Текст книги "Мои воспоминания. Том 2. 1842-1858 гг."

– Полноте читать вслух; вы повторением и жеванием[10]10
  и жеванием вписано над строкой.


[Закрыть] каждого слова всем надоели.

Но Толстой не мог читать иначе как вслух; он только при таком чтении мог понимать то, что читал. Пробыв у Толстых с месяц, мы переехали в небольшой нанятый нами недалеко от них домик, а в начале апреля переехали в Кунавино{96}96
  Канавино (устар. Кунавино) – третий по численности район Н. Новгорода, находится в районе исторического размещения Нижегородской ярмарки.


[Закрыть], предместье Нижнего на левом берегу Оки.

Когда мы жили поблизости от дома, занимаемого Толстым, он, быв у нас в гостях, так заболел, что не мог даже добраться до своего дома. Жена же его по болезни не могла ходить пешком, а лошадей до того боялась, что не решалась сесть в экипаж. Однако же для того, чтобы видеться хотя изредка с мужем, она решалась сесть в сани, но ехала шагом и не иначе, как чтобы впереди ее саней ехали другие сани, а с обеих сторон и сзади ее самой шли несколько человек. Это торжественное шествие было очень забавно; {тогда еще допускалось моей свояченице право боязни: позже ее положение, как будет мною описано далее, было так бедственно, что ей не приходило в более в голову чего-либо бояться}.

Весной 1844 г. вода в р. Волге была очень высока; наводнение ярмарочного гостиного двора и предместья Кунавина было значительно. Я с женою {с начала апреля} жил в {в Кунавине} в двухэтажном доме {на берегу р. Оки; наше помещение было} в верхнем этаже, а внизу была кухня. Когда вода прибыла в реке, она дошла почти под самый пол верхнего этажа, так что мы принуждены были повара с кухней перевести в другой дом, а кушанья нам привозили в лодках, из которых очень легко было перелезть на наш балкон. Таким же образом к нам входили и все нас посещавшие. Толстой, имевший дар всего опасаться, неоднократными письмами ко мне и к жене моей упрашивал нас оставить занимаемый нами дом, пока не сойдет весенняя вода, опасаясь, что при сильной буре наш дом будет снесен и мы потонем.

В Нижнем я не застал губернатора [Михаила Петровича] Бутурлина{97}97
  Бутурлин Михаил Петрович (1786–1860) – нижегородский воен. и гражд. губернатор с 1831 по 1843. О нем также говорится в первом томе «Моих воспоминаний», см. по Указателю имен первого тома.


[Закрыть]; его должность исправлял вице-губернатор Максим Максимович Панов{98}98
  Панов Максим Максимович – действ. статский советник (1854), нижегородский вице-губернатор (1838–1857); ранее служил в кирасирах, перешел в гражд. службу и был назначен прокурором в г. Иркутске; выпускник Моск. университетского благородного пансиона (учился вместе с Владимиром Федосеевичем Раевским). Имел 3 дочерей и сына, из которых автор упоминает в 3 томе о Василии (обучался в Институте корпуса инженеров путей сообщения) и Анне.


[Закрыть], человек остроумный, образованный, но взяточник. Я познакомился с ним, равно как почти со всеми прочими старшими нижегородскими чиновниками, за исключением председателя казенной палаты Бориса Ефимовича Прутченко{99}99
  Прутченко Борис Ефимович (1785– сер. 1860-х) – тайный советник, вице-губернатор Рязани (1824), Костромы (1830) и потом Н. Новгорода (1831–1837); в 1837 был переведен в председатели казенной палаты. В начале 1860-х был директором департамента Гос. казначейства. Жена: Александра Максимовна Шварц; дочь Александра – жена (с 1827) барона Николая Ивановича Дельвига, брата автора.


[Закрыть]. {В дальнейшем рассказе о моей жизни в Нижнем я встречусь с некоторыми из этих чиновников.} Всех ближе познакомился я с домом Тимофея Гордеевича Погуляева{100}100
  Погуляев Тимофей Гордеевич (ум. после 1839). Жена: Пелагея Федоровна. Дочь Вера Тимофеевна была замужем за Геннадием Николаевичем Виноградовым (см. след. комментарий).


[Закрыть], члена нижегородской солеперевозной комиссии, потому что его старшая дочь, Екатерина, была замужем за инженером путей сообщения поручиком Городецким^н, а вторая, Вера, весной 1844 г. вышла также за инженера путей сообщения поручика [Геннадия Николаевича] Виноградова{101}101
  Виноградов Геннадий Николаевич – поручик, начальник дистанции по исправлению Нижегородского шоссе в районе I отделения VI округа путей сообщения; отец: смотритель судоходства на Волге Николай Федорович Виноградов (см. примеч 145 наст. тома); жена: Вера Тимофеевна Погуляева.


