Текст книги "Пурга"

– А «в обычной форме» – это как?

– Не знаю… Ты юрист, тебе виднее. Я сам такое написал?

– Подпись чья?

Подполковник перевернул распечатанный лист с закорючкой внизу.

– Я без очков… Дай, – протянул руку директор музея и, забрав бумагу, поднес ее к близоруким глазам. – Моя… Во всяком случае, похожа…

– Похожа… Вот так вы, вшивая интеллигенция, не глядя подписываете, а потом о попранной демократии вопите. Ты все бумажки так подмахиваешь? Если б я настоящего маньяка не поймал, сидел бы ты сейчас в ИВС под шконкой и пел бы шансон фальцетом.

– Где сидел?

– В изоляторе временного содержания. И даже я бы тебя не вытащил… Кроссовки чужие какого лешего напялил?

– Я не пялил… В смысле, не обувал… Я не помню ничего…

– Ну, Китаев, устрою я тебе… – Евгений Александрович забрал у Шурупова признание и спрятал в сейф. – У меня пусть полежит. А то потеряешь где-нибудь, а завтра на «компромат. ру» всплывет.

Подполковник уже переоделся в пока еще милицейскую форму, гражданская же его одежда, привезенная сторожем Сашей вместе с остальными вещами, лежала в комнате отдыха. Шуба из меха реликтовой белки и шапка-ватрушка были накинуты на статую Дзержинского, словно на манекен. Поперек железного Феликса шел уродливый шов, словно шрам от бензопилы. Последствия ремонта кабинета. В прошлом году выбил копейку из местного бюджета. Работяги вынесли в коридор мебель, потом взялись за статую. Но тут выяснилось, что Дзержинский настолько тяжел, что вытащить его без крана или лебедки совершенно невозможно. Как памятник оказался в кабинете, никто уже и не помнил. Пришлось резать на две половины автогеном. Рыцарь революции действительно оказался железным, в прямом смысле слова. Ровно разрезать не получилось. И выкидывать статую нельзя – на балансе стоит. В общем, после ремонта поставили одну половинку на другую (хорошо, хоть не перепутали), приварили, но шрам остался.

Единственное, чего не досчитался Евгений Александрович после ночного приключения, это своих трусов. По всей видимости, они выпали, когда идиот сторож газанул с «места происшествия». И это огорчало – трусы дизайнерские, привезены уважаемой супругой из Парижа, и рано или поздно она их отсутствие заметит. Вторых таких не купить. Конечно, можно соврать, что их стырили в бане, но на слово ревнивая Лариса не поверит и устроит дознание, которому позавидовал бы и старик Мюллер. И пусть трусы – не алмазные подвески, но искать их придется. Хоть в Париж поезжай.

– А ты поймал настоящего маньяка?

– А кто мне, интересно, чуть башку не проломил? Там, в парке. По твоей, кстати, милости, экспериментатор. Отправить бы тебя за такие эксперименты на пятнадцать суток.

– Вот видишь, если б мы не пошли купаться в снегу, маньяк бы до сих пор гулял по улицам. Нет худа без добра.

Несчастного друга Никифоров вытащил из отделенческого аквариума, перевез в райуправление, налил стакан водки и уложил в кабинете на диван, чтобы немного пришел в себя. Очнувшись под утро, тот признался, что вещички никуда не пропали, а находятся у водителя. И вообще, он просит прощения за неудавшийся розыгрыш-эксперимент. Все, что высказал по этому поводу Евгений Александрович, следовало бы запикать от первой до последней буквы.

– Нет худа без бобра… А что мне с этой сумасшедшей прикажешь делать?! У которой я шубу попросил напрокат?! Вежливо, кстати, культурно попросил. Не попроси, сейчас мой бюст вырубали бы из льдины, как Церетели статую. А она теперь крови требует, уже в прокуратуру заяву накатала. Ограбил, ограбил! Дура! Иди, объясняй ей про свои эксперименты. Мне она не верит. Не уговоришь – статью заработаю. Приятную такую, до восьми лет!

– Но шубу-то ей вернули…

– А толку? Она адвокатша бывшая. Факт нападения был? Был. За это и ответите. Возмещение ущерба по тяжким статьям не освобождает от ответственности!

– А это тяжкая?

