Текст книги "Русский ад. На пути к преисподней"

17

Ева быстро поняла, что самое-самое трудное в ее профессии – научиться выслушивать идиотов. Но если человек – …видно же, что идиот… кто объяснит тогда, почему у него, у круглого идиота, так много денег? Значит, те, на ком он делает миллионы, идиоты в кубе, так получается?

Звонков-заказов становилось все больше и больше: каталог «Мадемуазели» (двадцать шесть человек) переходил в Москве из рук в руки, а в праздники и перед выходными шел просто нарасхват. Знакомство с каталогом – триста долларов, оплата на месте.

– Мне-то, девонька, уж дай бесплатно, я депутат, – просил в Верховном Совете незнакомый дяденька, близкий, по его словам, к Хасбулатову.

– Отойди, ты неприкосновенный! – злилась Ева…

Депутатов, стоически верных своим женам, девочки называли «одномандатниками».

В каталоге «Мадемуазели» к традиционным разделам («проститутки», «эскорт», «любовницы», «элитные проститутки»… – контингент, в сущности, был один и тот же, но цена… подарок сумасшедшим… отличалась – в разы) Ева добавила новые «главы» – «секретарши», «парни», «переводчики» (парни и девушки). Для тех, кто оказался за границей, был специальный раздел «Тоска по Родине»: девочки с косами (славянская внешность), с большими глазами, набор «многократок» в заграничном паспорте, английская и американская визы, готовность к вылету – как у боевых самолетов: три часа…

Ева искала (и находила) девчонок повсюду, обычно – в школах, на вырост, девятый-десятый классы, но чаще всего девочки сами находили Еву.

Кастинг выдерживали не все: кто-то из девчонок не умел носить туфли на каблуках, кто-то красился так, что лицо становилось очень похоже на «красный квадрат» Малевича, кто-то говорил, что Президент в России – Ленин, кто-то вообще ничего не знал…

Девочки с улицы – не приживались.

– Раздевайтесь! – командовала Ева.

Если девочка сначала снимала колготки с трусами, а уж потом – кофточку, Ева сразу указывала ей на дверь.

Сплошь уцененный товар: у кого-то – шрам от аппендицита, у кого-то – кесаревы рубцы, у кого-то кишки совершенно вываливаются!

– Почему-й-то я «уцененный товар?..» – обиделась на Еву девушка Сандра.

– А потому-й-то, что твой Новочеркасск у тебя, овца, большими буквами через рожу проходит, – понятно говорю? Это, бл, хуже, чем вши в волосах!

Провинциалки (все провинциалки) действительно были уверены, что Москва, этот чудовищно богатый город, им чем-то обязан…

– Девочки, учите языки, – требовала Ева. – Визу в паспорт мы вам поставим, целку, если уже порвана случайным сперменатором, заштопаем, врачи есть, в девочки вернетесь; пересадка целки, красавицы, это не пересадка сердца, тут бояться нечего! Но если у вас нет языка – жених международного уровня… даже дурацкий принц из «Золушки»… вам, блядва, не светит – понятно говорю?!

Ева где-то читала, что за Майей Плисецкой долго ухаживал Роберт Кеннеди, тогда, в тот год, кандидат в Президенты США. Кеннеди – ни слова по-русски, естественно, Плисецкая – ни слова по-английски, Кеннеди очень нравился нашему КГБ, но совсем не нравился великой балерине. Самым эффектным парнем в этой семье был Эдвард, третий брат – только Роберт Кеннеди действительно потерял голову, звал Плисецкую замуж, но общался с Майей Михайловной исключительно со словарем (не брать же на любовное свидание переводчика!).

Один вечер, другой… – КГБ рвал и метал, как говорится, ведь Майю Михайловну даже подарком снабдили для будущего Президента – несколько килограмм черной икры, огромная банка, очень тяжелая, особенно для балерины (таскать приходилось самой). Но преодолеть «звуковой барьер» было невозможно, Плисецкой, надо знать ее характер, все это быстро осточертело, Кеннеди, КГБ – все были посланы с высокой горы!

– А знала б, чамара, английский, – твердила Ева, – слушайте, девки… холодной войны бы не было, точно вам говорю! Они б поженились – вся б Россия сейчас процветала, Брежнев у них был бы посаженым отцом на свадьбе… вот, овцы, что такое английский!

