Текст книги "Девичьи игрушки"

Глава 13
ПРИАПУ

В-да, зима 1758 г.

Ивана развязали, одели, вновь связали, но на сей раз одни лишь руки и нацепили на глаза непроницаемую черную повязку.

– И товарища моего освободите! – потребовал парень.

– Ничего с твоим немцем не приключится, – пообещал ему тот же скрипучий старческий голос – Слово даю!

Барков поверил – столько твердости и достоинства было в этом обещании. Чувствовалось, что говорил человек, имеющий здесь право повелевать.

– Но, Мастер… – попыталась возразить Колдунья. – Это опасно. Вы же слышали…

– Я отвечаю!

– Повинуюсь.

Кто-то взял с двух сторон поэта под локотки (судя по стальной хватке, все те же псы-арапы), и его, словно куль с мукой, поволокли неведомо куда. Пройдя десятка два шагов, остановились. Скрипнула открываемая дверь. В лицо пахнуло сыростью. Ваня догадался, что они покидают ритуальный подвал.

– Барон, вы здесь? – спросил наугад, став как вкопанный и сопротивляясь попыткам влечь его дальше.

– Здесь, здесь, – ответил ему глумливый голос «ученого» арапа.

Затем последовал сильный подзатыльник, и парень приложился лбом к холодной, влажной стене.

– Полегче! – гаркнул на невидимого недруга.

Шли долго. Почти все время прямо, свернув всего два или три раза.

По тому, что на него не надели шубу и оттого, что не чувствовалось стужи и дуновений ветра, не скрипел под ногами снег, да и вообще не слышно было никаких звуков, кроме шума шагов, Барков понял, что идут они по подземному ходу. Но какому же длинному, однако! И куда это он, интересно, ведет? Да кто прокопал его? Сколько труда положено!

Пару раз попытался заговорить со своими конвоирами, но бесполезно. Только на очередного леща нарывался.

– Ступеньки, – последовало вдруг любезное предупреждение сопровождающего.

Но Иван все едино споткнулся, поскольку не понял, вверх ведет лестница или вниз.

Поднялись по ступеням. Замерли. Раздался противный скрежещущий звук – наверное, открывали ключом замок. Вновь заскрипела дверь. Однако в этот раз повеяло теплом и сильным дурманящим ароматом трав и курений.

Молодого человека усадили в мягкое удобное кресло, привязав руки к подлокотникам.

Повязка пала с глаз. Он сощурился, хотя освещение в покоях, куда его привели, было неярким. Просто глаза отвыкли от света.

Посидел так некоторое время, приходя в себя. Потом, по обыкновению, принялся изучать место, куда его занесла судьба.

Помещение явно было какой-то лабораторией. И одновременно кабинетом.

Посредине стоял большой, в рост человека, стол, больше напоминающий жертвенник, ибо вместо деревянной крышки имел мраморную. На нем громоздились кучи книг, тетрадей, свитков, а также всевозможная утварь, необходимая для химических опытов: колбы, пробирки, реторты, мраморные ступки с пестиками, чашки и плошки с насыпанными в них непонятными веществами. Точь-в-точь как у академика Ломоносова.

Рядом со столом в неприличной позе застыл человеческий костяк. Такое положение скелету мог придать только отъявленный циник. Костяшки левой руки располагались в районе прежней задницы и словно чесали ее. Десница же находилась спереди, там, где у человека находится причинное место. Жест, в котором были закреплены кости, не оставлял сомнений в том, чем именно занимается костяк. Еще и хребет немного согнут, лопатки откинуты назад, а череп осклабился вроде как от удовольствия.

Тьфу, сплюнул поэт. До чего ж надобно не уважать человеческую натуру и самое смерть, чтобы так изгаляться над людскими останками.

Три стены покоев занимали стеллажи. Два из них были заставлены книгами, а третий представлял собой нечто вроде Кунсткамеры.

Стеклянные банки и баночки с заспиртованными уродцами. Крысы о двух головах, пятилапый котенок, трехглазый пес…

Впрочем, представителей собачьего племени было в кабинете превеликое множество и в самых разнообразных видах. Тут тебе и чучело матерого волка, вставшего на задние лапы, и отдельные члены, упрятанные в банки со спиртом. Больше всего было песьих глав – крупных и совсем маленьких.

