Текст книги "Мутант"

Глава 19
Последние километры

Отчалить решили поскорее, не задерживаясь. Мало ли что взбредет в голову местным! Все-таки лодка – это лодка, не пешком топать. А то ведь как дали – так и назад забрать могут. Поэтому, скоренько посовещавшись, договорились немного отплыть, а там уже снова пристать к берегу, пообедать и покумекать насчет дальнейших действий. Благо старец Прокопий успокоил, сказав, что в ближайших деревнях, обозначенных на карте как Семенниково, Грибцово и Стрелка, никто давно не живет. Глеб тогда еще удивился: мол, как, ведь храмовники запрещают «диким» объединяться? Оказалось, что успели еще до этого приказа. Да и не так уж их тут много, так что храмовники позволили не отселяться назад. Тем более, от Устюга сравнительно близко, так что «контролеры» в Деревеньке частые гости, шибко не забалуешь.

Обитаемым ниже по течению было Карасово, но до него еще плыть и плыть – километра четыре, то есть, с учетом скорости течения реки, почти два часа.

Первые разочарования начались сразу же, едва отплыли от берега. «Подаренная» лодка протекала. Причем достаточно сильно. А у путников даже не имелось ничего, чем можно было бы вычерпывать воду. Так что черпать пришлось ладонями. Но, поскольку на веслах сидел Глеб, что логично, за плавучесть судна пришлось бороться Сашку с Пистолетцем, который снял уже противогаз и «сутану». У младшего лузянина ладони были юношеские, узкие; у старшего таковых имелось всего полторы единицы, так что черпальщики из них получились, мягко говоря, хреновые. Причалить к берегу пришлось довольно быстро – как раз где-то возле заброшенного Семенникова, и пары километров не отплыли.

– Значит так, – сложив весла, скомандовал Глеб. – Вытаскиваем эту лохань на берег и переворачиваем.

– Зачем? – не понял Сашок.

– Щели копонатить, – подсказал Пистолетец, сразу просекший задумку мутанта.

– Как это? – ничуть не обрадовался такой подсказке юноша.

– Наш друг имел в виду «конопатить», – пояснил Глеб. – То есть, будем забивать их чем-нибудь подходящим, лучше всего мхом, если найдем. В идеале ее бы еще следовало просмолить, но для этого у нас много чего нет, в первую очередь, смолы.

– Можно наскрести ее с сосен, с елок, – высказался парень.

– Это сколько же мы будем скрести? Неделю, две? А что мы все это время будем есть?… Нет, так не годится. Да и металлической посудины, чтобы смолу растопить, у нас все равно нету. Так что обойдемся без просмолки. Нам и плыть-то – всего ничего.

Последнюю пару фраз мутант произнес как можно увереннее, хотя на самом деле у него этой уверенности не было. Подобраться бы как можно ближе к Устюгу – и то ладно. Но если хоть как-то не заделать щели, на такой дырявой посудине дальнейшее плавание и вовсе бессмысленно, это ему было совершенно ясно. Все-таки «староста» хоть формально и «послушался» Прокопия, по сути вместо лодки дал откровенную рухлядь.

Для начала же решили подкрепиться. Тут на жителей Деревеньки было грех обижаться – в презентованном ими холщовом мешке еды оказалось вдоволь. Жареная рыба, вареная курятина, картошка (как вареная, так и просто сырые клубни – в следующий раз можно запечь на углях), морковь, репа, берестяной туесок моченой брусники… В общем, наелись, что называется, от пуза.

Освободившийся туесок Глеб повертел в руках и сказал:

– А вот вам, кстати, и черпалка для воды. Еще бы одну такую сплести… Кто-нибудь умеет?

– Я умею, – вызвался Сашок. – Бересты только надрать.

– Вот пойдем сейчас мох искать – надерешь.

– Ножик только дай.

– Куда я денусь.

Лес начинался сразу за опустевшим Семенниковым. Идя мимо деревни, Глеб подумал, что неплохо бы заночевать в какой-нибудь наиболее уцелевшей избе. Потом все же решил: нет, плохо. Дом могут окружить, поджечь… Сам понимал, что это, скорее, паранойя, но после недавнего не особо теплого приема «диких» не мог отделаться от неприятного ощущения тревоги. Нет уж, ну их, эти удобства! Обходились без них – и еще обойдутся. Безопасность важнее.

Мха набрали целый мешок. Сашок нарезал бересты. Вернулись к лодке. Юноша принялся плести черпалку. Глебу с Пистолетцем предстояло конопатить щели «плавсредства».