Алька всегда знала, что Ева – девушка с кругозором.

Но вредная.

Или это профессия такая?

За плечами у Евы – четыре миллионера. И – еще один мужик, выдававший себя за миллионера. Все были жадные, с патологией, особенно последний: один и тот же чай по пять раз заваривал, так все чаинки всплывали, чтобы хоть мельком взглянуть на этого жлоба…

На нервной почве у Евы вдруг появились проблемы со щитовидкой, врачи говорили, что скоро она станет похожа на Крупскую, что жить ей лучше всего у моря… – как? Какое еще море? А работа?..

Офис «Мадемуазели» – небольшая квартирка на «Белорусской» – был украшен плакатом с цитатой из Карла Маркса, искренне считавшего, что любовь должна быть абсолютно свободной, а детей, если потребуется, будет воспитывать государство.

Ева не любила своих девочек, они – не любили Еву, но друг без друга Ева и эти девочки уже не могли!

– Ну, овцы, говорите: задница – половой орган или нет?

Девочки молча переглядывались, Ева любила ставить их в тупик неожиданными вопросами.

– Вроде бы да… – протянула Алька.

– Молодец! – похвалила Ева. – Когда не знаешь, что сказать, не молчи, говори что хочешь! Всегда отвечай на вопрос вопросом. Еще лучше, потрогай (в ответ) мужику корень жизни, он же сперменатор, – ясно? Мужик сразу забудет, о чем он спрашивал. У них, когда их за корень берешь, сознание улетучивается. А вот дуры всегда молчат, это раздражает…

Да-да надо… давно уже пора поставить Альку на место, самое время что-нибудь придумать! Но травить Альку опасно, черт возьми, очень опасно…дихлофос в котлетку из курицы… да хоть бы и морилка от тараканов… способов море… только у Альки слабые почки; здесь аптекарь нужен с весами, а где его взять?

У Евы уже был печальный опыт: товарищ один выдавал себя за генерал-лейтенанта внутренних войск, лауреата Государственной премии, то есть гарцевал перед ней, как орловский рысак, размахивая кошельком.

Как-то раз он пригласил Еву в Ленинград, хороший поезд, секс в СВ, гостиница «Октябрьская»… – и кем же, мразь, оказался?.. Учитель физкультуры, украл в школе деньги, нашел же, шакал, у кого воровать, вот и куражился… ожидая ареста, причем Еве так ничего и не подарил…

Тогда Ева сама стала (для него) правосудием. Организовала, недолго думая, «любимому воину» прободение язвы.

Товарищ из школы, педагог без стажа, лечился от трихомоноза, поэтому Ева добавила ему в пилюльки силит – мощное средство от ржавчины. А кто подумает, слушайте, что романтическая семнадцатилетняя девушка, упоенная Ленинградом и белыми ночами, так здорово соображает в алхимии?

«Я мстю и мстя моя страшна…»

Такое кровотечение открылось – врачи испугались: с кровью вылезали куски желудка!

Позже, когда Еве было уже за двадцать, кто-то из проституток (Ева трудилась в «Интуристе») подсыпал ей в пудреницу битое стекло: любое движение пуховки – и такой на лице был бы «скраб», можно сразу идти за инвалидностью.

Проститутки спешили, плохо растолкли стекло, к пуховке прилип один из осколочков, Ева чудом его разглядела – в последнюю секунду!

…Да, беда, конечно, беда: если Альку сейчас не поставить на место, причем жестко, с размаха, как полагается, Алька очень плохо закончит. А она нужна как здоровая рабочая лошадь – здоровая, то есть послушная, к шорам на глазах всегда полагаются удила и кнут, разве не так? Ева вкладывает в девочек такие деньги, что все они, биксы, у нее в неоплатном долгу!

Чувствуют? Понимают? Нет, конечно. Легкие деньги сбивают с толку, легкость обманчивая, ничего они не понимают, овцы, ни-че-го!

Ева случайно познакомилась с Алькой – в «Сандунах». Смешно сказать: Алька училась в «Сандунах» искусству вести себя в парилке.

Она сразу приглянулась Еве: девка – палец в рот не клади, счетчики вместо глаз, жадная до всего, до жизни, не только до денег!

Как выбирают зверей для дрессировки?

Очень просто: берут зверей, жадных до еды. Они на все за еду пойдут, под любой кнут, особенно – медведи и львы!