Это сколько ж живности извели, прикинул Ваня.

А еще тут были зеркала. Но какие-то странные. Черные, будто из полированной бронзы. И ничего не отражавшие. Отчего ж решил, что сие именно зеркала? И сам не мог понять. Подумалось, и все тут.

В носу немилосердно закрутило от острого запаха благовоний. Он громко чихнул.

– На старовье! – тут же пожелали ему.

Парень дернулся с испугу.

Еще минуту назад в комнате не было никого, кроме него самого. А тут словно из-под земли, выросла длинная сухая фигура, одетая в дорогой, но уже какой-то вылинявший камзол. На голове нелепый «рогатый» парик из трех рядов завитых и напудренных локонов. Лицо скрыто бархатной черной маской.

– Благодарствую, – пискнул господин копиист.

– Ну сдравствуй, крестник, – осклабился хозяин кабинета, обнажив пеньки полусгнивших зубов. – Давненько не виделись!

Маска упала на мраморную поверхность стола.

– Ва-ваше высокопре… – перехватило дыхание.

Жаль, что руки были связаны. А то бы точно перекрестился.

– Ох, Ваня, много чудесного открывает перед нами ее величество наука! – Старик отхлебнул из хрустального стакана глоток какой-то мутной, дурно пахнущей жидкости. – Вроде бы и умер человек двадцать с лишним лет насад, а с помощью хитрых селий был воскрешен и жив-здоровехонек…

В выцветших глазах на миг вспыхнул дикий огонь. Гримаса боли перекосила лицо, на котором явственно проступали жуткие шрамы, полученные полвека назад в пыточной князя-кесаря Ромодановского. Раньше они прятались под густым слоем пудры, но теперь настолько потемнели, что скрыть их под гримом стало невозможно.

– Снал бы ты, что я видел там, са гранью небытия… Впрочем, сам все уснаешь, когда придет твой черед… Страшно и жутко… Смерть ушасна, мой друг… Я ведь всегда боялся ее, слодейки… Сатем и посвятил большую часть своих ученых санятий исготовлению эликсира долголетия, коий всегда имел при себе во флаконе… Помню, просил государя Петра Алексеевича, чтоб в случае моей смерти не велел хоронить меня тотчас, но подошдал бы пару ден, влив мне в рот снадобье ис пусырька… Один рас так и случилось… И когда я ошил, его величество сильно испугался и даше на несколько месяцев удалил меня от двора…

Иван слышал эту байку. Много подобных небылиц рассказывали о покойном (хм-хм) фельдмаршале. Большинству из них он не верил, как человек здравомыслящий и сын своего века. Однако выходит, не все то враки, о чем люди толкуют. Доказательство налицо. Сидит перед ним за столом в кресле да попивает свою бурду. Может, тот самый эликсир долголетия.

– Как же вы, ваше сиятельство, очутились здесь, среди этих…

Слов недостало, чтобы пометче припечатать тех, к кому он попал в руки. На ум шли одни матерные выражения. Но не при соратнике же Петра Великого употреблять таковые срамные слова.

– Б….й? – пришел на выручку граф и закашлялся. Нет, не закашлялся. Это вскоре стало понятным. Старик просто смеялся.

– Не суди их строго, крестник. Одуревшие от скуки и бесделья бабы, что с них восьмешь? Играют в глупые игры…

– Хороши игрушечки! – возмутился Барков. – Чуть друга моего не зарезали. Кстати, где он?

– Сдоров и весел. В восточном кабинете трапесничает. С ним твоя подрушка, девица Р…на.

Иван уцепился за нечаянную (нечаянную ли?) оговорку фельдмаршала. Восточный кабинет? Это не тот ли, в котором его обольщала Брюнета во время бала? Значит, они находятся в уже знакомом ему доме поручика Р…на? Как бы Козьму с Дамианом известить о месте, где их содержат?

– Не ревнуй, не ревнуй, – по-своему истолковал его озабоченность граф. – Она хорошая девочка. И любит тебя… Вон как горячо-то защищала…

Парень почувствовал, что краснеет. Его собеседник же снова зашелся клокочущим надрывным смехом-кашлем.

