Текст книги "Девичьи игрушки"

Услышав шорох за спиной, повернулся.

– Спи, все нормально, – бросил он.

Варя вновь закрыла глаза.

Докурив почти до фильтра, сыщик потушил окурок о шероховатую серую столешницу, пересчитал сигареты в пачке – их оставалось ровно пять, печально хмыкнул и вновь вернулся к раздумьям.

Спать не тянуло – нескольких часов сна ему оказалось довольно.

И ситуация, в которой они оказались, его, правду сказать, угнетала.

Не то чтобы трупы тяготили его совесть…

Но теперь, похоже, положение его стало совершенно тупиковым. Ясно, что противостоят ему не сектанты со съехавшей крышей, а люди хитрые, умные и достаточно сильные. Вряд ли уничтоженные им бандиты – это единственный и последний боевой резерв неведомого врага, о котором, кстати, он до сих пор не имеет представления.

Значит, и по долгу службы, и просто ради спасения себя и Вари, ему придется рассказать все начальству. При этом именно все – и про схватку в доме, и про бой на лесной дороге, и про тетрадь, и, возможно, про то, как она попала к девушке. И про незаконный автомат, хотя тут можно что-то соврать.

Но как ловко и быстро эти люди их нашли! Может, он не убил Хромого, просто ему сгоряча показалось? Нет, людей со сломанной шеей он видел достаточно…

Да, мент, начал ты поздно, но хорошо – пять трупов за сутки! Хотя до дюжины Борисыча тебе расти и расти.

Стоп!

Как он мог это упустить?!

Тот бандит-сектант, прежде чем умереть, назвал его именно «ментом». И до того тоже… «Мента валите!».

Как же он не обратил на это внимания?!

Вадим еле удержался, чтоб не ударить себя по лбу. Ох, действительно одна извилина, и та от фуражки! А еще потомственный интеллигент! Хотя понятно – его столько раз за время службы клиенты называли ментом, прибавляя еще самые разные эпитеты, что подобные высказывания уже не задерживались в памяти.

Но все равно – как же он упустил?

Получается, подручные этой непонятной «экселенции» знали, кто он такой! Но откуда? Точнее, от кого?

У них свои люди в местном ОВД? Такое по нынешним временам вполне возможно. Но он же не успел никого предупредить о своем приезде, да и командировка была почти незаконной!

Или доброхоты из МУРа послали телекс в область, мол, приедет наш человек, подстрахуйте и помогите? Вряд ли, не в обычаях Серебровского помогать строптивым подчиненным.

А может, урки обозвали его так тоже по привычке? Для них каждый смелый противник – обязательно мент. Ибо кто еще способен противостоять оголтелым и наглым преступникам? Нет, не надо себя успокаивать.

Но кто вообще знал про его командировку? Генерал, начальник отдела, секретарша… Ну и его подчиненные.

И тут майора вдруг озарило.

И в самом деле, как молния вспыхнула.

Он вдруг понял, кто именно лучше всего подходит на роль осведомителя. И не только осведомителя…

В предрассветных сумерках к покинутому селищу вышел крупный матерый волк.

Принюхался, втягивая знакомый запах двуногих.

Но хотя и был голоден, не решился попробовать поохотиться – инстинкт подсказывал зверю, что в брошенном жилье сейчас обретается не жертва, а охотник – не чета даже ему…

Глава 15
КУЛАШНОМУ БОЙЦУ

В-да, зима 1758 г.

– Не время предаваться неге, барон! – вскричал Иван, вламываясь в восточный кабинет. – Дело еще не завершено!

Пристав, вальяжно расположившийся в мягком кресле у восьмиугольного столика с курильницей, очумело уставился на поэта. Мундштук кальяна выпал из его рта.

– Господин копиист? – отвечал как-то заторможенно. – А вы что здесь делаете?

Боже мой, да он, никак, запамятовал, что с ними произошло и где они находятся.

Барков старался не смотреть на Брюнету, при его появлении резво вскочившую с канапе и теперь стоявшую с бледным лицом и нервно кусавшую губы.

– Как его привести в чувство? – спросил у вошедшего вслед за ним в комнату фельдмаршала.

– Ну это мы мигом, – осклабился тот.

