Текст книги "Девичьи игрушки"

Глава 2
ГОРОД, ГДЕ СУДЬБА МЕНЯ ЖДЕТ

В-да, апрель 2006 г.

Итого, что мы имеем на руках?

Тетрадь в твердом, обтянутом кожей переплете. Бумага плотная, без водяных знаков, изрядно пожелтевшая от времени. На титульном листе черными чернилами выведен заголовок – «Девическая игрушка». Состоит из пятидесяти пяти пронумерованных листов, из которых двадцать пустые. На остальных тридцати пяти тем же почерком, что и в заглавии, разными чернилами записано двадцать стихотворений.

Открывает сборник посвящение «Приношение Белинде», за ним следуют разнообразные в жанровом отношении произведения – оды, загадки, эпитафии, надписи, эпиграммы. Последним, заключающим сочинением является «Ода Семи звездам».

Да, самое главное! На авантитуле красными чернилами сделана дарственная надпись: «Брюнете от Ивана Баркова, В-да, зима 1758 г.».

Вот она-то и привела Варвару Озерскую в этот милый губернский городок, все население которого едва составляет полмиллиона, но при этом на территории области, им возглавляемой, можно свободно разместить несколько мелких европейских государств.

Вокруг густые, непроходимые леса, полные грибов и ягод, среди которых первенствующее место занимает клюква, растущая здесь в изобилии. И чего только из нее не готовят тутошние жители. И компоты, и варенья, и желе, и соки, и морсы, и наливки, и настойки… Клюкву мочат, солят, маринуют, замораживают. Ею лечат от многих болезней, начиная от тривиальной простуды и заканчивая похмельным синдромом.

Варя, ярая любительница всевозможных ягод, не удержалась и прямо на вокзале купила баночку клюквы, протертой с сахаром. Потом в гостинице чайку попьет. Вот бы еще раздобыть некогда знаменитого на весь мир в-ского масла, так вообще пир горой устроить можно. Но, как тут же услужливо пояснили ей аборигены, все маслице уплывает прямиком в столицу, и сами они его практически не видят.

Что ж, вздохнула, на нет и суда нет.

А приличные отели тут имеются?

Отелей нет, а две-три гостиницы найдутся. В «Север» лучше не соваться. После реконструкции там так цены вздули, что мама дорогая. Почитай, тыща рублей в сутки! Где ж такое видано, люди добрые. У иных месячной зарплаты еле-еле на пару суток хватит! А вот недавно открывшийся «Лондон» – самое то. И нечего обращать внимание на громкое название. На самом деле там никакой Англией и не пахнет. Кухня нашенская, русская, и очень даже приличная. Цены тоже божеские. Максимум пять сотен за номер. Но это уж совсем крутой люкс. Администрация, опять же таки, порядочная. Блюдет марку. Нынешний хозяин, Матвей Петрович Селуянов, прямой потомок того самого Селуянова, который триста лет назад держал на том же месте постоялый двор с аналогичным названием.

Журналистка прислушалась к гласу народа, который, как известно, глас Божий.

«Лондон», естественно, оказался далеко не «Хилтоном» и не «Мариоттом», но отнюдь и не «Домом колхозника». Двухэтажное здание, стилизованное снаружи под старину а внутри напичканное современной техникой.

Не поскупившись, взяла себе люкс и не пожалела. За полторы сотни долларов в неделю (для начала определила такой срок, а там по обстоятельствам, вдруг придется и задержаться) получила двухкомнатный номер с ванной, телевизором, холодильником и кондиционером.

Надо же, и сюда цивилизация добралась. Нормальные европейские «четыре звезды». В Златоглавой, пожалуй, за такое добро и двух «Франклинов» в сутки сдерут. Помянула добрым словом вокзальных советчиков. Не наврали.

Пришлась по душе и какая-то чрезмерная суровость местной администраторши. Похожая на английскую чопорную леди, дама с такой рьяностью изучила Варин паспорт, как будто та предъявила по крайней мере справку о досрочном освобождении из мест отбытия наказания. Такая уж если вцепится в кого бульдожьей хваткой, то ни за что не отпустит. Будет держать намертво. Это хорошо. Вдруг какие осложнения – чужие здесь не пройдут.

