Текст книги "Убийственный чемпионат"

11

В шесть вечера, после того, как мне третьей подряд клизмой вымыли из желудка «бухенвальдский» обед (вымывали в городском травмобщепитпункте, куда я попал после обильнорвотного приступа), я, наконец-то, вплотную занялся делом. К этому времени очередной день соревнований на стадионе завершился и, после небольшого военного совета с Машиной, я решил прощупать единственные оставшиеся у меня в руках нити – троицу не совсем дисциплинированных спортсменов. В сложившейся ситуации меня волновало только одно – отсутствие четкого плана их отыскания. Но Машина несколько успокоила.

– Шеф, – сказала она, – раз уж это дело началось бардачно, пусть так же и продолжается. Положись на интуицию и вдохновение. Нехай!

А что, подумал я, бардачить так бардачить! И скомандовал:

– Отель «Националь»!

Директор «Националя» произвел замену. В воротах (то есть, дверях) вместо вчерашнего обгалуненного мордоворота стоял какой-то дикоплеший сморщенный старикан. Неравноценная замена, думаю, этого голкипера я сшибу одним щелчком. Но щелкать не пришлось. Дедок был не только плешив до невероятия, но слеп, как крот, и глух, как тетерев. Танцующей походкой я продефилировал мимо него. Но скучна, господа, жизнь без проказ! На цыпочках подкрадываюсь к этому пескоструйному стражу (хотя можно и строевым рубануть, этот лысый пенек все равно бы ничего не услышал), встаю за спиной и гаркаю в заросшее волосами ухо:

– Хенде хох, бригаденфюрер!

Реакция самая неожиданная. С быстротой, достойной восхищения, он лапает правой рукой свой же правый бок. Смысл этих телодвижений предельно ясен: дедок заполошно ищет шпалер. Хотелось бы только знать: вальтер или наган? Ай да старый кадр! Полюбовавшись немного на этого рукоблуда, вспоминаю, что меня ждет встреча с противником куда более серьезным. С противником, который броском бутылки укладывает человека замертво. И я шагаю в прохладу гостиничного холла.

Бармен при моем появлении лихорадочно трясет башкой. Оригинальная манера здороваться, отмечаю про себя. Подхожу к стойке администратора. Администратор – дебело-царственная кобыла – на меня ноль внимания. Но я не привык, чтобы на мою персону смотрели, как на пустое место. Шоколадки, конфетки, шампуни и прочая парфюмерия!.. Сейчас я тебе покажу набор косметики! Вежливо так отрываю барьер от пола, вытаскиваю на крыльцо и прислоняю к старому пню швейцару. Потом возвращаюсь в холл, берусь за спинку стула, на котором восседает эта копилка сладостей, и, подражая работе мотора – би-би! – качу его по мраморному полу. С грохотом вкатываю в лифт, даю обалдевшему лифтеру указание никого не впускать, а сам беру книгу регистрации и устраиваюсь в баре. Ага! Вот они все трое, голубчики! Номера 344, 433 и 562. Третий, четвертый и пятый этаж. Ну что ж, приступим.

Пешком поднимаюсь на третий этаж (пусть эта макака косметическая еще посидит в лифте), подхожу к двери с табличкой 344. Прислушиваюсь. Под дверь выползают хриплый мужской хохот и двойной женский визг. Развлекается, паразит! Ну, ничего, я ему всю малину испорчу. Стучу.

– Входи, входи, халява! Третьей будешь… – несется из-за двери.

Гм, за халяву можно и схлопотать. Пинком распахиваю дверь, вхожу в номер и столбенею.

На ковре посреди номера лежит здоровенный голый мужик. Верхом на нем сидит недурного сложения девица. А рядом с ней на четвереньках, выставив в мою сторону далеко не циркульного вида зад, – дама солидного возраста. И молодуха, и сморщенная наги, как черви. Хохот, визг, страсти. Подхожу ближе, сажусь по свободную сторону этого полового амбала на ковер и спрашиваю:

– Эй, друг, у меня к тебе один вопрос!

