Электронная библиотека » Андрей Бычков » » онлайн чтение - страница 11

Текст книги "Олимп иллюзий"


  • Текст добавлен: 6 августа 2018, 13:40


Автор книги: Андрей Бычков


Жанр: Современная русская литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +18

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Шрифт:
- 100% +
Глава 10
Приближение к дону Хренаро

Роман падал в шахту, в которую его сбросил Док. Это была славная шахта, пробитая сквозь антрацит гордыни, где внизу уже блестел добрый Люцифер. Это блестел его левый глаз, глаз лакея и старика, прислуживающего гордецам и освобождающего, как пенный из серии огнетушительных аплодисментов, каркающих летающих пизд, стареющих карликов молодежного жюри и прочая, прочая.

И здесь никогда не было Беатриче. Роман знал, что ведь она же не рыба, клюющая на вокзал.

Но был и другой Люцифер, и его другой глаз – утренний, правый, навстречу которому Роман сейчас мчался по одинокой лесной дороге. Это было шоссе, едва обозначенное на карте, региональная дорога, проходящая среди заброшенных поселков и городков, в низинах обычности русских пастбищ, скрытых в предутренних туманах, и весь неброский реализм этой последней поездки казалось бы восставал сейчас неясными контурами, что кто-то, возможно, уже вдыхал запахи свежих после дождя жасминовых кустов, безумно и весело пролезающих через покосившийся деревянный забор, и, вздыхая отмечал бы загадочное совпадение своих воспоминаний, ведь тогда Дон Хренаро наверняка останавливался у одной из таких калиток, замечая девушку в белом, поливавшую из ковшика цветы.

Это могло бы случиться и во Флоренции, куда он приехал опять же один, пусть и не на мотоцикле, а прилетел, как обычный человек, на самолете, много лет спустя или гораздо раньше, а может, и немного позже, разумеется, авиалайнер возможностей это позволял, прямые рейсы воображений, такое до боли простое и знакомое, повседневное и банальное, за которым никогда не откроется никакое Комбре. Впрочем, дон Хренаро был уже далеко и не мальчик, когда его мистический брак со своей маленькой сестренкой был уже и предтечей, и разрешением, и началом серии и ее концом. Он знал, что, конечно же, каждый раз обманывается, что каждый раз он что-то придумывает сам себе, и что это и не может кончиться ничем иным, кроме… Ведь первая любовь зародилась не в этой истории, а была всего лишь возможностью, к которой только и стоит устремляться без всякой надежды на возвращение.

Дон Хренаро, конечно же, знал, что возвращаться было нельзя, потому и выбрал это странное, довольно опасное средство, которое обычно используют те, кто не доверяет закрытому пространству кабины и прозрачной стене лобового стекла, несмотря на знаки разбитого зеркала.

Конечно же, это могло случиться и на Ангаре, о чем так любил вспоминать Док. Это были их подвиги с прыжками с моторной лодки на борт старенького теплоходика. В те времена они заколачивали шифер на крышах Манзи. И как-то, в один из выходных пошли прогуляться вдоль каменистого русла узкой реки с тем же грустным названием, они решили посмотреть тайгу. Роман тогда остался на берегу другой – широкой – реки под широким названием Ангара. Он решил провести воскресенье, загорая в мелкой заводи, созерцая мальков хариуса, так невинно пощипывающих его за золотистые волосики обнаженного тела. И Роман не видел, как дон Хренаро полез на высокую скалу и чуть не убился, застряв на одном из карнизов. Он не знал, как спуститься. А внизу были острые камни обмелевшего русла реки с грустным названием… Это могло произойти и в Приэльбрусье, ведь дон Хренаро всегда так любил высоту – слепящий снег, белизна ледников и пронзительная синь распятого неба… Еще одной из возможностей было мало кому известное путешествие на Камчатку. Многие знали, что дон Хренаро обожал вулканы, он часто рассказывал о них, искал в интернете фотографии извержений.

Но что бы это было за приближение к дону Хренаро, если бы Роман полетел на Камчатку, а не в Шанхай. И не было бы это лишь одной из уже когда-то найденных иллюзий, представить себе, как подобно Финнегану дон Хренаро в своем предсмертном сне, глядя, как из кратера к нему спускается огненная река, видит все отражения своей зеркальной комнаты? Док однажды сказал, что, скорее всего, дон Хренаро бросился в жерло еще до извержения и предпочел исчезнуть, сгореть и развеяться, как пепел, лишь бы никто не узнал его тайны, но на поверку это оказалась лишь красивая ложь.