Движимая неким внутренним чувством, предъявила церберу в юбке журналистское удостоверение, чем мгновенно завоевала теткино доверие и расположение. Особенно когда заговорщицким тоном посвятила даму в некоторые «подробности» своей «миссии».

Конечно же приехала сюда, чтобы провести журналистское расследование. Правильно. Связанное с коррупцией в губернаторском окружении. Точно. Как раз по факту незаконной приватизации молокозавода. Отсюда должно быть понятно, что она нуждается в полной конфиденциальности. А еще, нет ли в отеле надежного сейфа, где можно хранить важные документы? Ой, как здорово. Непременно упомянет в планируемом цикле статей об этом милом заведении с таким первоклассным сервисом и персоналом…

Приняв душ (к ее удивлению, горячая вода подавалась бесперебойно, без всяких обычных для глубинки графиков), решила позавтракать, а заодно и проверить, на что способны «британские» кулинары.

Нечастые командировки в провинцию от оккультно-эзотерических изданий укрепили ее в мысли, что российская провинция живет и существует единственно культом еды. Взрывы, войны, смены правительств и даже президентов интересуют периферию постольку, поскольку все это происходит на одной с нею планете. Глобальной же проблемой всегда был и остается вопрос, что будет съедено за обедом (завтраком, полдником, ужином). Хватит ли на это скудной зарплаты, был ли завоз продуктов в магазины, достаточно ли они свежие и т. п.

Вот и здесь, едва попросив меню, Варвара ужаснулась при виде пухлого фолианта, внешне напоминающего микояновскую «Книгу о вкусной и здоровой еде». Внутреннее содержание оказалось сродни форме. Десять страниц посвящалось холодным закускам, семь – горячим, пять – первым блюдам, пятнадцать – вторым (мясным и рыбным), еще пара-тройка содержали перечень спиртных и прохладительных напитков и добрых два десятка повествовали о подаваемой тут выпечке и десертах.

– И это все у вас есть? – с благоговейным ужасом поинтересовалась Варвара у официанта – изящного брюнетика с карими глазами.

Вместо ответа он склонил голову и прижал руку к груди.

– Не может быть! – не поверила гостья, лихорадочно листая меню и думая, на чем бы подловить парня. – Даже акулий плавник с бататами? В В-де?!

– В В-де, как и в Греции, все есть, – продемонстрировал эрудицию юноша. – Принести?

– Нет, спасибо. Мне, пожалуйста, что-нибудь из местной кухни. На ваш вкус.

Молодой человек мило улыбнулся.

– Тогда рекомендую салат из свежей капусты с яблочком и киви, фаршированную щуку с разварной картошечкой под сметаной, компот из ревеня и клюквенный пирог. Для завтрака – идеальный вариант. И никаких лишних калорий…

У девушки от одного перечня блюд рот наполнился слюной. Когда же она отведала всего этого, то у нее просто не достало слов, чтоб выразить свое восхищение.

– И кто у вас шеф-поваром? – расплачиваясь по счету (почти копеечному), спросила у официанта.

– Я, – просто ответил парень.

– Вы-и?! Такой молодой и уже шеф-повар? И по совместительству официант?

Юноша рассмеялся:

– Во-первых, не такой уж и молодой. Мне двадцать семь. Успел и мир повидать, и отучиться у нас и за границей. А во-вторых, не только официант, но и владелец всего этого заведения…

– О, так вы и есть… Матвей… Селуянов?

– К вашим услугам.

Это ж какими деньгами и талантами нужно обладать, чтобы так развернуться, подумала Озерская. Вот тебе и провинция. Не оскудела Русь-матушка самородками.

На сытый желудок думалось плохо. Это только в поговорке складно молвится, что голодное брюхо к учению глухо. А на самом деле все гениальные открытия делались вовсе не сытыми сибаритами, а как раз людьми, питающимися нерегулярно.

Однако времени на сладкое бездельничанье у Вари не было. Надо сосредоточиться и определиться с планом действий.

В принципе, если следовать логике вещей, то начинать распутывание загадок «Оды Семи звездам» следовало бы от печки. То есть с Питера, где жил и творил Барков.