[Закрыть]; оба они были моими подчиненными. Погуляев, как все утверждали в Нижнем, пришел в этот город в нищенской крестьянской одежде; его прозвище было Погуляй-не-пей-пиво; он сумел выйти в чины и нажить на службе большое состояние. Рассказывали, что при перевозке соли, производившейся по распоряжению означенной комиссии, исчезали огромные барки соли и делались разные злоупотребления при ее хранении в нижегородских запасных магазинах, что это все обогащало председателя и членов комиссии, из которых Погуляев был всех умнее, и потому ему доставалась львиная часть. Судя по состоянию, которое он нажил, равно как председатель Александр Иванович Мессинг{102}102
  Мессинг Александр Иванович (1784–1841) – статский советник, поручик л. – гв. Преображенского полка, в составе которого участвовал в Отечественной войне 1812 г. и Заграничных походах русской армии 1813–1815 гг., управляющий Нижегородского соляного правления (1826). Занесен с потомством в 3-ю часть дворянской родословной книги Нижегородской губ.


[Закрыть] и другие чины комиссии, надо полагать, что злоупотребления действительно были весьма значительны.

Несколько лет спустя некоторые из означенных запасных соляных магазинов, устроенных вблизи Нижнего на уклоне высокого правого берега р. Оки, сползли вместе с берегом. Назначена была комиссия под председательством вышеупомянутого председателя казенной палаты Прутченко, в которой я был членом, для определения причин повреждения магазинов, спасения соли и составления проекта по возобновлению магазинов. Благодаря этой комиссии соль была спасена от расхищения членами солеперевозной комиссии, которые, конечно, показали бы, что при повреждении магазинов вся соль, которую они продали бы в свою пользу, засыпана обвалами берега. Вскоре после означенного обвала солеперевозная комиссия была уничтожена и вместо ее образовано соляное отделение при казенной палате. {Я уже упоминал в IV главе «Моих воспоминаний», что} бывший впоследствии председатель этой палаты В. Е. Вердеревский{103}103
  Вердеревский Василий Евграфович (1800–1872) – писатель (посещал «пятницы» А. Ф. Воейкова и «четверги» Н. И. Греча), председатель казенной палаты Н. Новгорода, происходил из старинного дворянского рода, окончил Моск. университетский благородный пансион (1819), обогатился как правитель канцелярии комиссариатского департамента Воен. министерства (к. 1830-х), литературным творчеством занимался активно до середины 1830-х, дебютировав в 1816 в альманахе «Каллиопа». Печатал стихи и переводы во многих литературных журналах и альманахах. См. также след. примеч.


[Закрыть], разыгравший роль синодального обер-прокурора в деле моей сестры, разграбил всю соль, за что по приговору суда был сослан в Сибирь{104}104
  В Н. Новгороде на окском берегу находилось приблизительно 80 деревянных казенных амбаров, в которых хранилась соль; эти амбары часто затапливались во время весенних разливов. Вердеревский продавал большие партии и списывал недостачу на непреодолимые силы природы. В 1864 вода затопила 25 пустых амбаров, в которых по бухгалтерским книгам числилась соль, и ревизия обнаружила пропажу 1,5 млн пудов соли. Суд состоялся в мае 1869, и махинаторов приговорили к лишению прав состояния и ссылке в Сибирь, но вскоре, благодаря сильным связям, Вердеревский получил разрешение поселиться в имении дочери.


[Закрыть].

Т. Г. Погуляев, кроме двух упомянутых дочерей, имел еще много детей, из которых старший сын{105}105
  Погуляев Николай Тимофеевич (1821–1859) – приятель И. Аксакова, надворный советник (1849), обер-секретарь 5-го департамента Правительствующего Сената; ст. – секретарь Гос. Совета.


[Закрыть] был очень умный молодой человек. По окончании курса в училище правоведения он служил в Петербурге, быстро попал в обер-прокуроры Сената, но, несмотря на это, вследствие неудовлетворенного честолюбия сошел в молодых летах с ума и вскоре умер. У Т. Г. Погуляева был открытый дом; он принимал каждый день, и все его гости с двух часов пополудни до полуночи и долее играли в карты. Он играл превосходно в разные коммерческие игры и постоянно был в выигрыше. Во время производства огромных работ в Нижнем во исполнение повелений Императора Николая I, {о которых я подробно говорил в IV главе «Моих воспоминаний»}, Погуляев постоянно играл с инженерами путей сообщения, которые, за исключением полковника Готмана и подполковника [Владимира Петровича] Стремоухова{106}106
  Стремоухов Владимир Петрович (ок. 1805– после 1888) – был направлен в звании инженер-майора в Н. Новгород как опытный специалист для выполнения работ по переустройству города в подчинение П. Д. Готмана. Далее был вице-директором и директором Департамента водных путей сообщения России.


[Закрыть], получали большие незаконные выгоды от производимых ими работ. Игра была значительная, и Погуляев всех обыгрывал. По недостатку денег для исполнения всех указанных Императором Николаем работ необходимо было их прекратить, и я в Нижнем не застал никого из инженеров, бывших при означенных работах, за исключением Стремоухова, состоявшего членом Нижегородской губернской строительной комиссии. Карточная игра у Погуляева продолжалась, но далеко не была так значительна, а так как состоявшие под моим начальством инженеры при шоссе, а впоследствии и по должности моей начальника работ Нижнего Новгорода, в каковую я был назначен в 1845 г., не пользовались от производимых ими работ, то Погуляв часто, своим хохлацким наречием, говорил им, что я совсем испортил инженеров, теперь играющих по такому малому кушу, и что он через это лишен возможности выигрывать, как бывало до меня, большие деньги. Я также часто играл у него в карты и постоянно проигрывал, что, несмотря на незначительность куша мой игры, составляло для меня большой счет.

