Текст книги "Пурга"

Задница тащила подполковника за ноги, словно служитель арены убитого в поединке трусливого гладиатора. Безо всякого почтения и уважения к возрасту, званию и заслугам. А заслуг у Евгения Александровича, надо сказать, немало. Три медали, не считая почетных грамот. И даже наградные часы, врученные на сороколетие. В конце концов он без пяти минут полицейский!

Действие сопровождалось матерным ворчанием, из которого слегка попорченный контузией слух начальника райотдела уловил два слова: «Тяжелая, сука…»

В том, что он пришел в себя так быстро, никакого секрета не было. Во-первых, шапка смягчила удар, а во-вторых, он столько раз получал по голове от начальства, что там появилась ударопрочная мозоль.

Секунд десять спустя задница остановилась и отпустила подполковничьи ноги. Ее обладатель выпрямился, повернулся и принялся по-военному быстро расстегивать пуговицы на ширинке.

Несмотря на темень, в лучах косопадающего лунного света Евгений Александрович сумел рассмотреть физиономию. Где-то он видел этого джентльмена, но сразу вспомнить не мог. Пока решил не подавать признаков жизни, ибо понял, что волокут его не для того, чтобы кальвадосом угостить.

Нетрудно было догадаться, что под брюками джентльмена окажется вовсе не банан. И не фиалка. А качественно иной предмет, так сказать, оружие массового поражения довольно внушительных размеров, способное вызвать у особо впечатлительных дам приступ паники.

Но Никифоров-то не дама! Неужели этот оруженосец не видит?!

А ведь, блин, не видит! Перед ним, гадом, бабская шуба, шапка-ватрушка, голые ножки, правда – небритые и в мужских ботинках, но в темноте и суматохе на такие вещи можно просто не обратить внимания!

И что же этот козел собирается делать?!

Правильно! Совершать насильственные действия сексуального характера!

Сейчас он нагнется, расстегнет шубку, и…

Еще неизвестно, у кого больше…

Нагнулся… Расстегнул… Увидел…

Совсем не то, что предполагал… И даже не то, что там на самом деле имелось.

Увидел кулачок, летевший к морде. И почему-то не вместе с рукавом шубы – а отдельно. Как бы изнутри. И разумеется, увернуться не успел. Кулачок летел очень, очень быстро.

«Мы свое призванье не забудем. Смех и радость мы приносим людям!»

Не зря все-таки в комнате отдыха висела боксерская груша. И не напрасно Евгений Александрович хоть изредка подогревал ее. А сейчас вложил в удар всю обиду, все злость и где-то даже отчаяние.

Хруст сломанной челюсти поднял с веток лесных пернатых и разбудил белочек. Не дав противнику приземлиться, подполковник хлестким ударом ботинка снизу растревожил обнаженную плоть последнего. Удар был запрещен международной конвенцией о защите прав потребителя, но здесь – не до правил.

Тело, замерев секунды на две, как на стоп-кадре, рухнуло в сугроб, словно сброшенный с постамента памятник.

Где-то запела малиновка. Зимой – малиновка? Да в наших краях? Может, глюки? Хоть забытые свидания вспоминай.

Никифоров, потирая кулак, поднялся на ноги, снял «ватрушку», зачерпнул горсть снега и приложил к ушибленной лысине. Да, если бы не шапочка, быть ему изнасилованным. И все. Это гораздо хуже, чем утрата табельного оружия. А как прекрасно информация об этом выглядела бы в сводке… А в прессе… А на экране… А в сети… Такому рейтингу даже Киркоров с Малаховым позавидуют.

Он подошел к поверженному маньяку. Тот уже пришел в себя и пытался подняться. Да, ванилью от него разило, как от бомжа помойкой. Сомнений не оставалось. Евгений Александрович сделал это! Поймал урода! Лично поймал! Можно сказать, на живца. Не утратил еще хватку, рано, рано ему на пенсию…

Теперь оставалось отконвоировать гада до родных стен, не нарвавшись на голодного медведя. Но сначала – обыскать, как требуют приказы и здравый смысл. В данной особой ситуации они не противоречат друг другу.