Но что ей даст поездка в Северную Пальмиру? По сути, произведение не описывает никаких событий и фактов, связанных с полнощной столицей. Разве только то, что там некоторое время хранилась «Книга Семизвездья», изъятая из рук некоего «клобуконосца». Ну здесь более или менее понятно. Клобук – часть одежды высшего церковного иерарха. Митрополита или патриарха. Если вспомнить лекцию профессора Стрельцова, то книга побывала в собрании патриарха Никона, а тот, в свою очередь, после своего падения отбывал ссылку в нескольких в-ских монастырях.

Но вот что это за храм, «спрятанный под землю», в котором «клобуконосец» якобы совершал ритуалы в честь Кибелы? Никон, несомненно, был выдающейся личностью своего времени, однако ж обвинить его в чернокнижии… Не слишком ли? Неплохо бы свериться с архивными материалами.

Барков, как гласит надпись, побывал в В-де зимой 1758 г. Факт его таинственного исчезновения из столицы в это самое время зафиксирован в биографии поэта. Как сообщают источники, Иван Семенович на несколько недель пропал из Академии и не появлялся на службе, так что его даже пришлось разыскивать через полицию.

В четвертой строфе смутно говорится о том, что к поэту явился некий «Приапов вестник», пославший его в глухой городишко, чтобы «развеяться». Опять двадцать пять. Неужели Барков, как он сам косвенно признается здесь же, допился до того, что ему стали мерещиться античные боги? Или Приап – реальное историческое лицо, современник стихотворца? Возможно. Но получается, что это кто-то не из академической среды. Иначе бы в Академии знали о причинах и месте отлучки господина копииста.

За подобный проступок в те времена проштрафившемуся полагалось нешуточное наказание. Искали с полицией. Нашли. И… ничего. Ни малейшей кары, ни даже взбучки. Все шито-крыто. Кто мог прикрыть безобразия поэта? Не тот ли, кто покровительствовал ему на протяжении почти всей карьеры? Начиная от громкого скандала с ректором Крашенинниковым.

Однако ж; как надо было недолюбливать своего покровителя, чтобы дать ему такое двусмысленное прозвище.

Затем в оде упоминаются еще Христовы невесты, соблазненные книгой, и братья-монахи, выступившие против еретиков. Из путеводителя следовало, что до революции в городе было великое множество монастырей. Из них один женский – Горний Покровский. Сейчас не действующий. Надо будет туда наведаться, но вряд ли удастся откопать что стоящее.

В любом случае нужно было наведаться в городской архив и к краеведам. У этих всегда найдется что-нибудь этакое, что могло затеряться в официальных бумагах.

На Варварино счастье оба нужных ей заведения располагались в одном месте – городском кремле. Так гордо именовался один из бывших монастырей, после Октября превращенный в музей и приют для множества областных управлений, ведающих вопросами культуры. Как большевики еще обком своей партии здесь разместить не додумались? С них бы сталось.

Типичная средневековая церковная архитектура. Толстые стены, башни и башенки. Точь-в-точь Новодевичий. Только не красный, а белокаменный.

Веяния времени коснулись и этих мест. Путеводитель, изданный пару лет назад, уже отчасти устарел. Половина светских учреждений, еще недавно находившихся здесь, была переведена в другие здания, а занимаемые ими помещения возвращены церкви. Так, в свои прежние хоромы переселился в-ский владыка. Отстраивалась монастырская трапезная. Полным ходом шла реконструкция кафедрального Софийского собора на площади перед кремлем.

Архивисты тоже собирались перебираться.

Это было видно по суматохе, царящей в документохранилище. Коробки с бумагами стояли там и тут. Картотечные шкафчики сдвинуты в одно место.

– Сами видите, сударыня, – уныло вздохнул заместитель директора архива по научной части. – Переезжаем. Не приведи бог переживать ремонт и переезд.

– Так вы не сможете мне помочь? – огорчилась девушка.

– Ну отчего же так сразу и кручиниться, – погрозил ей пальцем архивариус и пропел красивым баритоном. – «Капитан, капитан, улыбнитесь: только смелым покоряются моря». Какой период вас конкретно интересует?

