Текст книги "Моя любимая дура"

Глава 23
ВАУ!

Я открыл глаза, увидел ослепительный солнечный свет и вскочил с кровати, будто на ней устроили собрание ежики. Сколько же я проспал? Бежали бесценные минуты нового дня, а я неподвижно лежал, блаженно сопя в подушку. Дела, важнее которых нет, столпились надо мной, как просители у кабинета толстокожего чиновника. Я по своей сути – человек с обостренным биологическим ритмом. Рассвет для меня всегда означает команду «Подъем!». Я могу гулять с друзьями всю ночь, с рассветом прийти домой, лечь в постель, но заснуть мне все равно не удастся. Сколько раз пробовал – без толку. С тех пор даже не пытаюсь прикорнуть с восходом солнца. Но что же случилось с моими биологическими часами здесь, в горах? Хроническая усталость? Или вино, которое я вчера пил, обладает особыми свойствами?

Леры не было. Ее кровать аккуратно застелена, настолько аккуратно, что появляется сомнение: а ночевала ли она здесь? На столе, как фигуры на шахматном поле перед началом игры, выставлены чашка, сахарница, турка с теплым молоком и несколько бутербродов, завернутых в пищевую пленку. Красиво подано! И комментарий на цветном плотном листочке, украшенном вензелями (наверняка из органайзера выдернула): «Кофе на плите. Извини, если костюм окажется чуть великоват. Я пыталась измерить твой рост и талию, когда ты спал, но спал в такой позе, что возможны огрехи. Я на вышке. Свидимся! Лера».

Я спустился во двор, там же растер тело снегом, затем умылся из ведра ледяной водой, остатки которой вылил себе на голову. Вот теперь я окончательно проснулся, и мозги работают на полных оборотах!

Вернувшись в комнату, я развернул бутерброд и вцепился в него зубами, попутно соображая, о каком костюме упомянула в своей записке Лера. Два раза обошел вокруг стола, пока не обнаружил на стуле пестрый пакет. Взял его и вытряхнул на кровать новенький горнолыжный костюм пламенно-красного цвета. Пощупал плотную ткань, поиграл многочисленными «молниями» и липучками, посмотрел на ценник. Однако девочка явно завышает мои возможности. Понятно, что это не подарок. Она купила его мне в долг, уверенная, что я скоро рассчитаюсь с ней. Спасибо, милая, конечно… Такую красивую одежку я давно мечтал купить, но смущала цена. Горнолыжный комбинезон этой фирмы стоит никак не меньше семисот-восьмисот долларов.

Я стащил с себя слаксы, не забыв вытряхнуть из них оставшиеся доллары, и с удовольствием засунул себя в комбинезон. До чего же удобный! И ничуть не велик, точь-в-точь копирует мою фигуру. Вот только с цветом девочка не угадала. Красному я бы предпочел белый, как снег, с серыми камуфляжными пятнами. Мне не светиться на склонах надо. Мне полезнее быть малозаметным, неприметным, желательно вообще невидимым.

Но делать нечего. Я сходил на кухню, где гремела кастрюлями хозяйка, принес оттуда кофе и завершил завтрак. Теперь можно определиться с тем, что я должен и чего не должен делать. Ехать в поселок Мижарги, как требовал убийца, для меня все равно что трогать пальцем зубья капкана. Я должен подойти к леднику другим путем – через перевалы, седловины и хребты. И не должен ни при каких обстоятельствах попадаться милиции.

В дверь постучали. Вошла хозяйка, стала собирать со стола посуду.

– Ваш друг вами интересовался, – сказала она, смахивая крошки в ладонь.

– Друг? – насторожился я. – Какой друг?

– Он говорит, вы его знаете… Я снег во дворе подчищала, а вы еще, наверное, спали. Он подходит и спрашивает, не остановился ли у меня молодой человек, роста высокого, широкоплечий, Кириллом зовут. А я ж слышала, как девушка вас называла. И парню тому говорю, что да, поселился вчера вечером… А вы что ж, не знаете, кто это?

Она смутилась, почувствовав, что оказала мне услугу, которой я не слишком обрадовался.

– Вспомню! – улыбнулся я и махнул рукой, дескать, не стоит думать о такой чепухе. – У меня друзей много. А как выглядел этот человек?

– Молодой! – всплеснула руками старушка. – Совсем еще молодой. Лицо такое ладное, светлое. Очень хорошее лицо. И вежливый: здравствуйте, бабушка, до свидания, бабушка…

– Как был одет?