– Нет, блин! Легкая! Мало мне пистолета, теперь еще и разбой повесят… Хоть в бега подавайся!

Михаил Геннадьевич, поняв наконец, что натворил, схватился руками за голову и согнулся в поясе, словно контуженый ополченец.

– Еще выпить хочешь? У меня осталось, – увидев, как тяжело друг переживает ситуацию, предложил Никифоров.

Шуруп отрицательно покачал головой, не отрывая от нее рук.

В дверь постучалась секретарша и доложила, что просит аудиенции эксперт-криминалист.

– Зови, – махнул рукой начальник.

Следопыт поздоровался, положил на стол заключение по тамагочи.

– Вот. Совпадение двух пальцев.

– Чьи пальцы?

Грамотный эксперт кинул взгляд на постороннего и негромко ответил:

– Там все написано.

– Хорошо. Ступай, спасибо. О результатах помалкивай.

Едва эксперт вышел, Никифоров схватил заключение.

– Вот, сволочь…

– Опять что-то из-за меня? – обреченно уточнил директор музея.

– Нет…

Вновь побеспокоила секретарша, сообщив, что привезли телеведущего Родиона Панфилова.

Одолженные водителем милицейский китель и брюки на Роде смотрелись совсем неплохо, хоть и не сочетались с сильно растянутой розовой женской блузкой и неуставными ботинками.

Друзья по очереди обнялись, словно не виделись несколько лет или вырвались из вражеского окружения. У одного богатыря разбито красно личико, у второго буйна головушка, у третьего подвернута резва ноженька. Словно со Змеем Героинычем бились. Никифоров кивнул на брошенную на диван кучу одежды.

– Одевайся. Надеюсь, твои труханы не пропали. А мне хоть домой теперь не приходи.

– Что, нашли ворюгу?

– Сам сдался.

Пока Родион переодевался из общественного в собственное, Евгений Александрович поведал радостную новость: они чуть не пали жертвой шуруповских фашистских экспериментов над живыми людьми. И, естественно, ведущий «Волшебного посоха» тоже высказался в неэфирных выражениях, показав свое истинное телевизионное лицо. Правда, в отличие от Кефира, ругался он не от души, а скорее формально.

– А эта адвокатша и слушать ничего не хочет! – подливал масла в огонь подполковник. – Она, видишь ли, милицию не уважает. Желает, зараза, отыграться по полной на моей шкуре.

– Какая адвокатша?

– У которой я шубку попросил. Катерина, без первой «Е». – Никифоров метнул молнию из правого глаза, так что шуба на Дзержинском чуть не задымилась.

– Катерина?.. Бывший адвокат? Рыженькая, с большим бюстом?

– Да, вроде…

– Не переживай, Кефир Александрович, – хитро подмигнул Панфилов, – в тюрьму ты не сядешь. Она заберет заявление. Сегодня же заберет. И напишет, что шубу дала поносить тебе сама. Еле уговорила взять…

– Да ну?

– Забудь про нее. А сейчас, други, мне пора на запись. Работа – прежде всего.

– Что-то рожа у тебя подозрительно довольная, – подметил Никифоров. – Колись, кто подобрал и обогрел?

– Просто хорошие люди.

– Ты гляди, кредитку от счастья хорошим людям не отдай с кодом.

– Уже отдал, – весело сказал Родион и исчез за дверью.

Подполковник посмотрел на тяжко страдавшего Шурупа.

– Слушай… У меня совещание скоро… Хочешь, ложись в тайной комнате.

– Нет… Пойду я. – Директор поднялся с дивана и стал рассовывать по карманам свое имущество. – Извини, что так вышло…

– Да ладно… Слушай, а насчет желаний ты тоже сочинил?

– Нет… И купание в снегу на Руси, и желания – все реально. Купались. А почему ты спрашиваешь?

– Просто… Я загадал, чтобы попался ванильный маньяк и нашелся пистолет. Почти сбылось.

– Что, и с пистолетом?

– Я ж говорю, почти… Но есть идея… А ты что-нибудь загадывал?

– Да… Но сбылось ли, пока не знаю.

Облачившись в свою старенькую козлиную шубу и повязав шарф, Михаил Геннадьевич вдруг что-то вспомнил.