– Средина восемнадцатого века.

– А-а, – с уважением кивнул замдиректора. – Прекрасное, скажу вам, время. Город переживал тогда подлинный расцвет. Я-то грешным делом думал, что вы пришли за выписками из предреволюционных дел. Сейчас многие приходят. Ищут наследство. Хотят заявить право на недвижимость, якобы принадлежавшую их предкам.

– И успешно?

– Кто как, – усмехнулся старичок. – Бывает, что и везет людям. Причем по-крупному. Вот, например, господин Селуянов. Не знакомы? Ах, в его гостинице остановились. Вот-вот. Знаменитый кладоискатель, между прочим…

– Кладоискатель?!

Облик молодого ресторатора никак не вязался в ее воображении с образом охотника за сокровищами.

– И, заметьте, удачливый. Для начала он заявил права на участок, на котором до начала прошлого века стояла гостиница «Лондон», построенная пращурами Матвея Петровича. Заявить-то он заявил, но откуда ж парню взять денег на то, чтобы подмазать, где нужно, и поставить дело. И вот через пару месяцев является он сюда снова и оформляет право наследства на неприметный лесной участок. Маленькая такая прогалинка в пригородном лесу. Дескать, тоже его предкам принадлежала. Проверили по бумагам – все точно.

– Ну? – Журналистка была заинтригована.

– Там стояли некие развалины. Относящиеся, представьте себе, к интересующему вас периоду. Краеведы там порылись преизрядно, да так ничего, кроме домашней рухляди, и не нашли. А наш пострел, вообразите, умудрился клад отыскать. Богатейший! Да вы наверняка должны были об этом читать. Все газеты трубили. Клад разбойника Клопа…

Варя и впрямь припомнила. Тогда еще позавидовала юноше, нашедшему сокровища и заработавшему кругленькую сумму. Так вот почему ей показалась знакомой фамилия хозяина отеля!

– Да, так вот. – Архивариус положил перед девушкой пухлую папку. – Матюша, я ведь его знаю с детских лет, оказался прямым потомком и наследником душегуба. Тот Селуянов, что владел при Елизавете Петровне старым «Лондоном», приходился родным братом Клопу. Но дело не в этом. Мало ли кто и как обогащается. Матвей еще не худший вариант. Мальчик не без души и таланта. Понимает, что с кровавых денег дело начал. Потому и отдал половину найденного на церковь. Вон, Святую Софию на его средства реставрируют.

Кивнул за окно, где виднелся величественный собор.

– Копаясь в этих документах, мы сделали потрясающее открытие. Вот здесь собраны бумаги, относящиеся к делу об уничтожении шайки Клопа. Было это зимой 1758 года. И знаете, кто принимал активное участие в этой акции?

Он с торжеством взглянул на Озерскую, и у той екнуло сердце.

– Иван Барков! – выпалила громко и радостно.

– Барков? – изумился замдиректора. – При чем здесь он? Откуда б ему в В-де взяться? Нет, у нас здесь Батюшков прославился, Рубцов, а этот… стихотворец с Русским Севером никак не связан. Он, если мне не изменяет память, был столичным жителем.

Варя скисла.

– И кто тогда?

– Знаменитейший немецкий барон! Самый правдивый человек на Земле! Догадались?

– Да, да. Поразительно.

– И вот теперь, – воодушевленно продолжал вещать архивариус, – мы готовим в городском музее специальную экспозицию, посвященную столь знаменитому «земляку». Нам даже прислали пару его подлинных вещей из Боденвердера, среди которых знаменитая баронова треуголка! Немецкий атташе на той неделе приедет открывать, на пару с нашим министром культуры…

– А… Барков? Точно ничего нет в бумагах? Может, среди церковных архивов что завалялось?

– Барков и священнослужители?! – взаправду поразился ее собеседник. – Да что вы!! Они же друг друга на дух не переносили! Поверьте мне, сударыня, я знаю, что говорю. Не там ищете. Не та-ам!..

Глава 3
УЛИКА

В-да, зима 1758 г.

Поведанное владыкой Варсонофием не хотело укладываться в голову.