Невысказанное молчание, чему бы только и следовало посвятить эти исследования, осталось далеко позади, так же как и девушка в белом с кустом жасмина, с которой Роман всего лишь обменялся многозначительностью взглядов, и которая тоже имела шанс когда-нибудь назваться Беатриче.

Во Флоренции Роман, конечно же, посетил ту самую галерею Уффици, где его давно уже ожидали две неслучайные картины. Одна – его любимый Боттичелли, хотя и ни «Весна», и ни «Рождение Венеры» (он, конечно же, останавливался и перед ними – о, эти несколько длящихся часами минут), но теперь, почему-то, его поразило «Благовещение», где ангел был скорее испуган своею вестью, и где Дева Мария словно бы отказывалась принять эту весть, как будто бы знала, чем это все, в конце концов, кончится. Но одежды будущей Богоматери, эротизм хитона, похожего на раскрывающееся лоно… Все же это была мечта, вся эта история, и, как всякая мечта, она была и неясна, и прозрачна, как всё то, что должно было бы быть, и пока еще не знало, а стоит ли становиться. В соседнем зале Романа нашел тот же самый сюжет, только исполненный на много лет раньше самим Леонардо. На картине да Винчи ангел был совсем другим, не трепетным и не идеальным, как у Боттичелли, а земным. Реальный ангел, во взгляде которого читалась реальная власть, и чьи крылья, в отличие от призрачных крыльев ангела Сандро, были плотными и тяжелыми, как у орла. Эти крылья отбрасывали реальную тень, и такому ангелу уже нельзя было не подчиниться, как и его вести, которая уже раскрывалась и в книге, лежащей перед Девой Марией. Этот первый, а не второй, ангел был словно бы явлен самой природой, и так его и написал Леонардо – припавшим к земле на фоне кипарисов земного пейзажа. И даже священный жест ангельской руки являлся словно бы из разрыва каменной балюстрады, за которой опять же проглядывала цветущая земля, с уходящей вдаль и чуть в сторону рекою, с виднеющимися кораблями, и где на горизонте поднимались земные реальные горы.

А потом был домик Данте, идеальная цель идеального путешествия, скромная комната под самой крышей, где были написаны бессмертные стихи, кровать, маленький стол у окна и низкий бельевой ящик. И вид из окна, из которого Алигьери когда-то в первый раз увидел Беатриче. В соседней комнате на стене Роман увидел изображение Инферно, та самая узкая воронка, по краю которой можно было спуститься к ледяному озеру Коцит, где в Джудекке пребывал сам Люцифер.

Но ведь не мог же Дон Хренаро проглотить здесь какие-нибудь снотворные таблетки, это был бы полнейший кич, и тогда со всей несомненностью бедняга попал бы в рай. Но если взросление есть избавление от восторженностей, то как все же быть с непонятностью и абсурдностью нашей жизни? Поступать или не поступать, тратить или не тратить? Или, в конце концов, дело не в этом? Любимые, кстати, слова Дона Хренаро. Ну, да – дело не в этом. Но тогда в чем?

После исчезновения Хренаро исчезла и его младшая сестра. Кто-то из наших знакомых (присутствовавших на том памятном дне рождения Дока) сказал, что ее видели в Белозерске, и что она собралась с некой реставраторской группой на Белое море, и что в разговоре она упомянула остров Анзер. Но почему для поездки в Архангельск, откуда можно было переправиться на острова, Дону Хренаро нужно было выбрать именно «ямаху»? Этого Роман и сам не мог понять. Скорее всего, это было одной из тех иллюзий, к Олимпу которых он был так устремлен.

До самого конца Роман все еще надеялся, что все это некий спектакль, разыгрываемый перед самим собой и, не будем скрывать истины, и перед другими, и что он никуда не поедет. Роман не догадывался, что уже не принадлежит сам себе и что им завладели те самые, идеальные, сущности. Он собирался продать мотоцикл в Архангельске и с неплохой суммой денег переправиться на катере на острова.