– Лежать! – приказал подполковник, когда насильник встал на колени. – Мордой вниз! Убью! Я не баба!

После Нового года в подобной ситуации ему придется зачитывать права и разрешать сделать один телефонный звонок. Но новый год еще не наступил, и вместо прав можно ознакомить с обязанностями.

– Ты понял, извращенец?!

Ответить задержанный не смог по причине отбитой плоти, поэтому что-то промычал, согласно кивнул головой и улегся обратно в снег.

Ничего сверхъестественного в карманах его куртки и джинсов не нашлось. Двухкилограммовая гантель – «орудие производства», початая упаковка презервативов (предохраняется, гад!), связка ключей, спичечный коробок с остатками порошка с ароматом ванили и мятый рекламный проспект с рекламой клиники, восстанавливающей волосы безоперационным путем.

– Встать! Надеть штаны!

Когда поверженный с трудом, но выполнил команду, Евгений Александрович умеючи завернул ему руку за спину и потащил на дорожку, подсчитывая в уме, насколько поднимется процент раскрываемости после сегодняшнего приключения.

И процент радовал…

Не радовало, что тащить этого упыря придется не меньше часа. Если не повезет с патрульной машиной. Упирается, паразит. Конечно – кому ж на Новый год в тюрьму охота?

* * *

В четырехметровом кабинете оперуполномоченного Вадика Китаева диван не помещался, поэтому спать во время дежурств приходилось прямо на столе, подставив под ноги спинку стула. Неудобно, конечно, но человек привыкает ко всему.

Едва он по обыкновению улегся на свое ложе, подстелив старенькую шинель, и сомкнул утомленные секретным делопроизводством очи, телефон, соединявший кабинет с дежурной частью, побеспокоил противным треском.

– Вадик, просыпайся! – дежурный знал распорядок оперуполномоченного. – У нас опять попытка «износа» ¹. В парке, минут пятнадцать назад. Потерпевшая здесь. Нарвалась на нашу машину, привезли. Разбирайся.

Китаев матюгнулся, бросил трубку, соскользнул со стола, быстро затолкал в пакет простынку и подушку, влез в джины и, сунув за пояс пистолет, поспешил в дежурную часть.

Дежурный уже принял меры к успокоению потерпевшей – женщины лет тридцати пяти, налив ей полстакана водки. Та бушевала, словно Жириновский на парламентской трибуне.

– Подонок, сволочь! Дайте пистолет, я убью его! Я требую пистолет! Шуба совсем новая! Мексиканская реликтовая белка! Второй день ношу! Знаете, сколько стоит шуба из реликтовой белки?!

– Так вас ограбили или изнасиловали? – вступил в разговор появившийся Китаев.

– Какая разница?!

– Ну, вообще-то, принципиальная. Успокойтесь и расскажите все по порядку.

Женщина достала из сумочки тощую сигаретку, дежурный услужливо поднес зажигалку.

– Я уже объясняла. Шла с корпоратива, с маршрутки. У меня машина есть, но сегодня выпивала, оставила дома. Решила срезать через парк. Дура… А тут этот голожопый из кустов!

– Что, совсем голый?!

– В одних ботинках… Схватил меня за воротник, кричит: «Раздевайся!» Потом как рванет! Аж шапка слетела. Тоже, кстати, дорогая, енот голубой… Я закричала – и бежать! А шуба осталась. Что вы стоите?! Может, он еще там, в парке?! Шуба пятерку штук евро, не меньше, стоит. Нулевая. Почти. Позавчера на рынке взяла.

– Чек на шубу сохранился? – Китаев сразу готовил плацдарм для возможного отказа в возбуждении уголовного дела.

– Какая разница?! Бегите в парк!

– Вы его запомнили? Возраст, рост, особые приметы…

– Ну, лет сорок… Брюхо…

– Узнать сможете?

– Ну, может, и узнаю, если снова увижу.

– Хорошо, сидите здесь… Машина есть?

Вопрос был задан дежурному.

– На заявку уехала… Я дал команду постам, чтобы подтянулись к парку.