Как могло случиться такое в сердце православного царства, да еще и в просвещенном XVIII веке?!

Хотя…

В Священном Писании говорится: «Беда, горе граду, иже царь в нем юн». Но коль государь хил и немощен? Тем паче ежели на престоле сидит тяжело больная женщина преклонных лет, погрязшая в сластолюбии. А страна уже который год ведет тяжелую и бессмысленную войну с сильным и опасным противником…

Еще и не такое может приключиться в губерниях, столь же отдаленных от центра, как В-ская.

Самое худое в этом поистине темном деле то, что гнездо злодеи свили не где-нибудь, а в женском монастыре. Как Иван и предполагал.

Понятно, отчего в Горнем Покровском объявлен карантин. Не хотят святые сестры, чтобы кто-то проведал про их девичьи игрушки.

Хм, хороши, однако, забавы у инокинь. Волхвование да призвание бесов языческих. Хорошо еще, что не выходит у них пока ничего. Змеи с крокодилами – вот и все результаты. Впрочем, тоже немаленькие. Город буквально напуган. Чуть ли не конца света вместе со Страшным судом люди ждут.

И в этом-то вертепе сейчас находится свет очей его.

Брюнета…

Что-то с ней? Не поглотила ль ее окончательно тень-змея?..

А владыка правильно затеял учредить «стражу». Надобно показать православным крепость и силу веры истинной. Только не всяк на такое дело сгодится. Повезло преосвященному, что среди подвластного ему Христова воинства нашлись такие самородки, как Козьма с Дамианом. Верно, суждено им стать вторыми Пересветом и Ослябей.

Как по секрету поведал Варсонофий поэту, уже спровадив братьев на вечернюю службу, за отроками давно наблюдалось нечто этакое, что выделяло их из общего сонма чернецов. Рано осиротевшие и призренные братией Спасо-Прилуцкого монастыря, Козьма и Дамиан как-то сразу начали тяготеть к лекарскому делу. Иные и десять лет учатся хитрому искусству врачевания, а толку нет, а сии двое словно родились с этим умением. Исцеляли таких немощных, от которых уже отступались статские медики.

А еще, понизив голос, сообщил архиепископ, в изгнании нечистой силы они горазды. Было два или три случая, когда их тщанием очищались бесноватые. Стоило лишь братьям обрядиться в торжественные ризы и зачать читать экзорцизмы, как злобные духи тотчас покидали облюбованную ими человеческую плоть.

Что странно, так это то, что особенной святости за ними не замечается. Живут себе, как прочие братья. Великого усердия в постах да молитве не блюдут, исключительных обетов и послушаний на себя не накладывают. Обычные юноши. И кровь иногда в них бурлит, на озорство толкая. А вот ведь, отмечены свыше.

– Так что ты в них не сомневайся, – заключил владыка их долгую и трудную беседу. – Будете друг дружке опорой. Коль, разумеется, ты еще не передумал встревать в сие дело…

При этих словах Варсонофий пронзительно посмотрел на Ивана, будто пытался заглянуть ему в душу. Парень выдержал взгляд князя церкви. Тот остался доволен твердостью духа собеседника.

Господин копиист хотел было рассказать преосвященному о своих чудных видениях, связанных с Козьмой и Дамианом, однако сдержался. Бог знает, что подумает о нем иерарх? Еще кликнет братьев да велит провести изгнание лукавого из заблудшей овцы.

Нет уж!

Omnia mea mecum porto – все мое ношу с собой, как говаривали древние латиняне.

Напрасно он отказался от предложенных владыкой саней, подумалось Ивану.

Час был поздний, и на полутемных улицах не обреталось ни души. Однако ж поэта не покидало ощущение, что кто-то или что-то следует за ним по пятам.

Он остановился и прислушался.

Тишина.

В таком беззвучии даже можно услышать, как кружатся и укладываются наземь, чтоб почить вечным сном, снежинки.

Но полно, так ли все безмолвствует?

Что это за прерывистые звуки там, за бревенчатым углом?

Э-хе, э-хе, э-хе.

Скрип качелей или колодезного журавля? Стук неплотно прикрытых ставен?

Как бы не так!