– Да просто, как все. Курточка блестящая такая, на «молнии». И штаны теплые, чтоб на снег не холодно падать. А на голове черный платок… Ох, я на эти платки смотреть не могу! Ну, где это видано, чтобы парни платки носили! И ведь еще и серьги в ухо цепляют!

Субъект в бандане, о котором меня предупреждал убийца! Опять за мной «хвост»! Следит, но на контакт не идет. Что ему надо? Кто он? Вот уже выяснил, где я поселился. Контролирует все мои передвижения? Зачем? «Молодой, лицо ладное…» Симпатичный то есть. Чует мое сердце, что это Мураш. Неужели он настолько крепко вцепился в меня, что до сих пор находится где-то рядом?

Надо его выловить, думал я, спускаясь в терраску. Негоже болтаться по горнолыжному курорту с «хвостом». Это и некрасиво, и неудобно. Парень, наверное, недоумевает: я отказался провести его на Джанлак и в то же время целеустремленно движусь в том же направлении.

Я вышел во двор. Чудесный день! Небо чистое, синее, солнце ослепительно сияет над сверкающими снежными пиками. По тротуару текут ручьи, мощная инсоляция так нагрела асфальт, что тот источает густой пар, словно раскаленная сковородка, смазанная маслом. Я нарочно долго ковырялся с крючком калитки, делая вид, что не могу его открыть. Потом столь же долго закрывал его. И тем временем незаметно посмотрел по сторонам. Никого… Хотя из-за ближайшего поворота выглядывает передок «жигуля». Остальная часть машины скрыта за кустами. Я встал на обочине и протянул руку, голосуя. Тотчас рядом остановилась дряхлая легковушка. Водитель даже не спросил, куда мне надо. Здесь все дороги ведут к вышке, то есть к канатной дороге, и уже по ней, в раскачивающемся деревянном кресле – выше, выше, до самого неба, до ослепительных вершин, покрытых спрессованным голубым снегом.

Мы поехали. Я обернулся и с удовлетворением отметил, что «жигуль», стоявший за кустами, включил поворотник, вырулил на дорогу и устремился вслед за нами.

– Здесь только одна канатная дорога? – спросил я.

– Одна, – кивнул водитель, отпустил руль, чиркнул спичкой о коробок и, держа двумя пальцами горящую спичку, стал искать в кармане сигареты. Прикурил, обжигая пальцы. – Разделена на четыре очереди – каждая поднимается выше другой. – Он покосился на меня, оценил комбинезон, какой никогда не позволил бы себе «чайник», то есть начинающий лыжник, и спросил: – А лыжи-то где?

– Напрокат возьму. Есть там пункты проката?

– Полно. На каждой станции пересадки. На любой вкус и цвет. Только плати. Только успевай шелестеть купюрами. Этого шелеста уже лавины не выдерживают. Слышал, вчера сразу две сошли?

Он ловко объехал огромную лужу, дымящуюся, словно горячий источник, и посигналил знакомому водителю, промчавшемуся мимо. Я еще раз обернулся. «Жигуль» шел за нами, как на буксире. Мураш, сотрудник банка из Нальчика, вежливый и симпатичный молодой человек, взял отпуск по семейным обстоятельствам, чтобы разыскать место гибели своего отца. Я должен был помочь ему, не задумываясь, не убеждая себя и его, что восходить на ледник опасно, я должен был проникнуться чувством сострадания к чужому человеку так же быстро и легко, как привык это делать всегда. Но мое сердце в этот момент уже было занято Ириной – той невыразимой болью, какую испытывает человек, признавший свою ошибку… Зря я выпил столько кофе! Сердце колотится, не хватает воздуха. Я принял допинг, и мышцы гудят и греются на холостых оборотах, но для них нет пока работы…

Мы выехали на площадь перед подъемником. Сколько вокруг красивых и стильных людей! Карнавал, маскарад! Пестрые комбинезоны, радужные очки, подобно маскам закрывающие едва ли не половину лица, массивные пластиковые ботинки. И, конечно, самое главное – вооружение. Лыжи, палки и сноуборды похожи на мечи, копья и щиты. Воины топчутся в очереди на подъемник, поглядывая на гору, с которой им предстоит сразиться. Один за другим финишируют отвоевавшиеся рыцари, соскальзывая по крутому выкату со скоростью болидов. Эффектное торможение со снежным веером, крутой разворот у самой очереди, и победитель на несколько мгновений замирает, позволяя толпе страждущих полюбоваться собой. Потом – забрало на лоб (то есть очки) и снова в конец очереди, чтобы еще раз испытать самое удивительное из всех ощущений, открытых когда-либо человеком.