Сморщенная неожиданно падает на спину, раскорячиваясь в мою сторону всеми своими органами, и орет:

– Молодой человек, обратите внимание… Можете пользоваться… Бесплатно!

Молодуха, тем временем, продолжает галоп, обратившись лицом ко мне. Черт побери, совсем недурна! Гэтэошник, не меняя позы, берет стоящую рядом бутылку «Наполеона» и пьет из горла. Остатки выливает на укатившуюся под мышки грудь старой стервы. Та верещит от восторга. Похоже, здесь все ясно. У этого блудливого козла одна лишь случка на уме. Вряд ли он способен на что-либо другое. Тем более, на убийство. Скорее всего, этими же играми он и вчера занимался. И позавчера… Данную линию можно считать отработанной. Встаю с ковра и направляюсь к двери.

Поднимаюсь этажом выше.

Номер 433. Распопов Викентий Павлович. Ну, что ты мне скажешь, товарищ Распопов? Стучу.

На этот раз дверь не откликается. Секунду выжидаю (вдруг готовится удар по голове?) и вхожу в номер.

Все та же старая песня… Да чтоб вы все провалились!

Как и в предыдущий раз, на таком же старом ковре раскорячилась парочка обнаженных любителей дневного траханья… Хотя нет. Песня старая, да на новый лад. Внимательно приглядываюсь и обнаруживаю существенную разницу в составе действующих лиц. На этой сцене баб не наблюдается. Какой-то театр «Кабуки». Педерасты, одним словом. На одном напялены женские чулки с подвязками и сомнительных размеров лифчик. Интересно знать, чего он в чересседельник наторкал? – мелькает в голове. Сажусь поближе и окончательно теряю веру в средние эшелоны власти. Мужик в лифчике – председатель Горисполкома. Собственной персоной. Ну и семейка! Внизу дочь с мамашей долбятся за бесплатно, а чуть выше – папуленька подставляется. Где уж тут Городом управлять, успеть бы натрахаться вволю. Жизнь коротка!

Побарываю брезгливость и обращаюсь к гэтэошнику:

– Продолжай, продолжай, друг, но ответь мне на один вопросик.

Этот оказывается сговорчивее. Не прекращая занятия, отвечает:

– Давай, парень, быстрее ручку и бумажку. Бери автограф и уноси ноги…

– Нужен мне твой автограф! – говорю. – Ты мне ответь, что делал вчера с шестнадцати до семнадцати часов дня?

За спортсмена отвечает предисполкома:

– Что делал? То же, что и сейчас, только намного лучше…

– В суфлерах я не нуждаюсь, гомик несчастный. Пусть он сам отвечает. – Этот козел совсем упал в моих глазах, поэтому я не церемонюсь.

– Что я делал вчера? – Спортсмен застывает, задумавшись. Одна секунда… Десять… Пятнадцать. – А этого вот педорасил, – показывает на предисполкома. – Пристал, хоть ты тресни! Я, дескать, люблю тебя, и прямо из раздевалки приволок в свой кабинет.

Да, и тут облом! Еще одна нить порвалась. Ну, что ж, остается проверить номер 562. Точнее, его жильца. Последний шанс…

С изрядно поубавившейся прытью поднимаюсь на пятый этаж, прикидывая в уме, с кем может быть мой последний герой. В голову лезут все какие-то зоологические ассоциации, но я промахиваюсь. Номер 562 вызывающе пуст. По чистоте и стерильности постели (насколько стерильным может быть белье в гостиничных номерах) видно, что здесь последние дни никто не жил. Дежурная по этажу подтверждает мои подозрения. Как же так? В регистрационной книге этот номер значился за… А его нет и в помине?..

– А жил он, жил, – поясняет дежурная, – только меньше суток. В первый же день на тренировке получил травму – гранатой в затылок случайно заехали. Вот и лежит с тех пор в больнице… А номер мы за ним держим – оплачен ведь.