Это шум вырывающегося изо рта воздуха. Причем, судя по интенсивности дыхания, либо человек сей запыхался от быстрой ходьбы или бега, либо… Либо это вовсе не человек…

 
Marlbrough s'en va-t-en guerre,
Ne sait quand reviendra.
Мальбрук в поход собрался,
Вернется ли, бог весть…
 

Поправил шпагу.

Эх, жаль, пистолеты с собой не прихватил. Но не переться же на архиепископское подворье с громобоями за поясом. Со шпажонкой – и то неприлично. Хорошо, что к мундиру положено, так что почти не расстается с железякой. Оно, конечно, вертел вертелом, никакого проку от нее, ежели, положим, на кого дюжего да сноровистого нарвешься. Но все же так спокойнее.

Серая тень выскользнула из-за угла.

Так и есть. Не человек. Псина. За нею вторая. И третья…

Добрались-таки.

Шпага быстрой молнией выскочила из ножен и слилась с рукой. Вдруг вид вооруженного человека да испугает бестий?

Ага, жди-дожидайся.

Лишь злобно зарычали, вздыбив шерсть на загривках.

Вот бы сейчас сгодились Варсонофьевы братчики. Да они сейчас, поди, поклоны перед образами бьют. Или предаются благочестивым размышлениям на сон грядущий.

Придется самому выкарабкиваться из сего комплота. А то лишится владыка вновь поверстанного дружинничка еще до начала его службы.

Нет уж, дудки. Так просто он не дастся в собачьи зубы, Не на того напали, вражьи отродья! Что ж, даром он, что ли, постигал премудрости фехтовального искусства под надзором лучшей шпаги Петербурга, прапорщика Галла?!

Вж-жик! Вжик!

Запела шпага в предвкушении доброй драки.

Не торопись, подружка. Тут не промахнуться бы. Иной промах живота стоит.

Итак, позитура двадцать третья, «Гром и молонья».

Или нет, скорее пятнадцатая, «Ветряная мельница». Точно, этак-то сподручнее. Вот разве вертеться волчком на одном месте долго не сдюжит.

Но отчего аспиды не нападают? Вертят острыми мордами туда-сюда, будто унюхали еще кого.

И – новый звук.

Борзый топот конских копыт.

Что-то несет он? К кому спешат на помощь?

Не встретится ль поэт наконец лицом к лицу с таинственным хозяином (или хозяйкой?) рыжих псов?

– Господин копиист! – донесся до него знакомый глас, показавшийся Ивану отраднее звука архангельской трубы. – Держитесь! Я уже здесь!

– Барон! – с восторгом вскричал Барков. – Если б вы только знали, как я рад вас видеть!

– Посторонитесь-ка, сударь!

Всадник едва не сшиб поэта с ног.

Лошадь загарцевала на месте, беспокойно фыркая и косясь на четвероногих разбойников.

Петербуржец тщетно всматривался в том направлении, откуда появился пристав. На сей раз вместе с ним не было его команды. Да и то слава Богу! Теперь ничего не страшно. Вместе они – сила. Лишь бы на помощь рыжим не пришла еще пара-тройка хвостатых собратьев.

– Вот я вас сейчас свинцом угощу! – пригрозил офицер, в руках которого появился пистолет. – Матильда, не нервничай, стой спокойно!

Это уже адресовалось лошади.

Щелк!

Ничего.

– Scheise! – выругался офицер. – Вот дерьмо! Порох отсырел!

Длинная остромордая тень метнулась, норовя вцепиться в лошадиную глотку. Матильда как-то неестественно, чуть ли не по-человечески взвизгнула и взвилась на дыбы. Всадник, не удержавшись, вылетел из седла. Грянулся оземь…

И тут же раздался грохот выстрела.

А за ним жалобный вой-вопль.

Пса, атаковавшего лошадь, подбросило вверх, после чего он упал в сугроб, засучил лапами, загарчал и затих.

Перепуганная Матильда, как видно, решив, что с нее на сегодня хватит острых ощущений, умчалась прочь. Только копыта засверкали.

