Текст книги "Сказ о Кугыже"

***

Шаман Кугыжа бежал по зимнему лесу: надо было успеть. Дыхание осело изморозью на усах и бороде, местами забило сплетенье волос сосульками. Лёгкие горели огнём и, казалось, воздух, попадая в них, не животворно отправляется кровяным руслом по телу, а сгорает в этом огне без остатка. За задниками широких, подбитых лосинной шкурой, охотничьих лыж клубилась снежная пыль. Ноги, порядком отмахав уже на хорошей скорости, просили пощады. Но Кугыжа только наддавал ещё и ещё, смиряя усталое тело строгой волей. В голове была одна мысль – вперёд! Он не понимал: куда надо успеть? зачем? Было только смутное ощущение жизненной необходимости этого, толкавшее его все дальше и дальше.

Уже в сумерках, пробив с налету заснеженное сплетение еловых лап между двумя могучими деревьями, он в облаке снежного взрыва вырвался на открытое пространство и увидел свет: в общем сумраке подступавшей ночи мерцали жёлтые отблески. Уже спокойным ходом, пытаясь отдышаться, Кугыжа подошёл ближе к их источнику. Стало понятно, что небольшой пятачок свободного от деревьев пространства упирается в воздвигнувшийся на пути скалистый утес, а в расщелине между валунами обозначился проход в пещеру, неплотно занавешенный шкурой.

Отстегнув лыжи, Кугыжа подошёл ко входу и спросил:

– Доброго вечера, хозяева! Могу ль войти?

– Заходи, коль прибег, – послышался низкий голос. – Ноги только обтряси да дверь прикрой за собой.

«Дверь! Точно. А я-то подумал…» – размышлял Кугыжа, протискиваясь в пещеру и задергивая обратно шкуру. Справившись с этим, оглянулся: костёр небольшой горит, котелок малый на костре побулькивает – с чем, не разобрать, – склонился кто-то над ним, веточкой помешивает. Капюшон на голове глубокий, лица почти не видно, не распознать: стар, молод. Борода есть, ну дак что? У всех по-разному пробивается и цвет долго держит. Рука, что отвар мешает, сильная, венами да жилами витая, видно – пожившая, уважение внушает. Большего пока не понятно. Плащ из шкуры медвежьей в рост, складками собрался вокруг скрещенных ног, одежа добротная.

Помешал варево незнакомец, выпрямился – лицо так в тени капюшона и осталось, – промолвил:

– Что стоишь? Проходи, садись.

Шагнул Кугыжа к костру, сел, подогнув под себя ноги.

– Успел значит, – то ли спросил, то ли подтвердил незнакомец. – Ну, коли успел – пей. – И котелок с огня голой рукой снял и Кугыже протянул.

Тот, как завороженный, принял котелок: припекло ладони, но важней показалось удержать. Внутрь заглянул: дымится варево. Не узнал состав в аромате Кугыжа, замешкал.

– Годить будешь? – удивлённо, и, вроде как, с разочарованием лёгким прогудел незнакомец и вставать принялся.

Понял тут чуйкой Кугыжа, что вперёд его гнала – уйдёт сейчас. И зачем жилы тогда рвал было? Торопясь наказ исполнить, отхлебнул варево полным глотком, внутренне смирив себя с ожогом от горячего – чуть прохладным питье оказалось, вкус травяной, приятный. От неожиданности весь отвар допил Кугыжа. Опомнился потом, на хозяина пещеры глянул растерянно.

– Пей-пей, для тебя он, не переживай, – правильно понял его незнакомец. – Готовность твою проверил, теперь дальше говорить можно. Спешить уж не надо, но и стоять не след. Напиток этот не простой: суть всего живого чуять лучше помогает, да и не живого тоже. Пригодится тебе это. Дело есть для тебя. И не одно – три. Но в целом одно по итогу. Первое дело: найди Мёртвое болото, в болоте том Руду древних добудешь – поймёшь как. Руду возьмёшь, кузнеца найди на Диком кряже: он там один. Ключ сковать с руды той нужно: знает тот мастер какой и как. Третье дело самое важное: ключом тем врата в Изнаночный мир открыть.