Это называется – умыли! В глубине души я опасался нехорошего поворота событий, но чтобы вот так – за пятнадцать минут – рухнула казалось бы железобетонная версия, я и предполагать не мог. Все три гранатометчика на поверку оказались ни при чем. Что же остается? Утереться и начать собирать спичечные этикетки?..

Медленно спускаюсь к холл. Прохожу мимо продолжающего приветственно трясти башкой бармена, выпускаю на свободу администратора (посиневшую от злости) и выбираюсь на улицу.

Сажусь в Машину, которая без слов (вот уж кто понимает мое состояние: она да мама) медленно катит прочь от отеля. Куда она катит, мне абсолютно безразлично. Думаю, ей тоже.

Сгущаются сумерки. Зажигаются фонари. Светит убогая реклама. Выходят на работу проститутки и сутенеры. Холодает. А мы продолжаем бесцельную езду по городу.

Вдруг Машина резко останавливается.

– Слушай, шеф, какие же мы с тобой идиоты! – почему-то радостным голосом вскрикивает она. – А ну-ка, достань еще раз календари и внимательно рассмотри их!

С полнейшим безразличием выполняю ее просьбу. Достаю из нагрудного кармана всю пачку произведений местной порномафии и рассеянно проглядываю.

– Да не обратную сторону созерцай, не обратную! – укоряет Машина. – Ничего там нового, кроме таинственной надписи, не увидишь. Ты приглядись к картинкам.

– А чего я там не видел? – пытаюсь сопротивляться. Курдюки толстомясые… Меня от этого зрелища тошнит!

– А ты перебори себя и увидишь, какой будет прок, – настаивает Машина. – Да и не все там, как ты вчера выразился, монстровые бабы. Приглядись повнимательнее!

Я продолжаю брезгливо морщиться и вяло отбрыкиваться. Машина настаивает.

– Что тебе с ними, жить, что ли? – кричит. – Или я тебя прошу каждый день на них пялиться?

В конце концов, я сдаюсь.

– Ну, хорошо, – говорю. – Вернисаж считаем открытым. Но предупреждаю: если заблюю салон – чистить не буду!

– Давай, давай, – ликует Машина. – Сама почищусь. Тоже мне, чистоплюй нашелся! Только внимательно смотри, с полной концентрацией сообразиловки и памяти. А то еще раз придется!

Переворачиваю календари фасадом вверх и в который раз перебираю. За это время мясные обрубки, снятые на них, женщинами не стали. Как висели у них титьки до полу, так и продолжают висеть. Но что правда, то правда – не все эти экспонаты из гастрономического отдела былых времен вызывают чувство тошноты. Одна из моделей – ого-го! Штучка!

Видя, что я заинтересовался именно этим календарем, Машина советует отложить его и выбрать теперь самый, на мой взгляд, безобразный.

– Это еще зачем? – пялюсь я ей в дисплей.

– А ты выбери, и сам поймешь!

Вздохнув, принимаюсь демонстрировать свой вкус. Пожалуй, вот эта… Нет! Эта вот пострашнее будет… А может…

Наконец, выбираю, на свой вкус, конечно, самую мерзкую модель и кладу ее с ранее отложенной.

– Тебе это ничего не напоминает? – вкрадчиво спрашивает Машина.

В голове начинают проявляться какие-то смутные ассоциации и образы. Впиваюсь глазами в календари.

– А-а-а! – ору. – Узнал!!!

Вот это да! С календарей похотливыми взорами лупятся… как бы вы думали, кто? Жена и дочка нашего достославного председателя Горисполкома! Хоть и наштукатуренные, но узнать можно. Тем более, что совсем недавно я видел их точно в таком же виде, что и на календарях. А уж тело-то никак не загримируешь. Не придумали еще способа…

Ну, семейка! Папа правит, мама с дочкой заправляют – во все дыры… Насмеявшись вволю, обращаюсь к Машине:

– Все это, конечно, занятно, но нам-то какой прок?

– Большой, – отвечает Машина, – особенно если ты покрутишь головой по сторонам.