В начале весны 1844 г. приехал в Нижний вновь назначенный губернатором свиты Его Величества генерал-майор князь Михаил Александрович Урусов{107}107
  Урусов Михаил Александрович, кн. (1802–1883) – генерал-лейтенант (1853), получил образование в Пажеском корпусе (1821), возведен в генерал-майоры с назначением в свиту е. и. в. (1843), нижегородский воен. губернатор, затем витебский, могилевский и смоленский генерал-губернатор (1854), получил назначение присутствующим в моск. департаменты Сената (1856) и состоял почетным опекуном Моск. опекунского совета. Жена: Екатерина Петровна Энгельгардт (1817–1902).


[Закрыть], впоследствии генерал от кавалерии, сенатор и почетный опекун в Москве. Урусов был человек очень ограниченный, но вместе с тем до крайности самолюбивый; он ни по образованию, ни по роду своей прежней службы не имел никаких сведений, необходимых губернатору, и о Своде законов не имел никакого понятия. Но тогда было такое время, что всякий годился. Губернаторы властвовали произвольно, и все загнанное общество им покорялось; {протестовать почти никто не осмеливался. Далее я буду иметь случай еще многое рассказать про Урусова, но теперь ограничусь только рассказом о том, как} я его увидал в первый раз еще в 1832 г. Это было на второй день Святой недели на разводе{108}108
  Благодаря наличию больших свободных пространств рядом с Зимним дворцом в царствование императора Николая I часто проводили большие воен. парады. Современникам особенно запомнился торжественный парад в честь открытия Александровской колонны 30 авг. 1834. Как писали «С.-Петерб. ведомости», в том параде участвовало: «92 340 человек войска, а именно 86 батальонов пехоты и 106 с половиной эскадронов конницы при 248 орудиях. Сверх сего на реке Неве поставлено было около 15 судов» (С.-Петерб. ведомости. 1834, 1 сент.).


[Закрыть], бывшем на плацу между Зимним дворцом и Адмиралтейством. {Я уже говорил, что} тогда не было странным видеть офицера корпуса инженеров путей сообщения на разводе, и я стоял вместе с другими военными офицерами. Флигель-адъютанты были построены в особую шеренгу. Число их было так значительно, что шеренга вытянулась очень длинно, а потому бывший комендант генерал-адъютант Башуцкий{109}109
  Башуцкий Павел Яковлевич (1771–1836) – сенатор (1826), генерал от инфантерии (1828), член Верховного уголовного суда над участниками восстания на Сенатской площади 1825 г., генерал-адъютант (1825). Жена: Мария Григорьевна Бибикова; сын: Александр (1803–1876), писатель и редактор-издатель журналов.


[Закрыть] хотел их построить в две шеренги; по сделанному им расчету, Урусову, бывшему тогда ротмистром, приходилось идти в заднюю шеренгу, но он, покраснев до ушей и сильно разгорячась, решительно отказался исполнить приказание Башуцкого, из чего произошла между ними серьезная перебранка, повторявшаяся каждый раз, когда Башуцкий проходил мимо Урусова. Конечно, Урусов не посмел бы {себе позволить} не слушаться коменданта и с ним перебраниваться в виду всех съехавшихся на развод военных властей, если бы его родная сестра{110}110
  Урусова София Александровна, кнж. (1804 или 1808–1889) – фрейлина имп. Александры Федоровны (жены Николая І) (с 1826 до 1833). Родители: Александр Михайлович Урусов (1766–1853) и Екатерина Павловна Татищева (1768–1855); муж: Леон Иероним (Лев или Леопольд Людвигович) Радзивилл (1808–1885).


[Закрыть], известная красавица, впоследствии жена генерал-адъютанта князя Радзивилла{111}111
  Радзивилл Леон Иероним (Лев или Леопольд Людвигович) (Radziwiłł Leon Hieronim), кн. (1808–1885) – генерал от кавалерии (1869), флигель-адъютант е. и. в., генерал-адъютант (1855); родители: Людвиг Николай Радзивилл и Марианна Водзиньская; жена: фрейлина княжна София Александ ровна Урусова (см. пред. примеч.).


[Закрыть], не была в то время {любовницею Государя. Впоследствии, когда я ближе познакомился с Урусовым и мы разговорились о том, где я встретил его в первый раз, я ему рассказал, что был на разводе при вышеописанной сцене. Урусов сконфузился при этом воспоминании}.

Жена Урусова [Екатерина Петровна Энгельгардт{112}112
  Энгельгардт (в браке Урусова) Екатерина Петровна (1817–1902) – родители: Петр Яковлевич Энгельгардт (1782– не ранее 1860) (гвардии подпоручик, духовщинский уездный предводитель дворянства) и Анна Михайловна Белкина.


