Текст книги "Сказ о Кугыже"

– Приветствую вас, творцы мои верные! – громким сильным голосом начала говорить Перфектора. – Вместе мы создаём идеал в искусстве! Вместе идём к великой цели! Так ступайте же и вершите труд свой во имя великого Совершенства. И пусть весь мир захлебнется от восторга, созерцая дело рук ваших! – Толпа на площади вдохновлено загудела, послышались приветственные крики.

Глянул Кугыжа в Око истины украдкой: вроде обычная женщина. Разве что будто тень какая-то просвечивает. Хотя, может и показалось: солнце в небе высоко, ярко светит, врывается лучами в тронный зал.

Обернулась Перфектора, наконец увидела вошедших, улыбнулась, навстречу пошла.

– А у нас новый гость оказывается! Ну, здравствуй! – произнесла приветливо.

«И с чего её в ведьмы определили?» – подумал Кугыжа, залюбовавшись хозяйкой здешних мест: красивая, ухоженная. Морщинки разве что слегка заметны, ну дак не молодка уже.

– Здравствуй, почтенная! – поклонился, приветствуя.

– А ты у нас, значит, человек творческий, мастеровой, коли в город мой попал? Какими ремеслами владеешь?

– По дереву строгать-резать могу, слова в песни складывать, – повторил ранее сказанное начальнику стражи Кугыжа.

– Ну тогда, гостюшка дорогой, не будет тебе обиды, если на постой тебя в артель древоделов определим? У них остановишься, в городе осмотришься. Может, и сам что сотворить восхочешь, – спросила Перфектора.

Согласился Кугыжа, проводил его начальник стражи к древоделам. С мастерами ознакомившись, решил по городу пройтись, осмотреться. Понять хотелось, почему слава-то темная о Перфекторе? Не скажешь ведь с первого взгляду, а и дым без огня не вьется, как люди говорят.

Пока ходил, красоты города оглядывал, некую странность все же подметил: то здесь, то там на мастеров натыкался, творящих что-то с фанатическим упорством, но с обреченностью в глазах. Да и физически умельцы те шибко уж изможденные были, хотя с палкой над ними никто не стоял. Цеплялось сознание за такие картинки.

В конце концов встретился ему в одном уютном закутке скульптор, что статую из мрамора ваял: девушку юную. Как живая та девушка стояла: казалось, голову сейчас повернет да на землю с пьедестала ступит. Скульптор же, не старый еще мужчина, яростно что-то там вышлифовывал тонкой шкуркой на ноге каменной фигуры, бормоча раздраженно:

– Не так все. Опять не получается. Да что же это?!

Глаза у бедолаги запавшие, скулы торчат. Одежда как на вешалке болтается: словно не в свое одет иль похудел сильно. Забрезжило какое-то подозрение, в мысль пока не оформилось, но сознание тревожить зачало.

Вернулся к древоделам Кугыжа. Смеркалось, время вечерять как раз приспело. Отужинали, но на отдых никто не подался, все к своему рукоделию вернулись. Наблюдать стал Кугыжа, как дело пойдет. Вдруг один из мастеров над работой своей распрямился с довольным видом, потянулся, спиной хрустнул.

– Э-эх, хороша вышла! – молвил, улыбаясь.

Работа его, чаша резная, и впрямь, чудо как хороша получилась. Резьбой тонкой да замысловатой покрыта, аж светится вся мягким древесным теплом, полированная любовно и с тщанием. Поднял чашу в руках, мастер, с радостью светлой любуясь. Вдруг как тень на лицо его набежала: нахмурился, губами желчно пожевал. Встал резко и в горящий очаг чашу с раздражением бросил.

– Опять не то, зар-р-раза! – И как будто меньше стал, осунулся, ушел из мастерской.

Опешил Кугыжа с такой перемены, но больше никто внимание на случившееся не обратил, так и занимались дальше своим. Задумался Кугыжа. Когда следующий древодел начал стружки со своей работы щеткой смахивать да оглядывать удовлетворенно, по наитию сквозь Око истины посмотрел на него: ореолом золотистым радость мастера светилась. Вдруг черное что-то, будто кровососущей твари хоботок, из темноты под притолокой вынырнуло и к сиянию этому присосалось – присосалось и выпило. Тут и мастер лицом помертвел, буркнул злобно, творение свое на чурку бросил да топором хлестанул – резьба тонкая щепой по сторонам.