– Сможешь? – глянул на беспалую ладонь лузянина мутант.

– Конечно смогу, – ответил тот. – Понмишь, как я в Ильинском наловчился, когда избу копонатил? Только вот чем?

– Сейчас придумаем.

Глеб срезал молодую осинку, из комля сделал две колотушки, из остальной части ствола вырезал несколько клиньев.

– Вот, – подал он Пистолетцу колотушку и один из клиньев. – Сломаешь – возьмешь еще.

Мутант со старшим лузянином принялись за работу. Щелей в лодке оказалось великое множество. Глеб лишь сокрушенно вздыхал, все более убеждаясь, что до Устюга им не доплыть. Но не оставаться же тут и впрямь на неделю, чтобы смолить это дырявое решето! Не до Архангельска же плыть, право слово!

Мутант, произнеся мысленно название города, задумался. Что это? Новое воспоминание?… Однако, как ни напрягал память, никаких, связанных с Архангельском образов в ней так и не всплыло. Обычное знание географии: Северная Двина, образующаяся возле Великого Устюга от слияния Юга и Сухоны, несет свои воды дальше на север, через граничащую с Вологодской Архангельскую область, к Белому морю. А почти у самого устья этой реки и расположен Архангельск. Вот и все. Точно все?… Отчего-то вдруг вспомнилось видение, пережитое им в «избушке Бабы-Яги». Но ведь в нем был не Архангельск, а Устюг. Точно, стопроцентно, о чем говорили надписи «Великий Устюг» на здании речного вокзала и на дебаркадере. Почему же это видение всплыло сейчас в памяти? Не потому ли, что увиденное первоначально было не его, Глеба, воспоминанием?… Да-да, не его, а отцовским! Так может быть, и Архангельск связан с отцом? Возможно, он там родился; может быть, учился… Да мало ли что! В любом случае, в данный момент знания об этом городе ничем помочь не могли. Однако тайники ущербной памяти какую-то подсказку все-таки выдали, и на том спасибо.

Между тем Сашок закончил плести черпалку и стал помогать старшим товарищам. В качестве колотушки приспособил камень, клиньев Глеб сразу сделал с запасом, так что отвлекать мутанта от дела пареньку не пришлось.

Но даже втроем провозились долго. Стало вечереть. Отправляться в путь на ночь глядя никому не хотелось, несмотря на то что казавшееся поначалу недолгим путешествие так затянулось.

Глеб снова достал карту, хотя и без нее уже выучил маршрут наизусть.

– Ничего, – свернув ее и спрятав за пазуху, сказал он. – Осталось каких-то двенадцать километров. По реке – шесть часов. Если встанем пораньше, полдень уже в Устюге встретим. Если, конечно… – глянув на лодку, поскреб он в затылке. – Но в любом случае завтра должны добраться. Коли без особых неприятностей обойдемся.

– Тьфу-тьфу-тьфу! – постучал по лодке Пистолетец.

– Не стучи, развалится! – засмеялся мутант.

Позже развели костер, поужинали не менее плотно, чем пообедали. Можно было обойтись и без костра, но картошки на завтра решили напечь с вечера. Потом стали думать, где ночевать. Глеб высказал свои соображения насчет Семенникова, и Сашок с Пистолетцем с его доводами согласились – лучше не рисковать. Зато там, где они пристали, ближе как раз к этому берегу, был небольшой песчаный остров. Мутант предложил перебраться туда.

– Безопасней, и лодку заодно испытаем, – пояснил он.

Возражать никто не стал. «Посудину» перевернули, спустили на воду, доплыли на ней до островка. Правда, плыть было всего пару гребков веслами, так что, хоть лодка течь и не дала, особо радоваться этому не стали. Ее вытащили на песок и снова перевернули. Глеб подложил под одним из бортов прихваченные с берега пару чурбачков.

– Вот, – сказал он, – кто захочет, может спать под крышей. Или если дождь пойдет.

– Или если спасаться придется от кого-нибудь, – добавил Пистолетец.

– Будем надеяться, что кроме комаров нас никто не потревожит, – попробовал ободряюще улыбнуться мутант. Впрочем, в наступившем сером ночном полумраке по достоинству эту попытку все равно никто не смог оценить.

– А тпички? – сказал лузянин.

– Ну, если только «птички». Тогда надо сразу всем троим под лодку забиться и не дышать. Но втроем нам под ней тесно будет. Так что полезайте-ка и в самом деле под лодку, а я в самое темное время покараулю. Как посветлее станет – тебя разбужу, – дотронулся Глеб до плеча Пистолетца, – сменимся.