– Где врата-то? – спросил немного обалдевший Кугыжа. – Да и прибыток какой с того, – взяла свое хозяйская сметка.

– Врата где? Сам найдёшь. Или не найдёшь – мимо пройдёшь: от тебя зависит. А прибыток? Жалеть не будешь. Всё. Спать ложись. Дорога дальняя, отдохни, – ответил незнакомец и рукой повел.

Сами глаза закрылись, не понял, как уснул Кугыжа. Уже утром, когда выспался, удивлялся по этому поводу. Огляделся: пусто в пещере. Мешкать не стал, лыжи на ноги, кусок мяса сушёного в зубы и давай путь шагами широкими мерить. Где Мёртвое болото знал примерно: дед рассказывал. Люди там пропадали. Сам не был там, но вот и причина нарисовалась.

Три дня шёл – дело привычное. Знаки приметные, что дед поведал, путь помогли найти – вышел к краю болота. Сразу понял: оно – мёртвое. Деревья все сухие да крученные, как в судорогах. Хоть и зима, местами окна чёрной воды стоят, не шелохнутся. Не проходит свет в эти окна – не пускают. Живности не видно, да и не слышно. Разве что вот, стонет кто-то вдали. Вглубь топи гать ведёт: склизкая, обледенелая, но как будто хоженая.

Отстегнул лыжи Кугыжа, за спину повесил. Вступил на гать, двинул в глубь болота. Идёт, по сторонам поглядывает, валашку на изготовке держит: предчувствия так себе. Сколько-то отшагал, видит – темнеет что-то. Ближе подошёл: ага, островок средь болота. И, похоже, с него стоны разносятся.

Мягко пошёл Кугыжа, как зверя скрадывал. До острова добрался, сразу понял: так себе местечко, злом напитанное. Чуйка? Нет: посреди острова куча костей человеческих – большая. Видно, что зубами их очищали, тоже не маленькими. Справа ее обогнул, смотрит: старик на берегу сидит страшный. Болотник – понял Кугыжа. Да такой, что как раз болоту Мертвому впору: худой, сгорбленный весь, а все выше человека; кожа, туго на костях сидящая, чёрная да чешуйчатая по-змеиному; когти на пальцах крючьями. Сидит спиной к гостю незваному, стонет, раскачивается. Встрепенулся вдруг, голову задрал, воздух шумно втянул. «Почуял», – подумал Кугыжа.

Обернулся дед страшный резко, движением одним, сразу всем телом и рванул в сторону Кугыжи, ногам кривыми перебирая. Кривые-то кривые, но, видать, что шустрые: быстро рядом оказался. Когти выставил, зубы из бороды выдвинул: чёрные, большие. Ткнул валашкой на встречу Кугыжа:

– Ближе не подходи, дед. Не надо оно тебе.

Ещё больше ощерился болотник, зашипел, но притормозил.

– Кто такой, чтобы на топях моих ковырялкой своей мне в морду тыкать?! Мои места! Не позволено здесь забродам всяким шляться невозбранно, – проскрежетал.

– Кугыжей родители нарекли. Болото мне твоё без надобности. Есть только одна безделица – руда древних. Бают люди: здесь она где-то.

– Безделица?! – зареготал болотник, морду глумливо кривя. – На троих в тебе наглости, как погляжу. С безделицы этой растёт моя куча. – И на гору остовов человечьих покосился. – Наглости на троих, а с умом-то как? Загадку тебе загадаю. Не отгадаешь – в кучу пойдёшь. Ну а отгадаешь, ногу тебе только откушу и отпущу: сам выберешь, леву али праву. – И ещё более мерзко ухмыльнулся.

– Интересные условия! Про руду-то в них не помянул, эт как? – молвил Кугыжа, в отгадайку с нечистью играть не собираясь.