Я стоял в очереди безоружным, без лыж и палок. Самые главные на трассе предметы, на которые все молятся, любуются ими, которым доверяют свою жизнь, для меня не представляли никакой ценности. Гора не была моим врагом или соперником, и я не собирался шлифовать лыжами ее склоны. Она оказалась моим союзником. Боясь ошибиться, я внимательно рассматривал пеструю от засилья рекламы схему горнолыжных трасс. Четыре пунктирных отрезка, обозначающих очереди канатной дороги, пересекали склон горы. Четвертый отрезок доставал до самой вершины, которая была обозначена на схеме как «Хр. Крумкол – 3657 м». Хребет Крумкол! Тот самый хребет, за которым начиналось царство ледника Джанлак. Этим хребтом мы любовались с ледника в тихую безоблачную погоду, отдыхая между заходами в шурф. С этого хребта на наш лагерь опускались облака, и начинало вьюжить, или вдруг обрушивался мощный ливень; бывало, с него скатывался густой и малоподвижный туман, и тогда весь мир для нас сжимался до размеров душной и влажной парной – на расстоянии вытянутой руки уже ничего нельзя было увидеть, и приглушались звуки, и начинала кружиться голова от потери ориентации, и никто из нас уже не ходил гулять далеко, что так нравилось всем в ясную погоду.

Дождавшись своей очереди, я сел на кресло и воспарил вверх. Сначала канатная дорога проходила над широкой лесной вырубкой, где снежный покров был уже влажным и серым, и встречались темные проталины с зелеными пятнами свежей травы, и высунулись из-под снега потемневшие, покрытые мхом пни, вокруг которых закручивались петли заячьих следов. После второй очереди лес закончился, и началось истинное царство лыжников. Я летел над застывшим снежным морем с исполинскими волнами. Крутые спуски, пологие выкаты, обрывы – все было покрыто чистейшим утрамбованным снегом. Еще крепкий, схваченный за морозную ночь ноздреватый наст резали стремительные лыжи и сноуборды, издавая при этом звук, похожий то ли на шум волн, набегающих на галечный пляж, то ли на скрежет ножа о точильный брусок. Оставляя за собой клубы снежной пыли, подо мной проносились яркие фигурки людей, кажущиеся с высоты слишком маленькими при такой неправдоподобно большой скорости. Я пытался найти на этих головокружительных просторах Леру, но вскоре понял, что это невозможно, и я вряд ли узнал бы ее, даже если бы стоял за ней в очереди на подъемник. Какой цвет ее комбинезона? Какого цвета шапочка? А очки? А перчатки? Маскарад на то и маскарад, чтобы не быть похожим на самого себя.

От нестерпимо яркого света у меня слезились глаза. Лера забыла купить мне очки. Но не слишком ли я много требую от малознакомой мне девушки? Ее трепетная забота обо мне и без того подарок судьбы… До вершины, казалось, осталось всего ничего. Но каждый гребень, который я принимал за вершинный, по мере моего приближения к нему оказывался большой кочкой, за которой показывал свои могучие плечи очередной гребень. Чувство полета, которое давала канатная дорога, усиливала эйфория, охватившая меня. Ясно и чисто было не только на небе, но и у меня в душе. Теперь я четко видел цель и прекрасно знал, как ее достичь. Хребет Крумкол через несколько минут плавно подплывет к моим ногам. И оттуда, сверху, я увижу голубое, испещренное ломаным и колотым льдом тело ледника Джанлак. Я спущусь к нему и пойду вдоль его русла к его окончанию, к оскаленной пасти, которая месяц назад обвалилась и поглотила людей вместе с частью шоссе. Теперь никто и ничто мне не помешает. Я почти дошел к тебе, Ирина, как ни трудно мне это было сделать. Я уже рядом. Потерпи немного! Может быть, ты поднимешь голову и кинешь взгляд на хребет как раз в тот момент, когда я буду стоять на его обдуваемой ветрами узкой спине…

Слезы застилали мне глаза. Это от яркого света. Сентиментальность здесь ни при чем. Разве близость к цели, разве победа над обстоятельствами когда-либо вызывали у меня слезы?.. Но как же я уйду, не попрощавшись с Лерой, не вернув ей долг? Повременить немного, попытаться найти ее на склоне и хотя бы взять домашний адрес.