– Жень… Тут… В общем… Может, мне все привиделось, но… Я когда в камере сидел, в тот отдел немец один приходил. Питер Вольф, из Кельна. У него документы на вокзале пропали.

– И что?

– Если не трудно, можешь узнать, где он остановился? Мне с ним поговорить надо. А еще лучше – документы найти, а я бы отнес.

– Ну, насчет документов не уверен, но попробую… Зачем он тебе сдался?

– Кажется, это знакомый моего деда…

Проводив друга до дверей райуправления, чтоб снова куда-нибудь не влетел, Никифоров вернулся, принял пару таблеток «Антипохмелина» и набрал номер на мобильнике.

– Забава… Это я. С наступающим. Вчера на вокзале немца одного пощипали. Питер Вольф. Возвратку надо сделать. Международный скандал. Наличку можете оставить, а паспорт верните. Очень прошу… А я и не говорю, что ты… Но возвратку сделайте. Паспорт вам без надобности, а человеку приятно.

Повесив трубку, он открыл ящик стола, покормил Гошу и, подумав о чем-то, переложил игрушку в карман брюк.

* * *

Снегопад закончился, город походил на торт, который нерадивый повар обильно присыпал сахарной пудрой, чтобы скрыть производственный брак. Проходя мимо магазинной витрины, Михаил Геннадьевич притормозил и посмотрел на свое печальное отражение. Ну и видок… Подбитый глаз, на втором ячмень, пластырь на подбородке, нос, что у зомби. Интересно, когда милицию переименуют, количество синяков уменьшится? И как в таком виде ехать в Питер? То-то Арина обрадуется. «Да ты, Мишенька, небось, алкоголик, как твой покойный папенька?» Хоть косметику покупай. Этакая красотища и за неделю не пройдет. А если еще и простуда накроет после такой ночки – вообще счастье.

Вспомнил про мобильник, проверил входящие. Никто ему не звонил, не беспокоился. Впрочем, и некому.

Автобусы не ходили, коммунальные службы как всегда оказались к снегопаду не готовы, ковбои-автомобилисты отрывали своих мустангов подручными средствами. Пришлось добираться до дома пешком, стыдливо пряча лицо под шарф.

Очень болели голова, ребра, печень, но выпить не тянуло. Потому что – удивительное дело – не болела душа.

Он ведь мог не шагать сейчас по этой улице, а остывать в сугробе под парковой елочкой. Он реально чуть не погиб. И не видел бы больше витрин, машин, рекламных щитов, граждан великой страны и собственного отражения… Страшно представить. Правильно говорят: уходит один человек, и исчезает целый мир. И что такое пара синяков или разбитый нос? Боже, какой пустяк… Спасибо, милиция.

А Питер Вольф?..

Нет, что-то определенно происходит. Может, и вправду купание в снегу исполняет желания? Он бы тогда каждый день купался.

Ведь, если б не купание, он бы не оказался в камере и не узнал бы про Вольфа. Теория Вербера нашла еще одно подтверждение. Конечно, это может быть однофамилец, но что-то подсказывало: он имеет к Генриху Вольфу прямое отношение. А стало быть, приехал сюда не белочек покормить.

Говорят, человек инстинктивно чувствует приближение перемен. Но только серьезных перемен. Что-то незримое витает в воздухе и улавливается на уровне подсознания. Михаил Геннадьевич улавливал. И еще он очень хотел жить. Поэтому внимательно смотрел на крыши, с которых свисали бронебойные сосульки, и чуть не сбил даму с коляской.

Возле подъезда остановился, чтобы отряхнуть ботинки от снега уже поставленным кем-то веником. Взялся за дверную ручку, и в этом момент кто-то тихо позвал его по имени. По-доброму, словно собираясь напоить ключевой водой.

– Михаил… Миша…

Резко обернулся, прищурился. Очки остались в парке, но даже без них он сразу узнал человека. Он узнал бы его из тысячи. По словам, по глазам, по голосу…

Это была Арина.

– Ты написал, что к вам приезжает выставка. Я очень люблю импрессионистов.

* * *

«Начальнику Управления внутренних дел

города Великобельска

от начальника Юго-Западного

районного управления подполковника милиции

Никифорова Е. А.