Примерился внутренне, как с линии броска уйдёт да по горбу валашкой приветит: опыт имеется. Да и не крепче чай загривок у чудища комельков березовых, что пластать приходиться, дрова готовя: привыкли руки к топорам!

Но тут как ясность в голове случилась, понимание пришло – отвар, видать, в пещере выпитый, напомнил о себе, – зубы болят у ирода. Сильно болят, давно. С того и стонал на все болото свое. Не впрок, видать, питание неправедное.

– Зубками маешься, дедуля? – ласково так, с подковырочкой спросил Кугыжа.

Взъерепенился страшный дед:

– Откуда знаешь?! Подслушал, падлюка! Глумится вздумал, мяса кусок?!

– Знахарь я – вижу. Помочь могу, – спокойно ответил Кугыжа.

Задумался болотник, зубами больными почмокал, скривился.

– Не за так, да? – спросил хмуро.

– Да уж не за ногу – леву али праву. Покажешь, где руда Древних здесь и препятствий тому, чтоб ушёл я с ней, чинить не будешь, – выставил условие Кугыжа.

– Согласен, – как-то уж совсем быстро сдался болотник.

– Хозяином поклянись, что не обманешь.

– Клянусь, клянусь, лечи давай, – зачастил болотник.

С собой все нужное было у Кугыжи. Огня развёл, отвар сварил, слова правильные прошептал над ним. Одним махом в пасть его выплеснув, глотнул болотник, прислушался к себе: довольная рожа стала.

– Помогло! Помогло! – заревел, лапищами своими потрясая, и добавил, уже спокойней, – ну, иди за мной, знахарь. А сам ухмыляется хитро так, довольно.

Не придал этому значение Кугыжа, пошёл по гати следом в глубь болота. Подвёл страшный дед его к большому черному окну-проталине. Здесь, говорит, руда лежит и совсем уж злорадно щерится. «Да уж, – подумал Кугыжа. – Точнее условия ставить надо было. Болотнику-то руду со дна топи своей достать – раз плюнуть. А мне? Не даром ухмыляется, думает ни с чем уйду или там и останусь, доставая».

Много времени на злорадство нечисти не дал Кугыжа: снарягу лишнюю скинул, одежду верхнюю с рубахой следом: в штанах одних холщовых да с оберегами на шее остался. С валашкой в одной руке, с ножом в другой, ухнул щукой в черную воду, страх свой волею скрепя.

Нырнул и сразу ко дну нацелился. Тотчас устремились к нему со всех сторон мертвые бестелесные твари, эту злую воду населяющие, завертели вкруг него жуткую круговерть. Паника внутри голос подала: «Сожрут?! На дно утянут?!» И тела жуткие в хороводе этом вроде как плотью налились, уж и обвивать стали кольцами склизкими, остатки воздуха с груди давить. Бороться попытался, валашкой отмахиваясь да ножом бешено полосуя – бесполезно, только больше напавших стало, уж и к горлу чьи-то зубы примерились, кожу ссадили. Еще и дно как будто дальше отодвинулось, а поверхность при этом ближе не стала.

Тут опять отвар чудесный о себе дал знать, понимание всплыло: страхом, отчаянием питаются твари, злостью да ненавистью сильней становятся. Схватился Кугыжа остатками сознания за это откровение, волю в горсть собрал, напряг до звона душевного и выдохнул всю муть этих чувств из нутра вместе с остатками воздуха, улыбнулся безмятежно в хари оскаленные, руки вольно раскинул. Сгинули твари, как наваждение, и дно сразу близко стало.

А там, тиной припорошенные, останки человеческие: сжимают кошель кожаный мёртвые руки. Потянулся к нему Кугыжа: будто только этого и ждал лежащий в проклятых водах – разжались костяные пальцы, отдали. Рванул к свету Кугыжа с острым ощущением – ещё чуть, и воду мертвую за благодать будет втянуть в горящие лёгкие. Выскочил на поверхность, на берег себя одним рывком выбросил. Против желания лежать, не двигаться, ворочаться начал, крепкой волей на ноги воздвигать стонущее тело. «Что, дед, паскуда, давай! Рискнешь от слова отступить да добычу обратно взять?!»