Повременить? В то время, когда мне хочется заставить канатную дорогу двигаться быстрее? Когда хочется вскочить на канат и, балансируя на нем, словно циркач, побежать вперед, опережая кресла с изумленными лыжниками? Скорее, скорее к Ирине! А вниз по склону я буду бежать как угорелый, буду катиться как бревно, буду скользить на собственной заднице. Ведь до Ирины рукой достать можно! Как я могу повременить?

Я не знал, как поступлю, очутившись на склоне. Долг – даже если он денежный, даже если перед малознакомым человеком – имеет для меня равную силу перед остальными долгами. Долги не гасят друг друга только потому, что их много и одни важнее других. Я привык ставить их впереди всех своих житейских дел, причем не в очередь, а в шеренгу. И возвращать по возможности все сразу.

Вот и последняя, четвертая очередь. Здесь кажется, что канатная дорога поднимает кресло почти вертикально вверх, словно строительную люльку для малярных работ. Открылся такой вид, что у меня перехватило дух. Повсюду, насколько хватает глаз, – горы и снега. Лес, кажущийся высохшим клочком мха, остался далеко внизу. Вверху – только вершина с воротничком снежного карниза, похожего на застывшую волну, вопросительным знаком нависшую над берегом. Как медленно я поднимался! Ожидание напоминало болезнь в ее острой фазе. Я снял страховочную цепочку, готовясь сойти с кресла, как только под моими ногами окажется дощатая платформа. Уже был слышен шум электромотора, вращающего огромное колесо… Сколько времени займет дорога вниз, к леднику? Хребет Крумкол находится на высоте чуть более трех тысяч шестисот метров. А основание ледника Джанлак, дай бог памяти, на двух тысячах пятистах. Значит, мне предстоит преодолеть перепад высот чуть более километра. Все, конечно, зависит от крутизны спуска. Но часов пять уйдет только так…

Вот и конечная станция. Двухэтажный домик под острой треугольной крышей. На втором этаже кафе, прокат снаряжения и даже гостиничные номера для любителей экзотики, а на первом – машинное отделение и платформы.

Я соскочил на платформу и прошел по узкому коридору на выход. Опять мою душу заполнил восторг, какой всегда испытываешь, когда находишься на вершине. Иллюзия покорения. Неважно, что сюда меня привезла канатная дорога. Ощущения почти те же самые, какие мы испытали с Ириной, стоя на вершине Эльбруса, покорив ее на соревнованиях по скоростному восхождению. Усталости нет, это да. Но кружится голова, дышится часто, и кажется, что каждый вздох не полный, и потому все никак не можешь надышаться. Это проявляет себя «горняшка» – горная гипоксия… Снег скрипит под ногами, как в ядрено-морозный день где-нибудь в Питере на набережной. А небо! Господи, какое синющее небо! Заглядевшись на обитель бога, я чуть не наехал на парочку, позирующую фотографу на фоне грандиозных снежных карнизов, похожих на завитки ионической капители колонны.

Людей много. Кое-кто забрался сюда ради любопытства и чтобы отобедать в поднебесном кафе, но большинство – со сноубордами наперевес. Я не принадлежал ни к первой категории, ни ко второй. На меня никто не обращал внимания. Я шел по тропе к противоположному склону, над которым была оборудована площадка, огороженная красной лентой. Может, мне повезет, и я увижу идущую вниз тропу, пробитую в толще снега. По тропе спускаться намного легче и, главное, быстрее… А что это за табличка, воткнутая в снег посередине площадки? «К КРАЮ НЕ ПОДХОДИТЬ!» Все правильно. Дело спасателей – предупредить. А дело отдыхающих – плевать на эти таблички с высокой башни в меру своей безбашенности. И все же мне не стоит привлекать внимания. Не хочется, чтобы вокруг собралась толпа, которая будет следить за мной…

Я зашел на площадку. Сделал еще шаг ближе к краю – уже по целинному снегу, не вытоптанному любителями экзотики. Потом еще шаг… Внутри меня что-то оборвалось. Я смотрел вниз, и мне казалось, что от ужаса шевелятся волосы… Нет, Кирилл Андреевич, по такому склону ты не спустишься. Ни бегом, ни ползком, ни на заднице. Потому что это не склон. Это почти отвесная снежно-ледовая стена. С нее можно только прыгнуть, чтобы разбиться.