Глава 10
Karn Evil IX

Это была красивая дорога, ветер в лицо, дань Элюару, ветер, чьи прохладные руки Роман ощущал под рубашкой. То налетал, щелкая белыми столбиками, мост, и тогда сквозь их бегущую кутерьму весело поблескивала река. То плавно открывались новые повороты, наклоняясь в которые низко вместе с мотоциклом и почти касаясь коленом быстро вращающегося внизу асфальта, Роман испытывал на себе центробежную силу Земли. А то, взлетая на пригорок, – центростремительное притяжение Солнца.

Светило было уже высоко, оно весело постреливало из-за верхушек гроздьями радужных вспышек, как будто бы во всю мощь зазвучал вдруг эмерсоновский «Karn Evil IX». Непримиримое торжество жизни, звенящая вера в свое избранничество и раскрывающееся пространство, весело разбегающееся вперед, поднимающее взлетающих с обочины птиц. Роман не помнил наизусть слов этой пьесы, единственное, что он знал с этой пластинки это «Still… you turn me on». Ну, хорошо, ведь за синтезатором все равно Эмерсон, беззвучно рассмеялся Роман, да, за синтезатором Дон Хренаро. Слева налетал голубой магазин. Какой-то маляр с широко раскрытым ртом, жмурясь от солнца, красил забор.

 
Do you wanna be an angel
Do you wanna be a star
Do you wanna play some magic
On my gitar…
 

Самосвал выскочил из-за угла. Рев сигнала, перекошенное лицо шофера, огромная черная баранка и неумолимость налетающей балки бампера. Бесшумный хлопок. Белый и ослепительный свет…

– Роман! – заорал Док, наклоняясь в самое жерло вертикально уходящей вниз шахты, откуда эхом доносился нестерпимый металлический лязг, остатки какого-то страшного скрежета.

Он присел на розовую подушку кровати и дико, дико расхохотался. От смеховой судороги поджало живот и слезы выступили на глазах.

– Вот тебе и катастрофа замысла.

Из жерла потянуло гарью. На задних копытцах застыли коровки. На глянцевом Коровкином Божестве замер Господин Матриарх. И неслышная тишина поразила зал. Скорбь нестерпимая сковала в недвижности многочисленные члены, как будто невидимый мороз пронзил и пронизал невидимыми нитями все пространство огромного зала. В горло уже протискивалась судорога. «Пустите, пустите», – умоляла она, сглатывая и сглатывая. И что-то напрягалось в горький комок и подступало к самому горлу, что уже не в силах, что уже невозможно терпеть никак, как будто рушится с дерева тяжелая свинцовая сова со стеклянными ржаными провидцами, что как острый надсадный клюв, как уже разрывается в крике…

Разорвавшая кожу кость, дрожащая как от холода жила, осколки зеркала в мозговой каше, погнутый руль, лопнувший бак, кровь, бензин… Маляр застыл, капала на его ботинок краска.

– Беатриче.

Нет ответа. Кто это сказал? Чей это был голос? Ответа нет.

– Беатриче.

Кто-то опять, кто это сказал? Кто посмел, сука, гадина?! И снова тишина. Как будто никто ничего и не говорил. Как будто никого нет, и никогда никого и не было. И никто никогда ничего не говорил. Что ты только лишь всегда обманывал сам себя, Дон Хренаро?

– Беатриче, прошу тебя, ответь.

… как из Москвы в Шанхай или Архангельск, а какая разница, пункт А или пункт Б, и не просто ли метим мы словами, если ты, о Муза, так жестока?


Люцифер утренний уже запрягал лучи лучезарного Корабля. Мохнатая нежная звезда, которую на предутренних дымках ресниц когда-то называли Венерой, уже бежала сказать ему, что она ждет, в маленьких башмачках, с голыми коленками, спотыкаясь о камни, что она, да, задыхаясь, что, и… переводя дыхание, что и она тоже… да, тоже ждет его, маленького мальчика, не хотевшего взрослеть, хотя он и так уже был такой взрослый, в тени деревьев, на закате. А лучше сказать, на рассвете, что она сама такая глупая, что все так случилось, и что он ни в чем, ни капельки не виноват, и что как тот, кто стал, наконец, Доном Хренаро, как Рембо, кто стал Доком, как Пруст, и Романом – Доном Мудоном, стал и ее мистическим братом, разбившись где-то у Белозерска…

Глава 11
Вечное возвращение

О, Роман, мимолетное и преждевременное касается твоего лица. На вдохе ближе. А на выдохе дальше. Что там, на берегу, белый парус. Что не дави на грудь. Что тебе дали в руки весло. И что рыбы твои птицами стали. Ибо планы земли твоей давно уже врезаны в планы моря. И посреди неба разлита земля хризантем. О, Роман, зимы твои не бедны. И далекий дым не богат. Помни же, что побеждают кондотьеры. И даль воплощена в солнце.