– Постов мало, поднимай всех, кого найдешь. В ОВО позвони, в ГАИ, пусть у парка крутятся и всех тормозят… И по дорожкам проедут, где смогут… Это наш, похоже.

– Кто наш? – поинтересовалась потерпевшая. – Мент, что ли?

– Вы случайно запах ванили не почувствовали?

– Да от него кальвадосом разило.

– Чем?

– Яблочный бренди… Ремарк его любил…

Судя по последней фразе, женщина разбиралась в алкоголе. А возможно, и в литературе.

– Вы говорите, с корпоратива шли. Значит, тоже выпивали?

– Да, выпивала! Но в меру! Имею право!

– У вас шуба за пять тысяч, машина. А вы поехали на маршрутке. Неужели не было денег на такси?

– У меня просто не оказалось налички, а карточку ни один таксист не возьмет. Бежать же к банкомату не хотелось.

– Так, может, вас кто-нибудь провожал?

Китаев искал любую зацепку, чтобы уличить даму во лжи и доказать, что историю с нападением она придумала в каких-нибудь шкурных интересах. Например, была у любовника, но вернулась жена, пришлось бежать, оставив верхнюю одежду. А потом обставиться перед мужем, сочинив страшилку про маньяка… Такое уже случалось… Да и сегодняшняя история сильно попахивает дешевой беллетристикой. Голый мужик в парке в половине двенадцатого ночи… Ладно бы еще летом. А на морозе? Маньяки, конечно, люди больные, но не до такой же степени.

– К чему вы клоните?

– Вы замужем?

– Нет… И не собираюсь… Причем здесь мое семейное положение?!

– Просто вы могли бы позвонить мужу, или кто там у вас, сообщить, где находитесь. Он наверняка волнуется. – Вадик немного расстроился – перспективная версия рассыпалась, не успев сформироваться.

– Я лучше позвоню в прокуратуру! Чтоб они вас поторопили. И вы ловили бы ублюдка, а не пытались доказать, что я все это придумала!

Потерпевшая, видимо, разбиралась не только в литературе и алкоголе, но и в особенностях отечественной правоохранительной системы.

Ответить достойно Китаев не успел – за окном раздался грохот вернувшегося с заявки милицейского «козлика», который после нового года будет переименован в благородный «джип». Улучшатся ли его ходовые качества – неизвестно, но рейтинг в глазах общественности поднимется наверняка.

– Хорошо, сидите здесь. Я в парк… Да, шуба какого цвета?

– Рыжая. Если эта сволочь не успела ее перекрасить.

Глава третья

Михаил Геннадьевич Шурупов, с ударением на первое «у», хранитель-директор Великобельского краеведческого музея медленно замерзал в ночном лесопарке, словно яблоко на снегу. Закалки его хватило на первые двадцать минут, но потом конечности стали подозрительно белеть. Говорят, при обморожениях существует точка невозврата, после которой возможен только один способ лечения – ампутация. И эта точка неумолимо приближалась. Если ноги в ботинках еще сопротивлялись, то пальцы рук вот-вот капитулируют. Народные способы – разотри руки снежком – лишь усугубили положение. Видимо, народ, сочинивший подобные рецепты, отличался патологическим садизмом. Подыхаешь сам – помоги другому.

Он попытался делать физические упражнения, но они тоже не помогали, ведь теплу не за что зацепиться, кроме жидкого волосяного покрова на груди и в некоторых других местах. И после упражнений становилось еще холоднее.

Старая истина – люди тонут не потому, что нет сил, а потому, что у них начинается паника. Наверно, это относится не только к воде. Но как не запаниковать, когда ты неотвратимо превращаешься в ледяную статую, и, если через считанные минуты не придет подмога, отогреть тебя смогут только в крематории? И можно сколько угодно уговаривать себя – все будет хорошо, сейчас придут люди, надо продержаться еще немного, но… Ни аффирмации, ни животворящий крест в данной обстановке не работали. Не уговоришь, ибо в душе прекрасно понимаешь, что никто не придет, не прилетит и даже не вспомнит…

Михаил Геннадьевич себя не уговаривал, но и панике пока не поддавался. Выставил вперед руки, словно зомби из компьютерной стрелялки, и пошел вперед, куда глаза не глядят. Он будет идти, пока хватит сил. А думать о хорошем – например, розовом фламинго в лучах заката. О том, что многие люди живут и без ног-рук. Главное, сохранить голову.

