Текст книги "Русский ад. На пути к преисподней"

16

– Иля, вставай! Началось, сынок…

Ильхам спал на старом протертом диване в красной, совершенно очаровательной, с абажурами, гостиной, причем диван стоял почему-то у окна, придвинутый к шторам; Ильхам (при его-то росте!) еле втиснулся на этот диван, закинув ноги на подлокотник.

Он почти не спал в эту ночь, долго не мог устроиться так, чтобы забыть обо всем. Заснул только под утро, но что делать: Ильхам – человек долга, в городе – не спокойно, черт знает, кому сейчас можно сейчас верить, кому нет, у Гейдара Алиевича – больное сердце, а в резиденции – ни одного родного человека, только Бяйляр. Но Бяйляр, племянник Гейдара Алиевича, отличный парень (у отца только сейчас, наконец, появилась серьезная охрана), он как сын Президенту… – как сын, но он не сын, поэтому Ильхам остался с отцом до утра.

– Вставай, вставай, – Гейдар Алиевич был в майке и спортивных штанах. – Избит генпрокурор. Джавадовы вздрючили, сынок, особую полицию. Захватили ночью Генпрокуратуру.

– Переворот, выходит, – Ильхам протер глаза. – Черные полковники пошли?..

– Пошли. И не только черные. Намик уверен – они не остановятся.

Не так давно Намик Абасов возглавил министерство национальной безопасности.

– А где он сам?

– На рабочем месте… Не сиди, Иля, времени совсем нет…

– Папа, ты куда собрался, извини… конечно…

– На работу.

– С ума сошел? – Ильхам натягивал брюки.

– В президентский аппарат.

– Соседям звони! Пусть… слово скажут… и дело сделают. Эдуарду позвони…

– У тебя на все минута, сын.

Алиев вдруг улыбнулся – и вышел.

Никогда, никогда, Гейдар Алиевич не был так красив, как в минуты опасности.

В нем вдруг появлялось что-то трогательное, сразу исчезала дистанция, исчезала интонация, к которой привыкли все, кто был рядом с ним, и точно так же привык он сам, – интонация государственного деятеля, лидера нации.

После смерти жены… когда Алиев узнал о болезни Зарифы-ханум, в нем сразу, мгновенно что-то надломилось, почва ушла из-под ног, он растерялся, растерялся, как ребенок, – всесильный член Политбюро, первый зампред Совета министров, курировавший всю медицину Советского Союза, рыдал, как ребенок, перед своими… да, подчиненными… перед врачами, умоляя академика Блохина, главного онколога страны, спасти Зарифу-ханум.

После смерти Зарифы, когда он собственными глазами увидел, что у жизни есть конец, черта… в тот день, когда Гейдар Алиевич прощался с женой, это был уже совсем другой человек; в нем вдруг проступило жуткое одиночество; вдруг оказалось, что он, Гейдар Алиев, не может, не умеет жить без опоры за своей мощной спиной. – Алиев постарел, теперь он больше думал о себе, не о работе, только о себе; каждый день Гейдар Алиевич мысленно благодарил небо, за то, что у него есть этот подарок – еще один день жизни.

«Коллеги, со мной все ясно, – произнесла Зарифа-ханум за день до смерти. Сама врач, академик, она была великой женщиной – именно женщиной – в мире Гейдара Алиева она, Зарифа-ханум, была началом всех начал; с ней – была жизнь, без нее – могила. – Коллеги, прошу: не спорьте со мной! Спасайте Гейдара!».

Болезнь Зарифы-ханум для московских врачей – самый настоящий бой без правил; они, врачи, приняли этот вызов, но у смерти – невозможно выиграть, хотя Блохин и его сотрудники действительно сделали все, что смогли…

Что-то страшное было у Алиева с зубами; он в бреду, температура под сорок… – самое невероятное, что Алиева (если бы он знал!) перевели в тот же бокс, где через дверь, в соседней палате, умирала его жена…

В нем что-то сломалось… да-да, сломалось, надорвалось в день похорон Зарифы-ханум: Ильхам рыдал в своей комнате, Сева, любимый ребенок, вдруг (резко) стала взрослее. После ухода матери она так изменилась, что на нее было больно смотреть.

По всем ударила эта смерть, сразу по всем…

Почему Зарифа-ханум, сама врач, академик медицины, пропустила собственную болезнь – загадка…

На месяц бы раньше, хотя бы на месяц!..

