избежать штрафов в случае чьей-то неявки, всегда обеспечивает себе немного больше воинов, чем обещает королю. В принципе, все эти лены (кроме отнятых за серьезные преступления) передаются по наследству в порядке первородства, что избавляет их от дробления. И сеньор, и рыцарь, не имея возможности завести, подобно современным собственникам, крупное земельное хозяйство (потому что не нашли бы рынка сбыта для своих продуктов), оставляют себе только одну ферму для надобностей имения, а остальные земли уступают крестьянам за повинности натурой или трудом. В саксонские времена иерархия среди крестьян была такой же сложной, как и среди знати, поскольку приобретенным правам соответствовали разные статусы. Тогда различали свободных людей, сокманов (socmen, которых трудно отличить от свободных людей), коттариев и бордариев (cottarii, bordarii). Нормандские сеньоры, ничего не понимавшие в этих тонкостях, не слишком с ними считались. Легко представить себе, с каким трудом саксонский сокман пытался растолковать свои привилегии нетерпеливому завоевателю, который вдобавок не говорил на его языке. Так что приходится констатировать: через 20 лет после завоевания свободные люди почти полностью исчезли везде, кроме датского северо-востока. Все крестьяне стали либо вилланами (которые возделывали virgate – примерно 30 акров), либо коттерами (располагавшими лишь 4–5 акрами). Это были суровые времена для мелкого свободного или наполовину свободного земледельца. В графстве Кембридж во времена Эдуарда Исповедника насчитывалось 900 сокманов, а в 1086 г. осталось только 200.

2. Мы абсолютно точно знаем, каким был классовый состав нации через 20 лет после завоевания, поскольку в 1085 г. Вильгельм Завоеватель «надел свою корону в Глостере и вел глубокие речи с мудрыми людьми». Там он заявил, что поземельный налог Danegeld, собранный в предыдущем году, не оправдал ожиданий. Обычно этот налог приносил много денег (в 991 г. – 10 тыс. фунтов, в 1002 г. – 24 тыс. фунтов, в 1018 г., во времена Кнута, – 72 тыс.), но, чтобы его взимание было эффективным, надо было располагать точными данными о состоянии всех земель королевства. Так что на этом Глостерском совете было решено, что назначенные особыми уполномоченными бароны объедут всю страну. Вот данные им инструкции: «Баронам короля надлежит спрашивать под присягой у шерифа шира, у всех баронов и их рыцарей, а в сотне у священников, у ривов и у шести крестьян каждой деревни, как называется поместье, кто им владел во времена короля Эдуарда, кто сейчас владеет, сколько в нем хидов земли, сколько плугов на имение, сколько вилланов, сколько свободных людей, сколько сокманов, сколько лесов, сколько лугов, сколько мельниц, сколько рыбных угодий, и все это трижды, то есть каким было его состояние во времена короля Эдуарда, каким оно стало, когда его передал король Вильгельм, и его нынешнее состояние, в 1086 г., а также можно ли извлечь из него больше, нежели теперь, и насколько». Комиссары исполнили свою миссию, а из их отчетов была составлена так называемая Книга Судного дня (Domesday Book). Наверняка такие же статистические исследования проводились и во времена саксонских королей, иначе такой налог, как Danegeld, вообще не мог быть собран, но исследование Нормандца отличается дотошностью и скрупулезной точностью. Отмечено все: «В Лимпсфилде, Суррей, на ферме при вотчине имеется 5 плугов с быками; имеется также 25 вилланов и 6 коттеров с 14 плугами меж ними; имеется мельница, которая приносит 2 шиллинга в год, рыбная ловля, церковь, 4 акра лугов, лес, который может прокормить 150 свиней, 2 каменных карьера, приносящих каждый 2 шиллинга в год, 2 соколиных гнезда в лесу и 10 рабов. Во времена короля Эдуарда имение приносило 20 фунтов в год, в 1076 г. 15 фунтов, теперь 24 фунта». Внимания опросчиков Завоевателя не избегал ни один, даже самый обособленный, человек: «Здесь, посреди леса и вне всякой сотни, живет одинокий фермер. У него 8 быков и свой собственный плуг. Двое крепостных помогают ему возделывать около 100 акров, которые он сам расчистил. Он не платит никаких податей и никому не приходится вассалом». Довольно патетичным и немного комичным кажется ужас саксонского хрониста при виде этой нормандской въедливости: «Столь ловко была сделана эта опись его посыльными, что не осталось ни одного ярда земли, нет, более того (срам даже говорить об этом, а король не постыдился сделать такое), не осталось даже ни быка, ни коровы, ни свиньи, которые не были бы вписаны в эту опись». Если сложить все цифры, приведенные в Книге Судного дня, то мы обнаружим там около 9300 главных держателей ленов и вассалов, представляющих собой знать и церковных сановников; 35 тыс. сокманов и свободных людей, которые почти все проживают на северо-востоке; 108 тыс. вилланов, 89 тыс. коттеров, 25 тыс. рабов (которые в следующем веке превратятся в крепостных), то есть почти 300 тыс. глав семей, что позволяет оценить общее население страны в 1,5, может быть, в 2 миллиона человек, включая женщин и детей.