Так вот, «Сандуны»: Вологда – Вологдой, но Алька слабо представляла себе, что такое русская баня: выросла в ванной.

Был у Альки в то время мужчина лет сорока… трахался так – Алька балдела, просто балдела, каждая ночь для нее стала праздником. Почти влюбилась; в ее жизни секс значил почти все. А мужчина любил сауну, очень любил, и как-то раз потащил Альку с собой.

Лежит он, сердечный, на полке и хочется ему… удовольствий.

– Ну, возьми, детка, возьми…

Секс в парилке – это извращение. В парилке нельзя заниматься сексом, слишком серьезная нагрузка на сердце, да и зачем? Подождать нельзя? Полки неудобные, деревянные, зато рядом с предбанником всегда есть комната отдыха – все предусмотрено!

А Алька (дикая, ведь) ротик тянет: ух ты, аргумент мой ненаглядный, дай подую на тебя, бедного, жарко тебе, родной, вон как ты червячком свернулся, сейчас, малыш, сейчас… полегче тебе будет…

Девчонок, любивших оральный секс, мужики называли «доярками».

Оттянула Алька на амурике кожу и, набрав в легкие воздуха, дунула на него со всей своей дури – чтоб, значит, прохладней было.

В парилке-то!

Температура – почти сто, воздух раскаленный, мужик скатился на пол, к камням, вместе с полкой, орет, за ананасы держится, и – в бассейн, в ледяную воду.

Алька остолбенела: она, активистка, только сейчас, кажется, сообразила, что сожгла товарищу его балдометр на веки вечные!..

– Ты ему кто? – орет банщик.

– Жена… – не растерялась Алька…

Убить могли. Легко! Ночью вынесли бы труп – и на ближайшую стройку, в бетон…

А кто, слушайте, там, в родной Вологде, хватится Альки? Мама с папой? Бабушка с дедушкой? Ну, хорошо, явятся они в милицию, напишут заявление. Допустим, им повезло, взяли у них бумагу, поступили по закону. А если девчонка с любовником в санаторий укатила? Или, например, рванула в Минск, в Белоруссию, где (мы же братья!) по-прежнему нет границ, единой базы данных… – вали из Минска куда хочешь, на все четыре стороны, молодым везде у нас дорога…

Исчезла, короче, гражданка России… значит, не повезло… Не она первая, не она последняя…

Принимая Алину на работу в агентство, Ева устроила ей экзамен – Алька должна была за полтора часа (и в присутствии Евы, разумеется) написать сочинение на любую историческую тему.

– О Ленине напишу, – заявила Алька.

– Валяй! – согласилась Ева.

– Я о нем читала, – похвасталась Алька.

– Иди на кухню и пиши…

Почерк у Альки был совсем детский. Сразу видно, что она в своей жизни писала мало и редко.

«Хорошо хоть в школе, овца, училась…» – подумала Ева.

Ровно через полтора часа Алька положила перед Евой стопку исписанных страниц.

«Когда родился В.И. Ленин, никто не знал, что он будет предводителем коммунистов, о котором помнят и в наши дни. Это был великий человек.

Ленин учился в школе, когда к нему приставали парни. Кончалось это разборкой на школьном дворе. Ленин не любил драться, но приходилось защищаться или защищать своих друзей.

Кроме школы Владимир Ильич ходил работать, так как в те времена нужны были деньги, чтобы хоть как-то прокормиться.

Прилавки в магазине были почти пусты, хлебопродукты давали по карточкам, и Владимир Ильич жил не как богатый гражданин, а как и все люди, которые его окружают.

Он бегал и раздавал листовки, ходил по улицам с огромной пачкой книг, подбегал к машинам и продавал им сигареты. Не знаю, как Владимир Ильич стал лидером, наверное он как-то проявил себя перед людьми.