РАПОРТ

Настоящим докладываю, что в ночь с 27 на 28 декабря 2010 года в ходе оперативно-розыскных мероприятий по делу о нападении и изнасиловании женщин в городском лесопарке я работал личным сыском согласно разработанному плану, предусматривающему задержание преступника с поличным. Для успеха операции предполагалось, что специально подготовленная сотрудница из числа женщин управления станет жертвой нападения, то есть „наживкой“. Однако никто из сотрудниц не выразил желания участвовать в операции, а приказывать в подобной ситуации я не имею права. Поэтому роль псевдопотерпевшей решил исполнить лично. В данных целях я попросил у знакомой женщины ее верхнюю одежду – шубу из реликтовой белки и головной убор. Надев указанные вещи и вооружившись табельным оружием – пистолетом Макарова, я около 23 часов приступил к патрулированию лесопарка в том месте, где с наибольшей вероятностью могло быть совершено нападение.

Примерно в 0 часов 30 минут я получил удар тяжелым предметом в область затылочной кости (справка из травматологического пункта № 2), в результате на несколько секунд потерял сознание. Очнувшись, я увидел незнакомого мужчину славянской национальности, который пытался совершить в отношении меня противоправные действия сексуального характера. Я вынужден был применить приемы рукопашного боя, и после непродолжительной борьбы нападавший был задержан, а затем препровожден в ближайший отдел милиции.

Однако в ходе задержания на месте преступления мной был утрачен табельный пистолет с восемью патронами. Задержанный попытался незаконно завладеть им, я не давал, в результате чего пистолет оказался в сугробе, и найти его в темное время суток не представилось возможным.

Едва рассвело, мною для осмотра места происшествия и обнаружения оружия в лесопарк была направлена оперативно-криминалистическая группа во главе с начальником криминальной милиции Касаткиным. О результатах работы будет сообщено дополнительно.

Задержанный – Крутых Николай Андреевич, бывший учитель физкультуры средней школы, ныне неработающий, ранее условно судимый за хранение наркотических веществ. Ведется проверка на его причастность к изнасилованиям женщин в лесопарке.

В силу вышеизложенного прошу считать причину утраты табельного оружия служебной и не связанной с нарушением дисциплины».

Допечатав рапорт, Евгений Александрович вывел его на принтере, затем подписал и велел секретарше отправить по факсу в управление. Так быстрее – город по уши в снегу, и машина до главка дойдет только к вечеру. Даже с мигалкой.

Теперь, если интриган Касаткин, чьи отпечатки оказались на тамагочи, предъявит генералу пистолет, вопросов не возникнет. Он и должен был его найти и принести. Ну, а не «найдет» – и черт с ним. Ничего теперь подполковнику милиции не сделают, ибо он герой. Лично, рискуя жизнью, задержал опаснейшего преступника, проявив оперативное мастерство и профессионализм. Как настоящий мент, а не какой-то там дохлый полицейский. В сети уже ссылки о ванильном маньяке появились, а журналисты телефон оборвали. Победителей не судят – особенно раненных в голову.

Касаткина он действительно час назад услал в парк. Про отпечатки ничего не говорил. А просто предупредил, что если тот не принесет пистолет, получит на руки приказ об увольнении.

– За что это?! – возмутился зам.

– За потерю доверия. Есть нынче такая формулировка. Не можешь преступников ловить, так хоть пистолет отыщи в сугробе.

– Но меня не вы назначили…

– А уволю я. Имею право.

– А не боитесь, Евгений Александрович, что тоже выйдете из доверия?

– Как выйду – так и войду… Шагом марш в парк.

На случай внезапного приезда телевидения или генерала Евгений Александрович обмотал череп бинтом в десять слоев и капнул сверху имевшейся в аптечке разведенной марганцовки. Хотел повесить руку на перевязь, но потом посчитал это перебором. Ограничился пластырем на костяшках кулака. Переоделся в парадный китель с наградами и значками.

Родион не подвел, Катерина отзвонилась через полчаса и подтвердила, что претензий не имеет и заяву из прокуратуры заберет. Да, хорошо быть звездой. Всюду связи.

А с подлецом Касаткиным он разберется. Не вернет пистолет – пускай к Семиструеву замом идет и там козни строит. И даже если вернет… От таких попутчиков надо избавляться.

Покончив с писаниной, Никифоров вызвал опера Китаева.

– Ты что же творишь, самородок?! Кто это тебя научил чужие кроссовки на ноги невиновным одевать?

– Так вы и научили, Евгений Александрович, – вяло оправдывался фальсификатор. – Сами говорили: вор должен сидеть… И если сомнений в виновности нет, можно и… А какие тут сомнения? Голый мужик напал в парке на потерпевшую, а через пятнадцать минут в этом же парке охрана тормозит точно такого же. Тут, что называется, без вариантов. А потом, он сразу про шубу рассказал…

– Эта шуба из козла, а та – из реликтовой белки!.. Я тебя учил улики подкидывать?! Морды бить? Чистосердечные признания сочинять?

– Ну… В прямую, конечно, не говорили, но… Жеглова в пример ставили постоянно. А в морду я и не бил – это охрана, они ребята простые. Хорошо, хоть вообще не пристрелили.

– В твоем кабинете никакой охраны уже не было.

– Ну… Он, кажется, со стула упал.

– А ты, кажется, пойдешь снег чистить без выходного пособия. Короче, еще раз смухлюешь или хоть пальцем кого тронешь, пеняй на себя.

– Ну, тогда и за показатели не спрашивайте, – обиженно буркнул Китаев.

– Ничего, с показателями разберемся…

– Что, и с библиотекой завязывать?

– Не завязывай, а прекращай. Как блатные уже разговариваете… Хватит фикций… Сколько эпизодов этот Крутых взял?

– Пока шестнадцать. Девять в нашем парке, остальные по городу. Но мы работаем, вспомнит еще.

– Гляди, чтоб лишнего не вспомнил. Потом пойдет в отказ – и реальные эпизоды отвалятся… Девять, ты сказал? Заявлений всего семь.

– Значит, не заявляли… Постеснялись.

– Шестнадцать раскрытий за раз. Безо всяких библиотек. Вот чему я тебя научить хочу.

– Повезло просто…

– Везет тем, кто пашет… Все самому приходится делать… Так… Созвонись с потерпевшей, которая его видела, пусть приезжает на опознание… Я договорюсь с прокурорскими, чтоб завтра провели уличную ¹. Надо закрепляться ², пока он в отказ не пошел. Все, иди работай… Стой… Он не сказал, почему от него ванилью пахло?

– Да полный цирк, – ухмыльнулся Китаев, – он решил кокаина попробовать. Сунулся к дилеру. А тот видит, что перед ним лох, – ну и разбавил кокс ванилью. А наш физкультурник нюхнул и не прочухал. Потом втянулся. Так ему дилер уже чистый ванилин подсовывал.

– И что? Неужели не замечал?

– В том-то и фокус, что ванилин его реально торкал. Но не в башку, а в… Ниже. Круче виагры. Он поэтому на женщин и нападал…

– Он женат?

– Разведен. Двое детей. Но они ему до фонаря.

– Ладно, ступай. И помни, что я сказал. Палки нам нужны. Но без мухлежа. Не шулера.

Евгений Александрович снял с Дзержинского шубу, отнес в комнату отдыха. В уголовном деле она фигурировать не будет. Как и Катерина. Это просто оперативная комбинация. Обычное дело.

В кармане запищал Гоша, требуя жрачки.

– Только что жрал, проглот, – недовольно отозвался подполковник. – Будь ты живым, давно бы продал на птичьем рынке.

…Впереди еще один разговор. Самый тяжелый. С Ларисой. Естественно, добравшись до телефона, он первым делом позвонил ей. Доложил, что не изменял ей, а ловил маньяка. «Вы же, кажется, на мальчишник собирались», – ехидно напомнила она.

«Ну, сначала мальчишник, потом маньяк». – «Когда придумаешь что-нибудь пооригинальней, позвони». И бросила трубку. Рассказывать правду про купание в снегу – вообще пустое дело. Про маньяка – реальней.

Он вызвал секретаршу и попросил градусник. Его слегка знобило – ночное приключение не осталось без последствий. Так и есть – тридцать восемь. Проглотил жаропонижающее из аптечки.

– Евгений Александрович, – сообщил по местному телефону дежурный, – вас начальник Главка вызывает.

– Прямо сейчас?

– Да.

– Хорошо…

Нет, есть дела поважнее.

Он надел шинель, вышел в приемную.

– Вера, отмените совещания, я в Главк.

Служебный «форд» начальника райуправления, на капоте которого уже красовалось новое слово «Полиция», попытался вырваться из снежного плена, но диски выскочили из намертво вмерзших в лед покрышек.

Пришлось ехать на родном «козлике», привыкшем к российскому раздолбайству.

– Куда, Евгений Александрович? – спросил молодой водитель.

– Домой…

Лариса сидела на кухне. Красные от бессонницы глаза. Пепельница с десятком окурков, плита, залитая убежавшим кофе. Блин, неужели она серьезно думает, что он ей изменяет? С другой стороны, это лучше, чем равнодушие.

Он приготовился к атаке, но она, увидев мужа в орденоносном кителе и окровавленных бинтах, просто спросила:

– Тебе очень больно?

– Нет… Я ж мент. Дыркой больше, дыркой меньше…

– Будешь есть?

– Да, я не завтракал.

Лариса засуетилась возле плиты, налила в кастрюлю молока, чтобы приготовить его любимую овсянку.

Он достал из кителя тамагочи и положил на стол.

– Что это?

– Твой Гоша… Я все-таки нашел его…

Она застыла, рассматривая игрушку.

– Ты… Серьезно? Это… Он?

– Он… Смотри, какой большой. У него уже дети… Время летит быстро. Без тормозов. Он сидел на моей шее тринадцать лет.

– А почему?.. Почему ты не отдал его сразу?

– Потому что пришлось бы рассказать все остальное…

– Что остальное?

Евгений Александрович признался. Про показатели, про проверку и про возможное уголовное дело.

Каша подгорела.

– Значит, ты женился на мне по расчету?!

– У меня не было другого выхода, извини. Но это не значит, что я не люблю тебя.

Удивительно, но Лариса не затопала ногами, не швырнула в него кастрюлю с кашей, вообще не закричала грязных непечатных слов. О чем-то задумалась, а потом негромко призналась:

– Ну, если честно… Мне тогда прописка была нужна. Хоть какая. Чтоб в городе остаться.

– Че-го?!!

– А тут ты ухаживать начал. Я и не рассчитывала. На меня тогда парни вообще не смотрели. Ну, и…

– Постой, постой… Ты хочешь сказать, что вышла за меня из-за какой-то жилплощади?! По нужде?!

– Точно так же, как и ты женился на мне… А потом… Потом поняла, что ты – единственный мужчина, который мне нужен.

Евгений Александрович уставился на супругу, как на ювелира, который объявил, что купленный с рук бриллиант – поддельный.

– Хо-ро-шенькое дельце. Получается, мы скоро как пятнадцать лет полоскаем друг другу мозги?!

– Я разве сказала, что жалею о том, что вышла за тебя? А ты – жалеешь?

– Не жалею, но… Просто… Как-то это неправильно…

– Все мои подруги, которые выходили по любви, давным-давно развелись. А мы живем. Или ты тоже хочешь развестись?

– Нет, нет… Зачем? Мне хорошо с тобой… Да я просто не могу без тебя… Не представляю даже… Правда, ты ревнуешь не по делу.

– Поэтому и ревную, что тоже не могу без тебя…

Лариса взяла тамагочи, подошла к окну, открыла форточку и выкинула его на улицу.

– Будем считать, что я ничего не знала.

Затем подошла к мужу, осторожно дотронулась до его головы.

– Пойдем, Никифоров, я перевяжу тебя…

До начальника Главка Евгений Александрович в тот день так и не доехал. Но у него имелись уважительные причины. Любимая жена и высокая температура.

Бедный Гоша… Окончить свою электронную жизнь в сугробе кредитору не пожелаешь.

* * *

Наверное, это опять сон. Как тогда в лесу, возле шахты. Тогда приснился обоз, сейчас – Арина. А, может, он вообще замерз в лесу и попал в рай. Нет, в раю очистили бы улицы от снега и посбивали сосульки. Но на всякий случай Михаил Геннадьевич несколько раз украдкой щипал себя за запястье. Не просыпался. Значит, не сон, не виденье.

Арина не спрашивала, что у него с лицом, почему носки лежат в салатнице, а не в шкафу, а настенные часы показывают полночь.

– Миша, ты почти не изменился. Только возмужал.

– Ты тоже. Только возжен… Ну, ты поняла…

Чтобы взять себя в руки, он предложил ей чая, но потом вспомнил, что чай кончился. Хорошо, что она отказалась. Разведенным спиртом угостить постеснялся.

– Ты – правда, приехала на выставку?

Более идиотский вопрос трудно было представить. Но следовало сделать поправку на состояние хранителя музея, переживающего за одни сутки второй катаклизм подряд. Арина сделала.

– Я приехала увидеть тебя… Ты куришь?

– Я… Нет, но ты кури, если хочешь.

Она достала из сумочки пачку сигарет, он сбегал на кухню и принес вместо пепельницы стакан.

Пока дымилась сигарета, они не произнесли ни слова. Она не говорила банальностей типа «Ты все еще сердишься на меня?», а он не интересовался, надолго ли она, и какая нынче в Питере погода. Просто сидели и молчали, словно два шахматиста перед доской. Слишком много предстояло сказать, и никто не решался начать партию. Кошка по очереди смотрела на обоих, словно прикидывая, чью сторону занять в случае объявления войны.

– Хочешь, я покажу тебе музей? – первым прервал молчание Михаил Александрович, сделав неожиданный ход.

– Конечно, – улыбнулась она, – я же за этим и приехала.

Он не рискнул предложить добираться на автобусе или маршрутке, а позвонил сторожу Сашке и попросил подъехать.

В пути она не смотрела по сторонам, а только на него, но, когда добрались, сказала, что Великобельск очень красивый город. «Почти как Питер, только маленький».

На дверях культурного заведения уже висела картонка «Музей закрыт по техническим причинам» – Михаил Геннадьевич отдал распоряжение кассиру еще в дороге, позвонив по мобильнику.

Он провел ее по залам, которым отдал лучшие годы жизни, с гордостью рассказал о картине «Купание в первом снегу» и о других, дорогих сердцу шедеврах, угостил газировкой из советского автомата, поведал об истории края. Не жаловался на протекающий потолок, на отсутствие финансирования и на то, что полотно «Охота саблезубых белочек на мамонта» прикрывает осыпавшуюся на стене краску, а чучело медведя нагло пожрала моль.

Арина слушала, не перебивая. В конце экскурсии, когда они, пройдя по кругу, вновь оказались у «Купания», она взглянула на бывшего бойфренда с неподдельным восторгом и тихо произнесла:

– Как же ты многого добился в жизни… Не то, что я…

Они двинулись по второму кругу, но теперь говорила она. Про два неудачных брака, про одиночество-суку, нереализованность, про измененное сознание и метаболизм. И в конце подвела итог:

– Знаешь, Миш… Если бы Господь хоть на минутку вернул меня обратно, и передо мной снова стоял выбор – уехать с тобой или остаться, я бы выбрала первое. Не раздумывая.

– Ты отправилась бы искать со мной клад, даже зная, что я его не найду?

– Я отправилась бы просто с тобой… Прости меня…

Они, обнявшись, сидели в безлюдном зале на лавочке перед картиной неизвестного художника «Купание в первом снегу» и не шевелились, словно боясь помешать этому, заглянувшему на огонек из далекого прошлого, счастью.

И она так и не спросила, что у него с лицом, а он не интересовался, какая нынче в Питере погода.

Арина все-таки не выкинула свой флер. Не сожгла и не порвала. Просто все эти годы носила его в кармашке сумочки.

На встречу с французским меценатом Михаил Геннадьевич в тот день не поехал.

* * *

Звонок мобильника побеспокоил ведущего программы «Волшебный посох» Родиона Панфилова, когда он с букетом белых шипастых роз подходил к дому на Белгородской улице.

– Привет… Это Жанна… Что ты решил с «Бременем славы»?

Родион хотел ответить, что пока ничего, но тут увидел в окне Надю и ее детей. Леночка махала ему рукой, а Вадик изображал монстра из фильма «Сайлент Хилл», показанного в преддверии праздников по одному из федеральных каналов.

– Думаю, «Бремя славы» мне не потянуть. Извини, не мой уровень.

– Ты серьезно? Или с бодуна?

– Абсолютно. Я остаюсь в «Волшебном посохе».

– Но… Родион… Это глупо. От таких предложений не отказываются.

– Я рискну… Даже если в сети появится тот ролик. Пока, Жанна. Извини, у меня розы замерзают.

– Ну и fuck you.

– Погоди… А кто такая Наташа? Ну, та, что дает рекомендации.

– Не все ли равно? Главное, приходишь от нее.

– И все-таки?

– А ты сам-то не понял?

– Я далек от мира коррупции.

– Это же Хомутович… Его после той истории со справкой блатные Наташкой прозвали. Как в песне. «Это я его зову своей Наташкой, потому что мы с ним оба – педерасты…»

– А что ж ты сразу не сказала?

– С ума сошел? Чтоб меня, как его связь – следом в Лефортово? С нашей инквизицией шутки плохи. А так – Наташка. Мало ли всяких Наташек?..

* * *

– Добрый день… Питер?

– Я… То есть – да.

– Вы позволите? Я по поводу ваших документов.

Немец тут же сменил настороженное выражение морды на дружелюбное.

– О да, конечно. Прошу. – Он посторонился, пропуская Михаила Геннадьевича в гостиничный номер. – Ви из полиция?

– Нет, я частное лицо.

Шурупов разулся, снял свой полушубок и, зайдя в комнату, присел на стул. Достал паспорт и бумажник.

– Пожалуйста. Питер Вольф. Все правильно?

– Да, да, – восторженно закивал европейский гость, продолжая улыбаться.

– Держите… Денег нет, видимо, их взяли.

– Это не пугать, – немец схватил паспорт, словно приговор о помиловании. – Пустяки… Где ви его нашель?

– На вокзале… Отнес в милицию, там назвали вашу гостиницу и попросили завезти.

– Да, да, я быть в полиция. Майн готт, неужели?.. Данке, данке зер. Ой, спасибо. Как вас звать?

– Михаил.

– Сколько я вам должен, Михаил?

– Нисколько. Сегодня вы потеряли, завтра я. Мир, дружба.

Немец засуетился, потом полез в мини-бар.

– Давайте, будем выпить. Я знать, у вас так делать.

– Спасибо… Я не пью… У меня другое дело. Скажите, Питер, если это не секрет. Зачем вы приехали сюда?

– О, никакой секрет… У меня есть друг. Француз. Анри. Он, как это – благотворитель… Помогает музей, театр. У вас есть музей… Анри попросить составить ему компания… Он приехаль раньше на день…

– Анри Перье?

– О, да! Ви его знать?

– В газетах писали.

– Я, я, он очень хороший человек… Помогаль много музей…

– Еще один вопрос, Питер… Вы случайно не имеете родственного отношения к Генриху Вольфу?

По мгновенно изменившемуся выражению лица собеседника Михаил Геннадьевич сделал вывод, что имеет.

Питер опустился на незаправленную кровать и голосом фрица, попавшего к партизанам, спросил:

– Ви… Ви из КГБ?

– Нет, не волнуйтесь. Я же сказал, что частное лицо. А КГБ уже нет. Вернее, есть, но это уже не тот КГБ. Он теперь добрый и пушистый. Просто Генриха Вольфа знал мой дед. Он же погиб, если я не ошибаюсь? В этих краях.

– Да… Это мой… Тоже дед. Я хотеть найти его могила.

– Только могилу?

– А что еще? – Житель объединенной Германии побелел, как снег за окном.

– Да мало ли что можно найти у нас в России? Например, обоз принца Евгения Богарне…

К белизне добавились красные пятна. Нет, не служить вам, Питер, в гестапо или Абвере. Не умеете скрывать эмоции.

– Я не понимать совсем… Энтшульдиген…

– Не бойтесь, Питер… Я хотел показать вам одну вещь.

Михаил Геннадьевич расстегнул свой потертый портфель и извлек черную картонную папку. Положил ее на журнальный столик, раскрыл и бережно достал пожелтевший ватман.

– Узнаете?

Это была карта, переданная Шурупову дедом. Не ксерокопия.

Вольф застыл, словно сосулька, затем полез в карман за очками.

– У вас ведь есть вторая половина?

– Ви за мной следить, да?.. Меня посадить в тюрьма? – обреченно, как на Нюрнбергском процессе, спросил иностранец, не ответив на вопрос гостя.