– Почему не меня? – обиженно вскинулся Сашок.

– Ты молодой, отдыхай, пока есть возможность.

– Ты, что ли, старый? – надулся паренек.

«А и правда? – задумался Глеб. – Сколько мне лет?… По лицу, то есть по морде этой обезьяньей, не определить… Ну, шерсть вроде пока без седины, так что, по человеческим меркам если, не больше, наверное, тридцати пяти. Хотя кто его знает… Прокопия вон и радиация не берет, и до восьмидесяти дожил – хоть бы хны. У меня, может, такая мутация, что седины и в девяносто не дает! Может, мне сто лет уже. Может, я и память потерял, потому что старческий склероз начался». Подумал – и самому смешно стало.

– Чего смеешься? – буркнул юноша.

– А ты вот спросил, старый ли я. Но я же не помню ничего. Вот и подумал: может у меня память от старости рассыпалась?

В конце концов Сашок и Пистолетец все же забрались под лодку, и Глеб остался в тишине и одиночестве. Тут же его голову оккупировали беспокойные мысли, будто только этого и ждали. Первой вернулась недодуманная мысль о возрасте. Как бы его определить хоть примерно? Где взять точку отсчета?… Подумал – и опять вспомнил «отцовское видение». Можно было предположить, что оно относится к тому периоду, когда отец и мама только начали встречаться. Во всяком случае, с большой вероятностью, Глеб еще не родился. Да и то – он бы тогда вряд ли родился бы мутантом… «Тьфу! – разозлился он на свою тупость. – Какие тебе еще нужны точки отсчета, если единственной такой точкой может быть только Катастрофа!» И действительно, мутация у зарождающегося плода могла начаться только в условиях уже имеющейся повышенной радиации. Или если нарушены под ее же воздействием родительские гены. Так что ему, как ни крути, не может быть больше двадцати лет. Ух! А ведь он и правда ненамного старше Сашка… Если старше вообще. Так что парень не зря обиделся. Есть, конечно, и некоторая разница. Во-первых, он сильнее Сашка, это бесспорно. Во-вторых, видит в темноте, что для ночного дежурства просто находка. В-третьих, он может что-то поджечь… Но может и не поджечь. Так что это достоинство хлипкое, даже больше не достоинство, а опасный недостаток. Так что вычеркиваем.

Дальше мысли вернулись к наиболее волнующей Глеба теме: кто он такой и откуда. Тут дело обстояло куда хуже, нежели с возрастом. И все-таки мутант попытался подвести некий итог того, что уже имелось в его распоряжении.

Итак, он наверняка из города. С большой вероятностью, из Великого Устюга, хотя Лузу и Красавино, а то и Котлас, совсем уж сбрасывать со счетов не стоило. Но если все-таки предположить, что он из Устюга (процентов восемьдесят пять, а то и все девяносто он на это давал, чего уж там), то наверняка (а здесь уже девяносто девять с легкой совестью) из морозовцев. Храмовников-мутантов не бывает по определению. И вообще, от одной мысли о них в нем вспыхивает ярость и возникает тошнота. Так что примем за основу: он велико-устюгский морозовец. Правда, старец Прокопий сказал, что он не морозовец… Но можно ли верить старику? На чем он строил свое утверждение? На том, что морозовцы якобы не добрые. Но во-первых, откуда ему знать обо всех морозовцах? Если он с ними и встречался, то не со всеми же! Да и с чего им вдруг быть добрыми с чужаком? Может, рыкнули на Прокопия, огрызнулись, вот и стали для него «недобрыми»… А во-вторых, какой же он, Глеб, не злой! Да в нем злости столько, что от нее пламя само вспыхивает!.. Так что ерунда это все. Если старика послушать, то вон Пистолетец морозовец! Ну не смешно?… Правда, и «ведьма» к Пистолетцу как-то странно отнеслась, с подозрением. Ну так недаром старик со старухой друзья. Похоже, близкие. Возможно, даже бывшие любовники. Короче говоря, одного поля ягоды. Да еще столько лет обоим, что на здравость их рассудка полагаться смешно даже. Нет, они, конечно, здорово помогли, спасибо им огромное, только вот о людях судить с первого взгляда все же не стоит никому, даже им. Ладно, проехали.

Далее… Он с огромной вероятностью сирота… Почему? Да потому что его родители – не мутанты. А могут быть немутанты морозовцами?… Кстати, весьма интересный вопрос… То, что мутанты не могут быть храмовниками – понятно, а вот наоборот?… Ладно, этот вопрос пока остается открытым. Тем более, говорят, что вроде как мутации появлялись у обычных людей и позже… Но тогда и его вопрос с возрастом… Нет-нет! Уж такая мутация, как у него, у нормального человека ни за что бы не возникла!.. Хорошо, значит родителей либо нет, либо они тоже морозовцы. Но вероятнее всего – их нет. Не надо лишних надежд!