– Что касаемо ритуалов, то все это, как я и молвил, одни пустые икры. Никто вас не собирался ресать всаправду. Ну поисдевались бы чуток, да и спрятали куда подальше до поры до времени… Пока свои дела не сделали бы…

– Дела? Что за дела?

Он весь напрягся.

– Много будешь снать, не успеешь состариться, – переиначил на свой лад поговорку чародей.

У поэта снова зачесалось в носу.

– Апчхи!

– Будь сдаров!

– Чем это здесь смердит? – поинтересовался молодой человек.

– Все-то ты снать хочешь, душа неуемная, – ласково пожурил его старик, впрочем, без малейшего намека на осуждение. – Травы сие, селья специальные.

– Травы-отравы, – срифмовал поэт.

– Верно, – легко согласился фельдмаршал. – Отравы и есть. А ты думал как людей в подчинении держать? Тех же псов? Или монашек, не согласных с действиями матушки-игуменьи? Ведь далеко не все приняли ее сторону…

– Вы воздействуете на разум людей дурманом?.. – догадался Иван, и многое для него стало понятным.

– Умный мальчик, – похвалил старик. – Странно, что на тебя они не действуют. А в чем тут сагвосдка, никак в толк не восьму…

А чего тут думать, спрашивается? И без того понятно. Ну знамо дело, тощий ничего не видит. Он ведь не умеет глядеть по-особому. Не то что Ваня.

Уже давно заметил, что в покоях, кроме них двоих, появился и третий участник беседы. Мрачной тучей прохаживающийся взад-вперед вдоль полок с банками да склянками. И злобно скалящий на них острые собачьи клыки.

Время от времени он подходил к Ивану со спины и отгонял от него, словно мух, ядовитые испарения. А раз и специально в носу перышком пощекотал. Это когда молодой человек чихнул.

– Спасибо тебе, Христофор-страстотерпец.

– С кем это ты говоришь? – прищурился граф.

– С вами, ваше высокопревосходительство! – быстро нашелся господин копиист.

– А я-то думал, что с Псоглавцем…

Так он что, тоже видит?!!

– Вижу, вижу! – хихикнул восставший из мертвых. – С чего б тогда я тебя сюда приводить стал? Пусть бы бабы себе потешились. Поди, давненько голых мужиков-то не видели, бедолашные… Псы, конечно, не в счет. Какие из них мужики… Но мне до тебя нужда есть…

Поэт сделался само внимание.

– Я хочу… уйти… умереть… Разумеешь ли?..

Когда он вновь осознал себя живым, то почувствовал неимоверную радость. Сколько ж еще недоделанного, несотворенного осталось на этом свете.

Однако, увидев, кому именно он обязан возвращением из инобытия, граф понял, что платить за вновь обретенную способность дышать придется непомерную цену.

И впрямь, благодетель, тогда еще всего лишь российский посланник в Дании и при нижнесаксонском дворе, потребовал от него услуг определенного свойства. Больше всего его интересовали две вещи: «Книга Семизвездья», попавшая к графу из собрания патриарха Никона, а также «механическая горничная», изготовленная чародеем незадолго до смерти на потеху гостям.

Для опытов возвращенному были предоставлены весьма значительные суммы и выделен целый дом в Нижней Саксонии, снабженный штатом немой прислуги.

В 1741 году, во время дворцового переворота, фельдмаршал блестяще продемонстрировал первые результаты своих изысканий. Воцарение нынешней государыни произошло не без содействия его «питомцев». Покровитель был пожалован высшими должностями в державе. Другой бы на его месте успокоился. Но этому было мало: захотел добиться упрочения своего положения темными путями. Оттого и приказал чародею исполнить пару ритуалов, описанных в Книге.

Как ни отговаривал граф, как ни доказывал, что это опасно, вызвавший стоял на своем. Что поделаешь, пришлось подчиниться. Поскольку весь запас чудесного зелья, поддерживавшего искру жизни в дряхлом теле фельдмаршала, хранился под неусыпным оком вельможи и выдавался исключительно с его ведома и минимальными дозами, рассчитанными всего на неделю-другую срока.