Подошел к столику и склонился над кувшином с вином. Понюхал и брезгливо покачал головой.

– Мосельское… Кислятина! Мошет случиться несварение шелудка… Впрочем, вы парни молодые, сдоровые, авось и пронесет… Тьфу, то есть, наоборот, не пронесет…

Достал из кармана толстый кожаный кисет, развязал и запустил в него тонкие, побитые коричневыми старческими точками пальцы. Подцепив порцию некоего коричневатого порошка, поглядел – достаточно ли, также понюхал и высыпал в кувшин. Там что-то забурлило, зашипело. Выплеснулась пена, будто от пива или шампанского.

Старик удовлетворенно кивнул и наполнил два хрустальных кубка, стоявших здесь же. Один подал Ивану, а второй попробовал всучить офицеру, но пристав явно был не в себе и не смог удержать сосуд, едва не расплескав содержимое. Граф тихонько выругался и, словно маленького ребенка, принялся поить барона.

Поэт некоторое время колебался: пить или не пить. В принципе ежели бы фельдмаршал хотел его отправить к праотцам, то мог бы это сделать уже давно. Ведь Иван полностью в его руках и воле. Но все же глотать невесть что не хотелось.

Напиток не пах никак. Вернее, пах, как и положено доброму мозельскому вину. Виноградной лозой, взращенной на берегах бурного Рейна. В столице пробовать такое Ивану приходилось нечасто. Дорого и не забирает. Чтоб напиться, надобно кувшина три-четыре опорожнить, да и то не всегда подействует. Пустая трата денег. Но иногда за обедом у Михаилы Васильевича Ломоносова его потчевали стаканчиком-другим. Академик кисленькое вино уважал еще со времен своей бурной студенческой юности, проведенной в Германии.

– Пей, крестник, не сомневайся, – ехидно подначил его граф. – Чудный напиток! Слово даю, тебе ни расу в шисни не приходилось такой пробовать…

Молодой человек, мысленно перекрестясь (ну, не срамиться же, в самом деле, публично), одним духом хлобыстнул весь кубок. Да и закляк, прислушиваясь к своим ощущениям.

 
Вино на драку вспламеняет,
Дает в бою оно задор,
Вино п…у разгорячает,
С вином смелея, крадет вор.
Дурак, напившися, умнее
Затем, что боле говорит.
Вином и трус живет смелее,
И стойче х. с вина стоит…
 

Сначала внутри не происходило ровным счетом ничего. Так, потекла сладковатая (а вовсе не кислая) влага в желудок и ударили в нос смешные пузырики газа. Но потом…

Потом в голове словно взорвался фейерверк. Разноцветные пятна поплыли перед глазами, застилая явь. Последнее, что удалось сохранить в памяти Ивану, были устремленные на него широко распахнутые, испуганные очи Брюнеты.

Одновременно с праздничными огнями нечто странное стало происходить и со всеми членами поэта. Руки и ноги на некоторое время перестали слушаться. То там, то здесь ровно кто махонькими, но сильными кулачками застучал по мышцам.

Не в силах удержать равновесия, Ваня опустился на четвереньки. Так стало полегче. Даже голова перестала быть тяжелой, а с глаз спала пятнистая пелена.

Взглянул на барона, как он там. И очам своим не поверил. На том месте, где пару минут назад был пристав, теперь стоял… большущий рыжий пес.

Вел он себя более чем странно. Удивленно вертел головой, пытаясь цапнуть самого себя то за бок, то за лапу, то за хвост. Потом, обратив-таки внимание на поэта, застыл на месте, принюхался и с радостным лаем кинулся к нему, забегал вокруг, подпрыгивая, подскакивая и норовя лизнуть Баркова в нос.

Господин копиист хотел прикрикнуть на собаченцию, отмахнуться от нее, но… у него не вышло ни то ни другое. Точнее, получилось, но совсем не так, как он представлял. Вместо бранного окрика из горла вырвалось… злобное рычание и такой же лай. А рука отчего-то стала… мохнатой рыжей лапой.

Со злобой повернулся к графу. Что же он такое с ним учинил?!

Старик по-доброму улыбался и одобрительно кивал головой. Потом по-итальянски сложил пальцы в пучок и поцеловал в знак наивысшего восхищения делом рук своих.