Кручу и вижу интересную картину. Заборы, стены домов, столбы – все мало-мальски плоские поверхности залеплены плакатами и транспарантами со словами: «Все на выборы!» На каждом втором плакате красуется морда предисполкома.

Вон оно что! Все очень просто!

– Предвыборная кампания, – резюмирует мои наблюдения Машина и умолкает.

Ну, конечно же! А как известно, в этой борьбе за власть все средства хороши. Надо убрать компромат на ближайших родственников (порнушные календари – ого-го! – как могут испортить репутацию!), и в ход идут убийства. А Золотарь работал на того, кто не хочет видеть этого педераста у руля власти. Но тут вмешиваюсь я и путаю карты обеим сторонам. И все-таки, что-то в моих рассуждениях было не так. Сидела какая-то несуразная заноза. Поначалу я подумал, что это зашифрованная надпись. Кстати, как раз на календаре с дочкой председателя. Но потом сравнил отмеченное на календаре число с числом начала выборов и понял, что никакого шифра тут нет. Даты совпадали полностью. Значит, не это мешает принять версию предвыборной борьбы. Что же тогда?

– Да, шеф, – вздыхает Машина. – Пожалуй, ты прав. Что-то слишком просто получается.

И тут до меня доходит. Какой компромат? О какой дискредитации может идти речь, если и сам председатель, и все его семейство, абсолютно не заботясь о конспирации, трахаются с кем попало и где попало? Сам факт наличия календарей говорит за то же. Да и кого это волнует в нашем, который уж год объятым сексуальной революцией Городе?

Я понимаю, что окончательно запутался. Такое беспросветное дело попалось мне впервые. Все нити, за которые я пытаюсь ухватиться, рвутся, как гнилые огуречные плети.

– Списывай меня в утиль, шеф! – голос Машины полон трагических ноток. – Это какой-то дурдом… Логика здесь бессильна!

– Понимаю твои страдания, – отвечаю, – но я-то нахожусь в гораздо худшем положении. Ты страдаешь морально, страдаешь от осознания факта, что даже твой сверхмозг не все на этом свете может разрешить. Мои страдания гораздо хуже и ощутимее. Я страдаю материально. Какого черта, спрашивается, я влез в это дерьмовое дело? Кто меня просил? Кто мне за это расследование заплатит? Кто мой клиент? И где гонорар?

12

Дострадать в полной мере нам с Машиной не удается. Краем уха улавливаю еле слышный хлопок (профессионально определяю его, как выстрел из пистолета с глушителем) и в ту же секунду в лобовом стекле образуется скверной формы дырка. Немного погодя еще хлопок и, как следствие, еще одно незапланированное вентиляционное отверстие.

Берут в вилку… успеваю подумать я, и Машина без всякой команды рвет с места.

– Пригнись, шеф!

Через мгновение – как горохом по заднему стеклу. Теперь через это стекло можно вермишель после варки отмывать, мелькает несуразная мысль, или на звезды невооруженным глазом смотреть.

Машина тем временем набирает скорость. На дисплее бешеными буквами горят слова: «Говорила я тебе, скопидом переделанный, поставить пуленепробиваемые стекла. ЖМОТ!»

– Ты же знаешь, что не было денег! – кричу я в ответ и пытаюсь выбраться из-под сидения.

– Лежи, придурок! – еще громче орет на меня Машина. – Поздно будет пить «боржоми», если кишки продырявят!

И добавляет оборотов. Несемся, как выпущенная из лука стрела. Фонари и окна сливаются в одну нескончаемую светящуюся ленту, Сквозь дыры в ветровом стекле врывается с ревом воздух. Его напор был силен и временами у меня возникает стойкое ощущение, что еще мгновение – и я лишусь скальпа. Многочисленные повороты Машина проходит, не сбавляя скорости, с визгом тысячерылого поросячьего стада.

– Дорогой, оглянись назад, – неожиданно просит Машина.

Кряхтя и постанывая от напряжения, выбираюсь из-под сидения и с величайшей осторожностью приподнимаю один глаз над спинкой.