Можно пофилософствовать, дабы отвлечься. Снежинка – это высшее проявление упорядоченности, а пурга – высшее воплощение хаоса. Так и люди: один человек – венец творений божьих, а коллектив – сплошной бардак. Одним словом, общество – та же пурга.

Философии хватило метров на десять. Он закричал – в надежде, что его услышит случайный прохожий, работающий в МЧС, но только мрачное эхо было ответом.

«Ха-ха-ха…»

Лишь бы мужики выбрались… Они-то ни в чем не виноваты…

…Потом они, конечно, все узнают… И возможно, поймут… Сейчас же он не рискнул сказать им правду. Они бы сильно огорчились.

Правда заключалась в том, что водитель, их подвозивший, скрылся не случайно. Вряд ли бы кто рискнул удрать с вещами, когда его предупредили, что запомнили номера. А этот уехал, поскольку номера были картонными. И стали они таковыми по просьбе Михаила Геннадьевича Шурупова, решившего в тот вечер устроить друзьям представление под условным названием «Уныние – смертный грех».

Ибо друзьям просто необходимо подобное представление. Какие-то они чересчур удрученные в последнее время. Одни жалобы, никакого позитива. Будто на каторге.

Да как можно всерьез страдать из-за каких-то пропавших пистолетов или бросивших тебя женщин, если выпала удача просто появиться на божий свет. Даже если он не божий, а основан на чисто материальных законах. Все равно!

А чтобы понять, как тебе повезло, необходимо хоть на пару минут оказаться на границе с темным царством. И тогда все неприятности просто перестанут быть неприятностями! Так, мелкие недоразумения. И на вопрос «Как дела?» всегда последует один ответ: «Прекрасно!» По-американски. Только те отвечают так из вежливости, а ты ответишь искренне! Была у меня любимая, а стала кому-то женой! Ну и черт с ней! Новую найду! Главное, живу!

Он не случайно помянул Шопенгауэра, уныние и завел разговор о картине «Купание в первом снегу». Правда, промолчал насчет основы уныния – гордыни. Ведь в христианстве именно вторая порождает первое. И грехи эти изображаются вместе – в виде змеи, пожирающей саму себя. Возгордившийся человек очень болезненно переживает изменение отношения к своей персоне и легко впадает в депрессию. А мужички, чувствуется, возгордились: один – телезвезда, второй – крупный начальник. И любая ерунда превращает их в унылых грешников. И кто, как не лучший друг, должен прийти на помощь и указать на недостаток?!

И ведь Кефир согласился с ним! И поддержал идею поехать в парк.

Естественно, он не знал, что за рулем подвернувшейся машины сидел не левый водитель, а студент, подрабатывающий ночным сторожем в городском музее.

И должен сторож-студент ждать их в условленном месте на другой стороне парка, куда вела нужная тропинка. Чем не программка «Розыгрыш»? Только без рейтинга. Психотерапия.

Но жизнь внесла в этот четкий план коррективы. Тропинку замело снегом. А Шурупов потерял очки. В очках он бы ее отыскал…

В итоге оказался в ловушке, устроенной собственными руками.

И не рискнул признаться друзьям… Какой теперь смысл?.. Если они замерзнут, то будут считать виновными самих себя, а не его. Хоть какое-то, но облегчение для души.

Оставалась еще надежда, что сторож, не дождавшись друзей в условленном месте, поднимет тревогу. Но, в лучшем случае, поиски начнутся через час. Пока позвонит, пока приедут…

Но самое парадоксальное, что хорошая встряска оказалась нужна и ему. Жизнь была похожа на копировальную машину, только вместо листов с одинаковым текстом штамповавшая дни. Серые, скучные и похмельные. Без намека на просвет.