Оглянулся, жадно воздух жадно да кашляя: нет болотника. Ушёл да вещи с собой прихватил: видать не ожидал, что вынырнет владелец. «Ладно, – подумал Кугыжа. – Не я это начал». Завязки у кошеля распутал, внутрь заглянул: камней горсть ноздреватых, багровым в прожилках светятся, кровь будто – Руда древних. Обратно горловину стянул и к острову пошёл.

Гать миновал, вот и уже и куча знакомая. Болотник как увидал его, затрясся весь мелкой дрожью, съёжился, будто меньше стал. И когти уже не такие острые, да и зубы так себе, обратно в бороде спрятались. Засеменил, вещи Кугыжины, заискиваясь, к ногам его положил. Понял, кошель увидав: на своём пути Кугыжа, не победить его, не про него среди других костяков на Мертвом болоте валяться.

Молча смотрел шаман на болотника, желваки на скулах катал. Думал, прибить что ли нечисть поганую. Увидел тот что-то в его взгляде его, запричитал:

– Не губи, милостивец! Выкуп возьми хороший. Сокол у меня есть волшебный, бесценный. Дорого достался, тебе так отдам.

Плюнул Кугыжа. Что взять с нечисти? Натура такая, а ведь и он для равновесия общего нужен.

– Давай сокола. Да смотри мне: узнаю, что баловать продолжаешь – вернусь, прибью.

Сбегал болотник к куче своей, покопался там, клетку железную тащит, протягивает подобострастно. В ней сокол, видно сразу, неволей измученный. Взял «выкуп» Кугыжа, одежу накинул, пожитки навьючил, кошель с рудой в мешок заплечный положил и пошёл прочь не оглядываясь, не боясь. Пересёк болото Мёртвое, на твердь добрую вышел, остановился. Сбил замок с клетки обухом валашки, дверцу отворил и сказал:

– Лети, вольна птица! Насиделась поди.

Рванул сокол и сразу в неба синеве пропал. Бросил Кугыжа клетку в болото да дальше направился. Идёт, думает: «Где ж тот Дикий кряж? Э-э-эх, не расспросил незнакомца». Шёл так, мысли в голове перебирал. Вдруг крылья захлопали, упал сверху на плечо сокол, когтями в кожух впился – удобно ему. «Хорошо, что не лето, – подумал Кугыжа. – Кожух-то стерпит».

Сидит крылатый, перья чистит, да поглядывает глазами на диво умными.

– Волшебный говоришь? – спросил Кугыжа. – Дак может дорогу до Дикого кряжа мне спытаешь?

Кинулся в небо сокол, будто понял. Немного ждать пришлось, быстро вернулся. Закружил, заклекотал призывно, перышко обронил.

Застыло перышко перед Кугыжей на миг и полетело, будто ветерком несомое. Устремился он следом. Ещё три дня идти пришлось, хорошо хоть ночью чудесный проводник поспать давал, на месте зависая. Наконец скалистый массив на пути воздвигся. Перышко соколиное ввысь ушло, словно подтвердило: дескать, привело – вот тебе Дикий кряж.

По тропе вверх пошёл Кугыжа. Знать бы, где искать кузнеца этого. Людей не видать нигде, спросить не у кого. Смекнул правда, что далеко звук в горах разносится: глядишь, звон наковальни и не пропустит. Вскоре и впрямь, услышал песню трудящегося железа, пошёл на неё. Выбрел к добротному двору: в одном конце – дом крепкий с подклетью, в другом – кузня. И мужичек сухонький да плюгавенький молотом небольшим постукивает, позвякивает.

– Здрав будь, мастер! – поклонился ему Кугыжа.

– И тебе не хворать, парень, – ответил мужичек. – Звать тебя как? Откуда путь держишь? Ко мне с делом каким али так, проходя?

– Кугыжей звать. Издалека путь мой. Кузнеца ищу, что умен Руду древних в ключ перековать, которым Врат в изнаночный мир открыть можно.

– Руду древних значит? – зорко глянул мужичек. – Удачлив ты, раз ко мне попал. Свара меня зовут. Могу с этим материалом сладить, но помощь понадобится: горн раздувать да молотом бить, куда направлю.

Ну, Кугыжу работой пугать – время терять. Вещи в угол кузни бросил, кожух тёплый скинул, да рукава засучил. Руду мастеру передал, сам к мехам пошёл. Загрузил кузнец руду в тигель, на угли поставил да рукой махнул:

– Качай.

Примерился Кугыжа к рычагу мехов, потянул – не сдвинулся механизм. Сильнее приложился – опять ничего. Поглядывает Свара-кузнец на Кугыжу: вроде как больше с любопытством, чем с нетерпением.

Озадачился Кугыжа, но не остановился, помогла привычка дела до конца доводить: весом всем на рычаг налег. Когда и это не помогло, ногами упёрся, куда пришлось, в одном порыве всем телом потянул. Тяжело, но сдвинулся механизм мехов. Так вот, через крайнюю натугу, качнул пару раз – сдался. Вскинулось пламя, но опало тотчас – ещё надо.

Отступил Кугыжа, тяжело дыша и недоумевая: «Как так, почему не совладал?»

– Хоро-ош помо-ощничек! – протянул мастер, подходя к мехам и одной рукой так их задышать принудив, что горн огнём первородным загудел. – С молотом-то так же справишься, молодец?

Стиснул зубы Кугыжа, насупился, на кувалду посмотрел, что у наковальни стояла: на вид вполне подъёмная. Но, мехами учёный, на всем серьёзе сразу двумя руками к рукоятке примерился. Пошевелил, потрогал, сопротивление пощупал: крепко стоит, не шевелится. Сосредоточился, потянул со всей дури, аж кровь в виски ударила, воздух сипло из груди вырвался: будто скалу коренную за макушку тянуть – тот же результат. Ни на волос не сдвинул. Тут уж горн души Кугыжиной без мехов запылал да загудел. Вскипела ярость мужская, воззвал к Зверю своему Кугыжа. Вздулись жилы силы сплетеньем, впились пальцы мертвой хваткой, вырвался рык утробный из груди, движением мощным рожденный – прокатилось эхо по горам от голоса Хозяина леса, на помощь брату пришедшего – оторвался молот от земли, на миг уступив напору. Обратно встал – аж земля вздрогнула.

Стоит Кугыжа, от запредельного усилия качается: мокрый весь, голова гудит, мухи чёрные перед глазами.

Тут смех кузнеца раздался: все громче и громче – в итоге чуть ли не раскатами грома загрохотал. И все вокруг будто ввысь да вширь раздалось – голова кругом. Увидел Кугыжа: стоит он на огромном дворе, все вокруг великану впору, с сосну эдак вековую ростом. А вот и великан напротив: бородища да волосы рыжие, огнём пылают; фартук кожаный на могучей груди; руки силой немереной бугрятся. Смехом грохочет, ладонями саженными себя по ляжкам в восторге хлопает, аж в горах отзывается.

«Опять отвар чудесный глаза открыл», – подумал Кугыжа. Понял все, на меха поглядев, с бревном рычага в четыре роста человеческих, да на молот – тот ещё инструмент, я вам скажу. «Ну хоть так, – выдохнул внутренне. – А то уж было немощным себя почуял».

– Ну помощничек, ну порадовал! – прогрохотал тем временем кузнец-великан. – Крепко путь свой держишь! Воли не занимать стать! Род сильный за тобой вижу и природу-матушку любишь да уважаешь. Давненько смертные молот мой не валяли!