Ваня перевел затравленно-одуревший взгляд на Брюнету. Хм, и та тоже глядела на него без испуга и отвращения, а с каким-то ожиданием, что ли.

– Видишь, крестник, я тебя не обманул, – развел руками фельдмаршал. – Теперь вы с Гекатиной сворой будете на равных. И не только с нею… И не страшись. К утру все минется. Даше головной боли не останется…

– Дядюшка, – вдруг решительно молвила девушка, шагнув к графу. – Позвольте и мне… Ну с ними…

Дядюшка? Так старик и есть тот самый поручик Р…н? И куда это она собралась?

– Ты уверена? – проскрипел вернувшийся.

Брюнета кивнула.

– Смотри, дитя. Сие мошет быть опасно.

– А они? – Кивок в сторону поэта с бароном.

– Они кобели… то есть парни. У них органисм покрепче твоего будет.

– Все едино, – уперлась красавица.

– Ну гляди сама.

Он на глаз наполнил кубок на две трети – меньше, чем наливал мужчинам. Подумав, достал из другого кармана иной мешочек. Здесь порошок был алого цвета. Растворив его в вине, граф подал чашу Брюнете.

– А вы отвернитесь, охальники! – прикрикнул на обращенных. – Неча гласа пялить почем зря! Даме неудобно.

Иван с бароном глухо заворчали, но повиновались.

Поэт лишь услышал негромкий, на болезненный стон-вскрик. Потом стук чего-то упавшего на пол.

Когда им позволили вновь повернуться, они увидели, что в кабинете, кроме них, появился и третий представитель собачьего племени. (Если, конечно, не считать Псоглавца с огненным мечом, неотступно следовавшего за поэтом по этому дому.)

Очаровательная поджарая сука такого же рыжего окраса. Лишь на лбу была прядь шерсти цвета воронова крыла. Напоминание о дивных волосах Брюнеты.

– Ладно, – хлопнул в ладоши граф. – Полно бездельничать. Пора в подвал. Дело есть дело…

 
Marlbrough s'en va-t-en guerre,
Ne sait quand reviendra.
 

Псица неслась впереди них, как бы указывая путь.

Мимо мелькали комнаты, наполненные разнообразными диковинами, похожими на те, которые находились в восточном кабинете. Но больше было роскошной мебели, копий античных статуй, ковров, гобеленов, дорогой посуды. Как видно, чародей не бедствовал. Хотя, возможно, вся обстановка предназначалась не ему, а тем высоким гостям, которых время от времени приходилось принимать здесь «поручику Р…ну».

Но вот они притишили свой бег. Начался спуск в подвальные помещения.

Здесь был один бесконечный коридор, обложенный камнем. Если бы Иван был в своем привычном обличье, то ему наверняка пришлось бы нагибаться, пробираясь по этому тоннелю. А так двигались легко и споро.

По обе стороны коридора размещались какие-то покои – то ли жилые помещения, то ли кладовые, а может, и другие лаборатории, где старый колдун проводил свои непонятные опыты. Разобрать было нельзя, поскольку почти все были заперты. Двери прочные, дубовые, с металлическими полосами и огромными амбарными замками.

Остановившись наконец у одной из таких, самой большой, псица жалобно заскулила. Иван подскочил к двери и зачал ее обнюхивать и изучать. Замка здесь не было. Но открыть, как ни пытался нажать на нее ни он сам, ни барон, ни оба они разом, не получалось. Уж больно тяжелой была преграда.

Пришлось дожидаться подмоги, благо граф ненамного отстал от своей «своры». Вот тебе и старец. Причем ему таки приходилось склоняться. С версту коломенскую вымахал.

– Ну детки, приготовьтесь. Там, – он указал на дубовые доски, – тьма, хлад и скрешет субовный.

И толкнул дверь плечиком. Легонько так, особо не напрягаясь. И сам же первым и шагнул в открывшийся перед ним мрак. За ним – псица. Третьим стал Ваня. Однако уже на пороге отчего-то запнулся и обернулся на товарища. Пристав стоял в раздумьях, не решаясь сдвинуться с места. Иван прыгнул к нему и легонько ткнул носом в бок. Барон всхлипнул и поплелся в дверной проем. То же проделал поэт.