Выскочил Кугыжа из мастерской, догадкой осененный, ко дворцу бросился. На балконе дворца в свете встающей луны, раскинув руки, стояла высокая фигура. Показало Око истины картину жуткую: глаза белые, страшные, рот гримасой радости злой ощерен, из хищно скрюченных пальцев сеть нитей черных выплеснута – накрыла город. Пробегает временами по одной из них золотистый огонек – в фигуру темную втягивается. У той лицо экстазом комкает: жрет радость творения Перфектора, не быть довольным трудом своим мастерам-умельцам, стремить, жизнь отдавая, к идеалу недостижимому.

Проснулся на следующий день Кугыжа. Только позавтракать успел, начальник стражи пришёл, сказал, что Перфектора во дворец кличет. Пришлось идти. Мысли, конечно, были нерадостные: «Неужели поняла, что дела её тёмные видел?»

Вопреки ожиданиям встретила его Перфектора приветливо.

– Ну как, осмотрелся, гостюшка дорогой? Быть может, порадуешь город мастерством своим? У нас традиция: в одни ворота вошёл, в другие, чтоб выйти, себя часть оставить надо, – спросила доброжелательно: в свете увиденного ночью так себе смысл слов прозвучал.

А сама аж светится, радостью лучится, и морщинок, давеча подмеченных, как ни бывало: упругая кожа, молодая. «Во дела! И мной „подзакусить“ хочет», – подумал Кугыжа. Вслух, конечно, другое сказал:

– Порадую! Как не порадовать за такое гостеприимство?

– Прекрасно! Ступай тогда, скажешь, что потребуется для рукотворства – все будет.

К древоделам возвращаясь крепко задумался Кугыжа: чем пронять ведьму-упырицу? Подмоги не попросишь: крепко людей за душу держит. Стража опять же… Свернул в рощицу рукотворную, что посреди города посадили. Хороша рощица, не все деревья в ней знал Кугыжа, но мимо дуба раскидистого не прошёл, поздороваться остановился.

– Здравствуй, дуб батюшка! Позволь отдохнуть подле тебя. – Вздохнул исполин ветерком в кроне раскидистой, кивнул шатром листвы.

Присел Кугыжа на траву, спиной о ствол оперся, по сторонам стал смотреть: хорошо, красиво. Куда глаз не кинешь, везде залюбоваться можно. Где идеал гармонии и красоты сыскать, если не в природы творении. Не превзойти мастера такого, в ком созидательна сама суть. Размышлял так Кугыжа неторопливо, пока сам себя за мысль не поймал.

– Так вот же оно! Как же я сразу… – хлопнул себя по лбу в озарении. – Ну, спасибо, дуб батюшка, надоумил сенью своей благодатной.

Вскочил, зорче вокруг смотреть стал, ходить петлями, искать, о чем мысль мелькнула. В куще неубранного подлеска увидел пень из земли вырванный: остался, видимо, от старшего брата того дуба, что мысль нужную подарил. Похоже, ветром повалило, не удержался хваткой мощного корневища – упал и добрый кус земли попутно выхватил. Ствол прибрали, до пня руки не дошли. Землю дождём повыбило, кора отопрела – открылась корней буйство. Взгляд бросил, и картинка всплыла: трон. Основание – мощь комлевая бугристая, будто жил сплетение на теле могучем. Середка выглажена седалищем округлым. Корни, будто пламя языки, или духи древесные: извиваются, сплетаются, спинкой и изголовьем трону служат, опорой под руки выгибаются.

