Текст книги "Девичьи игрушки"

– Тогда я убью ее первой…

По тому, как дрогнуло лицо, Вадим понял, что его враг растерян: сюжет развивался нестандартно. Согласно всяким боевикам Вадиму полагалось послушно положить ствол, а потом попытаться разделаться со Стрельцовым голыми руками в духе какого-нибудь Стивена Сигала или Чака Норриса. После чего боевик должен был кончиться и начаться реальность – «Его Экселенция» пристреливала глупого мента и завершала обряд.

– А вторым будешь ты, – сухо уточнил Савельев. – Кстати, подумай, что будет после смерти с тем, кто не сумел выполнить волю твоих древних богов?

Бросил это наобум, но понял, что попал в точку: глаза профессора на мгновение расширились в неподдельном испуге.

– Ты дурак, Стрельцов, – вдруг обронил, как выплюнул, майор. – Господи, какой же ты дурак!

И изобразил самую гнусную и издевательскую ухмылку, на которую был способен.

– Это почему же? – справился профессор, явно не ожидавший подобных слов.

Он был настроен на угрозы, проклятия, обещания убить и растерзать, а тут вдруг – наглый оскал и насмешка.

– А потому что ты невнимательно читал «Книгу Семизвездья», – сообщил сыщик, игнорируя встречный вопрос – Вот Гроссман оказался умнее тебя. Ты зря приказал его убить – нужно было договориться.

– Зачем? – Видно было, что архивариус занервничал.

– Потому что он, в отличие от вашей ученой кодлы, деловой человек… был. – Вадим по-прежнему держал на лице наглую улыбочку. – Знал, что прежде чем что-то делать, надо подумать, потому как в бизнесе за ошибку платят всерьез. Это не то, что у вас, – диссертацию зарубили или на ученом совете фитиль в дупло вставили!

– Ты давай не… – зло оскалился профессор.

– Короче, если бы ты внимательно прочел Книгу, прежде чем что-то делать, ты бы знал, что для обряда Открытия Врат нужно кое-что… Чего у тебя нет, но что господину Гроссману было нетрудно добыть, пользуясь своими старыми связями в госбезопасности…

– Так этот еврейчик еще и стучал?! – взвизгнул, забывшись, Стрельцов.

Пользуясь мгновенным замешательством противника, майор сунул руку в сумку на поясе и вытащил наружу старинное зеркальце.

– Погляди, вот оно!

Откуда-то из потаенных закоулков мозга, из того самого подсознания всплыли нужные слова, когда-то где-то читанные и слышанные.

– Это то самое черное зеркало Джона Ди, в которое он смотрел, вызывая обитателей иных пространств, чтобы они поведали ему свои тайны. Одно – и последнее из трех Истинных зеркал! – отчаянно импровизировал Вадим. – Предлагаю сделку – зеркало тебе, девушку мне. Ну думай, Стрельцов, ты же умный мужик. Девушек много, а зеркало-то одно…

– Я не верю тебе… – сипло прохрипел сектант, но по дрогнувшему грязному лицу, по чуть изменившемуся выражению глаз Вадим радостно понял – клиент «поплыл».

– Я не верю тебе! – вновь повторил профессор, явно стараясь убедить в этом себя.

– А ты посмотри в него внимательнее, посмотри! – предложил сыщик. – Ты же у нас вроде как посвященный!

И протянул руку с зеркалом вперед.

Он, конечно, сильно рисковал. Но перед ним был явный псих, к тому же дико возбужденный, да еще получивший только что крепкий удар по голове. Вполне возможно, он что-то и увидит или просто отвлечется…

И его противник клюнул: напряженно сощурившись, он принялся всматриваться в маленький черный квадратик, зажатый в ладони следователя.

Сейчас… Только бы он хоть на мгновение отвел ствол от головы Вари.

Но тут беспомощная жертва вступила наконец в игру.

Журналистка вдруг резко рванулась в сторону, и ствол «беретты» уперся в алтарь. Одновременно правая нога ее подогнулась и ударила коленом в грудь растерявшегося сектанта.

Ударил выстрел, пуля расколола мраморную плиту, и почти сразу ствол начал поворачиваться вслед движению девушки.