Моему одноглазому взору престает необычная картина. В клубах дорожной пыли, поднятой завихрениями воздуха, суматошно носятся старые газеты, бумажные обрывки, окурки, консервные банки и прочие минусовые атрибуты цивилизации. Вслед за нами, бренча пустым нутром, катят мусорные урны. Придорожные деревья устраивают стриптиз: листва слетает с них, как по мановению волшебной палочки. И в этом уж завихрения воздуха неповинны. Но самое впечатляющее в представшей моему взору картине не это. Центральной деталью композиции является голубой «ягуар», мертвой хваткой вцепившийся нам в хвост. Иногда в клубах пыльно-мусорного шлейфа возникают просветы и тогда, всего на несколько мгновений, моему затравленному взору предстают зверские рожи, сидящие в «ягуаре». Рож этих, вроде бы, не менее сотни.

– Совсем мне это не нравится, дорогая! – резюмирую свои наблюдения.

– В этом вопросе я полностью согласна с тобой, – отвечает Машина. – Есть только один выход из создавшейся ситуации. Нам надо временно разделиться… – И закладывает такой вираж, что кишки мои вмиг подлетают к горлу. Затем еще один. И еще… Затем резко останавливается, распахивает дверцу и шепчет: – Прости, милый, но это на самом деле единственный выход. Я поеду дальше, отвлекая внимание, а ты попробуй пробраться к речному вокзалу. Садись там на первый попавшийся теплоход. Только постарайся как можно поменьше засвечиваться. У этой шайки везде свои люди. Свяжемся потом по рации…

Происходящее настолько выбило меня из колеи, что не успеваю ответить. Машина ревет мотором и исчезает, уводя от меня преследователей.

Я остаюсь один. Сирота я, сирота… – мелькает в голове и почему-то вспоминается еще одна строчка: «И никто не узнает, где могилка моя…»

Но долго сиротствовать не приходится. За соседним углом дико верещат тормоза и раздается крик:

– Вот он!

Обман не удался, думаю я, подгоняемый свистом пуль. Нахальные, однако, ребята за мной гонятся. Подняли стрельбу на весь Город и не боятся. Видать, сила за их спиной немалая. Это же не шуточки – применение огнестрельного оружия лицами, у коих оно никак не может быть. И патронов не жалеют, сволочи. Ишь, как палят! Но что правда, то правда – стрелки из них хреновые. Остается проверить, как они в смысле бега на длинные дистанции…

Наддаю ходу. Через минуту убеждаюсь, что в беге эти вильгельмтелли намного лучше, чем в стрельбе. Не отстают, поганцы, даже понемногу сокращают расстояние. Похоже, ситуация становится предсказуемой. Ели не принять каких-то радикальных шагов… Ведь ясно, как божий день, что в переговоры со мной вступать никто не собирается. Переключаюсь на второе дыхание и еще немного увеличиваю темп. Выиграть хотя бы немного десяток секунд и… Оглядываюсь. Слава богу! Предложенный мною темп оказывается не по силам остальным бегунам. Стали понемногу отставать, но интенсивность стрельбы повысили. Ага, вот это уже кое-что. Можно сказать, шанс. Темная подворотня! Ныряю в темноту и, распугивая ошалелых котов, устремляюсь к пожарной лестнице. Стремительно взлетаю на крышу и, судорожно глотая воздух, затаиваюсь. Успел-таки!

Проходит несколько томительных секунд. Все тихо. Видимо, мои преследователи в пылу погони не заметили подворотни и пробежали мимо. Мысленно желаю им спокойного бега и счастливого финиша. Стрелки-марафонцы!.. Понемногу возвращается настроение. Дыхание успокаивается, мысли приходят в относительный порядок. Возвращается привычка рассуждать вслух, выработанная в общении с Машиной.

– Так! Кашу мы заварили – хлебать и хлебать. Большому человеку на хвост наступили. И кто бы мог подумать? Так невинно все начиналось. Обдристанный киоск, Золотарь… А винал? Нет, каков финал! Ей-богу, Америка! Не хватает еще белокурой красавицы для полного комплекта. Стоп!!! Как это не хватает? А Тренажер?