Вильгельм Завоеватель наделяет землями своего племянника Алена Рыжего (ок. 1040–1089), бретонского рыцаря. Миниатюра. XV в.

Руины замка Ладлоу на границе Англии и Уэльса. XI в. Замок был основан норманнскими дворянами Ласси, получившими земли от Вильгельма Завоевателяза участие в битве при Гастингсе в 1066 г.

3. Подобно тому как политической единицей при феодальном строе является рыцарская земля, с которой в королевское войско отправляется всего один рыцарь, экономической единицей считается имение. Его размеры варьируют, но в большинстве случаев оно соответствует нынешней деревне. Часто имения были отделены друг от друга лесами или пустошами, через которые вела грунтовая дорога, зимой становившаяся непроходимой. В центре имения располагался господский дом, холл (hall), позже замок лорда, окруженный службами или своей фермой. Если сеньор владел многими имениями, то переезжал из одного в другое, чтобы на месте потреблять продукты, полученные от натуральных повинностей. В отсутствие сеньора его представлял сенешаль или бальи. Общинные поля и луга сохранили тот же вид, что и во времена саксонских господ. Вилланы были обязаны молоть за высокую плату все свое зерно на мельнице лорда. Многие сами тайком дробили свое зерно, но наказывались штрафом, если попадались на этом. Крестьян возглавлял рив, избранный ими представитель, жизнь которого была нелегкой, потому что он стоял между деревенскими жителями и бальи. Многие местные конфликты разбирались вотчинными (сеньориальными) судами, которые собирались каждые три недели либо в холле, либо под традиционным дубом под председательством лорда либо его представителя. В основном эти суды рассматривали мелкие правонарушения: «Уильяму Джордану за то, что плохо работал, штраф в 6 фунтов… Рагенхильда за то, что вышла замуж без спроса, даст 2 шиллинга… Священнику церкви, чья корова забрела на луг сеньора, даруется прощение… Назначается штраф всей деревне (кроме 7 вилланов) за то, что не пришли мыть овец лорда: 6 шиллингов с осьмушкою… Дюжина присяжных подтвердила, что Хью Кросс имеет право на плетень, из-за которого повздорил с Уильямом Уайтом». Некоторым имениям король оставил право судить более серьезные преступления. В принципе, имению полагалось быть самодостаточным. Тут имелся свой башмачник, свой тележник, свои ткачи. Женщины пряли шерсть. За пределами имения покупали только соль, железные и стальные инструменты и камни для мельничных жерновов. Эти камни, весьма редкие, порой привозили аж из окрестностей Парижа, и бальи приходилось нарочно ехать в гавань, дабы организовать доставку. Чтобы платить за этот «импорт», имение экспортировало шерсть и кожи. Все остальные продукты потреблялись на месте, если по соседству не было какого-нибудь рынка.