Как древний Уроборос, который порождает миры, ты один посреди океана. Обломок мачты от «Наутилуса»? Планеты, дома, железнодорожные вокзалы, чьи-то носовые платки. Соль океана высыхает на твоем лице. Тротуары мыслей. Утренняя планета – вечерняя звезда. Куда понесет тебя ветер? Как много тех, кто хотел разжать. Жизнь – лишь маленькая смерть. Или мы по-прежнему снимся бабочке? Которая летит над океаном? Отнесло ее ветром с берегов ее. Какая Африка Западная и какой из островов Анзер? А кто твой отец? Может быть, твой отец это также и твоя мать? Чтобы ты снился бабочке? Что пустыня врезана в океан, Роман. И что не разбит твой мотоцикл. И еще реют наши черные паруса и желтые реи. И запечатана в Солнце кровавая Луна. Наперекор, вопреки, назло. Это подельники пусть по понедельникам моются. А наша звезда называется Люцифер. Она врезана в бесконечность, как врезаны в океан аорты и вены, поршни и клапана, и даже церкви ваши с лыжами и вальдшнепами. На куполах ваших альпинисты ваши висят. Забавно видеть, как они болтаются, срываясь, на своих страховках. Но у тех, кто правит свой путь в Эльдорадо, Анзер, Асгард или в город Цезарей страховки нет. У них банк другой. Держать такой банк не под силу ни одному из сильных мира сего. Эге-ге, попробуйте-ка заплатить по счетам Роману. Это вам не хухры-мухры.

«Наутилус», полный вперед!

Солнце запечатано в Луну и чудеснейший утренний зефир благоухает сиренью. С ветерком, с брамселями, что пролетают под светофорами, как давно созревшие виноградные грачи. Лицо Капитана Немо высечено из скалы молчаний. Остроконечный взгляд его колет, как стилет. Грезить Эльдорадо и Анзер – закон. Тот, кто точит ножи и пистолеты, уже готовит дыба и плахи. Пора плавить олово на ковшах. Нажимать и раскачивать под ногами. Не успели побриться, брадобреи? Пусть валятся с верхних полок. Кто порежется, тому первому повезёт в любви. Пусть летят чудесные бедняжки, ломая об осины спины, разбивая лбы о дубы, пусть разбрызгиваются и рассеиваются их мозги по опушкам. Вы упали не с вершины. Так перестаньте же ужинать с коммивояжерами и разделять трапезу с адвокатами и продавцами… И никаких, слышите, никаких разговоров о смысле жизни!

– Я зарабатываю довольно много.

– Больше двоих в квадрате?

– Троих в кубе.

– Кто знает, что куб – это третья степень, тот не может быть ни в чем уличен.

– Секреты на секстильон.

– Вы верите в секс?

– Я пью только кровь, миссис Кекс.

Открылись двери, закрылись двери. Роман вышел. Бабочка летела над Белым морем. Вокзал был маленький, а «Наутилус» стальной. Оставалось только раздвинуть рельсы. И пойти по пескам.

Коммивояжеры, агенты по недвижимости и прочая сволочь сидели, как воробьи. Как в рот воды набрали.

– Отвечайте, суки, где моя сестра!

А они сидели как мухи, пойманные за яйца. И у двоих из них было завязано. Они просто прикинулись воробьями, как Пикассо.

– Отвечай, где моя сестра! – схватил Роман одного из них за грудки и стал бить головой о перрон.

Но губы его не развязывались. Они были стянуты плотно.

– Гад! – Роман схватил мерзавца за волосы и потащил по коридорам.

Двери тамбура были вывернуты наизнанку. Высадившись на крыло, он нагнулся и стал бить коммивояжера головой о бушприт, потом об Эйфелеву башню, об носовые платки, о купол собора Санта-Мария-дель-Фьоре и, наконец, о выхлопную трубу «ямахи». «Наутилус» шел через леса и моря, перекрестки и площади где-то под сто сорок тысяч миль в час. Капитан Немо лишь усмехался. Каждый удар коммивояжера о тендер стоил примерно около миллиарда.