Сбегал за подмогой Кугыжа, сообща пень в мастерскую снесли. За работу принялся. Первым делом остатки земли да коры прелой щеткой жесткой вычистил, ободрал. Основание ровно спилил. Корни лишние убрал с лица будущего трона. Оставшиеся подрезал, облик общий придавая, что воображение нарисовало. От себя не добавлял почти ничего, смотрел, что форма подсказывает, природой созданная, вдохновение ведя. Основание и корни лишь от рыхлого очистил, верхний слой, от солнца да времени потемневший, снимать не стал. Место под седалище топором и резцами выбрал да выгладил: засветилась середина трона мягким коричневым цветом, тянут кольца древесные взор остановится, вглядеться. Словно душа светлая из закалённого жизнью тела выглянула. Хороший трон получился, основательный, от самой природы силой напоенный.

Улыбнулся довольный своей работой Кугыжа. Без Ока истины почуял, как окутывает его радость творения. И жала кровососущего присутствие почуял, что к ней тут же присосалось: ночь настала, а с ней и время разгула темной силы Перфекторы.

Впилось жало, а радость не убыла. Смотрел на творение свое Кугыжа – не находил изъяна в том, что природа сама создала, подсказала, руку направила. Совершенная шероховатость структур, завораживающая гладкость, что под сопревшей да счищенной корой пряталась, красота естественных цветов, чудо полутонов. Восхитительная не идеальность, неповторимость линий и сплетений, поражающее до глубины души совершенное несовершенство. Не сделаешь лучше. По-другому – сколько угодно. Лучше – нет. Потому и радость волной нескончаемой шла, как самой природы сила.

Грохнула дверь мастерской о стену, ввалилась Перфектора. Всклоченная, взвинченность в движении. Будто по следу идет, лицом по сторонам водит, знаки ей одной открытые ловит. Мастеров, на шум повернувшихся, давай взглядом щупать. Один, второй… На Кугыжу взгляд пал, дальше пошел, рывком вернулся – впился.

– Ты! – закричала, оскалив рот, обе руки с пальцами, когтями растопыренными, в его сторону ткнула.

Глянул в Око истины Кугыжа: тянуться из рук нити черные, впиваются в ореол радости да сгорают по очереди, пеплом осыпаются – не держат мощь неиссякаемую. Совсем уж почти их не осталось. На Перфектору больно смотреть стало: побледнела, осунулась, того и гляди без чувств хлопнется, трясется вся да воздух судорожно втягивает.

Подхватил Перфектору на руки Кугыжа, да и на трон новый посадил – притихла. Откинулась, глаза прикрыла, успокаиваться начала, задышала ровно. Поерзала, уселась поудобней, выпрямилась. Корни руками огладила, залюбовалась: исчезли остатки черных нитей, – Око показало, – да и тень вроде как поблекла в Перфекторе. Насовсем? Кто знает, может и так.

– Нравится мне. Во дворец его несите, на нем сидеть буду, – сказала наконец. – Ну а ты, гостюшка дорогой, своей дорогой иди, препятствий нет тебе. – И замолчала, по трону взглядом глубоко задумчивым скользя, с улыбкой легкой, мечтательной.

Ну а Кугыжа два раза просить себя не заставил, свое взял да пошел. Из города выбрался, в лес свернул, на постой привычный: под неба шатром да костра теплом. Сидел перед сном, в огонь смотрел, ровно мысли текли.

Утро опять в путь позвало. Тут уж дорога и ко входу в подземные владения привела, замаячил впереди вход пещерный, но с присутствием вмешательства рук человеческих: формой прямоугольной тесанный. Стражи не было.

Вошел Кугыжа, по коридору извилистому двинулся. В стенах ниши выдолблены, в каждой кристалл горит. Протянул руку к одному Кугыжа: проверить, греет свет иль нет – любопытно стало. Коснулся – холодный, только мерцать вдруг начал и на остальные это мерцание перекинулось. И вдруг как-то тесно в коридоре стало – откуда взялись? Броня шипастая, лица тусклые, неподвижные, кожа серая, глаза пустые. Окружили, сопротивление быстро сломали, сноровку недюжинную в этом проявив.