[Закрыть]] была молодая женщина, очень хорошенькая собой, получившая в приданое довольно хорошее состояние. Все губернские дамы поспешили представиться жене нового начальника губернии, {которую едва ли не считали своею начальницею}, хотя перед ее приездом и говорили, что будут ждать ее визита {как вновь приехавшей и еще молодой женщины}. Жена моя, вообще не любившая новых знакомств, по приезде нашем в Нижний не была ни у одной из губернских дам, за что они рассказывали про нее всякий вздор, но потом позабыли о ней и унялись. Еe сестра Толстая также ни с кем в Нижнем не была знакома, а потому и в тот месяц, который мы провели у нее по приезде в Нижний, жена никого из губернских дам не видала. Разумеется, ни она, ни сестра ее не познакомились с Урусовой, на что было последней обращено внимание; {она постоянно желала познакомиться с моею женою, но не решалась ехать к ней первая}. Из дворян же, живших в Нижнем, только один свояк мой, Толстой, не представился Урусову, за что последний постоянно к нему придирался; {об этих придирках я далее расскажу подробно}. На улицах при встрече с губернатором все ему кланялись, за исключением Толстого, который говорил, что не кланяется Урусову, так как не знаком с ним, а последнего это очень бесило.

Оброк с имения жены моей собирался по-прежнему с большими недоимками. Я хотя и был от имения всего в 120 верстах, но служебные занятия не позволяли мне отлучиться из Нижнего; впрочем, я уже убедился, что приезд мой в имение нисколько не поможет сбору оброка. Между тем с того времени, как тесть мой взял в управляющие купца Пономарева, с его имения оброк собирался безнедоимочно, а потому, лишенный всех средств к жизни, и я решился вверить имение жены моей тому же Пономареву, который, действительно, сумел и в этом имении собирать оброк без недоимок. Тем более необходимо было мне взять в управляющие Пономарева, хотя я и знал его за плута, что вскоре по приезде Нижний я узнал, что С. В. Абаза{113}113
  О Савве Васильевиче Абазе говорится в первом томе «Моих воспоминаний», см. по Указателю имен первого тома.


[Закрыть] допустил по винным откупам, по которым он представил в залог земли жены моей и тестя, недоимки более чем на сто тысяч рублей и что эти земли должны быть описаны и подвергнуты за означенную недоимку продаже. Следовательно, надежда моя и тестя получать с С. В. Абазы ежегодно большую сумму в виде процентов за данные ему залоги лопнула.

{В IV главе «Моих воспоминаний»} я уже говорил, что Пономарев получил неправильно из Нижегородской гражданской палаты свидетельства на означенные земли, как на не принадлежащие к населенному имению и свободные от залога, тогда как они принадлежали к населенному имению, вместе с которым были заложены в Московской сохранной казне. Если бы Абаза содержал исправно принятые им на себя откупа с 1843 по 1847 г., то с истечением срока этих откупов свидетельства гражданской палаты были бы нам возвращены, и тем бы кончилось это дело. Теперь же надо было при описи указать те земли, которые находились в залоге у Абазы, а так как двойной их залог в сохранную казну и по откупам мог подать повод к уголовному делу, то необходимо было поспешить освобождением из сохранной казны земель, заложенных Абазе.

Самым простым средством к этому представлялся выкуп из сохранной казны всего имения и отмежевание от него того количества земли, которое было заложено Абазе. Но долг в сохранную казну по имению жены моей превышал 85 000 pуб., а долг тестя был в 2 1/2 раза более; этих денег нам достать было неоткуда. Пономарев после смерти моего тестя в июле 1844 г., когда я был назначен опекуном над оставшимся после него имением, предложил мне просить М. Н. [Михаила Николаевича] Муравьева-[Виленского], бывшего тогда главным директором межевого корпуса, о назначении в наши имения межевого инженера для внутреннего размежевания наших дач и поручить ему отмежевать особые дачи в количестве десятин, заложенных Абазе, так чтобы при населенном имении оставалось по 6 десятин на каждую ревизскую душу, и впоследствии выкупать из сохранной казны не все деревни вдруг, а по нескольку деревень, для чего он брался доставать нужные деньги, с тем чтобы вновь их закладывать уже с 6-десятинной на душу пропорцией и таким образом очистить от залога в сохранной казне земли, заложенные Абазе, а полученными деньгами при новом закладе имений в сохранную казну уплачивать ту сумму, которую Пономарев занимал для их выкупа.

Эти выкупы из сохранной казны населенных имений и снова закладка их в оной, а равно отмежевание особых дач, которые должны были поступить в продажу по неисправности откупов Абазы, стоили мне много денег и хлопот. Предположение Пономарева приведено к окончанию только спустя несколько лет.