– Ха! – недоуменно вертел пистолет в руках немец. – Вы это видели, сударь? Порох воспламенился от искр, посыпавшихся у меня из глаз, когда я ударился головой! Кому сказать – не поверят!

Ивану некогда было реагировать на столь спорное утверждение, поскольку на него насел крупный кобель, норовя ухватить зубами шпагу и вырвать ее из рук поэта.

Через мгновение перестал удивляться и барон, на которого набросился третий пес, явно желая отомстить за сраженного товарища.

Пристав отбросил прочь отслужившее оружие, перезаряжать которое уже не было времени, да и возможности. Сумка с припасом умчалась вместе с гривастым дезертиром.

Красноглазое отродье действовало столь стремительно что у бравого тевтона не оставалось времени даже обнажить шпагу. Пришлось положиться на крепость естественного оружия, то есть собственных рук.

Когда бестия, сбив барона с ног, навалилась на него всем своим, надобно сказать, немалым весом, он успел схватиться за распахнутые челюсти и принялся разрывать песью пасть, уподобившись Геркулесу или Самсону в сражениях оных со львами.

Ему повезло, что кожа перчаток оказалась прочной. Не французской, упаси бог, а добротной немецкой. А уж его-то земляки привыкли всю военную амуницию делать добротно. Не зря же славятся лучшею в Европе армией.

Так что острые клыки не смогли прокусить перчатки и поранить бароновы руки.

– Держитесь! – Теперь уже Барков подбадривал своего союзника. – Я сейчас приду вам на помощь!

Да где уж там идти на выручку! Тут бы самому с ворогом управиться.

Противник попался нешуточный. Почти столь же матерый, как тот, поверженный Иваном в степи вожак стаи.

А повадки какие странные! Будто и не собака вовсе, а человек.

Склонил, сволочь, голову набок, вздел глумливо левую бровь и поглядывает на Ивана, точно оценивает его возможности. Еще и слюну сплюнул презрительно.

Неприятные у них, у этих псов, взоры, однако. До сердцов пробирают.

Поэт и себе прищурился, да и взглянул на неприятеля по-особому.

Батюшки-светы! Как в воду глядел.

Мужик и есть.

Только ряженый.

Одетый в рыжую, мохнатую собачью шубу. С хвостом. К рукавам и подолу когтистые лапы приторочены. И песья глава вместо капюшона. Искусно сработано. Знать бы, каков мастер шил. Вот кого в застенки-то к графу Александру Ивановичу Шувалову отправить надобно. То-то Приап порадовался бы, стараясь допытаться, по чьему заказу и замыслу сработана бесовская одежка.

Обнаружив, кто скрывается под личиной, господин копиист почувствовал прилив уверенности в себе и своих силах. Все-таки сражаться пусть и с обернутым, но человеком, спокойнее, чем с тварью неведомой. И приноровиться можно.

Вот ликантроп сделал обманный бросок.

Ежели б Иван не видел его истинной сущности, то ударил бы этак сверху и влево, чтоб поразить чудище в голову. И наверняка промахнулся бы, потому как никакой головы на том месте и в помине не было.

А так поэт кольнул прямо в правую руку-лапу оборотня, вмиг раскровенив ее.

Враг от неожиданности замер, завороженно глядя на рану.

Барков, воспользовавшись оторопью человекопса, сделал еще один выпад, целя прямо в глаз супостата. Но в последнее мгновение тот дернулся, и удар пришелся вскользь, распоров щеку и срезав неприятелю правое ухо.

Дикий вой огласил ночную улицу.

Потерявши от боли всякое разумение, ликантроп бросился вперед, полностью раскрывшись. Чем Иван не преминул воспользоваться, вонзив свою шпагу прямо во вражью грудь. Еще и повернул оружие в ране два раза.

Оборотень замахал руками, дернулся назад, соскальзывая с вертела, и упал в снег навзничь. Господин копиист примерился, куда бы еще ткнуть, чтобы раз и навсегда покончить с тварью, но не успел.

Противник, сбросив шубу, швырнул ее в лицо не ждавшего такой проказы Баркова, а сам изо всех ног бросился с поля боя, уподобившись бароновой лошади.

– Хрен! – вырвалось у парня досадливое.