Было выполнено два или три тайных ритуала, правду сказать, не из самых жутких. Но и того хватило для эманации земных и подземных сфер. Большая часть тех, кто принимал участие в обрядах, была схвачена и отправлена в Тайную канцелярию розыскных дел. Среди них и граф, коего допытывал сам Александр Иванович Шувалов…

…Приап, развалившийся в кресле. И перед ним висящий на дыбе старец, вся голова которого была покрыта уродливыми шрамами. Странно, однако Ивану почудилось, что он уже где-то видел этого старца. И даже голос его – скрипучий, с иноземным акцентом, казался знакомым.

– Ты что же это озоруешь? – устало вопрошало божество.

Пытуемый только тряс головою:

– Снать не снаю, ведать не ведаю!

– А кто на прошлой неделе занимался черной ворожбой? Вот, доносят, будто ты хвастался, что спускался в подземное царство. Виделся с Прозерпиною, вопрошал у Плутона…

Приап поднес к глазам какую-то бумагу. Прислуживающий ему Харон расторопно присветил ему канделябром.

– Вопрошал о здоровье Ея Величества…

Старик дико взвыл:

– Клевета есть!

– Да? Положим, что и напраслина, – как-то уж больно скоро согласился бог и почесал затылок. – А, может, ты просто запамятовал? Стар ведь, в обед сто лет стукнет. Я моложе, а и то порой забываю, что делал не то что на прошлой неделе – вчера. Освежим память кавалеру-то, а, Кутак?

Некто в кожаном колпаке и фартуке сунул под нос старцу раскаленные докрасна щипцы. Тот дернулся всем своим тщедушным телом.

Не обращая внимания на его рев и стоны, Приап достал из кармана изящную золотую табакерку. Открыв ее, подцепил изрядную порцию табака и отправил себе в нос. Громко чихнул, затем еще и еще раз. А затем вроде как вспомнил о своих не очень приятных и утомительных обязанностях.

– Ну что вы там противу здравия государыни замыслили? Каким таким колдовством лютым удумали извести самодержицу? Отвечай!!

Отчетливый запах жареного.

И вопль:

– Плутон! Владык-ка-а! К тебе всываю-у-у-у!!!

Алое пламя до небес…

 
Но что за визг пронзает слух
И что за токи крови льются,
Что весел так Приапов дух…
 

…А потом покровителю каким-то чудом удалось вырвать узника из застенков. И его отправили сюда, в глухой городишко В-ду, чтоб никто не нашел следов новой лаборатории, где продолжились опыты по изучению «Книги Семизвездья» и сотворению «механических людей».

Опыты, к которым пару лет назад подключилась племянница всесильного вельможи (да-да, твоя Брюнета, крестник), подходят к концу. Но возможные последствия их настолько страшны, что о них и думать, не то что говорить, жутко.

– Новый дворцовый переворот? – с волнением вопросил поэт, вспомнив о намеках Брюнеты.

– Ах, если б только это, – покачал рогами парика фельдмаршал. – Для сего одних «механических людей» стало бы… Все гораздо страшнее… И опаснее…

– А что за люди-то, ваше сиятельство?

Старец глянул на него с сомнением, да и махнул рукой. Прищелкнул этак-то с вывертом перстами, и комнату наполнил гул.

Псоглавец грозно зарычал. Шерсть на его загривке стала дыбом, а в руках появился огненный меч.

Черные зеркала на стенах внезапно осветились, и из первого вышел…

Если б Иван не сидел, то точно бы сверзился наземь.

Потому как ни сном, ни духом не чаял увидеть выходящим из-за матовой поверхности зеркала… государя-императора Петра Алексеевича. Царь-реформатор дико сверкнул очами на сидевших по обе стороны стола людей, решившихся потревожить его тень, погрозил им кулаком и вновь спрятался в зерцало.

Чтоб уступить место вышедшей из соседнего… своей дочери. Императрица Елисавета Петровна была не менее рассержена, чем ее августейший родитель. Что-то фыркнула неразборчиво, топнула толстенькой ножкой и также удалилась обратно.