Поехали дальше. Он образован и начитан. Он был хорошо одет, когда очнулся. У него имелись редкие, весьма дорогие по здешним критериям вещи – например, спички. Значит, его наставниками, опекунами, приемными родителями или кем там еще были не рядовые люди. К тому же, он помнит кирпичные стены и книги. Вряд ли простые, рядовые морозовцы могли так жить. Вроде как мужики в Ильинском что-то говорили: дескать, некоторые морозовцы обслуживают храмовников. Но чтобы прислуга жила настолько хорошо, да еще могла дать образованию своему ребенку? Маловероятно. Тогда получается, что это кто-то из приближенных к Деду Морозу?… Интересно, кстати, получается. Между прочим, этим можно объяснить и то, почему с ним так вежливо обращались каратели с галеры… Ведь если его опекуны «наверху», то их должны знать и храмовники. И с большой вероятностью они могли знать и его.

Глеб немного воспрянул духом. Если так, то его завтрашнее прибытие в Устюг может оказаться не таким уж и опасным. Вполне вероятно, что первый же патруль морозовцев узнает его и отведет домой. Пистолетца и Сашка он распорядится не трогать. «Ого! Ты уже распоряжаешься морозовцами? – дал он себе мысленную оплеуху. – Да ты герой просто! Полководец, блин!» И главной отрезвляющей мыслью стала следующая: «А чего же тебя, славного морозовца, потащило тогда в эту глушь? И как ты так легко добрался, не только живым-здоровым, но и одетым во все чистенькое, с полным рюкзаком припасов?» Это было той еще загадкой! Пожалуй, лишь чуть менее важной, чем самая главная: почему он потерял память, что стало причиной этого?

Тут разум мутанта решительно забунтовал и сдался. Даже если принять во внимание оговорку «Бабы-Яги», что ему потерю памяти кто-то «сделал», тут же возникали новые вопросы, в первую очередь «кто»? «как»? и «зачем»?

Глеб решил немного отвлечься и стал думать о своих спутниках. Все-таки здорово, что они у него появились. С ними хорошо, не так тревожно. А он, дурак, еще трепыхался, не хотел сначала Пистолетца с собой брать, потом от Сашка думал избавиться. Нет, ну правда дурак. Что бы он сейчас без них делал? Да в той же Деревеньке его бы просто вилами да кольями забили, как страшного монстра. Ну и что с того, что он в одежде? Еще и хуже – значит, порвал какого бедолагу, да в его одежду вырядился! Хотя не только в этом дело… Прошел бы он, наверное, и один. Бегает он быстро, а одному ни о ком беспокоиться не нужно. Вот только… Плохо все же быть одному. Ой, как плохо! Как там Прокопий сказал: ничей он? Может, и так. Но вот к Пистолетцу с Сашком все-таки привязался. Похоже, и они к нему тоже. Так что он вроде уже и не совсем ничей…

За этими и подобными мыслями мутант не сразу заметил, что небо на востоке стало понемногу розоветь. Пора было будить Пистолетца, но спать почему-то совсем не хотелось. Зато не терпелось скорее двинуться в путь. Ведь Устюг уже так близко! Попасть к Деду Морозу, узнать все о себе… Ну, пусть не сразу все, пусть хотя бы пока основное и главное!.. Эх, а может и правда сейчас в путь тронуться? Заодно и Карасово, может, еще до восхода солнца проскочили бы?…

Глеб хлопнул кулаком по лбу. О чем он вообще думал? Конечно, нужно было проскочить Карасово ночью, а уже потом становиться на ночлег! Пусть ночи еще не совсем темные, но не настолько и светлые, чтобы сразу рассмотреть, что там плывет по реке. Так зачем на ровном месте создавать себе лишние проблемы? А если карасовцы такие же, как и мужики из Деревеньки? Или еще подозрительней? И уж Прокопий у них вряд ли найдется! Нет-нет, нужно срочно отчаливать, пока еще не слишком поздно! Или, напротив, пока еще слишком рано, и карасовцы, с большой вероятностью, спят.

Глеб растолкал спутников.

– А?… Что?… – заморгал спросонья Пистолетец. – Моя одечерь?…

– Нет, моя, – зевнул во весь рот Сашок. – Спасибо, Глеб.

– Не будет больше дежурств, – сказал мутант. – Вставайте, трогаемся.