Вадим выпустил пулю прямо в искаженное лицо Стрельцова.

Заливаясь кровью, тот упал навзничь – поверх лишившейся чувств Озерской.

– Варенька, – услышала она с детства знакомый голос – голос мамы, который всегда звал ее домой с дворовых игр, домой, где тепло и сухо, домой, где царят ласка и любовь, домой, где мама никогда не даст в обиду, где она пожалеет и прижмет к себе, где все всегда хорошо.

– Мама! – разорванным, окровавленным ртом шептала журналистка. – Мама…

– Иди домой, доча, пора. Я жду тебя, Варенька. Скоро ужин…

И прежде чем нависшие комьями опухшие веки закрыли ее глаза, она увидела, как в сторону выхода медленно и плавно двинулась тень.

– Мама, спаси меня, – прошептали разбитые губы, но булькающие звуки застряли где-то в горле, их придавил взявшийся из неоткуда ком.

Глаза Вари закрылись под отекшими веками, и девушка явственно увидела картину: она, еще ребенком, дерется с толпой дворовых мальчишек. Забияки обидели малыша, и Варя, уже с подбитым глазом и разбитой губой, дерется против четверых…

Вот она вся исцарапанная, постриканная крапивой, с помятым лицом и памятным фингалом идет на голос мамы, зовущей любимую доченьку к ужину. К ней подбегает мама, она осматривает ее, а Варя ей пытается рассказать, как правильно она поступила, как был отмщен малыш, что правда на ее стороне и она победила…

Мама прижимает ее к себе, гладит по волосам, нежно целует, и ее любовь исцеляет все синяки и недуги – ведь нет лучшего лекарства, чем материнская любовь – бескорыстная, вечная и осязаемая…

– Варенька, что с тобой, доченька?! Варя…

Мама то удаляется, то приближается, трогает ее измученное тело.

– Мама, мне больно… мама…

– Варя! – странным басом хрипит мама. – Варя, это я, очнись!

Еще один легонький удар по разукрашенному лицу привел девушку в себя.

– Варя! Это я, Вадим! Попытайся пошевелиться, если ты меня слышишь.

Озерская тихо приходила в себя, интуитивно чувствуя, что самое страшное позади. Но тело ныло, и шевелиться не хотелось.

Сыщик слегка приподнялся и попытался сконцентрировать взгляд на лунных бликах, игравших на досках пола, где без малейших признаков жизни распласталось тело профессора.

Вязкий туман, окутавший мысли Вадима, не желал рассеиваться, и иногда казалось, что лежащий на полу раздваивается, как будто темный дух пытается выйти из тела которым владел. Вадим отвернулся. Резкое движение головой не принесло облегчения – с догорающей сигареты упал тлеющий комок с пеплом…

– Господи! – схватилась вдруг за голову девушка. – Бежим! Скорее!

– В чем дело? – вяло поинтересовался он, бросая на пол окурок.

И вдруг увидел сам.

Тоненькая струйка пламени понеслась к алтарю, а от него в разные стороны брызнули огненные лучи-стрелы.

Кто-то разлил на полу бензин, догадался сыщик.

Раздумывать было некогда. Схватив Варю в охапку и сгруппировавшись, вышиб боком оконную раму, и они вывалились наружу. Здесь не мешкая отбежали на достаточное расстояние и спрятались за сарайчиком.

Оглушительный взрыв потряс воздух. Верно, в доме, кроме бензина, хранилось и кое-что более взрывоопасное.

Дом зашатался и рухнул, погребая под обломками несостоявшегося властелина мира, алтарь его Черной Богини, проклятую Книгу, а заодно и несчастного Борисыча.

– Конец, – прошептала Варвара. – Мы их закрыли… Врата…

Тихо отстранилась, опершись спиной о стену сарая. Ее тело нервно содрогалось, дыхание было сбивчивым, по лицу тек холодный пот, смешиваясь с кровью. Лицо распухало, как от пчелиных укусов. Душа саднила, а тело требовало капитального ремонта и профессиональной штопки. Вряд ли она отделается несколькими заплатками…

Но все было позади…

Вопреки здравому смыслу, можно сказать чудом, но они победили и выжили, остановив, быть может, неведомое зло. И самый любимый и дорогой человек сейчас был рядом, живой и почти здоровый.