Затащили Кугыжу с завернутыми назад руками в зал с колоннами, на колени перед каменным троном бросили. Огляделся он, пользуясь моментом. Видно, потрудились здесь на славу: колонны из массива горы тесанные, свод пещерный, зубилом сглаженный, высоко вверху в сумраке теряется, трон посреди из отростка скального мастерски высечен. А на нем, похоже, третья ведьма, Невера – старшая: женщина в годах, властная, красоты не лишенная. Не радует только та красота: злая, холодная. И дышать в зале тяжко, будто давит что-то. Туман черный на краю видимости клубится, тоска смертная щупальцем в душу заползает, сердце в обруч холодный сдавливает.

– Это еще кто?! Не зван, не прошен заявился, владения мои без права топчет, ходит глазеет да трогает все?! Украсть что ищешь, бродяга?! Отвечай!

Только Кугыжа рот открыл, воздуху набрал, чтобы поздороваться…

– Не верю! – заявила сидящая на троне, – Ни одному слову твоему!

– Да я ж и не сказал ничего, – опешил Кугыжа, – Поздороваться не успел. Здравствуй, уважаемая, кстати. – И головой кивнул: на коленях земно кланяться уважительно несподручно, а пресмыкаться… Как-то не лежала душа.

– Вот и молчи, невежа! Все равно не поверю. Брехня все! Что рукой не пощупаешь, глазом не глянешь, зубом не укусишь – нет того. Лентяев россказни, что работать как люди правильные не хотят. Сказки все придумывают про душу, да мир внутренний. Мясо внутри у всех. Кровь да прочие жидкости. Дерьмо в кишках. В дерьмо да, в дерьмо я верю. Воистину весь внутренний мир некоторых, это оно самое. Вот ты тут стоишь на коленях, жить наверняка хочешь. Наплетешь с три короба, бродяга. Такого наговоришь, что тебя, ворюгу, в белые одежды, яствами потчевать да с подарками отпускать. Даже не старайся! Не верю!

Как-то совсем растерялся Кугыжа с такого напора. Первый раз вроде с ведьмой этой, Неверой, столкнулся, а поди ж ты, обвиняет, словно любимую мозоль уж всю ей истоптал.

Хитростью уже опробованной воспользовался, в стеклышко волшебное глянул: сидит Невера, прямая, гордая, а в груди дыра сквозная. Тумана черного тяжи из нее выползают и зал весь облаком удушливым затягивают. А стража будто оболочки прозрачные, туманом тем заполненные: люди, не люди уже?

– Что ж ты ругаешься так, государыня моя? – решил со стороны вежества зайти. – Не хотел я красть ничего, так, потрогал из любопытства. Путем своим иду, Искру ищу.

– Искру он ищет. С чего взял, что здесь? Не хотел, говоришь, красть? Ну-ну. Давай так. Позанятнее что расскажи, чтоб поверить тебе захотелось. Глядишь, настроение на меня найдет, отпущу. Хотя это вряд ли, скорее слуги мои твой «богатый» внутренний мир мне покажут. Если понимаешь, о чем я, – желчно продолжила Невера.

Задумался Кугыжа, Лешего совет припомнил. «Ну а что. Спытаю удачу…»

– Поведаю тебе историю, государыня. Не про себя только.

Прищурилась Невера, прерывать не стала.

– Жила в одной деревне девушка-красавица. И ведь не только красотой её боги наградили, умом и рукодельными талантами тоже не обошли. Много парней за ней волочилось, за такой завидной невестой, кто во что горазд. И споют, и спляшут, и пряников медовых накупят – всем отказывала красавица. Никто не приглянулся, – повел рассказ Кугыжа. – Случилось так, шёл через деревню путник. Молодой ещё парень, но видно, дорог много истоптавший, серьёзный не по годам. Воду как раз с речки несла наша красавица. Глазами встретились, как прикипели друг к другу.

Интерес в глазах Неверы проснулся. Рот, покривив, молвила:

– Занятную тему затронул, бродяга. Аль сболтнул кто про меня тебе? Смотри, не с тем шутишь.

Чувствует Кугыжа, усилилась хватка беспросветности на душе, воздух как загустел, в легкие не проталкивается. Лечь охота да не вставать больше, в силы свои да жизнь дальнейшую не веря. На волю оперся.