Я отступил назад, сел на снег и закрыл ладонями лицо. Только что цель была так близка, и вдруг – снова до нее целая вселенная. Очередной удар судьбы. Его даже насмешкой не назовешь, ибо с такой периодичностью и жестокостью не шутят и не насмехаются. Я не помню, когда еще я переживал такую длинную череду неудач… Что же мне делать? Ирина, я чувствую себя предателем! Будто я дал тебе слово, что очень скоро мы встретимся, и твоим мучениям наступит конец, и ты поверила мне, и этим последним часам ожидания ты уже пожертвовала остатки храбрости, терпимости и воли. Но сегодня наша встреча отменяется. Прости меня, прости, но тебе придется ждать, пока я что-нибудь придумаю, пока мои мозги не разродятся на какое-нибудь простое и гениальное решение.

– Эй, дружбан, щелкни нас напоследок!

Я поднял голову. Загораживая собой солнце, рядом стояли два экстремала, похожие на черных манекенов из магазина спортивной одежды. Оба в широченных штанах, футболках с короткими рукавами, нелепых шапочках с рожками, в солнцезащитных очках с перламутровыми стеклами, в высоких, с раструбами, кевларовых перчатках, достающих почти до локтя. За спинами они держали малиновые сноуборды. Мне протянули фотоаппарат.

Счастлив тот, кто распоряжается только своей судьбой. От парней веяло какой-то недосягаемой для меня жизнью, легкой, пустой, похожей на разноцветное конфетти в момент их феерического вылета из хлопушки. Я сфотографировал экстремалов на площадке. Тогда они попросили меня перейти на противоположный склон. Там они стали позировать у большого щита с надписью: «ЛАВИНООПАСНЫЙ УЧАСТОК! СПУСК НА ЛЫЖАХ ИЛИ СНОУБОРДАХ КАТЕГОРИЧЕСКИ ЗАПРЕЩЕН! ЭТО КРАЙНЕ ОПАСНО ДЛЯ ЖИЗНИ!« Показывали объективу язык, вскидывали вверх средний палец, поднимали свои малиновые доски, как штанги, над головой и при этом пронзительно кричали: «Вау!», «У-у-йу!», «Йе-ессс!», словно фотопленка была способна запечатлеть и звуки тоже.

– Спасибочки! – сказал один из парней, в то время как его друг принялся пристегивать ботинки к креплениям.

Они собирались спуститься отсюда на сноубордах, в этом самом месте, где «крайне опасно для жизни». Интересная идея. Я посмотрел вниз, где под волнообразным карнизом начинался крутой обрыв, а за ним трещины, ямы, взлеты и обширная, сверкающая нетронутым снегом долина с крохотными шпильками опор канатной дороги.

– Это трудно? – спросил я.

– Что трудно? – обернулись парни.

– Спуститься на сноуборде?

Парни переглянулись, словно мысленно спрашивали друг у друга: тебе трудно? а тебе?

– Ерунда, – сказал тот, у которого в кармане лежал фотоаппарат. – Лично меня эта гора уже не продирает. Вот если на Ушбу с вертолета высадиться…

– Да, Ушба – это другое дело, – согласился его друг. – Там адреналин может по ногам потечь.

– А почему никто не катается на противоположном склоне? – не отставал я, кивая на площадку, где только что познал глубину своего отчаяния. – Слишком круто?

– Склон как склон, – пожал плечами первый экстремал. – И не очень-то он и крутой. На Ушбе круче.

– Крутизна здесь ни при чем, – добавил второй экстремал и сплюнул под ноги. Ему уже надоело болтать, он хотел быстрее сигануть с карниза, чтобы затем подняться сюда на подъемнике и сигануть еще раз, а потом еще и еще. – Спуститься по тому склону нетрудно. Вопрос в том, как потом подняться? Канатки ведь там нет. А давать пешкодрала с доской на горбу замучаешься.

Последние слова он произнес, уже повернувшись ко мне спиной. Я провожал их глазами. Дойдя до карниза, парни встали на его край, пристегнули к ботинкам доски, одновременно завопили, привлекая к себе внимание всех, кто находился на вершине, и прыгнули вниз. Увидел я их снова только спустя минуту: две маленькие точки, удаленные от меня на несколько километров, стремительно неслись по снежной лощине, оставляя за собой туманно-белые шлейфы, словно кометы. Восторженных воплей уже не было слышно.

– Кирилл, я хотел бы с вами поговорить…

Я обернулся на голос, почти не сомневаясь в том, кого сейчас увижу. Темная невзрачная куртка, большие непроницаемые очки, черная бандана, туго стягивающая голову чуть выше бровей. Мураш.

Он протянул мне руку.