За ними из иных зерцал стали поочередно выходить те люди, одно имя которых производило невольную дрожь в сердцах россиян: великий князь-наследник с супругой и малолетним сынком, канцлер, недавно угодивший в опалу, сам глава Тайной канцелярии, малороссийский гетман… Всего же человек десять или пятнадцать, среди которых Иван узнал и молодых офицеров – участников карточной партии, виденных им на балу у поручика Р…на.

– Эт-то ч-чт-то? – Язык заплетался.

– Бесделица, – отмахнулся чародей. – Всего лишь фантомы…

– Да с этакой-то «безделицей» таких дел наворотить можно, что…

– Не о том речь! – с мукой сердечной воскликнул вернувшийся. – Иного страшиться надобно, крестник! Грядет пришествие Гекаты!.. И я, я сам открыл место, где могут открыться Врата, чрес которые Bombo явится в наш мир!

Он закрыл лицо руками и зарыдал, сотрясаясь всем телом.

Когда истерика закончилась, страдалец продолжил:

– Проклятая Книга сама подскасала, где должно проводить ритуал. И хуже всего, что я уже поведал о сием месте канцлеру… Черт! А, не все ль теперь едино!.. Но проведал и тот, Шувалов… Они оба спешат воспольсоваться моментом… Государыня больна… Неясно, что станется, буде она помре… А Хосяйка может помочь тому, кто приведет ее сюда…

– Что ж вы предлагаете?..

– Надобно сапечатать Врата! – торжественно провозгласил фельдмаршал. – И уничтожить Книгу! Она рассадник всех бед! Сколько рас я порывался сделать сие! Не смог! Рука не поднималась… Сделай это ты, крестник… А сатем… отправь меня на покой… Я устал… Мне почти девяносто лет… Пора отдохнуть…

– Как же я смогу? – поглядел на свои связанные руки Иван. – Я один. Ну пусть еще барон. А противник, судя по всему, силен. Эти ваши псы, одурманенные монашки…

– Тебе помогут, – покосился на Псоглавца граф.

Собакоголовый призрак кивнул и для пущей важности взмахнул огненным мечом.

Путы сами собой упали с поэта.

– Вот видишь? – обрадовался соратник Петра Великого. – Пора!..

 
Marlbrough s'en va-t-en guerre,
Ne sait quand reviendra.
 

Глава 14
БЕГСТВО НАУГАД

В-ская область, апрель 2006 г.

Варя сидела на поваленной ветрами ели, сжавшись всем телом, и дрожала. Ей было холодно, несмотря на почти летнее тепло. Истерика рвала горло, страх и непроглядная безысходность буквально выжигали душу. Наконец она не выдержала, и слезы полились из глаз.

Вадим молча разбирал бесполезный теперь «Борз» на составные части. Каждую тщательно обтирал носовым платком, заворачивал в газетный клок и складывал рядом. Вынул пружины из затвора и магазина, боек, тоже завернул. Закончив дело, сложил в пакет.

Всему этому суждено успокоиться в ближайшем бочажке или озерце. По уму, следовало выкинуть и трофейный TT, тем более в нем оставалось всего четыре патрона. Но остаться безоружным было свыше его сил – видать, десантник окончательно взял в нем верх над «опером».

Девушке он не говорил ни слова. Знал: в такой ситуации той нужно успокоиться и выплакаться.

На это ей потребовалось минут двадцать. За это время он успел дважды проверить пистолет и раза три продумать – везде ли стер отпечатки пальцев в расстрелянных «жигулях».

– Значит, так, – сухо доложил он Варваре. – План такой: сейчас прикидываем направление и идем вдоль дороги, выходим на шоссе, ловим попутку – и до В-ды. Там… там увидим.

– Нет, не надо! – умоляюще ухватила девушка Вадима за руку. – Не надо, не пойдем туда! Нас убьют! Неужели ты не видишь, они тут везде!!

Савельев решил было бросить, что она может поступать, как ей вздумается, а он пойдет туда, куда считает нужным: обычно эта фраза приводит в ум струсивших. Но, глядя в залитые слезами, красные, полные подлинного ужаса глаза спутницы, отругал себя за подобные мысли. И в самом деле – он все еще рассуждает как представитель закона, а ему, пожалуй, надо осваивать точку зрения преступника (каковым он стал с той минуты, когда свернул ненароком шею бандиту). К тому же и в самом деле неизвестно, какие силы на них охотятся.