– Не знаю, о чем ты, госпожа. Дед еще мой ту сказку мне поведал, – ответил и продолжил. – Помог воду донести парень. Да так и не отправился дальше из той деревни своей дорогой. Решил, что пришёл уж. С краю поселился, в доме заброшенном. Рукастый оказался, зауважали его быстро, своим стал. Красавицу нашу часто с ним видеть стали. Любовь у них случилась, а вскоре и свадьбу сыграли весёлую.

– Веселую! Толку-то! Любовь! Брехня все! Не верю! – явно свое что-то вспомнив, гневно бормотала Невера.

Кугыжа бровью не повел, продолжил между тем:

– И тут бы им жить да детками прирастать, но в места эти недруг вторгся, и князь здешний клич бросил постоять за родную землю. Что делать? Пошел муж новоявленный в вои. Поцеловал крепко на прощание, жди, сказал. И ушёл в числе многих. Полгода прошло. Побили недруга. Стали возвращаться ушедшие. Кто сам, а о ком и весть принесли горькую. Красавица наша и глаза все за любимым просмотрела, и уши все прослушала от людей мимохожих – не вернулся. И весточки, хоть горькой, никто не принёс. Стали люди говорить: бродяга ж он, дескать, оказия подвернулась, вот и утек по-тихому.

– Во-о-от! Вот, говорила я! Все так у них! Слова, слова… Люблю, люблю… Жизни нет… На деле – во-о-от! – уже с азартным интересом, услышав мнению своему подтверждение, вскричала в злом торжестве Невера.

– Но не слушала их красавица наша. Верила, что любит муж ее. Ждала. Десять лет минуло.

– Ну и дура! – буркнула Невера.

– Днем одним погожим несла она воду с реки. Человек на встречу шел. Посмотрела на него. Первое в облике бросилось: лицо рубцами страсть исполосовано да скособоченный, на ногу припадает. Одежда обветшалая, обтрепанная, бородой спутанной заросший. Отвести бы взгляд в сторону да мимо бродяги страшного пройти… Но вот глаза… Уронила ведра красавица, боль во взоре напротив увидела, надежду, любовь. Узнала. Бросилась, вцепилась, вжалась! Никому не отдам! Дождалась… – Замолчал, паузу выдерживая Кугыжа.

Захватила история Неверу, глаза чуть округлились, грудь учащенным дыханием заходила. Смотрела на Кугыжу, видно, продолжения чая.

Внял немой просьбе Кугыжа:

– Рассказал позже, когда первые слезы радости пролиты были, когда в бане отмылся, причесался: пленили его, раненого в забытье подобрали. Полгода как вырваться смог, сбежал по случаю. Домой добирался, в каждую лужу заглядывал: какой стал, нужен ли? Боялся. Но мимо пройти не смог: посмотреть хоть на облик родной, любимый, что один помог неволю выстоять.

Кончилась история. Зависло долгое молчание.

– Ну вот, госпожа моя, такая история, – сказал наконец Кугыжа.

– Ну так же не быва… – неуверенным, ослабшим голосом начала говорить Невера.

Вдруг шум раздался в конце зала, у входа. Движение какое-то среди стражи – разошлись, человека пропустили. Оборванный весь, но статью гордый, плечи только могучие слегка годами ссутулены. Лицо обветренное, шрам губу вздергивает. Рукав правый пустой, по локоть. Нога от колена деревянная – тоже правая.

Замерла Невера, вперила глаза в вошедшего. Побледнела, за рот схватилась, глуша всхлип судорожный.

– Веронюшка моя! Вот он я… Добрался все ж до тебя, голуба моя. Не весь правда. Не серчай уж что поспешал медленно, как смог… – прохрипел неожиданный гость, разводя рукой да пустым рукавом.

Не сводя глаз с вошедшего, встала Невера с трона, пошла к нему. Кугыже рукой махнула, в дальний конец зала указывая. Бросила коротко, не поворачиваясь:

– Туда тебе.

Подошла к калеке и давай его в грудь колотить, да ладонями по щекам охаживать:

– Ты почему…! Долго так…! Ни весточки! Я тут!… – Потом обняла резко, застыла.