А замыкающей в их процессии стала человеческая фигура с песьей головой…

Это было помещение, напоминавшее то, в котором проходили жертвоприношения Гекате. Но раза в полтора больше и значительно лучше освещено. Свет лился из-под потолка, где находились некие непонятные стеклянные светильники.

У стен стояли лавки, покрытые черным сукном. Тут же размещалось и несколько кресел для почетных зрителей. Сих последних было немного. С десяток или два. Среди них Иван узнал Колдунью и Опекающую, так и не сменивших своего наряда. Они сидели в креслах и с откровенным любопытством наблюдали за пришлецами. Поэт злобно ощерился на жриц.

Куда большим ударом стало для него то, что рядом с каргами преспокойненько восседал в таком же кресле и его самозваный «крестный». И даже не смотрел в сторону троицы. Словно не он втравил их в это дело. Знать не знаю, ведать не ведаю.

А вдруг это была ловушка?! – молнией пронеслось в разгоряченном Ивановом мозгу. Предательство?!

В центре покоев размешалась круглая площадка, с краю которой был установлен небольшой алтарчик, укрытый неизменной черной тканью, поверх которой блестел жезл, усыпанный каменьями. Перед алтарем стояла чаша, а рядом с нею лежал кривой нож.

Но главным было не это, а небольшая, в рост человека, каменная арка, возведенная в центре площадки. Под нею стояла бронзовая чаша с сильно дымящимися курениями, среди которых чувствовался запах селитры и хвои. По бокам и впереди арки были воткнуты пылающие факелы.

Так это и есть те самые Врата?! Которые надобно запечатать?

– Славная работа, Мастер, – со смехом прощебетала Опекающая, наклоняясь к графскому уху. – Экие милые песики получились!

– Вижу, и наша сестра среди них, – проскрипела Колдунья, тыча корявым пальцем в псицу. – Надо же! Сколь далеко завела ее страсть… А я ведь говорила: молись, смиряй плоть постом и воздержанием…

– Это был ее выбор, матушка, – пояснил чародей. – Я пытался отговорить.

– Добро, отец мой, – решительно молвила дама в черном облачении. – Но не пора ль начинать? Того и гляди ночь кончится. Да и солдаты неровен час нагрянут.

– Да, – кивнул старец. – Выпускаем Свору. Стравливаем их между собой. Тот, кто выйдет победителем, и будет нашей жертвой.

Вот старая сволочь! Чего удумал. А они попались в его хитроумную ловушку. Своим, видишь, прикинулся. На тот свет ему захотелось! Вот я тебя сейчас спроважу!

Метнулся изо всех сил вперед, намереваясь вцепиться мертвой хваткой в горло предателя. И рвать, рвать, рвать. Но на лету наткнулся на некую невидимую преграду и не преуспел в своем намерении. Бессильно сполз на пол.

– Не торопись, крестник, – оскалил зубы-гнилушки граф. – Всему свое время.

Он трижды хлопнул в ладоши, и в стене открылась невидимая до этого потайная дверь, откуда с визгом, воем и лаем выскочила добрая дюжина собак.

Псы Гекаты! Адская свора.

Что ж, покажем им, где раки зимуют.

 
Пошел бузник, тускнеют вежды,
Исчез от пыли свет в глазах,
Летят клочки власов, одежды,
Гремят щелчки, тузы в боках.
Как тучи с тучами сперлися,
Секут огнем друг друга мрак.
Как сильны вихри сорвалися,
Валят древа, туманят зрак.
Стеной так в стену ударяют,
Меж щек сверх глаз тычки сверкают…
 

Сцепился с первым противником. Это был пес темной масти с оторванным правым ухом и раненой скулой. Ба! Да не старый ли это знакомый? Что ж, самое время довести начатый спор до конца.

В стороны полетели клочья шерсти и мяса, брызнула первая кровь, остро ударившая по обонянию Ивана. Он словно обезумел. В голове было одно: уничтожить врага любой ценой. Выжить должен сильнейший. И этим сильнейшим должен стать он.