Он припомнил карту области, которую рассматривал, когда готовил освобождение Варвары. Сейчас они километрах в сорока от города. Если сейчас двинутся в западном направлении, то километров через двадцать или двадцать пять выйдут к Мурманско-Уфимской железной дороге. Дальше – пять сотен проводнице, несколько часов в поезде, а там – хоть в Москву, хоть еще куда.

Когда он изложил ей новый план, Варя лишь кивнула, поднимаясь. И они двинулись в путь. В сторону от трассы, от людей – в полном соответствии с формулой всех умных беглецов: идти туда, где тебя меньше всего ждут…

Погода была прекрасная, по небу не спеша плыли облака. Под апрельским солнцем кипела жизнь – в погоне за насекомыми в воздухе носились птицы, в свежей, тянущейся вверх траве жужжали пчелы…

Правда, в густых ельниках было еще по-весеннему знобко. Солнечные лучи сквозь густые кроны падали на землю небольшими пятнышками, и только редкий стук дятла нарушал лесную тишину.

На открытой местности комары не досаждали, зато донимало вроде как не должное быть жарким в-ское солнышко, напекая непокрытую голову.

Усталость брала свое. Это только ведь кажется, что по обычному лесу идти просто.

А если идешь час, два, три?

Хорошо, у обоих на ногах были кроссовки – жуть, что было б, окажись на нем форменные ботинки или на Варе – модельные туфли.

Раз пять они пересекали ручейки и обходили болотца.

Вскоре самым большим желанием каждого стало присесть отдохнуть, прекратив издевательство над нижними конечностями. И лишь осознание, что если сейчас сесть, то встать будет очень трудно, поддерживало Вадима и заставляло его не обращать внимания на умоляющие взгляды спутницы.

Майор жалел теперь, что не любил охотиться. Оставалось лишь надеяться на давнюю армейскую подготовку, на то, что вбитые когда-то рефлексы оживут. Как ожили они на проселочной дороге и еще раньше – в доме.

Лес вокруг не имел ни следа человеческого – как будто они перенеслись за тысячу километров от цивилизации. Высокие старые березы, осины, перемежающиеся ельниками, островки сосен. Пару раз промелькнул заяц, а однажды из-под ног выскочила, злобно пища, ласка.

– Да, рай для охотника, – высказалась приободрившаяся девушка, когда на тропке попался свежий след лосиного копыта. – Может, кого и встретим. Глядишь, дорогу укажут.

– Сразу видно, Варя, что ты горожанка, – усмехнулся Вадим. – Сейчас не охотничий сезон, весной и летом зверье плодится и размножается. А охотники обычно к осени оживают. Вот браконьеры – эти могут попасться.

– А ты откуда знаешь? Тоже ведь горожанин.

– Так мне по штату положено, – улыбнулся майор. – Все ж преступники всякие – это мой хлеб…

– А волков тут нет?

– Вроде нет, – заявил следователь, стремясь приободрить спутницу. – Нам двуногих зверей остерегаться надо.

– Думаешь, они за нами пойдут?!

– Не знаю, вряд ли… Я про другое. В этих краях еще осталось несколько лагерей. И оттуда бегут – и идут на юг, на шоссе и железные дороги. Сейчас как раз самое что ни на есть время для побегов – весна и лето.

Варя поежилась, стала чаще оглядываться назад. Не иначе, теперь за каждым кустом ей начали мерещиться беглые уголовники.

– Ничего, – успокоил ее сыщик. – От этих отбиться у нас патронов хватит.

Привал сделали дважды: на уютной полянке с ручейком – в него тут же сунули натруженные ноги – и в покинутой, совсем развалившейся сторожке, рядом с которой торчал ржавый остов трактора. Там они съели по полпачки трофейного печенья, запив остывшим чаем из термоса, после чего Вадим с чистой совестью выкинул термос – лишняя тяжесть ни к чему.

От сторожки они двинулись заросшим проселком, но тот километра через два вдруг пропал в лесу, и им пришлось вернуться к прежнему маршруту – строго на запад, к железной, дороге.