– Отвечай, скот, где моя сестра?!

Мерзавец молчал и отхаркивался.

– Получай еще!

И Роман снова бил его о витрину, о пролетающие мимо провода, модемы, железнодорожные вокзалы и мачты. И фейсбучные лайки летели из-под его копыт.

Почему эти голуби сидели с завязанными губами и косили налево? Они хотели сходить налево и просто сходили налево, воспользовавшись моей сестрицей, как посудой? Мерзавцы… Роман возвратился обратно в тамбур мотоцикла, держа окровавленного коммивояжера подмышкой, как скатанный браузер. Второй по-прежнему сидел в углу и делал вид, что он здесь ни при чем. И вдруг! Вдруг…

Разошелся песок пустыни, разошлись волны. И в каюту вошла сестра. О, как она была хороша! Она села на лавочку напротив. Раскрыла бювет. И уже расчесывала свои дивные волосы. Она смотрела на Романа, как смотрят только раз в жизни.

– Я искал тебя.

– Я знаю.

– Я люблю тебя.

– Подожди…

В темных елках, проносящихся в дроке поезда, все еще скрипели слоны. Они ударялись лбами о шершавые стволы баобабов и смыслы их гирляндами рассеивались по полям. Альпинисты справляли Пасху. Один из коммивояжеров закашлял. Вероятно, ему стало стыдно. Он не хотел присутствия на сцене.

– Убей его, – просто сказала она.

– Ты хочешь, чтобы я убил его?

– Да.

– Как?

– Аккуратно разбей его череп славным белым топором.

– Я сделаю это.

– Развяжи ему губы, вставь в ухо стило и пусть заиграет музыка.

– А какая?

– «Brain Salad Surgery», конечно.

Бедняжка коммивояжер сидел, как пингвин. Он не смел даже пукнуть, он только тикал и икал, как часы. Словно бы ждал белого коня. И белый конь к нему вышел. Это был, конечно же, он – снова Роман, жрец невозможного. Погарцевав, он отхлестал мерзавца для начала хвостом. По щекам, разумеется, хотя их можно было бы назвать и ягодицами.

– На колени!

Коммивояжер зарыдал.

Роман ударил копытом ему в грудь, потом еще и еще, входя в раж. Бедняга обоссался.

– Где твоя жизнь?

Тот достал.

– Это все?

Коммивояжер кивнул.

– Почему так мало? Здесь всего тысяча евро в месяц.

Тот достал из-за пазухи еще две, или три…

– Кончай скорее, – сказала она. – И начинаем.

– Держи, – сказал Роман коммивояжеру.

И поджег.

И засунул коммивояжеру обратно за пазуху. Пламя зашуршало, пожирая бумажки.

– А теперь…

И Роман достал тот самый белый славный топор.

– Клянусь, я сделаю все, как ты сказала. Как ты сказала, мать моя алмазная, девочка моя хрустальная, любимая и блистательная моя сестра. Как ты нашептала мне – моя Эвридика, Диана, Лилит, Беатриче.

– Я… люблю тебя, Роман.

И тогда-то и заволновались коровки. Они подплыли незаметно. Конечно же, по волнам. И стали шумно взбираться по канатам на борт «Наутилуса».

– Послушайте, Роман, хоть сегодня и ваш день рождения, но не стоит так, однако.

– Эль, – произнес, не обращая внимания, он.

– Вы же знаете – зло бессмысленно.

– До.

– Вы все равно заплатите нам за все.

– Ра.

– Вы будете прокляты навеки.

– До.

– Ваше имя вычеркнут из энциклопедий.

– Ре.

– От вас не останется ничего.

– Ми.

– Послушайте, Роман, скажем вам по секрету, даже так вы не добьетесь справедливости и милосердия.

– Фа.

– Покоритесь, пока не поздно, закону сильных мира сего!

– Соль.

– Вы не сможете преступить.

– Ля.

– Мы просим вас, Роман, пока нас никто не слышит. Не стоит отрицать общепринятые ценности, даже если это – ложь.

– Си.

– Вы же обрекаете себя на вечные муки!

– До.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации