Текст книги "Русский офицерский корпус в годы Гражданской войны. Противостояние командных кадров. 1917–1922 гг."

Часть офицеров испытывала потребность в профессиональной самореализации, желание заниматься военным делом (служить Родине) безотносительно правящего режима. Некоторые примкнули к белым под влиянием призывов авторитетных генералов М.В. Алексеева и Л.Г. Корнилова, ранее принадлежали к участникам движения генерала Корнилова и к его сторонникам.

Кто-то, как и в случае с поступившими в РККА, просто продолжал служить по инерции в органах старой армии, трансформировавшихся в органы белых армий (например, в администрациях казачьих войск, военно-учебных заведениях, оказавшихся в занятых белыми районах). Схожим образом определились и те, кто оказался связан местом жительства или родственными узами с регионами, контролировавшимися белыми.

Еще одной очевидной причиной участия офицеров в Белом движении являлось стремление укрыться от антиофицерского террора, проводившегося в Советской России.

Наконец, влияли на выбор офицеров и отсутствие средств к существованию и для обеспечения семьи, материальные интересы.

По всей видимости, карьеризм не играл значимой роли среди причин перехода офицеров на сторону белых. Слишком туманны были перспективы Белого движения на этапе его зарождения. В начале Гражданской войны у перехода на сторону белых было гораздо больше минусов и рисков для офицера, чем в случае занятия выжидательной позиции и пребывания по инерции на месте прежней службы. Шансы на успех всего дела были не очевидны, а перспективы карьерного роста более чем сомнительны. В такой обстановке среди причин поступления к белым в 1917–1918 гг. преобладал идейный антибольшевизм. К тому времени, когда белые смогли развернуться и действительно стали выглядеть заманчиво в карьерном плане как возможные победители в Гражданской войне (то есть на протяжении части 1919 г.), большинство офицеров уже сделали свой выбор в ту или иную сторону. Перебежчики из Красной армии вряд ли могли рассчитывать не только на серьезное карьерное продвижение у белых, но даже на забвение их прежней службы большевикам.

Вместе с тем революция лишила многих офицеров, привыкших к прежнему порядку вещей, надежды на построение карьеры по старым принципам, уничтожила их мир. Многие оказались лишены возможности получить награды, на которые рассчитывали. Разумеется, это порождало волну возмущения, а также попытки возродить прежние порядки в рядах белых.

Полковник А.В. Черныш вспоминал о мотивах своего решения присоединиться к белым в мае 1918 г.: «До Киева я медлил с окончательным решением – куда ехать? На севере, в центре большевизма, в г. Орле была моя горячо любимая семья, жена и четверо детей. Несколько месяцев я не знал о ней ничего. Судьба ее меня до крайности волновала, тревожила. Но ехать в Орел – это значит проходить через большевистский фронт… рисковать жизнью и, в лучшем случае, стать, значит, на сторону большевиков, чтобы сохранить себя для семьи.

Другой выход был – ехать на юг, где что-то делалось – как, в каком размере, не было известно нам толком, – но факт был без сомнения. Поехать и стать в ряды поднявших меч за честь и самое существование Отечества – только во имя этого можно было пожертвовать всем и даже своей семьей. В крайности, при неудаче и этого намерения, пробраться к своим родным, отцу и матери, жившим в г. Ейске, на Кубани, и там осмотреться и выждать более подходящей обстановки для сношения с семьей или поездок туда»[176]176
  Черныш А.В. На фронтах Великой войны: воспоминания, 1914–1918. М., 2014. С. 189–190.


[Закрыть].

На выбор в пользу белых армий, очевидно, влиял фактор красного террора, произвол на местах, ассоциировавшийся с большевиками (хотя они не всегда были за это ответственны, особенно в период 1917 – первой половины 1918 г.). От террора и произвола страдали как сами офицеры, так и их семьи. В 1918 г. в имении Горки Могилевской губернии была убита и сожжена Елена Константиновна Дитерихс – родная сестра видного военачальника, в будущем одного из лидеров Белого движения генерала М.К. Дитерихса[177]177
  Чуйкина С. Дворянская память: «бывшие» в советском городе (Ленинград, 1920—30-е годы). СПб., 2006. С. 19.


[Закрыть]. У будущего участника Белого движения полковника К.Л. Капнина в начале 1918 г. красными были убиты дядя и двоюродные братья, сам Капнин вместе с братом был вынужден скитаться по горам, сидел в новороссийской тюрьме и едва не погиб[178]178
  ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 383. Л. 35, 45.


[Закрыть]. Как отмечал он сам, «чувство долга офицера и гражданина звало туда на поля битв в ряды добровольцев, дерущихся за Родину»[179]179
  Там же. Л. 54 об.


[Закрыть]. У штабс-капитана А.В. Туркула (впоследствии генерала, начальника Дроздовской дивизии) в конце 1917 г. в столкновении с красными матросами в Ялте погиб брат, тоже офицер, находившийся в госпитале после ранения. В итоге Туркул приобрел известность как один из самых кровожадных белых командиров, беспощадно истреблявший пленных большевиков. Ненависть таких офицеров к большевикам приобретала личный мотив, а определяющим порой становилось чувство мести.

Многие, даже образованные, офицеры, будучи далеки от общественно-политической жизни, не могли разобраться в текущих событиях и мыслили примитивными категориями темных обывателей. Бывший колчаковский генерал В.Н. Касаткин наивно записал в эмиграции: «До 1917 г. существовала одна эра – эпоха христианская; после 1917 г. настала другая – антихристианская. Две тысячи лет тому назад пришел мир Христа и основал мир добра и любви. В 1917 г. пришел в мир Ленин и основал мир зла и ненависти»[180]180
  BAR. Memoirs of V.N. Kasatkin. Folder 1.


[Закрыть].

Вовлеченный в политическую жизнь еще до революции и ориентировавшийся в этом вопросе несколько лучше своих товарищей полковник Б.А. Энгельгардт удачно охарактеризовал настроения конца 1917 – начала 1918 г. среди «бывших» людей, в том числе офицеров: «Представления о социализме и коммунизме у большинства этих людей… были самые примитивные, и поскольку они легко примирились со свержением царя и продолжали работать при Керенском, сдвиг от Керенского к Ленину не должен был казаться им непреодолимым. И Керенский и Ленин находились оба за границей их политических представлений, а разобраться в том, какая пропасть отделяла Ленина от вожаков Временного правительства, они не умели. Но всех этих людей пугали решительные меры, направленные к полной ликвидации старого уклада жизни. Они видели перед собой разрушение всего того, к чему они “привыкли”, того, что в их глазах олицетворяло русскую государственность»[181]181
  Энгельгардт Б.А. Революция и контрреволюция // Балтийский архив. Русская культура в Прибалтике. Рига, 2004. Т. 8. С. 167.


[Закрыть].

В политическом отношении многих офицеров удовлетворяли лозунг «единой и неделимой России» и программа генерала Л.Г. Корнилова с курсом на твердую власть военной диктатуры, наведение порядка в стране и созыв Учредительного собрания, которое должно было предопределить характер будущего государственного устройства. Однако по мере разрастания Гражданской войны ряды белых пополнялись офицерами, придерживавшимися и других политических взглядов, что не могло не размывать политическую платформу белых, делая ее более аморфной. Как отмечал современник, «идеологические расхождения сказывались и в среде вождей Добровольческой армии: Деникин и Романовский на многое смотрели другими глазами, чем Драгомиров и Лукомский… Взгляды на устройство этого старого мира бывали у них так различны, что это губительно действовало на общую работу»[182]182
  Там же. С. 212.


[Закрыть].

Базировавшийся на игнорировании общественно-политической жизни общества примитивизм понимания политической стороны событий 1917–1922 гг. отличал лидеров Белого движения (впрочем, мировоззрение военспецов было таким же). Генерал А.Ф. Матковский на судебном процессе над колчаковскими министрами дважды отказывался отвечать на вопрос, что он понимает под политикой, лишь после третьего настояния обвинителя он сообщил, что политикой считает «вмешательство в руководство государственной жизнью»[183]183
  Процесс над колчаковскими министрами. Май 1920. М., 2003. С. 118.


[Закрыть]. Характерно описание принятия генералом А.И. Деникиным внутриполитической программы, разработанной для него кадетом Н.И. Астровым в конце 1919 г. После зачитывания пунктов программы главком ВСЮР заявил присутствующим на совещании: «Все это лирика»[184]184
  Савич Н.В. Воспоминания. СПб., 1993. С. 285.


[Закрыть], однако вскоре эта программа появилась в наказе Деникина. Современники отмечали, что Деникин легко подпадал под влияние политических советников, поскольку сам в политике не разбирался и не хотел ею заниматься. Можно сказать, что в сложившихся условиях белые генералы были вынуждены стать политиками и действовать в меру своих способностей и понимания. Тем не менее эту попытку трудно назвать успешной.

Об уровне политической сознательности представителей белого командования свидетельствует характерная зарисовка современника: «Генерал Ф.Ф. Абрамов… был просто солдат и как таковой знал только одну политику – беспрекословное повиновение своему начальству. Я работал бок о бок с ним свыше года и не только не мог определить его политической физиономии, но даже узнать, есть ли у него вообще какие-нибудь политические взгляды. Это была бессловесная машина, заведенная в определенном направлении»[185]185
  Калинин И.М. Под знаменем Врангеля // Казачий исход. М., 2003. С. 85.


[Закрыть]. Разумеется, подобные несознательные военачальники были слабым ориентиром для тех, кто им подчинялся. Неудивительно, что выступления Абрамова перед казаками были сухими и не оставляли никакого следа[186]186
  Там же. С. 86.


[Закрыть].

Конечно, лидеры белых не могли вовсе уйти от ответов на злободневные политические вопросы, хотя, учитывая то, как тяготились политикой белые генералы, они предпочли бы совершенную аполитичность, если бы это только было возможно. По сути, известный ограниченный набор политических лозунгов (принцип «непредрешенчества» будущей формы правления в стране, ликвидация большевизма и передача всей власти Учредительному собранию, которое будет решать судьбу страны) стал своеобразной формой ухода белой военной элиты от мучительных и непонятных политических вопросов. На разных фронтах эти вопросы решались со своими особенностями, но в целом схожим образом. Абсолютное большинство так называемых белых вождей оказались приверженцами курса кадетской партии. В ряде случаев такие лидеры были готовы на различные компромиссы и союзы с представителями других политических сил. Например, оренбургский атаман А.И. Дутов был склонен к сотрудничеству со всеми противниками большевиков от крайне правых до социалистов. Подобная аморфность и разнородность течений, отсутствие единой идеологии стали отличительными чертами Белого движения и отчасти предопределили его неудачу.

Офицеры поступали в национальные формирования по самым разным причинам. В основном по этому пути шли те, кто был связан рождением, родственными связями, службой или имуществом с самоопределившимися территориями. Немалую роль играл фактор случайности. Например, в украинские армии географически проще было попасть тем, кто служил на Юго-Западном и Румынском фронтах Первой мировой войны. Отдельные офицеры «национализировались» подчас при откровенно комических обстоятельствах. Так, например, заключенные в Быхове сторонники генерала Корнилова осенью 1917 г. убедили подполковника И.Г. Соотса в том, что для освобождения ему следует «самоопределиться» как эстонцу. Соотс действительно подал такое заявление, причем воспринимал это как шутку и не думал о действительном самоопределении. Тем не менее впоследствии он стал эстонским военным министром. Находившийся там же капитан С.Н. Ряснянский позднее отметил в своих воспоминаниях: «Составляя в то время это прошение, никто из нас и не подозревал, что автор его будет действительно “самоопределившийся” министр. Сам п[одполковник] Соотс придавал своей просьбе только значение шутки, могущей способствовать его скорейшему освобождению, но никак не “самоопределению”, о чем он, по-видимому, тогда и не думал»[187]187
  ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 163. Л. 49.


[Закрыть].

Как и в случае с поступлением в Красную армию, в национальные формирования шли не сумевшие себя ранее реализовать в карьерном плане офицеры, ожидавшие теперь быстрого взлета. Это одна из причин, но не самая значительная. Сюда же поступали противники большевиков, надеявшиеся в рядах этих армий принять участие в борьбе с ними или же переждать Гражданскую войну, избежать репрессий. Среди других причин – стремление удержать контроль над частями бывшей русской армии, пошедшими по пути национализации. Например, некоторые офицеры всерьез считали, что, расставив своих людей в руководстве украинской армии, они смогут уберечь войска от влияния самостийных идей, поддерживавшихся германским Генштабом[188]188
  ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 2. Д. 235. Л. 63.


[Закрыть].

Выбор русских офицеров в пользу национальных армий воспринимался кадровыми офицерами белых армий (а вероятно, и красными военспецами из кадровых офицеров) как нечто противоестественное или анекдотическое. В особенности это относилось к украинской службе, переход на которую носил массовый характер. Офицеры, служившие в Добровольческой армии, относились к украинизировавшимся неприязненно.

Из условно выделяемых нами возможных причин поступления офицеров в национальные армии лишь одна относится непосредственно к национализму и русофобии, тогда как остальные связаны с антибольшевизмом, местным патриотизмом, с пребыванием на одном и том же месте службы по инерции, с близостью к тому или иному фронту Первой мировой, с проживанием на национальных окраинах, с карьерными или профессиональными потребностями, стремлением удержать контроль над армией либо с социально-экономическими проблемами. Причем антироссийски настроенные офицеры появлялись не только среди тех, кто относил себя к националистам, но и в группе карьеристов-приспособленцев, подстраивавшихся под то, чего от них хотели власти. Пожалуй, только в Финляндии и Польше, где национальная идея уже к 1917 г. глубоко внедрилась в массовое сознание и был укоренен национальный язык, большинство перешедших на службу новым государствам офицеров сделали это действительно по идейным соображениям.

Глава 4
Военные специалисты Красной армии

После большевистского переворота новые хозяева России постепенно и не без сложностей и сомнений пришли к пониманию того, что без привлечения на свою сторону квалифицированных командных кадров из офицеров им новой армии не создать, равно как и не обеспечить защиту своего режима от многочисленных врагов. Между тем вопрос привлечения офицерства на сторону красных был непростым, так как большевики и их союзники, левые эсеры, взяли власть на волне разложения старой армии, солдатской вседозволенности, невиданного унижения и массовых убийств офицеров. Придя к власти, они проводили дискриминационную политику в отношении офицерства, неизбежно отталкивавшую последнее. Среди символов темного прошлого оказались все, кто прежде пользовался какими-либо привилегиями, в том числе офицеры, «золотопогонники».

16 декабря 1917 г., когда СНК обсуждал военные вопросы, был принят декрет «Об уравнении всех военнослужащих в правах», по которому было отменено ношение погон и упразднены воинские звания. Этот декрет оказался морально тяжелым для офицерства, поскольку погоны всегда были символом офицерской чести и принадлежности к корпорации. До революции их срезали только с провинившихся. Тем оскорбительнее была эта мера.

Орды обезумевших от вседозволенности распропагандированных солдат жаждали крови тех, кого они считали своими угнетателями. Офицеры не могли спокойно появиться на улице в мундире. Откровенная уголовщина прикрывалась революционными лозунгами. Штабс-капитан В.М. Цейтлин записал в дневнике 24 октября 1917 г.: «Разбирая вопрос со шкурной точки зрения, страшен не захват власти Лениным, Троцким и др[угими] идейными культурными большевиками, а страшны произвол, грабежи и убийства разнузданной, пьяной солдатской массы, которые, очевидно, сегодня начнутся, а может быть, и уже начались. Особенное озлобление, конечно, будет, как всегда, против нас»[189]189
  АВИМАИВиВС. Ф. 13р. Оп. 1. Д. 2. Л. 258.


[Закрыть].

Новая власть, порой не без оснований, исходила из презумпции нелояльности офицерства. Само слово «офицер» стало символом классового врага, вызывало подозрения в контрреволюционности, и в Красной армии позднее вместо него был введен в обиход эвфемизм «военный специалист» (военспец).

Одним из инициаторов политики массового привлечения бывших офицеров в РККА был нарком по военным и морским делам Л.Д. Троцкий, которому пришлось приложить немало усилий, чтобы его взгляд на вопросы развития Красной армии завоевал популярность в ЦК партии. Важным шагом по укреплению Красной армии и по привлечению в нее бывших офицеров стал приказ Высшего военного совета от 21 марта 1918 г., отменивший выборное начало. Тем более что рассчитывать на избрание красноармейцами на командные посты военных профессионалов старой школы в той обстановке не приходилось. До массовых регистраций и мобилизации офицеров было решено «вылавливать единичных работников-специалистов и держать их на случай, когда будет армия, для формирования штабов»[190]190
  РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1520. Л. 85.


[Закрыть].

Свое виUдение роли военспецов в Красной армии Троцкий изложил в речи на заседании ЦИК 22 апреля 1918 г.: «В вопросах чисто военных, в вопросах оперативных, – тем более чисто боевого характера, – военные специалисты во всех учреждениях имеют решающее слово. Разумеется, этого типа организация не является идеальной. Она тоже выросла из переломного характера эпохи.

Новый класс встал у власти, – новый класс, у которого есть свои тяжелые счеты с прошлым. Это прошлое в лице ныне отсутствующей армии завещало нам известный материальный капитал: пушки, винтовки, всякие боевые запасы, и – известный идейный капитал – известную накопленную сумму знаний, боевой опыт, административные навыки и т. д., то, что находилось в распоряжении специалистов военного дела, бывших генералов, полковников старой армии, – то, чего не было в руках нового революционного класса в тот период, когда этот новый революционный класс боролся за власть и встречал на своем пути сопротивление… Рабочий класс и трудящиеся массы крестьянства не выдвинули из своей среды новых полководцев, новых руководителей, все это было предвидено всеми теоретиками научного социализма. Он должен поставить себе на службу тех, которые служили другим классам. Это относится целиком и к военным специалистам»[191]191
  Там же. Л. 133–134.


[Закрыть]. Такая постановка производилась под бдительным контролем комиссаров.

Некоторые партийцы болезненно отнеслись к появлению во главе большевизированных войск старорежимных генералов, а позднее – и к упразднению в армии выборного начала. Настроения весны 1918 г. в Советской России и Красной армии не были благоприятны для бывших офицеров. Документы того периода рисуют картину ожесточенного неприятия бывших офицеров членами РКП(б). В одном из документов, подписанном членами фронтовой коллегии Московского областного комиссариата по военным делам, с тревогой отмечалось, что «возможность концентрации офицерства в массе определенно контрреволюционной, в связи с формированием полевых штабов, состоящих из офицеров Генерального штаба и других, становится все более и более рельефной. За все время войны строевое офицерство всегда было более чем недовольно работой Генерального штаба, в котором кроме карьеристов никого и ничего не было… генералитет и Генеральный штаб вовсе не нужны как полководцы, а лишь только как специалисты, инструктора и консультанты… Однако Бонч-Бруевич, пользуясь властью, данной ему Советом народных комиссаров, уже успел насадить ряд офицеров Генерального штаба на самые ответственные должности по обороне»[192]192
  РГВА. Ф. 1. Оп. 1. Д. 466. Л. 97 об.


[Закрыть].

По мнению авторов документа, «среди них (бывших офицеров. – А. Г.) имеются и талантливые люди, но далеко не в таком количестве, какое бы это можно бы думать. Специальные их познания, конечно, не подлежат никакому сомнению. Бестолковость и безалаберность генералитета, ярко выразившаяся во все время только что оконченной войны, не позволяет думать, что генералы справятся с военной разрухой, ибо каждому ясно, что творчество у них, кроме казенно-шаблонного, не существует, а их способность к водворению порядка измеряется их контрреволюционностью…»[193]193
  Там же. Л. 97–97 об.


[Закрыть].

Составители резюмировали: «В новой армии тыловые и полевые штабы должны быть организованы из советских работников (главным образом боевых офицеров) с участием как специалистов офицеров и генералов Генерального штаба, инженерных, артиллерийских, морских и других специальных военных учреждений старого типа. Никакой абсолютно власти эти лица иметь не могут»[194]194
  Там же. Л. 98 об. Публикацию документа см.: Ганин А.В. «Мозг армии» в период «Русской Смуты»: Статьи и документы. М., 2013. С. 529–544.


[Закрыть].

М.К. Тер-Арутюнянц писал Троцкому 17 марта 1918 г., что создание Высшего военного совета вызвало «бурю протеста и негодования в революционных отрядах указанного (Западного. – А. Г.) фронта с категорическим протестом, что “лягут костьми, но не подчинятся бывшим царским генералам, которые за свои действия были исключены из армии с демократизацией армии”, одновременно обращаясь к расформированному Революционному Полевому штабу при бывшей Ставке революционным путем вновь принять руководство фронтом на себя, если власть генералов будет оставлена в силе»[195]195
  РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 406. Л. 78.


[Закрыть]. Тем не менее пошедшие на службу к большевикам офицеры уже оказывались под защитой новой власти.

К тому же иного выбора, кроме как использовать квалифицированные кадры старой армии для строительства новой, попросту не было. Одним из сигналов противникам военспецов стал судебный процесс по делу П.Е. Дыбенко, матросы которого бежали из-под Нарвы в начале марта 1918 г. в период противостояния с немцами. За нарушение дисциплины Дыбенко отдали под суд. Председателем следственной комиссии стал недавний Верховный главнокомандующий Н.В. Крыленко. Этот инцидент демонстрировал готовность большевистского руководства твердо следовать курсу на создание регулярной армии на принципах строгой дисциплины и подчинения квалифицированным специалистам. Авторитет Дыбенко в матросской среде и угроза активных действий против партийного руководства с его стороны при опоре на матросов и анархистов, возможно, лишь усугубили ситуацию. Дело Дыбенко находилось на личном контроле Ленина. Новая власть проявила решимость покарать даже «своего», социально близкого партийного матроса Дыбенко, члена СНК (ни много ни мало наркома по морским делам), поддержав авторитет «классово чуждого» бывшего генерала-генштабиста Д.П. Парского, который в инциденте под Нарвой выступил сторонником дисциплины. Дело было направлено на заключение Президиума ЦИК. И хотя Дыбенко с учетом мнений военспецов в итоге оправдали, но по итогам разбирательства он оказался исключен из партии и смог восстановиться в ней только после Гражданской войны, в 1922 г.[196]196
  Подробнее см.: Стариков С.В. Павел Дыбенко: забытая страница биографии // Марийский археографический вестник (Йошкар-Ола). 1997. № 7. С. 79–88 (также напечатано в журнале «Вопросы истории» (1998. № 4) под названием «П. Дыбенко в Самаре. Весна 1918 года»); Елизаров М., Елизарова О. «Дело Дыбенко» // Морской сборник. 2008. № 9. С. 77–79.