Дети, внуки и внучки мал-мала меньше, две семьи в одной большой семье, но без Зарифы-ханум и он, Гейдар Алиевич и его дети… – все были бесконечно одиноки. Общаясь с детьми, Алиев (почему только) еще острее чувствовал свое одиночество: все было вроде бы как всегда, но все было уже совсем не так, как всегда, дом потерял свою душу, свою красоту…

Работа в Совмине не спасала. Даже работа… К любому делу – привычка! – Алиев относился на редкость добросовестно; работа для Гейдара Алиевича всегда была смыслом жизни. Дома, в огромной квартире на Алексея Толстого, его ждали маленькая Зарифа и Сева (Ильхам с семьей жил отдельно), но жизнь, его жизнь действительно стала совсем другой.

Появилась пустота, она давила на Гейдара Алиевича со всех сторон… – это как жизнь в квартире с пустыми стенами…

Отвратительно шли работы на БАМе (Алиев курировал не только медицину), туннели строились медленно, очень тяжело, их заливало водой. Люди погибали. Каждый день. От Алиева скрывали правду, но, прилетев в Тынду, он первым делом пошел на кладбище, пересчитал все свежие могилы…

Алиев работал за двоих, за себя и за премьер-министра, за Тихонова, но работа, радость от результатов, не могли сломать его одиночество; с одиночеством он не справлялся.

Алиев ненавидел старость! Он ценил Малый театр, восхищался работой Хейфеца в «Перед заходом солнца», Михаила Царева в роли Клаузена, но величие старости, мудрости (Царев излучал величие) это театр, это все-таки театр! Старость есть прелюдия к смерти, но старость можно отодвинуть, отогнать… – впрочем, Гейдар Алиевич не любил и себя молодого!..

Его тяготили воспоминания о Нахичевани. Память о своем отце, совершенно непонятном для него человеке (они всегда жили вместе, бок о бок, но что это меняло?). Работа в архиве НКВД, он начал с НКВД, там были хорошие пайки… все это, эгоизм молодости (Алиев с ранних лет смотрел на себя с достоинством, иногда – с восхищением) и голод, жуткий голод ледяных нахичеванских зим… – нет, Нахичевань никогда не грела его душу, он сроду не называл себя «нахичеванцем», никогда!

Позже, в Баку, Алиев сделал все, чтобы получить образование, чтобы его жизнь здесь началась как бы заново, чтобы этот город – Баку – стал бы его городом.

На всю жизнь!

Цель – победить бедность. Перевезти в столицу маму. Если получится – перевезти сюда всех братьев и сестер, их у Алиева семеро!

Он мечтал быть архитектором. Сохранились его наброски, в них виден молодой график, искренне увлеченный колоритом своей страны.

Рано утром устроиться с мольбертом в старом городе, изобразить Девичью башню (его мечта о любви) – пыльный, но чистый, очень добрый, на самом деле, невероятно яркий город – Баку!

Чистый, наивный парень из провинции, с самых границ, – Гейдар Алиев, будущий Президент…

Смерть Зарифы-ханум заставила Гейдара Алиевича еще и еще раз вспомнить все, что она говорила ему о Горбачеве…

У Зарифы-ханум был дар видеть людей насквозь.

Вдруг – инфаркт. Гейдар Алиевич выжил, хотя Чазов, руководитель «кремлевки», был уверен, что это – конец.

Он только-только пришел в себя после наркоза, а Чазов уже стоял перед его кроватью с белым листом бумаги и ручкой.

– Это что? – не понял Алиев. – Что принес?

– Прошение об отставке, надо подписать… – главный кремлевский врач говорил с Гейдаром Алиевичем как с ребенком, – ваше прошение! Состояние у вас, Гейдар Алиевич, неважнецкое, пора бы и отдохнуть, наконец… хорошенько…

Сердечная мышца ослабла, почти не работает, вот он, БАМ, Гейдар Алиевич, вот они перегрузки… это, короче, уже не мышца… так, оттонка…

Алиев мгновенно пришел в себя.

– Слушай, ты меня лечи…

– Надо заявленьице подписать, Гейдар Алиевич! Вы можете умереть…

Глаза у Чазова были как два ножа.

– А я, Евгений, хочу умереть за рабочим столом!

– Гейдар Алиевич, послушайте: я как врач и как коммунист…

– Вот и лечи меня, если ты… у нас… не только коммунист… Я помру – ты что, рыдать будешь… на моей могиле?..

Чазов замер.

– Я вынужден…

– Уходи, Евгений Иванович. Немедленно уходи. Спасибо за спасенную жизнь!

Такой же диалог (по смыслу) был (в свое время) у Чазова с Косыгиным.

В палате. Сразу после инфаркта.

Через несколько дней Алексей Николаевич все-таки подписал заявление об отставке.

Оставшись без работы – умер. Спустя две недели.

Алиев понимал: Михаил Сергеевич («ты, Гейдар, не помер, значит, пеняй на себя!..») от него не отстанет.

Зарифа-ханум предупреждала: ублюдок. Мужчина, который никогда не был мужчиной, всех боится, как Сталин, поэтому уничтожает всех, кто сильнее, чем он… – а Гейдар Алиевич, наивный, все время улыбался, звал Зарифу-ханум «антисоветчицей»…

Уйти пришлось. Тихо и незаметно. Дисциплина чертова! Все, как хотел Горбачев, – по состоянию здоровья. Инфаркт. Просьба о пенсии.

Через два месяца случился Нагорный Карабах.

Кто организовал этот дикий праздник на стадионе в Сумгаите, когда отрезанная голова армянского мальчика стала футбольным мячом?

Какова истинная роль в карабахских событиях восточных филиалов «Бай Прокси»?

Почему Горбачев после Сумгаита, именно Сумгаита, стал панически бояться американцев?

Отставка Алиева и сразу – Карабах.

Совпадение?

Резня в Сумгаите повергла Алиева в ужас. Разумеется, его уже вывели из Политбюро, но Гейдар Алиевич все еще оставался членом ЦК.

Пропуск на Старую площадь у него был.

В 9.00 утра 3 марта 1988 года Алиев пришел к Георгию Разумовскому, секретарю Центрального Комитета КПСС. Коротко сказал помощнику, что Сумгаит – это прелюдия к распаду Советского Союза, начало конца их страны, поэтому он, Гейдар Алиев, как бывший руководитель республики, категорически требует, чтобы Разумовский его выслушал: секретариат ЦК обязан знать соображения Алиева по стабилизации («надеюсь, еще не поздно…») ситуации в Нагорном Карабахе и в соседних районах.

Помощник Разумовского, «старый коммунист», как он представился Гейдару Алиевичу (дед еле-еле стоял на ногах), был поражен такому напору… – Алиев не умел говорить громко, у него – слабые связки, но он говорил так горячо, так убежденно, что его было слышно, казалось, во всех коридорах этого ужасного здания.

Разумовский растерялся: он принял Гейдара Алиевича только после консультаций с Горбачевым, ближе к вечеру, – на десять минут.

Все это время Алиев сидел на стуле в его приемной и никто не предложил дважды Герою Социалистического Труда хотя бы чашку чая.

Разумовский сразу дал понять, что Михаил Сергеевич уверен: события в Сумгаите – дело рук Алиева.

Говорить было не о чем.

Как Гейдар Алиевич не двинул секретарю ЦК по его красно-розовой физиономии – загадка. Очень хотел, очень, – и не смог, не так был воспитан, хотя полагалось именно так, в физию…

«Главное в людях – власть над собой», – любила повторять Зарифа-ханум.

Властная, умная – но сколько в ней, в этой женщине, было тепла!..

По вечерам, когда становилось совсем грустно, Гейдар Алиевич писал Зарифе-ханум длинные-длинные письма: брал чистый лист бумаги, ручку… и разговаривал с ней как с живой.

Он писал медленно, выводил каждую букву, потом долгодолго читал (и перечитывал) написанное, стопочкой, аккуратно, складывал эти листки в красную папку с надписью «для доклада» и закрывал ее в ящике стола.

Никто об этих письмах не знал, даже Севиль и Ильхам. Проходил месяц, Гейдар Алиевич рвал листки и сжигал их в пепельнице. Он говорил себе, что Зарифа-ханум знает о том, что он думает, что он пишет… и долго-долго смотрел на огонь, уничтожавший его тайны…

Когда они жили вместе, Гейдар Алиевич как-то не задумывался (не было времени), счастлив он или нет.

Теперь было ясно: счастье Зарифа-ханум унесла с собой.

Он вовремя отправил Севу в Лондон, под защиту Скотленд-Ярда. С Севиль Алиевой было намного проще расправиться, чем с ним, с Президентом страны, а расправиться с ней – значит… убить и его, это факт, это знали все, и друзья, и враги. Азербайджан изменился, азербайджанцы – народ веселый, мирный, не такой обидчивый, не такой задиристый, как соседи-грузины, но что-то надломилось в эти годы в психике людей. Не выдержала психика нации всех этих реформ – издевательств, здорово сдвинулась, невозможное стало возможным!

Волнами плещется дикость: из Афганистана в Баку тоннами идут наркотики (тоннами!) и он, Алиев, ничего не может с этим сделать – пока ничего… неужели Расул Гулиев, председатель Милли меджлиса страны, лично ведет этот наркотрафик? Прямых доказательств нет. Но их, доказательств, и не будет никогда, это ясно, не тот случай, а время такое… слушайте, сейчас все что угодно может произойти… все что угодно! – Бунт районного прокурора Джавадова – лишнее доказательство. Алиев с визитом отправляется в Лондон, потом – через океан, в Соединенные Штаты, в этот момент люди Джавадова убивают Афияддина Джалилова, заместителя председателя Милли меджлиса, и хотя Афияддин (вот он, первый круг) уже не был близок к Президенту, Махир Джавадов об этом просто не знал.

Все перевороты – разные. Азиатский вариант – жди удара от кого угодно; смерть Джалилова – черная метка Президенту, прямой вызов.

Алиев тут же вернулся в Баку.

И в этот момент Джавадов вместе с ОПОНом (полиция особого назначения Азербайджана) врывается в здание Генпрокуратуры, избивает прокурора страны (Али Омаров ползал перед Джавадовым, умоляя сохранить ему жизнь) и требует, чтобы Омаров немедленно выдал ордер на арест Президента республики.

Ордер на арест – это ордер на убийство при аресте самого Гейдара Алиевича Алиева!

Ровшан Джавадов, заместитель министра полиции, примчался в Генпрокуратуру и успокоил – вроде бы – старшего брата, но тот факт, что прокурор района, уже бывший, тяжело (в клинической форме) переживающий свою отставку, избивает – в кровь – прокурора страны и требует визу на арест Президента… – да, этой ночью он, Гейдар Алиев, еще и еще раз понял, что он живет в незнакомой ему стране, более того – руководит этой страной!

Внешне все вроде бы как пять, десять, двадцать лет назад, но в Азербайджане – на самом деле – уже другой порядок. Если бывший прокурор района способен запросто, то есть без страха, избить до полусмерти прокурора государства… – и в эту минуту (кто такой, да?) ему присягают на верность внутренние войска страны, четыреста семьдесят головорезов, – послушайте, кто же стоит за бывшим районным прокурором, а? Кто сегодня в Баку такой сильный?!

Или… не в Баку?

Кортеж Президента приближался к чудесной каспийской набережной с символом страны, нефтяной вышкой, – центр столицы, Парк нефтяников.

Баку – город ветров, но, к счастью, не город дождей, настоящий ливень в Баку – редкость, но ливень беснуется уже третий день кряду, что-то случилось с природой, Каспий, черный от облаков, гонит все новые и новые тучи, просто смеется, издевается над городом…

«Контракт века», нефтяной консорциум, взбесил многих, включая Сурета Гусейнова, премьер-министра страны, армейского полковника из Гянджи, – это его танки свергли (год назад) Президента Эльчибея.

Премьер Гусейнов вроде бы далек от Джавадовых, но ведь сам черт не разберет, кто (с кем) и против кого дружит сегодня в Азербайджане, кто здесь еще недоволен тем, что он, Гейдар Алиев, сам, в одиночку, делит сейчас Каспий, выбирает инвесторов и контролирует – как Президент – денежные потоки в государстве…

Идиоты все-таки… – получается, когда Гусейнов звал его в Баку (Эльчибей, узнав о танках Гусейнова, сразу убежал в Нахичевань, в горы), этот… теперь уже бывший… полковник, ныне – второй человек в стране, наркоман, законченный наркоман, не говоривший, кстати, по-русски… – получается, Сурет был уверен, что он, Алиев, уже так стар и так болен, что нет у него больше желания управлять страной, которую он тридцать лет строил, управлять нефтью, фактически – всей каспийской нефтью, которая сейчас, только сейчас, наконец, выходит на свободный рынок?..

Алиев сразу заявил, что о приватизации нефтяных приисков не может быть речи, что вся нефть принадлежит только одному собственнику – государству:

– Хочу подчеркнуть, что при моей жизни государство Азербайджан будет намертво, господа, держать нефть в своих руках…

Кто в Азербайджане государство?

Именно он, Гейдар Алиев…

Он был уверен, что это – так.

Незнакомая страна!

Алиева поразил Буш-старший: бывшему Президенту Соединенных Штатов так хотелось встретиться с Гейдаром Алиевичем, что, когда Алиев гостил у Билла и Хилари Клинтон в Кемп-Дэвиде, в их резиденции, господин бывший Президент лично приехал на моторной лодке (один без охраны), чтобы пригласить Гейдара Алиевича к себе на ранчо – поужинать.

Алиев изумился: предварительный разговор с «протоколом» Президента Азербайджана состоялся, но окончился ничем, без итоговых договоренностей. Поездка на ранчо Буша не входила в программу его пребывания у Клинтонов.

А Буш – приехал, ждал на лужайке.

Алиев вопросительно посмотрел на Клинтона.

– Вы же мусульманин… мистер Алиев, – усмехнулся Президент Америки, – вам положено иметь несколько жен…

Визит «дедушки» (так в этом доме звали Буша) очень смутил Клинтонов, особенно Хилари, но вида они не подали…

На ранчо Буша президент Азербайджана провел всю ночь. И постоянно подшучивал над Бяйляром:

– Вот, Бяйляр, ты когда-нибудь думал, что Президент Америки лично прокатит тебя на рыбацкой лодке…

Холод был жуткий, Гейдар Алиевич продрог на озере, потом заболел, причем очень серьезно, но они чудесно пообщались в этот вечер.

– Как мы боялись, мистер Алиев, – говорил Буш, – как мы боялись, что вы возглавите… Советы…

Алиев насторожился – Черненко умер ближе к обеду, 10 марта 1985-го; вечером, часа за два до экстренного заседания Политбюро, к Гейдару Алиевичу подошел Горбачев:

– Такое горе… – да, Гейдар? вот так… случилось… помер…

– Да, горе, Михаил Сергеевич, конечно, горе…

– Товарищи считают… вы должны возглавить комиссию по похоронам…

– Я?.. – Алиев оторопел.

– Конечно, – Горбачев кивал головой, – вы, вы…

Комиссия по похоронам есть заявка на высшую власть в государстве.

– Категорически отвергаю, Михаил Сергеевич: комиссию… всегда возглавляет секретарь ЦК, я же… – работник Совмина…

Буш, Америка, боялись того, о чем (прощупывая его) говорил с Гейдаром Алиевичем не кто-нибудь: Горбачев…

Мысли светлых голов совпадают, так… что ли?..

Кортеж Алиева приближался к президентскому дворцу; бывшее здание ЦК люди называли сейчас «президентский аппарат».

«Как мы боялись вас, мистер Алиев…»

Когда Андропов перешел на работу в ЦК КПСС, Алиев был бы должен (по логике вещей) возглавить КГБ СССР, но Николай Александрович Тихонов совершенно не справлялся с ролью премьер-министра – Юрий Владимирович быстро убедил Брежнева командировать Алиева в Совмин, первым заместителем председателя. Укрепить («намертво», как говорил Андропов) руководящие кадры…

Есть еще одно обстоятельство: азиатчина Генералиссимуса так вздыбила страну, что впредь – и на годы – руководителем Советского Союза мог быть только русский человек.

Но кто сказал, что у Алиева исключительно тюркские корни?

Если бы Гейдар Алиевич возглавил СССР, это был бы второй Китай, безусловно.

Если бы Китай, великий Китай, возглавил бы – вдруг – такой человек, как Горбачев, Китай быстро стал бы Камбоджей…

Баку в эту ночь удивил Алиева: город был как серый мешок, наотмашь обезображенный дождем.

Незнакомая страна…

Если его, Алиева, убить, все закончится одним днем. И точно так же, как год назад появился (из ниоткуда) «черный полковник» Сурет Гусейнов… точно так же на политическую сцену выходят сейчас братья Джавадовы.

Утром Баку – весь Баку! нужно знать этот город! – станет горячо обсуждать, как же так случилось, что Махир, брат замминистра полиции… «откинул в реанимацию» прокурора страны!..

До президентского аппарата – минута езды.

На соседних крышах Гейдара Алиевича ждали снайперы: Гидждыло Мамедов и Гетваран Амджихов.

Когда Алиев выйдет из «мерседеса», Амджихов кинет ему под ноги несколько гранат, а Мамедов – откроет огонь из новенького «калаша» израильского производства.

Махир Джавадов хорошо знал своих ребятишек: справятся!

Рядом с Гейдаром Алиевичем, слева, дремал Ильхам: он не понимал (нет объяснений!), почему его отец, мастер власти, опытнейший политик, именно так – мастер власти, стремглав несется сейчас туда, где опаснее всего, в президентский аппарат, что это за воля к гибели… такая, но Гейдар Алиевич молчал и Ильхам – тоже молчал; если решение – принято (Президент не меняет свои решения), что остается? Только вздремнуть…

Через минуту кортеж Алиева въедет во внутренний дворик дворца.

Через минуту Гейдара Алиевича должны убить.

«Главное качество мужчины – власть над собой…»

Баку спал, дождь не давал людям проснуться… – Алиеву вдруг показалось, что город, любимый город, Баку, где он знал едва ли не каждую улицу… Алиеву показалось, что этот город его уже предал.