4. Каким было положение вилланов? На взгляд человека нашего времени, их участь была незавидной. Виллан прикреплен к земле и не может уйти, если недоволен. Его продают вместе с прочей собственностью. Аббат не колеблется покупать и продавать людей за 20 шиллингов. Богатая вдова отдает вилланов в дар: «Я, нижеподписавшаяся дама Аундрина из Дриби, даю знать всем настоящим и будущим, что я по своей свободной и законной воле вдовы дала своему возлюбленному и верному Генри Кулу и его наследникам за их службу Агнес с ее сыном Симоном и со всем их имуществом и скотом и что я отказываюсь от всех своих крепостных прав на них». Виллан не может выдать свою дочь замуж без позволения лорда, который заставляет его платить за это. Если он умирает, лорд имеет право потребовать в качестве похоронного сбора лучшую голову скота или самый красивый предмет, оставленный умершим. После сеньора настает черед приходского священника: он тоже имеет право выбрать свою часть наследства. Так, мы видим среди поступлений некоего монастыря коров, коз и свиней, полученных в качестве похоронного сбора. Сокман участвует только в чрезвычайных работах, например в доставке на рынок зерна лорда, но виллан работает на ферме имения два-три дня в неделю плюс еще несколько добавочных дней в году, чтобы мыть и стричь овец, собирать орехи, косить сено. Он платит небольшой оброк натурой: дюжину яиц на Пасху, медовые соты, несколько цыплят в год, вязанку дров. Кроме того, лорд может взимать один раз в год со своих крепостных еще и по́дать (talliage) разного размера. Все эти повинности вместе кажутся довольно тяжелыми, но, возможно, на деле они были не обременительнее, чем договор об арендной плате нашего времени. Просто вместо половины продуктов лорд требовал от крестьянина примерно половину его времени. Ривы и бальи яростно спорили об этой барщине и после долгого торга в конце концов договаривались – более или менее плохо. Летом в полях виллану приходилось тяжело, как и сегодня, «но зато зима была вполне спокойной, да и Церковь строго следила за соблюдением воскресных дней и многочисленных праздников в честь святых». Наконец, каждый лорд должен был уважать обычай имения, то есть традиционные права деревни, о которых должны были напоминать судам сами крестьяне. Немного позже все эти права и обязанности были вписаны в вотчинные росписи. Около середины XIII в. установился обычай выдавать держателям земли по их требованию копии тех страниц этого реестра, которые касались их земель и прав. Владельцев такой копии называли копигольдерами (copyholders), в отличие от фригольдеров (freeholders), чья собственность была полной и безоговорочной.

Крепостные крестьяне за уборкой урожая. Миниатюра из английского манускрипта. XIV в.

5. Одним из самых серьезных нареканий со стороны населения Англии в адрес Завоевателя и его нормандцев было создание королевских лесов. У себя в Нормандии Вильгельм располагал огромными лесами, в которых охотился на оленей и кабанов. Став королем Англии, он захотел и здесь обеспечить себе любимое времяпрепровождение, а потому возле Винчестера, своей столицы, велел насадить Новый лес, уничтожив, по словам хронистов, 60 деревень, плодородные поля и церкви и разорив тысячи их обитателей. Цифры кажутся преувеличенными, но доподлинно известно, что королевские леса стали настоящим бедствием. В следующем веке они покроют треть площади королевства. Эти леса охранялись жестокими законами. Если кто-нибудь во времена Вильгельма убивал косулю или оленя, ему выкалывали глаза. Прикасаться к кабанам и зайцам было запрещено под страхом увечья. Позже за убийство оленя в королевском лесу грозило повешение. Тут увлечение Завоевателя явно возобладало над его политическим умом. Писатели того времени пытались оправдать законы о лесах, говоря, что этот случай выпадает из общих законов королевства: дескать, король отдыхает там от всех своих забот и даже от заботы быть справедливым.