Отсмеялся огромный, да фляжечку малую на ладони к самой земле протянул.

– Накось, парнище. Отвар, что суть открывает, вижу, испил. Мой дар за упорство прими: семейный рецепт – силу даст для исполненья дела.

Кому малая фляжка, а кому и жбан в полтора роста – не отхлебнёшь с наскоку. Подставил ладони Кугыжа – плеснул ему Свара-великан щедро. Глотнул терпкой горечи – помутнело на миг в глазах. И… вроде как не изменилось ничего, разве что вокруг все прежний вид приняло: стоит кузнец сухонький, да плюгавенький, улыбается с хитринкой.

– Так тебе привычней будет. Теперь пробуй, – говорит.

Взялся Кугыжа за меха, закачал с натугой, но теперь уж посильной – загудел огонь, пошло дело. Железо с руды выплавили, остудили в форме, опять греть начали, уже для ковки. К молоту Кугыжа с опаской примерился, но и здесь сладилось. Мастер место легким ручником намечал, ну а Кугыжа уже от души лупил.

В процессе общем словно в транс вошёл. Только и осталось в памяти: пламени гул, молота удары и искры с раскаленного метала. Сколько длилось, когда закончилось – кто знает? В один момент понял – не стучит больше направляющий его молоточек. Опустил гудящие плечи, отер пот со лба.

– Держи, парень, – сказал кузнец и протянул ему ключ замысловатой формы.

Металл светился, точно только с горна вышел, но в руке себя холодным показал.

– А как форма такая вышла? Не по тонкому лупцевал-то, – удивился Кугыжа.

– Такая она – руда Древних. Сила, как опора, а форму душа задаёт, силе путь правит.

Сходили они в баню, пот трудовой смыли. Попрощался Кугыжа с мастером чудным, поклонился земно да дальше двинулся.

Идёт, а сам ключ скованный в руках вертит. Вдруг тот как дернется и светиться давай сильней. Покрутился на месте Кугыжа: и впрямь не почудилось. Стежка почти незаметная с главного пути отходит – на неё-то и показало чудное изделие: шевельнулось да вспыхнуло. «Неспроста», – подумал Кугыжа и на нее свернул. Ключ на шею повесил, чтоб направление не потерять.

Петляла дорожка, в узлы скручивалась, то чуть видной становилась, то вполне четкой, наконец обрывом кончилась: ни вправо, ни влево не спуститься – камень отвесный. В стороне река вниз вольно падает. Ключ совсем уж как живой задергался и светом алым запульсировал. Туда, мол, вниз надо. Подошёл к краю Кугыжа – аж присел: высоко оказалось, засасывает обрыв, прыгнуть зовет. Далеко внизу кипит ярость воды, с высоты брошенной. Кинуться бы да полететь, только где те крылья?

«Раз так дело пошло, мог я молотом великанским махать, напитка Свариного отведав, может и шагнуть так смог бы: сверху да вниз, шагом великим?» – подумалось вдруг Кугыже. Встал на краю обрыва, глаза закрыл, вкус отвара в памяти вызвал – аж от горечи сморщился – и шагнул. Почти получилось: всего с трех человеческих ростов в воду упал. Сразу глубоко ушёл, с налету-то. Да и хорошо, что так: пещеру подводную увидел в основании водопада, ключ сразу туда потянул. Не стал противится, поплыл, пока воздух в лёгких был, доверился «проводнику» чудесному. Нелегко под водой навьюченным, но как-то справился, даже лыж не бросил: может и тут Сварин подарок поучаствовал.

В устье пещеры занырнув, сразу кверху ход пошёл, даже удушье терпеть не пришлось. Вынырнуть аккуратно постарался: мало ли чего… Из воды вылез, одежу как смог отжал, обратно натянул, на теле сушить: дров-то все равно нет. Не лыжи же палить, да и огня с них… Благо тепло в пещере было почему-то и свет какой-никакой имелся: вроде как сам камень стен мягко мерцает. Ключ, кстати, и тут продолжил направление подсказывать.