Взвился вверх и всей силой навалился на хребет одноухого. Впился зубами ему в холку и резко сжал челюсти. Раздался отвратительный хруст, и тело под ним обмякло. Этот готов.

Оглянулся по сторонам.

Брюнета споро трепала пятнистую суку, отбиваясь задними лапами от зашедшего с тыла рыжего с подпалом кобеля. Поэт тут же восстановил равновесие, приняв второго противника на себя.

Барон в это время отбивался сразу от трех супостатов. Ему приходилось несладко. Это тебе не шпагой махать и не из пистолета палить. Тут надобно иное уменье. Быстро бегать, высоко прыгать, вовремя увертываться, наверняка бить и кусать.

Больше всего хлопот ему доставлял пес неизвестной породы. Гладкозадый, а на голове имевший что-то, напоминающее львиную гриву. Казалось, он не имел ни одного уязвимого места. Уже пристав расправился с остальными двумя неприятелями, откусив одному правую переднюю и перебив левую заднюю лапы, а второму выцарапав оба глаза. А этот вот «лев» прет и прет нахрапом. Пришлось прибегнуть к проверенному военному маневру – ретираде.

Заметив, что соратника почти загнали в угол, Иван помчался наперерез. Уже на бегу почувствовал, что с каждым шагом бежать становится все тяжелее. Его лапы стали как-то короче, едва ли не вдвое, а тело, наоборот, вытянулось. Морда удлинилась, зубов в пасти заметно прибавилось, хвост из пушистой метелки стал этаким себе шипастым бревном.

А барон с ужасом заметил, что прямо перед ним словно из-под земли вылез огромный серо-зеленый… крокодил. Распахнул гигантскую пасть, оснащенную тремя рядами острых, как бритва, зубов. Пристав затравленно оглянулся назад. Сзади напирал «лев», тоже ощерившись и уже примеряясь к филейным частям жертвы.

Делать было нечего. Немец, мысленно помолившись, прыгнул вверх и вперед, очутившись прямо наверху каменной арки. Глотнул дурманящего дыма и зашелся в прерывистом кашле. Когда спазмы прошли, посмотрел вниз.

Его взору открылась поразительная картина. Крокодил с раскрытой пастью, из которой торчали задние лапы и хвост с кисточкой – проглоченный «лев».

Ха! Капут обеим тварям.

Но нет. Крокодил, похоже, не потерял способности двигаться. Два-три движения смертоносных челюстей, и из несчастного пса был сделан фарш для котлет. Выплюнув останки, мерзкая рептилия повернула морду к дрожащему на арке приставу и гнусно зашипела. Боже, неужели она пойдет на таран? Такая-то туша может и смести непрочное препятствие.

В следующее мгновение барон, если бы не потерял дара членораздельной речи, обязательно произнес свое неизменное «Scheise!». A так только заворчал, наблюдая, как крокодил уменьшается в размерах, при этом становясь выше и обрастая рыжей шерстью. Да ведь это его боевой товарищ копиист! И как его угораздило?

– Что это такое, Мастер?! – возопила Колдунья, теряя свое обычное хладнокровие. – Как такое могло статься?!

– А я почем снаю, матушка? – с плохо скрываемым сарказмом отвечал граф. – Мутация, побочные эффекты… В науке такое бывает…

– Это противу правил! – гневно затопала ногами Опекающая. – Матушка, извольте выпустить змей!

– Каково, Мастер? – с торжеством обратилась к старцу главная жрица. – Поддадим жару?

– Делайте что посчитаете нушным, – деревянным голосом отозвался он.

Колдунья подала знак одному из сидевших на скамье одесную людей. Тот встал и вытащил из-под своих ног большой кожаный мешок. Развязал тесьму и изо всех сил метнул куль в центр, целясь в самую гущу сцепившихся друг с другом собак.

Шмякнувшись оземь, мешок лопнул, и из него полезли наружу рассерженные гады, шипя и вертя треугольными головами налево и направо. Не разбирая правого и виноватого, они принялись жалить четвероногих.

Иван, едва завидев таковой комплот, тут же сориентировался. Прихватив зубами за холку упирающуюся всеми четырьмя лапами Брюнету, он кинулся к Вратам и сначала подтолкнул наверх подружку, а после и сам к ней присоединился. Наверху хватило места им обоим. И даже третьему нашлось. Барон снова облюбовал уже опробованный им насест.