Когда он взошел на «трон», то начал вести всех людей в будущее коммунистов. Ленин старался сделать так, чтобы на прилавках было побольше еды и чтобы было поменьше безработицы. Это ему, конечно, удалось, но ненадолго. Посевы в деревнях не всегда давали хорошие урожаи, иногда урожай просто гиб. Ленин очень любил детей. На парадах он брал ребенка и нес его на руках. Люди не возражали, что ихнего ребенка берет их предводитель. Когда началась Октябрьская революция, в стране началась паника. Владимир Ильич не мог удержать людей, приходилось успокаивать их силой. Всех парней старше 16 лет отправляли на войну. Некоторые люди боялись и прятались. Через некоторое время их приводили и приговаривали к расстрелу. Из-за революции в стране началась голодовка. Хлеб практически не привозили, воды нигде не было. Если и привозили, то давали кусок хлеба, да половину кружки с водой. Некоторые даже не могли дойти до машины с едой, так как охваченные голодом лежали на полу. Владимиру Ильичу Ленину было тяжело смотреть на все происходящее. Он не мог давать людям больше еды лишь потому, что немцы подходили все ближе и ближе к Кремлю. Они сжигали посевы, силой отбирали продовольствие у стариков и женщин, потом немцы расстреливали народ в деревне и сжигали ее. Ленин понимал, что немцы приближаются к Москве. Он посылал на войну все больше и больше людей, а сам сидел в охраняемом месте и ждал вестей.

Народ в стране взбунтовался и начал громить город. Ленин приказал солдатам успокоить людей. Солдаты не щадили ни женщин, ни детей и когда все немного затихло, Владимир Ильич захотел узнать о новостях в Москве и Московской области. Он выехал на своей машине вместе с охраной. Но он не долго ездил, ему устроили засаду революционеры. Ленина поймали и посадили за решетку. За решеткой Ленин читал книги при свече, на полях книги он писал молоком воззвание. Но революционеры узнали о его планах и отобрали книги. После нескольких дней советские войска дошли до того места, где находился Владимир Ильич Ленин. Они окружили революционеров и взяли их в плен. Ленин был свободен. В последний раз Ленин направил все свои войска на немецкую армию. В этом бою советская армия окончательно разбила вражескую армию. После этой победы в стране началась перестройка. Теперь Ленин был не враг народа, а друг. Стали привозить пищу, открыли новые заводы, и стали появляться новые постройки. Однажды вечером, как обычно он это делает, Ленин хотел сесть в свою машину, а потом поехать домой. Только Владимир Ильич открыл дверь машины, как тут раздался выстрел. Пуля настигла Владимира Ильича Ленина и попала в сонную артерию. Ленин помер. На месте выстрела оказалась только старушка, которая ничего не видела. Ее поймали и расстреляли.

После смерти Ленина поставили памятники, посвященные ему. Самого похоронили на Красной площади в мавзолее, где он лежит каждый день. Ленина тщательно охраняют, пускают в мавзолей только, чтобы посмотреть на него. Сейчас Ленин почти весь состоит из протеза. Когда на него падает свет, то кажется, что он светится изнутри. Надеюсь, что в будущем его похоронят, как человека. Как манекен там лежит, и все на него смотрят, он тоже человек, как и мы. Пусть же его похоронят, как подобает, а не как манекена».

«Все-таки она трогательная, – подумала Ева. – О мертвом протезе хлопочет…»

Алька снова (в который раз) заставила себя ждать, опоздала часа на полтора, если не больше.

Она долго снимала сапоги, шубу, плюхнулась в кресло и сразу, с разбега, стала ругать Сергея Иннокентьевича.

– Ненавижу мужиков с усами, но без бороды! Ощущение, будто у тебя п… во рту…

– Чай, кофе, кокаин? – предложила Ева.

– Ничего не хочу, – ухмыльнулась Алька.

Ева хотела от нее только одного – щенячьей преданности. А то ведь сбублит, не ровен час! А Альке осточертел недокоммунизм, понятное дело, ибо Сергей Иннокентьевич, да и другие товарищи-коммунисты, были заметно истощимы на выдумки!

Сергей Иннокентьевич все время заставлял Альку ходить перед ним в детских трусиках, гольфах и пионерском галстуке на голой груди, причем, битва за потенцию Сергея Иннокентьевича, которую Алька вела из вечера в вечер, была очень похожа на борьбу за выживание в экстремальных условиях!

Алька в гольфиках – это уже из серии «не страшно быть дедушкой, страшно спать с бабушкой…»

– Мы и не такое терпели… – доказывала Ева…

А Алька как глухонемая, честное слово:

– Вошь под кумачом! Сволочь зюгановская! Я «охотница», а не колдунья!

Она сидела в кресле, закинув нога на ногу: красивые ноги, красивые колготки в сеточку, но домашние тапочки портили картину; Алька привыкла бросаться людям в глаза, стиль такой, но в тапочках «а la fur» разве это возможно?