Тут в голове срабатывает какой-то клапан и я отчетливо вспоминаю многочисленную обувь, нацеленную в мой левый глаз, и крик Тренажера. С чего бы это валютной патаскухе проявлять по отношению ко мне столь опасное в тот момент сострадание?

В голове щелкает еще раз.

А не она ли меня прямо в койку с места побоища оттранспортировала? Если учесть всю дикость и нелепость этого дела, такой вариант вполне допустим. Возникает вопрос: зачем? Какие цели она преследовала? Не из любви же к ближнему!

Интуитивно я чувствую, что Тренажер в этом деле – не с боку бантик, как наивно думал я в самом начале расследования. Многое, ох, как многое может она рассказать, если прижать как следует! Ну что же, займемся прижиманием Тренажера. А на теплоход всегда успеем…

Осторожно встаю, прислушиваюсь, нет ли подозрительных шагов – и ставлю ногу на первую ступеньку лестницы. И тут происходит неприятность. Лестница, так славно выручившая меня полчаса назад, отказывается сотрудничать. С мерзким треском она отрывается от стены и с чудовищным грохотом падает на землю. Я превращаюсь в статую с задранной вверх ногой. Положение! Не прыгать же вниз с высоты четвертого этажа? Успокаивает одно – вместе с лестницей мог загреметь я сам. Шуму было бы намного больше.

– Ну что же, – бормочу себе под нос. – будем искать выход. Может, есть еще одна лестница…

Обхожу по периметру крышу. Как подозрительно она скрипит, не сыграть бы…

Додумать не успеваю. Ветхий шифер подо мной трескается, и я проваливаюсь в пустоту…

13

Из бессознательного состояния меня выводит неприятного тембра звон. В первое мгновение думаю, что звон этот – результат моего падения. То есть звенит в ушах. Но прислушиваюсь, понимаю, что ошибся. Природа звона на самом деле намного паршивее. Звенит сигнализация. Подвигав руками и ногами все ли цело? – начинаю строить привычную логическую цепочку. Раз в таком ветхом сооружении проведена сигнализация, значит, это не жилой дом, а какое-то учреждение. Или контора, или склад. В пользу последнего говорит высота, с которой я сверзился. И отсутствие стен в пределах видимости. Второе: если потолок и крыша – труха, то и дверь должна быть немногим лучше. Остается третье – найти эту дверь.

А звон этот не шибко-то и волнует. Еще по работе в органах знаю, что все эти звоночки да сиренки скорее мертвого разбудят, чем обратят на себя внимание милиции.

Встаю. Начинаю поиски двери. Ого! Склад-то, похоже, городского аптекоуправления. Пилюли, микстуры и прочая клизмо-клистирная мелочь. Коробочки, ящики, тюки. И все это в таком беспорядке навалено, что создается впечатление, будто разгружали наспех и валили второпях. Ну, вот и дверь. Наваливаюсь плечом и… мои надежды без труда выйти отсюда рассыпаются в прах. Дверь, в отличие от крыши, сделана на совесть. Толкаюсь еще раз – безрезультатно. И не шелохнется, паскуда!

И тут краем уха улавливаю совсем уже неприятные звуки. Вой милицейской сирены. И не одной, а минимум десятка. Не может быть! Неужели они все же решили проявить оперативность и решительность? Черт побери, совсем не ко времени проснулось в моих бывших коллегах служебное рвение! Гляжу из пропыленного окна, как мигающе-воющие «бобики» подкатывают к стенам моего убежища-плена. Из первого выскакивает троица моих горячо любимых друзей. Икс, Игрек и Зет. Их только не хватало! Если они накроют меня здесь, это будет посерьезней обделанных туфель. Как ни крути, а получается, что я вор и грабитель. При отягчающих вину обстоятельствах – крал и грабил государственное имущество. Что же делать?