Савельев пару раз даже попробовал воспользоваться мобильником, но тот молчал. «Абонент покинул зону доступа». Будем надеяться – не навсегда.

Когда солнце уже начало клониться к горизонту, а тени заметно удлинились, майор понял: они если не заблудились, то, скажем так, заплутали.

Поляна, лес, болото, которое надо огибать, мшавы, небольшая безлесная гривка, на которую они не без труда поднялись, спуск…

Потом лес вдруг расступился, и их взору предстали дома.

Средних размеров село с избами, окруженными подступающими деревьями и торчащей на околице церковью незнакомого вида – бревенчатой, темной от времени, с серо-черной шатровой крышей.

Покинутая, умершая деревня, каких сейчас много по России.

Майор приободрился – если есть деревня, то есть и дорога – пусть заросшая и брошенная. Но ведущая к людям.

– Я знаю, что это такое, – сообщила Озерская. – Здесь жили староверы. Это старообрядческая церковка…

– Ты уверена? – зачем-то переспросил майор.

– У них крест особый, «осьмиконечный», – пояснила девушка.

Следователь ругнул себя. Чего переспрашивать было: человек как-никак этому всему в университете обучался.

– Тут давно жили, по всему видать, – продолжила журналистка.

– А теперь они где?

– Не знаю, вымерли, наверное. – Все мысли Варвары были о предстоящем привале.

– Тут переночуем, а завтра пойдем дальше, – решил Вадим.

Девушка и следователь вошли в мертвое поселение.

Тихие кривые улицы, раскрытые ворота и калитки, покосившиеся или рухнувшие заборы…

Впервые Вадиму случилось побывать вот в таком, по-настоящему мертвом месте.

Впрочем, неясно, что лучше?

Ему по долгу службы было известно – кто иногда обосновывается в таких вот заброшенных местах и какие жуткие вещи творятся, бывает, в отрезанных от людей селах, на лесных хуторах и заимках.

Молодая свежая девушка, которую тут искать никто не будет, в случае чего может оказаться слишком большим соблазном для одичавших, спившихся обитателей – так что нет добра без худа.

Вадим принюхался – не пахнет ли дымком или выхлопными газами, но воздух был свеж и чист, словно они и в самом деле оказались во временах, когда этот поселок был населен.

Но, так или иначе, до ближайшей деревни засветло они, скорее всего, не дойдут.

Тем более, хотя Савельев и не был уверен на все сто, вроде издалека донеслось что-то похожее на волчьи завывания.

В любом случае, ночевка в лесу под открытым небом энтузиазма не вызывала.

Вслед за Варварой он вошел в церковь.

Здание и впрямь выглядело заброшенным и обветшалым. Пройдя через широкий дверной проем (входная дверь то ли рухнула из-за проржавевших петель, то ли была выбита), они оказались в полутемном зале, наполненном ароматом грибной прели.

В несколько минут Вадим осмотрел раскольничий храм.

Следов, какие оставляют обычно люди в покинутых зданиях, равно как свежего мусора и бутылок, не имелось, что его лишний раз порадовало. Значит, место это не только всеми забыто и покинуто, но и находится очень далеко от человеческого жилья.

За алтарем было три помещения. В двух из них обнаружился какой-то хлам, третье оказалось заперто. На старой тяжелой двери, сбитой коваными ржавыми гвоздями, висел массивный, тоже ржавый замок.

Майор нервно закурил.

Почему-то в памяти ожили детские страшилки. Как раз про заброшенные церкви, по которым бродят, гремя костями и ржавыми кандалами, неприкаянные призраки да скелеты в рясах; про разные подземелья, куда детям запрещали лазить умные взрослые, но они лазили, и о всяких злых сектантах, чуть ли не делавших шашлыки из пионеров.

– Кстати, обратил внимание, – молвила Варя, – у них крыша свинцовая на церкви. Никогда такого не видела!

– Богато жили, – рассеянно ответил сыщик.

Для ночлега выбрали дом, выглядевший сохраннее других, – крепкую избу, окруженную бурьяном, за покосившимся забором.