– Куда?…

– В Великий Устюг.

Карасово проплыли до восхода солнца, как Глеб и планировал. И как раз после него опять стала протекать лодка – вымыло, видимо, мох из непросмоленных щелей. Хорошо, что незадолго до этого прямо на ходу «добили» остатки еды, а то бы и некогда было завтракать – Пистолетец с Сашком принялись усердно вычерпывать воду. Но она прибывала быстрей, чем трудились приятели. И аккурат с восходом солнышка, как раз возле следующего села – Горлово – лодка окончательно затонула. Правда, Глеб, предвидя очевидный исход событий, успел приблизить тонущее «судно» почти к самому берегу, так что лично он замочил ноги лишь по колено, начерпав, правда, полные сапоги воды. Пистолетец и особенно Сашок вымокли чуть повыше. Но тоже не смертельно. Хуже было то, что из ближайшей избы – а она стояла совсем рядом от места «крушения» – к ним уже кто-то шел…

Глеб, раскинув руки, машинально заслонил собой Сашка с Пистолетцем. Последний вновь был в своей одежде – храмовницкую, вместе с противогазом и «сутаной», они утопили заранее, рядом с Устюгом «трясти» ею было бы рискованно. Себе Пистолетец оставил лишь сапоги, а старые ботинки нес в мешке из-под еды. Автомат тоже пришлось утопить, так и не сделав из него ни одного выстрела, – дальше с ним идти было бы настоящим безумием. Мутант оставил при себе только нож, скрыв пояс с ним под ободранной курткой.

Легенды они придумать не успели, Глеб лишь шепнул друзьям: «Мы все из Лузы, идем в Устюг».

Спешащий в их сторону человек оказался безносой и сильно косолапой мутанткой. Равнодушно скользнув по ним взглядом, она прошла мимо, видимо, по каким-то своим делам. Друзья недоуменно переглянулись. Мутант задумчиво почесал в затылке, а потом сказал:

– А что такого, собственно? Почему нам обязательно все должны уделять внимание? Устюг-то совсем рядом. И населенных пунктов вокруг – тоже немало. Тут, небось, народу столько бывает, что не каждый каждого и в глаза-то видел. Так что давайте-ка приобщаться к цивилизации и тоже перестанем от каждого куста шарахаться. Так и внимания к себе привлечем меньше… Ну, разве что я. Тут уж, простите, ничего поделать не могу.

– Эта же, – мотнув головой в сторону, куда ушла женщина, сказал Сашок, – тебе не удивилась.

«Возможно, видела раньше», – вспомнил Глеб свои ночные мысли, а вслух сказал:

– И то верно. Так что выливаем из обуви воду, выжимаем штаны и идем.

– Куда? – поинтересовался Пистолетец.

– Так в Устюг же! Есть одна идейка.

Идейка состояла в том, что на старой карте была нарисована дорога «Великий Устюг – Луза», проходящая совсем недалеко отсюда. Правда, заканчивалась она (или начиналась, это как смотреть) не в самом Устюге, а в большом селе, даже, скорее, поселке под названием Кузино. Но рядом с ним как раз и находился «перекресток» рек Северная Двина, Юг и Сухона, по ту сторону которого, за Сухоной, и располагался город Великий Устюг. Конечно, Глеб понимал, что дорога эта уже ни до какой Лузы не вела и давно заросла, наверное, где-то не очень далеко отсюда. Но заросла в ту сторону, к Лузе, куда никто и соваться не думал, а вот тут-то с большой вероятностью была вполне проходимой. Кроме того, он помнил, а достав карту, убедился в этом, что как раз от Горлова к этой дороге вела дорожка поменьше. Стоило попытаться найти ее – и тогда… О! Тогда бы до Кузина можно было дотопать буквально за час-полтора.

И они дотопали! Дороги, что одна, что другая, оказались в превосходном состоянии. Мало того, им повстречались на них – не раз и не два – люди! Мутанты, конечно, но все-таки люди. И даже… это показалось всем троим едва ли не чудом… один раз их обогнала самая настоящая телега, в которую была запряжена самая настоящая лошадь! Разве что слегка облезлая и почти бесхвостая, что могло быть как результатом мутации, так и просто приметой старости несчастной животины.

Уже возле реки, непроизвольно взявшись за руки, друзья повернули головы влево. Там, за речным «перекрестком», виднелись развалины большого города. Но даже отсюда, издалека, непонятно каким уж там чувством, шестым или десятым, воспринималась витающая над этими развалинами аура. Аура жизни. Разрушенный город не был мертвым!