Алька достала сигарету и полезла за зажигалкой – Ева не выносила табачный дым, но Альке все можно!

Москва – это испытание, конечно: умный и сильный провинциал в Москве будет еще умнее, хам из провинции здесь, в столице, быстро станет преступником.

Ева холодно посмотрела на Альку:

– Сидишь? Чудно! Сигареткой чавкаешь без разрешения? На здоровье! Но я… не обессудь, заинька… билетик волчий тебе все-таки выпишу, нигде, заинька, не приткнешься больше, вообще нигде – слово даю! Москва – маленький город, он тебя принял… вроде бы… он тебя и опустит, вот какая жопия получается! Чтобы в Москве, овца, свое мнение иметь – сильным-сильным надо быть, точно тебе говорю! Сколько можно на х… нитки наматывать? – ты живешь в Москве для самоудовлетворения, а мне… нам, – поправилась Ева, – нам нужно, чтобы ты, милая, мужика сразу бы за грудки брала, его хобот – не ежик, не уколешься!

А у тебя, блин, одна мысль в башке – где бы новую шляпку «выгулять»! Так… догуляешься, слово даю! Точнее, догулялась. Ни-ко-го у тебя не останется, никого и ничего! Все, что к рукам прилипло, все уйдет, не удержишь, знаю, что говорю, – к тебе, как к прокаженной, ни один каралык не подплывет, получишь, бл, репутацию…

СПИД найден у тебя в последней стадии – я, слушай, для тебя сбор средств лично организую, так и быть – время потрачу, твоя несчастливая рожа на всех перекрестках висеть будет, знаменитой станешь! Прикинь: Родина-мать с мечом, новый символ борьбы со СПИДом, и ты, девонька, в горючих слезах: кто поможет Алевтине Веревкиной, несчастной жертве спидоносных бандитов?..

– Да е… оно дохлым конем на ипподроме! – зевнула Алька.

– Че-его?.. Ева быстро потеряла пафос, голос сел, хотя у Евы был, на самом деле, очень сильный театрообразующий инстинкт.

Алька не чувствовала в Еве силу, вот в чем была главная проблема, Ева у Альки – начальник, «артистический директор», как она выражалась, но Алька относилась к ней исключительно как к подруге.

– Раба из меня лепишь? – Алька ухмыльнулась. – Правильно, Евик, иначе кто ж на тебя работать будет, найди дурачка!

– Да о другом, базар, детка, – научись, дышать как йоги, и минет покажется тебе не таким ужасным!

– Ага, – кивнула Алька, – понимаю, понимаю: если ничего не жрать – инфляция будет не такой заметной, факт!

Ева подошла к креслу-качалке:

– Сидишь?

– Сижу, ага.

– Теперь встань.

– По морде хочешь врезать? – Алька сладко потянулась, но встала. – Знаешь, у кого мужики научились людей по мордам бить, а? У детей, Евик, точно тебе говорю! Ладно, давай! За кресло можно держаться? А то ведь свалюсь!

Алька действительно закрыла глаза.

– Слушай сюда, дитя мое возлюбленное! Поганить клиента никому не позволю! Пашу фейс-контроль подключу… – тебя, камбала, никуда, ни на одну приличную вечеринку не пустят! Близко не подойдешь! В Москве все знают друг друга! Черная метка от Евы – крест на всех приличных х… столицы, это понимать надо! Тебе Сергей Иннокентьевич с его стручком… витязем в тигровой шкуре покажется, обещаю! Я тебе, девонька, такую жизнь организую… ты о нем, о Сергее Иннокентьевиче, мечтать будешь, как дети Арала мечтают о мороженом!

Стало так тихо, что было слышно: на кухне из крана капает вода.

– Ты… че взбесилась-то? – пожала плечами Алька. – Работа – не жид, в Израиль – не убежит, понятно? Я коммуняке своему такие, если скажешь, ласки подброшу, он у меня задохнется от счастья!

– И еще, Аля, один заказ будет…

– Опять коммунист? – вздрогнула Алька. – Во, блин, партия у них еб…я…

– Не-а… – ухмыльнулась Ева, – другой. В Президенты прет. У каждого додика своя методика! Ты ему, овца, для вдохновенья нужна!

– Кто идет?.. – Алька вытаращила глаза. – Мой пойдет? Заместо Ельцина?..