Ушло ощущение давящей силы из зала, как не было. Глянул Кугыжа в Око истины: закрылась дыра в груди Неверы, а с ней и туман черный исчез, к страже облик человеческий вернулся.

Не стал больше ждать Кугыжа – дело семейное, разберутся теперь уж, —пошел, куда Невера указала. Или уже Веронья? Там ход оказался, под небо чистое вывел: солнышко мягко светит, травой одуряюще пахнет, голоса птичьи перекликаются, жизни радость поют.

Пошел не спеша вьющейся тропинкой Кугыжа, полной грудь воздух пряный вдыхая: сладко, после духа подземного. К озеру тропинка вывела, поплутав меж камней да причудливо изогнутых сосен. Бревнышко на берегу лежит. Мальчонка на нем сидит, спиной к Кугыже. Подошел Кугыжа, переступил бревно, рядом сел. Помолчали. Свежестью с озера веет, спокойствием. Вода окунуться манит, пыль дороги смыть, но это позже.

Посмотрел на мальчонку, тот тоже взглядом серьезным в ответ глянул.

– Ты ли? – спросил Кугыжа.

– Я, – ответил мальчонка.

Хотя и так ясно. Себя, да не узнать?

Еще помолчали.

Скрипит душа тележным колесом,

Как сбросит суеты гнетущие оковы?

И идеал, что со свободой незнаком

Неверие в процесс творенья словом.

Поймай в душе живящий ритм,

Пронзительно взгляни вокруг.

Роди внутри восторга крик

И жизнь откликнется на звук.

Сознанием в природе растворись,

Дыши, любуясь красотой.

И в небо звездное смотря, кружись,

Могучей силы ощути покой.

Не громким голосом отправил в полет над гладью озера пришедшие слова Кугыжа.

– А я знал, что ты придешь, – сказал наконец мальчонка, Искра. – Поиграем? – И лицо улыбкой светлой озарил.

– А то ж! – ответил Кугыжа.

Встреча

– Дед, вот скажи, бывает у тебя: делаешь что-то новое или видишь в первый раз – вот точно в первый, – а ощущение, что повторяется все. Или что знаешь, куда пойти надо, как руками перехватить, чтобы получилось. Главное не задумываться в этот момент и все получится. Будто, подсказывает кто, – спросил Кугыжу серьезный взрослый мужик двенадцати лет от роду.

– Бывает, Жданко. Как не быть? – ответил в таком же тоне Кугыжа. – Говорят умные люди, способен тот, кем ты будешь, знаки тебе подавать.

Жданко ненадолго задумался, потом уточнил:

– Как это?

– А вот так. Ты же можешь мыслями в прошлое путешествовать? То есть вспоминать что-то из жизни прожитой. Дак вот, внимание туда свое возвращая, представь, например, что себе более младшему советы даешь. Так и для тебя будущего жизнь твоя прошедшей окажется. Могет быть, что наития эти и есть подсказки от тебя, более мудрого и всякого разного больше повидавшего. Сидит он, также в воспоминания уходит и разговаривает с тобой теперешним. А у тебя узнавание происходит ранее не ведомого.

– То есть я будущий помогаю себе же дожить до того времени, когда сам же им стану? Здорово! Вот бы он мне побольше подсказывал, – увлеченно загорелись глаза Жданко.

– Больше-то в пользу не будет, сам ты должен путь пройти. А то если все по указке, то и не дойдешь до себя будущего, – малость придержал мысли внука Кугыжа.

– Э-э-эх, а я уж размечтался. Это ж ждать: подскажет, не подскажет, – разочарованно протянул Жданко, минуту назад вообще не знавший такой легенды.

Кугыжа недолго помолчал, смотря с улыбкой на досаду внука. Потом добавил:

– Расстраиваться тоже причин нет: говорят, еще можно самому спрашивать у себя будущего совета. Тут главное поверить в это и вопрос задав, ответ не проворонить, как от мысли случайной не отмахнуться. А ведь и на эту тему есть у меня для тебя сказочка.