Мне известно было, что 6 декабря 1843 г. должно было состояться большое производство по корпусу инженеров путей сообщения. Я был уже 6 лет капитаном, но старее меня в этом чине было несколько десятков инженеров, а так как я не успел представить к 6 декабря о результатах приискания мною поставщиков щебня для Нижегородского шоссе, как ожидал того Клейнмихель, то и не мог надеяться быть произведенным за отличие. Но 6 декабря, согласно новым штатам, утвержденным 2 июля, были произведены в следующие чины 333 офицера корпуса инженеров путей сообщения, что составляло половину служивших тогда в этом корпусе, и в том числе почти все обер-офицеры, и я был произведен в майоры.

Вскоре список произведенных в следующие чины увеличился еще служившими на Кавказе и в Царстве Польском инженерами, не попавшими в {вышеупомянутое} производство, {бывшее} 6 декабря.

{Обращаюсь к описанию моих служебных занятий по поручению, изложенному в вышеприведенном предписании Клейнмихеля № 3676. Протяжение} шоссе, порученное мне для исправления, состояло в районе I отделения VI округа путей сообщения. Начальника этого отделения, инженер-подполковника Линдквиста{114}114
  Линдквист Александр Андреевич – выпускник Института корпуса инженеров путей сообщения (1829); начальник I отделения VI округа путей сообщения.


[Закрыть], я нашел в Нижнем, куда я приехал в конце ноября, когда вся часть шоссе, назначенная к исправлению, была покрыта глубоким снегом. Линдквист, приехавший в Нижний тремя месяцами ранее меня, находил, что причина расстройства шоссе малая толщина щебенчатой коры и что для приведения его в порядок нужно заготовить булыжный щебень, – для сплошной рассыпки, – {из коего} половину по наступлении весны, а другую половину в летнее время. Цена на щебень еще не была окончательно определена; купец Дмитрий Климов^н просил по 65 руб. за куб. саж.; Линдквист находил возможным дать 60 руб. По приезде моем я немедленно позвал к себе Климова, которому объявил, что я нахожу нужным поставку большего количества щебня, чем требовал Линдквист, в те же сроки, которые назначал последний, но что я не дам более 50 руб. за куб. саж. Климов утверждал, что требуемого мною количества камня нельзя достать и по самой высокой цене по неимению вблизи от Нижнего булыжного камня, которым этот город снабжается с р. Шексны в малых судах, называемых тихвинками, а в них помещается всего четыре кубических сажени камня; в больших же судах перевозка камня невозможна: при волнении в реке большая барка не может выдержать груза камней. Понятно, что камень с р. Шексны на нижегородскую пристань не может придти ранее лета, а потом потребуется, по выгрузке, его перевезти на шоссе средним расстоянием за 25 верст и разбить в щебень. Что же касается до камня, требующегося на срок к началу весны, то придется перевозить его из столь дальних мест, что на это недостанет перевозочных средств.

Во время переговоров моих с Климовым приехал в Нижний Михаил Яковлевич Вейсберг{115}115
  Вейсберг Михаил Яковлевич (1812?–1888) – в службе и классном чине с 1840. Действ. статский (1866), затем тайный советник (1873), ординатор Моск. воен. госпиталя, член обществ: Физ. – мед. в Москве и Русских врачей в С.-Петербурге (1841–1849?), переводчик трудов по фармакологии. В словаре «Высшее чиновничество Российской империи» С. В. Волкова (М.: Ун-т Дм. Пожарского, 2016) указано: Служил по Министерству внутр. дел.


[Закрыть], впоследствии тайный советник. Он привез мне письмо от дяди моего князя Александра Волконского{116}116
  Об Александре Андреевиче Волконском говорится в первом томе «Моих воспоминаний», см. по Указателю имен первого тома.


[Закрыть], который очень просил меня допустить Вейсберга к поставке щебня на Нижегородское шоссе. Вейсберг был лекарем при Московском военном госпитале; жена дяди моего Александра долго лечилась у знаменитых московских докторов, которые ей не помогали. Не помню как, после этих знаменитостей попал к ней врачом неопытный и никому не известный лекарь Вейсберг, который своим умом и еврейским угождением успел понравится ей и ее мужу; я его часто видал у них. Вейсберг, имея весьма незначительную врачебную практику, решился, сверх того, заняться хождением по делам частных лиц в судебных и других присутственных местах. В январе 1844 г. назначено было к продаже в Московском опекунском совете заложенное в нем имение дворянки Анны Николаевны Немчиновой вследствие накопившихся значительных недоимок по уплате в совет процентов.

Это имение покойный ее муж в числе 3200 душ, с огромным количеством земли, купил у камергера [Александра Петровича] Собакина{117}117
  Обстоятельства этой сделки подробно изложены в IV гл. первого тома, на с. 346.


[Закрыть] на ее имя, так как он, как купец, не имел права владеть населенным имением. Немчинова была, сверх того, должна значительные суммы частным лицам. Ясно было, что по продаже имения Немчиновой, за вычетом долга ее совету, вырученной суммы будет недостаточно для удовлетворения ее кредиторов, и она со своими детьми останется без куска хлеба. Вейсберг принял на себя устроить ее дело за весьма значительное вознаграждение, чуть ли не за половину ее имения. Впрочем, в то время мне было вовсе неизвестно, за какое вознаграждение он принял на себя дело Немчиновой.