Над землей тихо занимался рассвет. Недалеко уже время, когда ночь уйдет, унося с собой все тайны, готовясь навеивать сновидения будущим посвященным. Но это потом. А пока где-то оттуда, от камчатских сопок, гордо и уверенно топал бескрайними российскими просторами новый день.

Вместо эпилога
ОДА СЕМИ ЗВЕЗДАМ

 
Какое дивное виденье
Пригрезилось моим очам!
Душа застыла в изумленье,
Зря, как по темным небесам
Семь Звезд танцуют в хороводе.
Какая же их сила водит?
То Божий промысел иль нет,
Чтоб было таково гулянье?
И скоро ли оно престанет,
И не несет ли людям бед?
 
 
И слышу речь я громогласну,
Не с неба льющуся – из недр:
Зачем пытаешься напрасно
Понять, коль разуменья нет?
По воле мрачныя Гекаты
Сии Семь Звезд на прю подняты,
Чтобы для ней вратами стать.
Чрез них придет она на Землю,
И сонмы чудищ вместе с нею,
Дабы весь род людской пожрать.
 
 
И дале зрю, как Семь нисходят
С небес чредою, на листы
Ложась пергаментны, выводит
Их бег и буквы, и черты.
И, в твердый переплет одета,
Готова Книга – гибель свету
Несущая. И кто прочесть
Сумеет тайные писанья,
Тому откроет Книга знанье,
Как Bombo в этот мир привесть.
 
 
Очнулся я, но нет покою
Ни ночью мне, ни ясным днем.
В душе собаки словно воют.
Виденьем страшным тем смущен.
Зерно ль в нем истины зарыто,
Иль было водки много пито
На сон грядущий в кабаке?
Приапов вестник мне явился,
Велел, чтоб в дальний путь пустился,
В глухом развеясь городке.
 
 
Добравшись не без приключений,
Чуть татей жертвою не став,
К науке проявил раченье.
Однако ж, планы все поправ,
Судьба очам моим явила
Зубастых чудищ-крокодилов,
Оживших змей среди зимы
И прочие знаменья дивны,
Мне указавши, как наивны,
От Рока мчась, бываем мы.
 
 
Идя указанной стезею,
Я посетил прибрежный лес,
Где видел храм, что под землею
По воле спрятан был небес.
Там требы павшая гордыня
Свершала в черной честь богини.
И там нашел я Книги след,
В руках клобуконосца бывшей,
Но, к сожаленью, уж остывший,
Хоть и несущий запах бед.
 
 
Семь Звезд в Пальмире очутились,
Но там недолгий срок пробыв,
В сей городишко возвратились,
Невест Христовых соблазнив.
Однако ж два монаха-брата
Восстали против супостатов.
Шлет Богоматери привет
Святой Софии злой хулитель,
Греха и колдовства обитель
Лиет зловещий смерти свет.
 
 
Здесь есть таинственны покои.
Висят там черны зеркала.
Из них выходят отраженья
Творить недобрые дела,
Распространять огонь и тленье
И сеять средь умов смущенье.
А в подполе стоят Врата.
Готовы распахнуться створки
И дни тогда настанут горьки,
Заговори лишь Книга та.
 
 
Но дерзновенною рукою
Была похищена она
У тех, объят кто силой злою.
На прочну цепь водворена.
И все же тленны все оковы
И может появиться новый
Охотник Книгой завладеть.
Отыщет место потаенно
И без малейшего смущенья
Свой миру приговор прочтет.
 
 
Блажен, кто Книгу уничтожит,
Семь Звезд на небеса вернув,
Кто чародейству край положит,
Венец геройский сим стягнув.
Я это сделать втуне тщился,
Да Силою не сподобился.
Накликал на себя беду.
Впав в бедность с лютою хворобой,
Что доведет меня до гроба,
Впотьмах по жизни я бреду.
 
 
Но, чу! Уж спущены собаки
Владычицею гончих псов
По следу праздного гуляки
Певца х… и кабаков.
Томимы жаждой истребленья
И нет нигде от них спасенья.
Везде преследует меня
Их бег и злобное ворчанье,
Как видно, жертва на закланье
Гекатой определена…