– Красавчик. Лет сорок. Народ его любит… слушай.

– Клево, блин! В Президенты… а он меня с собой возьмет?

Ева улыбнулась:

– Смотря как ты его закозлишь…

Пошел дождь, за окном сразу стало темно.

– Жирик… что ли? – обмерла Алька. – У!.. Он прикольный! Слушай! Если Жирик – я сразу согласная…

– Дура ты, – Ева достала портсигар. – Тот жадный, говорят, а этот уже заказ оплатил. Сразу! Романтик… считается, но ведь и ты у нас… как тургеневские тетки…

– Евка, слушай… а можа я так и до Борис Николаича нашего доползу… Во, бл, денег у кого…

– Не жалуется, – Ева чиркнула спичкой. – В той семье бедных нет.

Стало совсем темно.

– Спасибо, мать! – выдохнула Алька – Ты мне веру в людей вернула. Я теперь как Дунька с трудоднями! Я, бл, ж-жить хочу! Чтоб мыслить и страдать!.. И – чтоб с романтиком, разорви его душу, у меня была бы, блин, полная романтика!

Алька знала, что если Ева ругается – это не страшно.

Собаки, которые лают, такие собаки не кусаются, у них пасть лаем занята.

– Мы, – продолжала Ева, – если их хорошо схватим, у нас, слушай, вся их ячейка отдыхать начнет! Подряд получим. Понимаешь ты эту силу? Я, может, лично в депутаты схожу…

– Ну ты… – Алька кружилась по комнате, – деловая колбаса…

– А что? – Ева схватила очки от солнца и опустила их на нос. – Чем я не Галина Старовойтова?

– Смотришься, балалайка!

Девчонки кружились по комнате.

– Давай, Алька, шампанского трахнем.

– Дав-вай! Давай, подруга! Я, бл, возбудилась, мне уже надо… я готова… За нашего дорогого романтика, барона фон Траханберга! Фамилию скажешь?

Алька подняла пустой бокал.

– Шустрая ты, – усмехнулась Ева, – я тебе, камбала, профессора из важного института подгоню, он тебя политике учить будет. Ш-шоб, значит, не сболтнула чего, всех врагов России лично в лицо знала и ненавидела их, как еврей свинину! Ш-шоб, главное, Америку ненавидела, всех… кого надо, всех ненавидела… как твой дед в Гражданскую!..

– Какой еще дед? – Алька остановилась. – Откуда дед? Его, вроде бы, за карманы судили…

– Забудь. Мы тебе другую биографию соорудим, тебе фасад нужен, чтобы понравиться этим дуракам. Менять надо не себя, а предков!

Значит, так: судьбу тебе привесим, предков подберем, все, короче, по уму сделаем! И папаша твой – в Афгане погиб. С Гражданской не перепутай, дура! Людей по идейному признаку надо видеть, время нынче такое, Зюганов – это отстой, твой Сергей Иннокентьевич… тоже отстой, да еще с мертвечиной, но мы его не теряем, разумеется, Сергей Иннокентьевича, он-то… с этим новым… не пересекается, у них разногласия, я проверяла! Профессор, короче, будет тебя политике учить, а на экзамен я с ним вместе приду: там, где взрослые дядьки срут друг на друга по идейному признаку, там, малышка, ангел нужен. Вот ты и спустишься…

– С небес! – хмыкнула Алька.

– А вообще, вешалка, интересно все выходит! Помнишь, фильм у нас был, комсомольцы в поезде Остапа Бендера поймали… гитарасты там… песни в купе орали… они ж на его денежки в чемодане как на тротил смотрели! И это правда, между прочим, это все не в кино придумали, не было тогда на денежках цикла…

– Цикла не цикла… а папики были, – засмеялась Алька. – Скока хошь! Помнишь, мен в ресторан телку водил? Тоже, как мой, депутатом был… и лысый…

– Киса Воробьянинов, – согласилась Ева.

– А ты что?… мне сейчас экзамен делаешь? – насторожилась Алька. – Слушай, если бы мужики знали, чем бабы занимаются, когда одни остаются, сроду бы никто никогда не женился, факт!

– Ладно! – Ева закурила папиросу. – Будя, Алька, понты колотить! Твои экзамены, девонька, у нас впереди будут, готовься, короче, к новому счастью, калым, родная, за тебя уже внесли…