Преследовать вражину он не стал. Надобно было выручать совсем выбившегося из сил пристава.

На него напал такой же ликантроп, как и тот, что достался в поединщики самому поэту.

Но барон-то не умел глядеть особенно. Потому и не видел, что, пока он сражается с песьей личиной, разрывая мертвые челюсти, оборотень вцепился ему руками в горло. Немец же недоумевал, отчего это ему не хватает воздуха. Вроде и держит собачью голову вдали от собственной шеи, а дышать нечем.

И вдруг отпустило. И давленье челюстей на руки ослабло.

Тогда, недолго думая, храбрый пристав засунул правую руку прямо в пасть и что есть мочи дернул за язык. Пес засучил лапами.

А потом…

В руках у барона оказалась вывернутая наизнанку собачья шкура!

Это уже было выше человеческих сил, и барон на пару мгновений отключился.

Когда он пришел в себя, то первым делом спросил хлопотавшего над ним Баркова:

– Господин копиист, ведь вы же видели это?

– Что именно? – поинтересовался Иван.

– Как я вывернул наизнанку этого… пса?!

– Да-да, – подтвердил поэт, пряча улыбку.

Немец вскочил на ноги и подбоченился.

– А я всегда утверждал, что являюсь самым правдивым человеком на Земле! Мне же, представьте, не верят! Ну теперь держитесь! У меня есть трофей!

Он вытащил из снега собачью шубу-личину.

– Вот, господа Фомы неверные! Вот доказательство моих слов, моей правоты!

– Господин барон, а как вы снова оказались рядом со мной как раз тогда, когда было нужно? – в лоб ошарашил его вопросом Ваня.

Эта проблема занимала его с тех самых пор, когда с противником было покончено и два трупа надежно спрятаны под снегом в ожидании дальнейших действий архиепископской «стражи». (Надо будет сразу оповестить о происшествии владыку, решил Барков.)

– Э-э-э, – замялся офицер. – Ехал со службы домой, я же живу здесь поблизости, и случайно наткнулся на вас.

– Случайно? – переспросил с иронией поэт.

– Ну да! – невозмутимо ответствовал самый правдивый человек на Земле.

 
Не выписал писец какого-то указу,
Не внес его в Экстракт по судному приказу.
Вошел в поветье дьяк и дело то спросил.
Еще-ста не готов, подьячий говорил.
Взбесился Секретарь, велел подать железы,
Хотел стегать плетьми, но сжалился на слезы.
Е.ну только мать с наставкою сказал,
Ярыгой, пьяницей, п…ой его назвал.
Подьячий перед ним туда-сюда вертелся,
Ей-ей-сте говорил, я пьяным не имелся.
Мошенник, сукин сын, ты мне уж можешь лгать?!..
 

…Покончив с сим престранным делом и проводив телегу, на которую Дамиан с Козьмой погрузили трупы людей-псов, Иван уже под утро возвратился к себе в гостиницу.

Чуть ли не на пороге его встретил хозяин «Лондона».

– Чего тебе? – устало справился у господина Селуянова постоялец.

– Вам письмо-с, – подобострастно протянул Никодим Карпович серебряный поднос, на котором лежал изящный конвертик, запечатанный розовым сургучом.

– От кого?

– Не могу знать. Арап принес.

– Арап? – удивился Барков.

Откуда бы взяться в В-де арапу?

Поднялся к себе в номер, по пути разглядывая послание. Конверт чудно пах воском и… розами.

– Явился, не запылился! – приветствовал хозяина с порога Прохор. – Чем попусту бр-родить, не лучше ль др-руга накор-рмить?

– Да будет тебе угощение, ненасытный, – заверил ворона поэт. – Погоди. Вот только прочту…

В конверт был вложен билет, на котором золотой вязью было выведено:

«Господина Российской Академии копииста Баркова всепокорнейше приглашают послезавтра в пять часов пополудни в дом его высокородия поручика Р…на, коий находится на набережной, у церкви Рождества Богородицы, на прием по случаю именин ее высокородия девицы Р…й».

– И что делать станем? – решил посоветоваться с питомцем огорошенный Иван.

Но обычно говорливый Прохор, словно воды в рот набрал.