Вейсберг соглашался выставить требуемое мною количество щебня; {за доставленный} до наступления Нижегородской ярмарки по 51 руб. за куб. саж., а после ярмарки по 49 руб. Залогом же он представлял круговое ручательство 3200 душ крестьян, принадлежащих Немчиновой, которое, по статьям X тома Свода законов о поручительстве по договорам с казною, представляло залог в 14 400 руб., и, сверх того, под него можно было выдать по тем же статьям задаточных 48 000 руб.

Ничего не могло быть легче, при существовании крепостного права, как добыть подобный приговор от крестьян. Мне же было известно, что имение Немчиновой назначено в продажу в опекунском совете и что оно обременено частными долгами. Я выразил опасение Вейсбергу, что он, взяв означенные задаточные деньги 48 000 pуб., может ничего не ставить, и мне тогда пришлось бы только заниматься бесполезной перепиской с полицией о понуждении крестьян к поставке камня. Вейсберг уверял меня, что он очень понимает мое служебное положение, что он никогда не доведет меня до неприятностей, что булыжный камень имеется в самом имении Немчиновой, но так как оно в 120 верстах от Нижнего и, следовательно, среднее расстояние доставки его на шоссе было бы 145 верст, то камень будет собираться в местностях ближайших к Нижнему, и что на большей части крестьян Немчиновой числятся значительные недоимки по платежу оброка, и потому он их всех употребит на перевозку камня, а впоследствии и на разбивку его в щебень. Конечно, несмотря на то что по существовавшим законам он имел право на получение подряда, я мог не заключить с ним договора в виду запутанности дел Немчиновой, но, видя энергию Вейсберга и надеясь, что он будет так же энергичен при исполнении дела, я согласился допустить его к подряду.

Поставка Вейсберга должна была простираться на несколько сот тысяч рублей, а тогда на заключение контракта на самую незначительную сумму, даже правлениями округов, испрашивалось разрешение у Главного управления, и потому я представил на утверждение Клейнмихеля проект контракта со всеми требовавшимися приложениями, как то со сравнительной ведомостью цен настоящего подряда с ценами прежнего времени и справочными и т. п. Клейнмихель возвратил мне мое представление при предписании, в котором сообщал, что эти документы он оставил без рассмотрения, так как он мне дал полное разрешение по перестройке шоссе 9 ноября 1843 г. за № 3671.

Тогда я закончил с Вейсбергом контракт, с которым он поспел в Москву к самому дню продажи имения Немчиновой в Московском опекунском совете, председатель которого и члены, в виду представленного Вейсбергом означенного контракта, нашли необходимым остановить продажу. Мною предварительно было сделано представление о высылке денег в Нижегородское уездное казначейство, которое, по моему требованию, должно было выдавать деньги подрядчику, и Вейсберг немедля получил задаточных 48 000 pуб. сер.

Назначенное к исправлению шоссе разделено было на две дистанции, из коих ближайшей заведовал инженер-поручик Михаил Васильевич Авдеев{118}118
  Авдеев Михаил Васильевич (1821–1876) – писатель, критик, окончил петерб. Институт корпуса инженеров путей сообщения, служил в присутствии по крестьянским делам и почетным попечителем гимназии, печатался в журнале «Современник». Писал романы: трилогия «Варенька», «Записки Тамарина», «Иванов» и др. В связи с политическим процессом М. Л. Михайлова был выслан в Пензу (1862).


[Закрыть], впоследствии сделавшийся известным писателем романов, а другой Геннадий Николаевич Виноградов. Постоянное освидетельствование поставляемого камня было поручено мною инженер-капитану Городецкому, а при себе я имел для исполнения разных поручений Строительного отряда подпоручика Глинского^н, который, хотя вследствие придирок бывшего помощника директора Института инженеров путей сообщения [Владимира Николаевича] Лермантова, не кончил курса в этом институте и потому был переведен в Строительный отряд, но был самым способным и деятельным из моих тогдашних подчиненных.

С самого приезда моего в Нижний потребовалась довольно значительная переписка по порученному мне делу, и я принужден был нанять на свой счет двух писцов. Представления к Клейнмихелю должны были писаться хорошим крупным почерком; писцу с таким почерком приходилось платить дорого. Из нанятых мною писцов один, именно служивший писцом в канцелярии нижегородского губернатора, Михаил Васильевич Виноградов^н, был употреблен для переписки бумаг к Клейнмихелю. Он оказался довольно понятливым и весьма усердным, так что впоследствии был у меня по найму же вроде правителя канцелярии. Он был сын священника, недурен собой; по производстве его в коллежские регистраторы он женился в 1849 г. на бедной дворянке из семейства, очень гордящегося своим происхождением. Выйдя в отставку, он приехал в Петербург искать место через дядю своей жены Дмитрия Николаевича Замятнина{119}119
  Замятнин Дмитрий Николаевич (1805–1881) – юрист, происходил из дворян Нижегородской губ., сенатор, член Гос. Совета, управлял Министерством юстиции (1862–1867) и провел судебную реформу имп. Александра II. Образование получил в Александровском лицее, служил во II отделении Собственной е. и. в. канцелярии и участвовал в составлении Свода законов под руководством М. М. Сперанского. Жена: Екатерина Сергеевна Неклюдова (1812–1886).