[Закрыть]

Военный руководитель Высшего военного совета бывший генерал М.Д. Бонч-Бруевич писал председателю совета Л.Д. Троцкому 31 мая 1918 г.: «В воззваниях правительства к народу часто упоминается о “контрреволюционных генералах и офицерах”, и, таким образом, народ естественно восстанавливается огульно против всех, вообще, бывших генералов и офицеров. В результате, опасаясь самосудов и расправы, б[ывшие] генералы и офицеры, даже такие, которые вполне искренне желают служить в новой армии, – вынуждены отказываться от таковой службы. Между тем настало время, когда для всех очевидно, что без боеспособной армии с опытным и научно-подготовленным командным составом Российская республика существовать не может, потому что она не в состоянии без такой армии отбиться от врагов, уже наседающих на нее со всех сторон.

Вполне признавая, что упоминание о контрреволюционных генералах и офицерах в воззваниях правительства имеет свои основания, тем не менее для пользы дела формирования необходимой армии ходатайствую о том, чтобы правительство разъяснило народу, что наряду с контрреволюционными генералами и офицерами, изменниками вроде Скоропадского и Краснова, существуют и самостоятельно работают над созданием армии бывшие генералы и офицеры другого типа, вполне преданные России и русскому народу, достойные не порицания, а всесторонней признательности и похвалы.

Докладываю, что без такого подразделения, оповещенного самим правительством, не удастся сформировать дивизий, необходимых нам для защиты от насевших на нас германцев, явно стремящихся утвердить в России всюду уже начавшееся германское рабство»[197]197
  РГАСПИ. Ф. 325. Оп. 1. Д. 406. Л. 167–167 об.


[Закрыть].

Даже В.И. Ленин первоначально скептически относился к идее привлечения офицерства на командные посты. К примеру, еще 19 августа 1918 г. он телеграфировал Троцкому о «необходимости особенно наших инструкторов для рабочей армии при полной ненадежности офицеров»[198]198
  Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5-е изд. М., 1970. Т. 50. С. 157.


[Закрыть].

Наиболее дальновидные представители советского военно-политического руководства понимали, что на добровольных началах и путем импровизаций массовой армии не построить. К тому же многие офицеры, поступившие в новую армию, отнюдь не горели желанием участвовать в разворачивавшейся в России братоубийственной войне. Некоторые при зачислении в Красную армию прямо выдвигали условие, что не будут воевать на внутреннем фронте, а готовы сражаться только с внешним врагом. Например, капитан Ф.Л. Григорьев, пытаясь устроиться на военную службу, 4 апреля 1918 г. писал в Москву: «В случае потребности в офицерах Генштаба для будущих формирований постоянной армии, предназначенной для борьбы с внешним врагом, прошу о зачислении меня кандидатом на какую-либо должность Генерального штаба»[199]199
  РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 122. Л. 62 об.


[Закрыть]. Ответ на такие обращения был стандартным: «Вы взяты на учет Генерального штаба для предстоящих формирований постоянной армии для борьбы с австро-германцами»[200]200
  Там же. Л. 63, 65.


[Закрыть]. Интересно, что и большевики первоначально считали приемлемым использовать офицеров только против внешнего врага[201]201
  РГВА. Ф. 4. Оп. 1. Д. 1520. Л. 81.