Не особо много прошел – стены и свод пещеры раздались в разные стороны. Не понять, правда, то ли на пространство открытое вышел, то ли ещё что: неба синего не видать, деревья кругом разные, сомкнулись кронами. Тропка меж них вьется, которая вскоре и к воротам привела: крепким, на столбы каменные подвешенным и чёрным железом окованным. Ключ светом ровным засветился: показал, видать, вот они – Ворота в изнаночный мир, конец пути.

А чуть поодаль на скамеечке простой старуха сидит, кудель прядет. Древняя – жуть! Да слепая в придачу. Вроде и в стороне сидит, а мимо не пройдёшь. Да и не стал бы Кугыжа, хотя знал уже, что не все то есть, как выглядит. Подошёл, рот уж было открыл поздороваться – опередила старуха.

– Ну, что, пришёл, Кугыжка? Явился, не запылился! Ждать-то тебя сколько?! Кто ж учит-то вас нонче?! Ну, иди открывай, что ль! – произнесла, движением, впрочем, никак на нагрянувшего гостя не реагируя. Нос крючковатый только шевельнулся, будто принюхался.

Дернулся было к вратам Кугыжа – остановило что-то: брезжило с краю сознания, в сомнение вводило.

– И тебе здравствуй, бабушка! Испытания-то будут какие?

– А хочется? – спросила старуха, повернув невидящий взгляд в его сторону.

– Да мне б понять, бабушка: бегу уж столько, вроде добежал, задания получил, до тебя вот добрался, а до сих не разумею – куда стремлю-то? Сильно все, но смутно. Руду нашёл, ключ сковал: дак то в процессе было – там борись, здесь трудись. А тут – иди и открой. Вот так просто, да? – разговорился Кугыжа.

– Эх Кугыжка… Для того и пришёл сюда, чтоб разуметь. Ознакомиться, так сказать. А задание тебе… Сюда пошёл, зова невнятного послушал, не заглушил – уже первое моё задание выполнил. Урок от незнакомца принял – второе. До меня добрался – тут и третье. Ну а на закусочку – к вратам сразу не бросился. Разговором да вопросом почтительным уважил: слушаешь вокруг, выходит, вникаешь в смыслы – стараешься, в общем, – ответствовала старуха.

– Дак не давала ж ты мне тех заданий, бабушка? – удивился Кугыжа.

– Давала, не давала. Тебе, да не тебе. Иди уж, знакомься. Яму только с кольями обойди, а то доставай тебя потом бестолкового, оживляй, – проворчала старуха и к кудели вниманием вернулась.

Пошёл к воротам Кугыжа, яму ловчую, хворостом прикрытую, не забыв обойти – и как сразу не приметил? Снял ключ с шеи и в скважину посреди врат вставил, провернул до щелчка. Вдохнул глубоко, выдохнул – отворил. Открылся проем, мглой заполненный. Вышел из нее незнакомец давешний, в том же плаще медвежьем с капюшоном.

– Здравствуй, – говорит.

– Это как так: ты ж меня направил врата эти открыть и сам же из-за них выходишь? – удивился Кугыжа.

– Позволила Древняя Мать весть тебе послать: давай, говорит, непутевый, а то так и просидишь за калиткой ожидаючи, будто красна девица, – ответил незнакомец и капюшон скинул. – Привет, младшой Я.

Понял все Кугыжа и не понял одновременно ничего. Одно истинно ощутил – не зря бежал. В лицо смотрел: в свое, да не совсем. Жизнь ещё не праздную да свершений полную пожить надо, чтоб таким стало. А вместе с тем и не чужое – роднее некуда. Морщин поболе, сединой побогаче да взгляд зорче, а мальчишка звонкий внутри тот же сквозит, блеска добавляет.

Обнял Кугыжа старшего себя да пошли вместе у Древней Матери самовар просить – чай пить, знакомится. Глядишь, и баньку истопит: ей, вроде как, положено.