Но что делать дальше? Змеи, расправившись с одним противником, непременно последуют за ними и сюда. Убежище хлипкое. А другого, похоже, нет. Разве что между людьми. Но туда вряд ли пустят.

Господи Создателю! Страх-то какой!

Поэту даже сделалось жалко несчастных тварей, с которыми еще мгновение назад сражался не на жизнь, а насмерть. Но тогда был честный поединок, хотя назвать честным противоборство троих с дюжиною вряд ли можно. То же, что творилось сейчас у Врат, было настоящей бойней.

Псы пытались сопротивляться. Некоторым даже удавалось поражать аспидов, откусывая им головы, рвя на части. И все же численный и маневренный перевес был на стороне змей.

Ну вот, накликал. Две гадины поползли прямо к арке и принялись взбираться вверх по камням.

Жутко завыл от страха барон. А Брюнета теснее прижалась к Ване. Если бы мог, то непременно обнял ее, успокоил.

Однако надобно же что-то делать. Не сидеть же тут перепуганными курицами, дожидаючись, пока угодишь змее на зуб. Примерился хорошенечко, да и ударил лапой по тому аспиду, который первым добрался до вершины арки. Попал! Извивающееся кольцо отлетело в сторону скамеек с людьми. Оттуда донесся болезненный вскрик. Значит, попал дважды! Холодному и склизкому существу все едино, кого жалить.

Радоваться было рано. Оставалась и вторая змея, добраться до которой он не мог – мешал барон, который был не в состоянии пошевелиться. Эх, пропадет ведь!..

– Чер-рвяки! Чер-рвячки! Налетай, р-робяты!

Большая черная тень спикировала откуда-то с потолка, опустилась на камень врат и щелкнула мощным клювом прямо в змеиную голову.

Не может быть! Прохор! Голубчик! Батюшка! Откуда?!

Да ты не один?!

Двое прекраснолицых отроков в пурпурных одеяниях возникли рядом с вратами и с ходу принялись разить мерзких гадов огненными посохами.

Так им, так! Виват, Козьма и Дамиан!

Человеческая фигура с головой пса появилась между оставшимися в живых собаками и протянула к ним руки. Четвероногие, мигом присмирев, покорно склонили к земле морды, будто каялись, а потом улеглись и… заснули.

Решпект, Христофор!

Люди, сидевшие на скамьях и креслах, в панике повскакивали с мест и кинулись было к дверям. Да не тут-то было. В дверном проеме их уже поджидали солдаты, которые тут же оттеснили удирающих назад, в подвал. Здесь воины стали споро крутить злодеям веревками руки, не обращая внимания на возмущенные крики и угрозы.

Иван же заметил, как три тени украдкой пробираются к потайной дверце, из которой давеча была выпущена свора псов Гекаты. Куда это вы собрались, милейшие?

Молнией метнулся сверху прямо на чью-то голову. Человек, не ожидавший нападения, не удержался на ногах и шлепнулся навзничь. Поэт придавил лапами его грудь и прихватил зубами горло, но не сильно, а так, предупреждения ради.

Увидел, что и остальные две тени не успели убраться. Барон трепал громко визжащую Опекающую, а Брюнета с поистине женской мстительностью покусывала мягкие части тела Колдуньи.

– Ты обещал, крестник! – прохрипела вдруг его жертва.

Чародей!

Выцветшие старческие глаза полны слез и мольбы. Но не о пощаде. Чего он добивается от Ивана? Ну не думает же, в самом деле, что поэт…

– Отпусти меня… Устал…

Его горло подается вперед.

– Ну же…

Нет, старик! Нет!!

Резкая боль в глазах – чьи-то тонкие жестокие пальцы внезапно и подло бьют по ним.

Судорожное движение челюстей.

Липкая сладость в пасти.

Не-э-эт!!!

– Спас-си…

Разноцветные пятна перед глазами. Фейерверк. Как на параде в Петергофе…

– Господин копиист, господин копиист, очнитесь! Scheise! Сударыня, подайте, пожалуйста, воды! Видите, он надышался этой дрянью! Рычит. Верно, вообразил себя собакой?!