[Закрыть]. Летом 1918 г. в связи с эскалацией Гражданской войны с этими требованиями большевики перестали считаться. 13 июня был издан приказ наркома по военным и морским делам и председателя Высшего военного совета Л.Д. Троцкого о том, что советская власть не потерпит никаких уклонений и рассуждений со стороны военнослужащих, в том числе и в связи с их нежеланием участвовать в Гражданской войне[202]202
  «Восстание чехословаков, расстраивающее транспорт и продовольствие и вселяющее ложные надежды в сердца внешних и внутренних врагов Советской республики, должно быть раздавлено в кратчайший срок. Между тем в среде военных специалистов, бывших офицеров, состоящих на службе в Советской республике, наряду с честным выполнением воинского долга, наблюдалось несколько случаев уклонения от выполнения приказаний, вызывавшихся задачами борьбы с чехословацким мятежом. Уклоняющиеся пытаются ссылаться на то, что они не призваны вести “Гражданскую” войну. Чехословаки, в большинстве своем, наши военнопленные. Находясь на территории Российской республики, они получали жалованье от одного из иностранных правительств. Путем обмана они сохранили, а затем, путем мятежа, они захватили оружие, которого не должно было быть в их руках. Они стремятся овладеть Сибирской железной дорогой – важнейшей продовольственной артерией страны. Они пытаются соединиться с Владивостоком, откуда нам угрожает десант чужестранных империалистов. Чехословацкие мятежники являются, таким образом, орудием чужестранной оккупации и порабощения Российской республики. При этих условиях прятаться за фразу о “Гражданской войне” могут только изменники и пособники иностранных захватчиков. Объявляю: Советская власть не потерпит никаких уклонений и рассуждений со стороны военнослужащих перед лицом врага. Все негодные и гнилые элементы, которые без возмущения и негодования относятся к мятежу военнопленных чужеземных наемников против свободы и независимости рабочей и крестьянской России, будут низвергнуты, виновные в противодействии будут раздавлены. Настоящее предупреждение является первым и последним» (Известия ВЦИК. 1918. 15.06. № 121 (385). С. 3).


[Закрыть]. Таким образом, эта категория офицеров оказалась обманом втянута во внутреннюю войну на стороне красных.

В результате аттестации бывших офицеров по благонадежности и знаниям в РККА было принято лишь 765 человек[203]203
  РГВА. Ф. 11. Оп. 5. Д. 959. Л. 7.


[Закрыть]. По приказу Наркомата по военным и морским делам № 324 от 7 мая 1918 г. была проведена регистрация бывших офицеров-специалистов в уездных военных комиссариатах. Именно с регистраций начался процесс массового привлечения офицеров на советскую службу. Первоначально регистрации были добровольными, но постепенно правила ужесточались, происходил переход к добровольно-принудительным (например, под угрозой невозможности дальнейшей службы по профессии, как в случае с офицерами Генерального штаба[204]204
  Подробнее см.: Ганин А.В. Корпус офицеров Генерального штаба в годы Гражданской войны 1917–1922 гг. М., 2009. С. 45–46, 50–52.


[Закрыть]) и прямо принудительным формам.

Летом 1918 г. уже осуществлялись мобилизации офицеров, ставшие единственным способом привлечь массу бывших офицеров на критически важные для большевиков внутренние фронты. 29 июля 1918 г. был издан декрет СНК о призыве бывших офицеров 1892–1897 гг. рождения. Мобилизации проводились только в Москве, Петрограде и в семи губерниях – Московской, Петроградской, Архангельской, Владимирской, Нижегородской, Вятской, Пермской, а также в 51 уезде Приволжского, Уральского и Западно-Сибирского военных округов.

Призыв офицеров оказался сопряжен с немалыми трудностями, которые порождали волну недовольства. Печально известна история регистрации офицеров до 60 лет, прошедшая в Москве в августе 1918 г. Тогда тысячи людей оказались согнаны в манеж Алексеевского военного училища и задержаны там под охраной двух рот китайцев[205]205
  ГА РФ. Ф. Р-5881. Оп. 1. Д. 81. Л. 74.


[Закрыть]. Несчастные люди провели несколько дней в период с 6 по 13 августа 1918 г. без еды и в антисанитарных условиях, в результате чего у некоторых начались желудочно-кишечные заболевания[206]206
  РГВА. Ф. 33988. Оп. 2. Д. 38. Л. 28.


[Закрыть]. Люди не были обеспечены самым необходимым – кипяченой водой и кипятком, горячей пищей, соломой для того, чтобы на ней спать. Военный руководитель Высшего военного совета М.Д. Бонч-Бруевич писал начальнику Всероссийского главного штаба А.А. Свечину 14 августа 1918 г.: «Происходящая в Москве регистрация бывших офицеров с массовыми арестами, производя гнетущее впечатление на всю корпорацию бывшего командного состава, еще более ухудшает вопрос возможности добровольного поступления военных специалистов в войска»[207]207
  РГВА. Ф. 3. Оп. 1. Д. 57. Л. 276 об.