Они зашли внутрь, и Вадим удивился сохранности имущества, да и всего уклада жизни староверов. Даже утварь на полках – горшки и чугунки – все было на месте.

– Видно, никто, кроме нас, тут с тех пор и не был, – подумала вслух Варя. – А так бы давно все растащили и разворовали. Ой, смотри, – умилилась девушка, – даже окошки слюдяные остались. Сколько ж им лет?

Вадим взял с полки оловянный котелок:

– Схожу, поищу колодец.

Про себя же подумал, что хозяева свалили отсюда не так и давно – самое большее с полсотни лет назад. Именно тогда власть вымела железной метлой последние тайные гнезда раскольников, хоронившихся по тайге и прочим лесным дебрям.

Вот дед с бабкой у лейтенанта Зайцева родились в таком скиту – причем какого-то уже совсем дикого толка, где наряду с Христом чтили «тайного грозного воеводу» и «неведомого бога со чадами».

Как рассказывал сам Стас, жили его предки в лесу, не зная ни про самолеты, ни про паровозы, ни про социализм с пропиской, слушали поучения «старцев» про последние времена да «древлее благочестие» и «анчихриста, в миру царствующего», пока однажды не нагрянули в скит архангелы в синих погонах…

Пару схватившихся за ружья мужиков положили на месте, а остальных арестовали и угнали на большую землю – работать в колхозах да на лесопилках. Книги и иконы сожгли, побросав в кучу прямо у взломанных ворот скита. Только дед Стаса и сумел спрятать на груди одну книгу. Уходя ж, подпалили зачем-то крепкие избы да молельню….

Колодца у старообрядцев не имелось. Зато под сбитым из вершковых досок грибком с тем же «осьмиконечным» крестиком на коньке подгнившей кровли бил родничок.

Вода была на удивление чистой и свежей.

Согрев ее в быстро растопленной двумя табуретами печке, они доели скудные остатки провизии – банку шпротов на двоих и несколько печенюшек.

Да, завтра кровь из носу, а надо выйти к людям.

Вадим вновь потыкал клавиши мобильника, но связь прорезалась на пару секунд и вновь пропала – видимо, ближайшая антенна была на пределе досягаемости.

Да и что он мог сделать? Вызвать подмогу, не зная даже, где находится? Уж вряд ли Серебровский станет поднимать ради него вертолеты здешнего ГАИ (если таковые у оного имеются).

На ночлег устроиться решили на печке. Савельев натаскал со двора травы и соорудил импровизированное ложе, поверх которого бросил свою штормовку и Варину куртку.

Перед тем как улечься спать, милиционер закрыл ставни снаружи и подпер дверь. Запереть ставни не было возможности – задвижки крошились в ладонях, но по крайней мере скрипели они достаточно громко, чтоб поднять даже мертвого.

Проделав все это, он устроился рядом с уже посапывающей девушкой, положив под голову TT с патроном в патроннике.

И тоже уснул.

…Сон Варваре приснился вполне подходящий к обстановке.

Вначале девушка оказалась в большом соборе, полном народа.

Собор был огромным – размером, пожалуй, больше Нотр-Дам де Пари, где она была два раза, и уж всяко побольше тех православных храмов, что ей приходилось видеть.

Да и убранство его было непохоже на православное, а вместо икон алтарь украшали безликие статуи – то ли святые, то ли боги неведомой веры.

Шла литургия на непонятном языке, и исполнял ее почему-то хор во фраках и бабочках.

Вдруг из царских врат вышел человек в облачении, затканном золотом и усыпанном сплошь драгоценными камнями – что-то среднее между индийским раджой и католическим епископом.

– Варя, Варя, – заспешил к ней «архиерей», и голос его показался ей странно знакомым, – какое счастье! Я так рад видеть вас! То, что свершилось, – это и ваша заслуга, вы так нам помогли!

Все собравшиеся стали аплодировать, и непонятно откуда взявшийся оркестр исполнил туш…

Ничего не понимающую девушку взяли под руки и повели расписываться в книге почетных гостей…

Озерская проснулась.

Саднила рана – видать, неловко легла во сне.

Оглянулась.

Вадим сидел у окошка, за которым занимался рассвет, и курил.