[Закрыть] (бывшего министра юстиции) и через меня. Замятнин хотя и был расположен к Виноградову, но ничего не сделал, а я был в Венгрии. По возвращении моем в Петербург он по моей просьбе был определен в Департамент внешней торговли (ныне таможенных сборов), где, прослужив с усердием более 20 лет, уехал в 1871 г. из Петербурга, быв назначен членом какой-то таможни. Жена его, оставив ему двух дочерей, с ним разошлась вследствие несносного ее характера.

При описанном устройстве моей канцелярии все бумаги, ведомости, счета и проч. я должен был писать начерно сам; опасаясь, что это отнимет у меня время, нужное для наблюдения за работами, и при постоянном безденежье, не находя правильным употреблять свои деньги на служебную переписку, я просил Клейнмихеля дать мне на это средства, {которые я назначил} самые ничтожные. Он мне не отвечал на это представление, и я {все время, в которое заведовал вышеупомянутою частью Нижегородского шоссе}, должен был расходовать деньги на переписку массы текущих бумаг, смет, отчетов {и проч. из собственности}, не получая ничего, кроме содержания по чину майора, состоявшего из жалованья в 2000 руб. асс., столовых в 1000 руб. асс. и квартирных 500 pуб. асс., а всего 3500 руб. асс., что составляло 1000 руб. сер.

В январе 1844 г. Вейсберг начал поставку булыжного камня из местности в расстоянии 90 верст от Нижнего. При этом он не оказал ни той энергии, ни той распорядительности, которых я ожидал от него. Причиною было частью неспособность его к подобному делу и неопытность, частью занятия его по другим делам, по которым он надолго отлучался из Нижнего, и частью недостаток денежных средств, необходимых при начале дела, {так как он часть полученных им задаточных денег, вероятно, употребил на другие предметы}; главною же причиною была несостоятельность его предположения производить поставку камня и разбивку щебня крепостными крестьянами; число лошадей с проводниками было огромное, а камня они доставляли мало; разбивка его производилась, несмотря на большое число рабочих, медленно, по их неопытности и нежеланию работать в пользу помещицы, не получая за работу ничего, кроме пищи.

Придерживаясь постоянно принципа, что до заключения контракта с подрядчиком следует определить по возможности наименьшие цены на заподряженные работы и поставки и ввести в контракт наиболее выгодные для казны условия, а по заключении контракта помогать подрядчику своевременной выдачей ему денег за произведенные работы и поставки и другими мерами, не нарушающими интересов казны, я постоянно пособлял Вейсбергу в исполнении принятой им на себя обязанности и вместе с тем выговаривал ему за нераспорядительность и медленную поставку камня. Он нанял много перевозчиков камня, но эта мера не привела к полному успеху, так что по сходе зимнего пути было доставлено щебня для рассыпки только нетолстого слоя, и потому нельзя было бы пустить по шоссе тяжелые обозы, а только открыть проезд в легких экипажах. Вейсберг впоследствии был подрядчиком на железной дороге между двумя столицами и, занимаясь другими коммерческими и адвокатскими делами, нажил большое состояние. Двадцать пять лет спустя, именно в 1868 г., известный подрядчик крестьянин Иван Андреевич Бусурин{120}120
  Бусурин Иван Андреевич (1824–1885) – владимирский купец I гильдии, гос. крестьянин, занимался торговлей во Владимире, ж.-д. подрядчик (дольщик по подряду на Николаевской дороге, строил участок ж. д. Москва – Владимир, участок на Нижегородской ж. д. от с. Новки до с. Иванова, Шуйско-Ивановскую и Иваново-Кинешемскую ж. д.), директор управления Шуйско-Ивановской ж. д., член исполнительной комиссии товарищества Воронежско-Харьковской ж. д., учредитель общ-ва Шуйско-Ивановской ж. д. Занимался благотворительностью, напр., строительством и пожертвованием средств на церковь при Ковровских мастерских (1868).


[Закрыть] рассказывал мне следующее.

Он был долго приказчиком у Вейсберга по подрядам на железной дороге между столицами, и, когда Вейсберг, разбогатев, не хотел более заниматься этими подрядами, он передал их Бусурину, который также приобрел при их исполнении значительные выгоды. Вейсберг неоднократно говорил Бусурину, что он обязан мне своим настоящим положением, что он был в самых критических обстоятельствах при исполнении подряда на Нижегородском шоссе, из которых вышел только благодаря моим постоянным пособиям и снисходительности, не причинявшим однако же казне ни малейшего ущерба, что, конечно, и другие инженеры помогают подрядчикам, но они делают это из собственной выгоды, получая от подрядчиков денежную благодарность, тогда как я не допускал и мысли, чтобы подрядчики могли меня чем-либо дарить. Это очень удивляло Вейсберга, и он до сего времени не перестает этому удивляться.