[Закрыть].

Антибольшевистски настроенный мемуарист Н.А. Авенариус недоумевал в связи с августовской регистрацией: «Когда теперь советская власть вызвала всех живущих в Москве офицеров явиться на регистрацию, грозя [укрывшимся] репрессиями, то в Лефортово их явилось около тридцати тысяч. Что ж, угроза расправы за неисполнение приказа так их напугала? Где были они в октябре? Ведь у красных были только единицы»[208]208
  Авенариус Н.А. Кремнистый путь. М., 2012. С. 79.


[Закрыть].

С мест поступали требования присылать военных специалистов. Военный руководитель Северо-Кавказского военного округа бывший генерал А.Е. Снесарев отмечал особую потребность прежде всего в кадровых офицерах, призывая «обратить самое серьезное внимание на выбор командного состава для вновь созидаемой постоянной армии. Безусловно необходимо привлечь на все ответственные командные должности бывших кадровых офицеров, имеющих и боевой опыт, и достаточный боевой стаж»[209]209
  РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 109. Д. 3. Л. 19.


[Закрыть].

1 октября 1918 г. был опубликован новый декрет о призыве бывших офицеров и военных чиновников, не достигших к 1 января 1918 г. 40 лет. 14 ноября было издано аналогичное постановление РВСР[210]210
  Реввоенсовет Республики: Протоколы, 1918–1919: Сб. док. М., 1997. С. 114–115.


[Закрыть]. Параллельно была организована и подготовка собственного, политически лояльного и социально близкого командного состава на многочисленных командных курсах.

Действие рождало противодействие. В условиях слабой легитимности большевистской власти и в обстановке внутреннего противоборства с развертыванием в конце весны 1918 г. полномасштабной Гражданской войны началось бегство оказавшихся в Красной армии бывших офицеров в антибольшевистские армии. Количество перебежчиков исчислялось тысячами. К белым перелетали целые авиаотряды, переходили высокопоставленные военспецы до уровня командующих армиями включительно.

Понятно, что в условиях враждебности офицерства или его нелояльности военспецов требовалось контролировать, для чего был создал институт военных комиссаров.

Положение бывших офицеров в новой армии было непростым. Комиссары и красноармейская масса относились к ним с недоверием, как к заведомым врагам и контрреволюционерам. Красные командиры, окончившие военно-учебные заведения в Советской России, считали бывших офицеров своими конкурентами в борьбе за командные посты, относились к ним враждебно, интриговали против них, пользуясь своей близостью к власти и партийными связями. Возник даже термин «спецеедство», отражавший неприятие бывших офицеров в армии рабочих и крестьян. Видный военспец А.А. Свечин сообщил в показаниях по делу «Весна»: «С самого начала моего пребывания в РККА я ощущал атмосферу недоверия ко мне, как к бывшему генералу, отчего возникало известное расхолаживание в сознании бесплодности моих усилий»[211]211
  ГАСБУ. Ф. 6. Д. 67093-ФП. Т. 66. Л. 10.


[Закрыть].

Противники политики Троцкого пытались бороться с предоставлением военспецам власти в Красной армии. Требование Троцкого, чтобы комиссары не вмешивались в оперативную работу, повлекло ожесточенное сопротивление партийных работников Южного фронта. 3 октября 1918 г. И.В. Сталин, С.К. Минин и К.Е. Ворошилов из Царицына потребовали от В.И. Ленина «обсудить в ЦК партии вопрос о поведении Троцкого, третирующего виднейших членов партии в угоду предателям из военных специалистов и в ущерб интересам фронта и революции… Пересмотреть вопрос о военных специалистах из лагеря беспартийных контрр еволюционеров»[212]212
  Сталин. Труды. М., 2017. Т. 10. С. 128–129.


[Закрыть]. В тот же день Сталин написал Ленину личное письмо, отметив, что Троцкий отдает «все дело фронта в руки заслуживающих полного недоверия, так называемых военных специалистов из буржуазии»[213]213
  Там же. С. 126–127.


[Закрыть]. По мнению Сталина, они «внесут разлад между армией и командным составом, погубят фронт окончательно. Наша новая армия строится благодаря тому, что рядом с новыми солдатами рождаются новые революционные командиры»[214]214
  Там же. С. 127.


[Закрыть]. Однако Ленин не пошел на поводу у противников привлечения в Красную армию офицерства, к тому же военные специалисты уже начали на деле доказывать свою высокую эффективность в Красной армии.