6. Поначалу завоевание мало что изменило в судьбе небольших саксонских городков. Те, что сопротивлялись, были разрушены; то тут, то там люди короля сносили дома, чтобы освободить место для нормандского укрепленного замка. Зато первыми, кому установленный Завоевателем мир позволил обогатиться, стали купцы. Вольности Лондона были осмотрительно подтверждены: «Король Вильгельм дружески приветствует епископа Вильгельма и Годфри, рива гавани, а также всех проживающих в Лондоне горожан, и англичан и французов. И я довожу до вашего сведения, что хочу оставить вам привилегию на все законы, которые были у вас во времена короля Эдуарда. И я хочу также, чтобы каждый ребенок становился наследником своего отца после его смерти. И я не потерплю, чтобы какой-либо человек причинил вам вред. Да хранит вас Бог». Вслед за войсками из Нормандии приехали новые ремесленники. Были среди них и еврейские коммерсанты. Их положение в христианской общине, где все сделки скреплялись религиозными клятвами, было крайне ненадежным. А поскольку дни их отдыха не совпадали с христианскими (Шаббат ведь отмечается в субботу), то им было трудно также заниматься полевыми работами и даже держать лавку. Обычные средства заработка были для них недоступны, потому они и находили спасение в ростовщичестве, которым Церковь не позволяла заниматься католикам. Ведь истолкованные буквально тексты Евангелия не допускают, чтобы деньги, бесплодные по сути, могли приносить приплод. (Так и мусульманам еще и сегодня их религия запрещает взимать или получать проценты.) В XII в. нормандскому барону, нуждавшемуся в некоей сумме денег, чтобы отправиться на войну, приходилось обращаться к евреям, которые требовали с него огромную лихву. Ненавидимые и как враги Христа, и как профессиональные заимодавцы, эти несчастные, обитавшие в особых кварталах, Jewries, становились естественными жертвами любого взрыва народной ярости. Их единственным защитником был король, которому они принадлежали телом и имуществом, как крепостной своему хозяину. Винчестер, королевский город, стал единственным, где евреи могли быть горожанами; они называли его английским Иерусалимом. Долговые требования евреев хранились в особом зале Вестминстерского дворца, и эти документы, как и долговые обязательства короля, имели преимущество перед всеми остальными. Один из ростовщиков, Аарон из Линкольна, стал при Генрихе II настоящим банкиром, столь крупным, что, когда он умер, для ликвидации его дел был создан особый отдел казначейств – Scaccarium Aaronis. В обмен на свое покровительство король, когда нуждался в деньгах, требовал их у евреев. В обычные годы они приносили казне 3 тыс. фунтов, то есть одну седьмую от всех поступлений Генриха II. «Именно в еврейских сундуках нормандские короли черпали силу, чтобы усмирять своих баронов».

7. Саксонские и датские крестьяне наверняка тоже возмущались, подобно хронисту, видя, как нормандские короли с постыдной мелочностью переписывают их добро, строго взимают налоги и расселяют по всей стране чужеземных баронов. Однако новый порядок по крайней мере обеспечивал им безопасность. Конечно, при феодальном строе и сильном короле человек из народа не был волен переезжать, продавать свое имущество, менять ремесло, но хотя бы место, которое он занимал в структуре общества, не подвергалось сомнению. Его землю можно было продать только вместе с ним; он не знал ни кризисов, ни проблем со сбытом. Никто не мог законно лишить его средств к тому, чтобы самостоятельно производить продукты питания для себя и своей семьи. Он был не так хорошо защищен от судебных ошибок, как человек нашего времени, но нормандские короли постараются дать ему гарантии, да и самому его сеньору придется уважать обычаи. Разумеется, было бы наивным думать, что люди тогда были довольны своей судьбой. Человечество всегда было разделено почти поровну на оптимистов и пессимистов. Но в XII в. большинство англичан еще совершенно не представляют себе, что могут иметь другое социальное положение, нежели то, в котором пребывают. Они искренне религиозны, хотя и не упускают случая ругнуть нравы священников, и почитают помазанного и коронованного короля священной особой. Личные связи между ними и их сеньором представляются им совершенно естественными. Пока жива память о былых опасностях, о нападениях пиратов и разоренных деревнях, существование военного класса будет казаться им необходимым. Однако в XIII в. феодальная система в обществе, познавшем благодаря ей гораздо большую безопасность, начнет казаться бесполезной и обременительной. А позже, подобно всем сословным режимам, умрет – как раз из-за своего успеха.