Глаза лихорадочно шарят по стенам и потолку в поисках выхода из создавшегося положения. Выбраться через крышу вряд ли удастся. Во-первых, высоко, не забраться. Во-вторых, крыша у этих пинкертонов уже явно под наблюдением. Как и окна. Что остается? Подкоп? Несерьезно. С неделю рыть придется. Так что же делать? Думай, Колька… Думай, частный инспектор Ломов, думай!..

И когда я от отчаяния хотел уже было сдаться на милость представителей закона (интересно, слышали они о такой штуке, как милость?), на глаза попадается неприметный с виду ящик. Зато надпись на нем интересная – презервативы. Гляжу на него, и разбирает меня нервный смех. Понимаю, что крыша едет, но остановиться не могу. В голове крутится: а за ним комарики на воздушном шарике… на воздушном шарике…

Что? На шарике воздушном?! А ведь это мысль! Не совсем, значит, слетел я с нарезки. С треском разламываю ящик. Вот они, родименькие. По десять штучек в упаковке. Ах, спасибо, Корней Иванович! И твой бред пригодился! Вот только проблема: чем же я их надувать буду?

Напрягая память, вспоминаю школьные уроки химии. Вроде бы водородом. Что-то с чем-то сливали и что-то там получалось. И водород в том числе. Только где же взять это что-то? Еще раз суматошно обегаю склад (тем временем, отборные части милиции на улице бодро перестраиваются, пересчитываются и приводят оружие в боевую готовность… Ну, этого им еще надолго хватит!) и… Удача! В углу замечаю синий баллон с заветной литерой «H». Тяжеленный, холера! Ну, если гора не идет к Магомету… Хватаю охапку презервативов и бегу к баллону. Натягиваю презерватив на штуцер, открываю вентиль… Бах! Презерватив лопается, как мыльный пузырь. Натягиваю второй – та же история! Третий, наконец-то, начинает надуваться… Черт побери! Надувшись наполовину, этот контрацептив отказывается выполнять функцию воздушного шарика. Срочно ищу причину… Вот это номер! На самом кончике – микроскопическая дырка. Беру еще один – то же самое. На третьем десятке понимаю, что занялся самым бесполезным в мире занятием. Перепробуй я хоть весь ящик – ничего из этой затеи не выйдет. И совсем теперь не важно, кто виноват в выпуске бракованной продукции: то ли поставили некачественную резину, то ли уже после какой-то враг народа все презервативы проткнул. Зачем протыкал – тоже неинтересно. Хоть для увеличения поголовья коммунистов, хоть для поголовного заражения их же СПИДом.

Через окно замечаю, что штурмовая группа уже вплотную приступила к дверям и начинает возиться с замком. Остается мне минут пять форы – не такие же там дуболомы, чтобы обычный навесняк дольше открывать, – и если за данное время я не покину этот дыропрезервативный амбар самостоятельно, придется мне это делать принудительно.

В отчаянии пинаю левой ногой иностранного вида коробку. Из нее стаей разноцветных бабочек разлетаются пачки импортных презервативов.

– Ур-ра! Европа нам поможет! – ору в восторге и приступаю к новым надувательствам. Вот это другое дело! Шарики получаются, что надо – красные, синие, желтые и даже черные! Гладкие, как колено, и пупырчатые, словно молодые огурчики. Ну, а последний довел меня до икоты. От смеха, конечно, хотя в первый момент я, честно признаться, даже испугался. Стал надувать, а вместо привычного по форме колбасовидного стручка полезла какая-то зверская усатая рожа. Посмотрел на упаковку – Япония. Все ясно! Это я на презерватив с усами налетел. Только япончата его, видимо, для балдежу сделали в форме заячьей головы. С такими роскошнейшими усами, что и первый сабленосец Буденный позавидовал бы!

Только успеваю соорудить связку, как с треском распахивается дверь и в склад влетают мои лучшие друзья Икс, Игрек и Зет. Пушки наготове, в руках зачем-то миноискатели, а позади целая армия начиненных шпалерами и инструкциями блюстителей порядка. Но они уже ничего не успевают…