По возвышении в апреле весенней воды в реках я послал обоих дистанционных инженеров и подпоручика Глинского осмотреть положение шоссе. Возвратясь, они мне передали, что полотно шоссе на значительном протяжении и почти все мосты, которых было много на нем устроено, затоплены весенней водой, и на некоторых протяжениях на такую вышину, что Глинский, проезжая верхом по одному из мостов, едва не потонул. Удостоверясь немедля личным осмотром в правильности их донесения, я нашел, что рассыпка заготовленного щебня по столь низко устроенному полотну шоссе была бы бесполезна, что требуется, сняв насыпанный щебеночный слой, поднять все полотно выше самых высоких[11]11
  высоких вписано над строкой.


[Закрыть] весенних вод и по возвышенному уже полотну рассыпать щебень, а вместе с тем поднять устроенные на шоссе мосты, что нельзя было сделать иначе, как устроив их вновь; мосты были деревянные.

Нечего было и думать об окончании исправления шоссе к предстоящей ярмарке. Необходимые для сего работы я полагал распределить следующим образом: летом 1844 г. возвысить полотно дороги выше уровня самых высоких вод, зимой 1844/45 г. устроить мосты, так чтобы они также были выше означенного уровня, а весной 1845 г. рассыпать щебень по полотну шоссе, так чтобы оно было готово к началу ярмарки 1845 г. Обо всем этом я донес Клейнмихелю.

Полотно большей части шоссе, устроенных во время управления графом Толем ведомством путей сообщения, для сбережения издержек было покрыто щебеночной насыпью шириною в 16 футов, другая же сторона полотна состояла из обыкновенного грунта без щебня и называлась летним путем. В вышеприведенном предписании Клейнмихеля № 3671 сказано было, что мне не указывается никаких условий при перестройке шоссе. Находя, что означенная ширина щебеночной насыпи недостаточна ввиду большого проезда на Нижегородскую ярмарку, что и толщина щебеночного слоя, допущенная при постройке Нижегородского шоссе в 6 дюймов, также недостаточна в большей части грунтов, я предположил устроить шоссе посредине полотна шириною в 21 фут, насыпав слой щебня в 9 дюймов с заменою барьерных камней по обе стороны щебеночной насыпи треугольными призмами из щебня. Через это увеличение ширины и толщины щебеночной насыпи значительно увеличилось количество щебня, потребное на устройство шоссе.

По контракту, заключенному с Вейсбергом, он обязан был между прочим поставить в 1844 г. чернорабочих и к весне 1845 г. каменные материалы в том количестве, которое окажется весной 1844 г. необходимым для исправления шоссе, но он не был обязан поставлять плотников и лесные материалы, надобность в которых я не мог предвидеть.

Вейсберг по моему требованию выставил в начале мая большое количество чернорабочих, но с началом земляных работ распоряжения были еще хуже, чем при поставке камня. Рабочие не были снабжены достаточным количеством нужных инструментов и даже часто оставались целые дни без пищи; так как по всему протяжению исправляемого шоссе было всего три весьма маленьких деревушки, то хлеб и вообще все для рабочих должно было доставляться из Нижнего, но доставка эта производилась неправильно, что возбуждало между рабочими шум, называвшийся тогда «бунтом». Я требовал от Вейсберга постоянного наблюдения за своевременным доставлением пищи рабочим и за успешностью их работы, но ничего не помогало по причине частых его отлучек и неуменья справиться с этим делом. Он говорил, что готов был бы взять управляющего подрядом, но, никого не имея в виду, просил меня приискать такое лицо. Мой старый товарищ по институту инженер путей сообщения князь Петр Максутов{121}121
  О Петре Николаевиче Максутове говорится в первом томе «Моих воспоминаний», см. по Указателю имен первого тома. О его жене Розалии Ипполитовне (Зинаиде Розалии) Максутовой, урожд. Лан, см. гл. III, с. 236; гл. IV, с. 325, 326; примеч. 342 на с. 555 и примеч. 524 на с. 576–577 первого тома.


[Закрыть], женясь на девице Лан, друге моей жены, вышел в отставку и, не имея средств к жизни, пустился в какие-то подряды, которые доставляли ему мало выгоды. Полагая, что он, как бывший инженер, будет годен в управляющие подрядом, а также желая, чтобы друг жены моей жил в одном городе с последней, я указал на него Вейсбергу. Вследствие этого Максутов был приглашен в управляющие подрядом с содержанием по 300 pуб. сер. в месяц. Он вскоре приехал в Нижний один, желая ознакомиться со своими обязанностями, прежде чем перевозить из Москвы жену. Первое время он остановился у нас в доме, который мы занимали в Кунавине; он вставал очень поздно, обращал очень мало внимания на принятое им на себя дело и даже тяготился тем, что он, князь и инженер, состоит каким-то приказчиком у еврея. Впоследствии Максутов нанял особую квартиру в Кунавине, но, конечно, каждый день обедал у нас и у нас проводил вечера; делом же занимался так же мало, как и прежде. Рабочие люди по-прежнему не получали своевременно пищи; нанятые с воли не получали своевременно уплаты; массы рабочих каждое утро окружали квартиру Максутова и, не дождавшись его пробуждения, приходили ко мне с жалобами.