Вот и получил… Встряхивайся, Михаил Геннадьевич… Дорозыгрывался.

Он оперся рукой о березу, согнулся в поясе, тяжело дыша… Нет, нет, он не сдастся. Он выберется! Еще немного…

Вспомнил деда, партизанившего во время войны. Тот рассказывал, что, когда в зимнем лесу сводило ноги от холода, он на них мочился…

Ноги как раз не сводит. Зато все остальное… Мочись, не мочись…

Ну, пожалуйста, хоть кто-нибудь… Помогите…

Он не пойдет в церковь ставить свечку, это всего лишь обряд. Но он постарается изменить свою жизнь…

Кто знает, может, очки потерялись не случайно, и кто-то там, наверху, решил преподнести наглядный урок?

У писателя Вербера есть такая зарисовка. В комнате замяукала кошка, а через пять минут на противоположном конце материка рухнул самолет. Вроде бы никакой связи. Но это – если убрать промежуточные звенья. А если не убирать… Кошка замяукала, разбудила хозяина, тот разозлился и швырнул в нее тапком. Но промазал, тапок вылетел в окно и приземлился на лобовое стекло проезжавшего автомобиля. Водитель испугался и дал по тормозам. Ехавший следом стукнул его в багажник машины. Говоривший в это время по телефону мужчина закричал «Авария!» А на том конце провода авиадиспетчер, отвлекшись, нажал не ту кнопку… Самолет разбился, пассажиры погибли… Конечно, это натяжка, художественное допущение, но что-то похожее в мире происходит…

Эй, вы там, наверху!.. Я все понял! Хватит…

Нет… Никого там наверху нет и быть не может. И очки здесь совершенно ни при чем… Ибо, как говорят великие, человек – сам капец своего счастья. Кто виноват, что один богат, а другой смешон, третий влюблен, четвертый – дурак? Да сами и виноваты!

И не стоял бы он сейчас голым возле березы, если бы тогда…

И предоставь боженька вторую попытку, он, конечно, сделал бы правильный выбор. И все было бы по-другому.

Эх, боженька хоть и режиссер, но дублей не предложит. Все играется с первого раза.

Шупупов сделал еще пару шагов, зацепился за березовый корешок и рухнул в снег.

«…Наверно, это все… Жаль».

Он закрыл глаза, но ровным счетом ничего не изменилось. И снаружи, и внутри – мрак. Либо зрение уже отказало… Он читал, что мозг у умирающего человека отключается последним. Сердце останавливается, а мозг продолжает жить. Так устроила эволюция.

Может, сердце уже остановилось? Сколько прошло? Сорок минут? Час?

Он пошевелил рукой. Нет, не остановилось… Сейчас он поднимется и пойдет дальше…

Открыл глаза. Береза вдруг распахнулась, и из ствола в клубах душистого пара вышел завернутый в простынку толстячок с двумя вениками в руках.

– В баньку не желаем?

– Простите, но у меня с собой нет денег. Они остались в шубе.

– Не беда! Сегодня для инвалидов и ветеранов – бесплатная помывка в рамках программы «Чистый город». Все оплачивает бюджет.

– Но… Видите ли… Я не инвалид. И пока не ветеран.

– Жаль, что не инвалид, – нахмурился толстяк.

– Но мой дед воевал. Партизанил в здешних краях… Может, зачтется?

– Дед?.. Что ж… Это, конечно, не по правилам, но так и быть – помою. Вижу, человек вы порядочный и интеллигентный. Прошу!

Михаил Геннадьевич поднялся и бросился в березу. Внутри, сквозь дымку пара, рассмотрел каменку, полок, чан с кипятком. Схватил деревянный ковш, плеснул на камни…

Но вместо жара его обдало ледяным ветром.

– А-а-а-а!!!

А банщик стоял и смеялся, размахивая своими вениками, на глазах превращавшимися в две здоровенные, ветвистые сосульки.

– С легким паром! Нету мани – нету бани! Привет деду-у-у!!!

Шурупов выскочил из березы, помчался вперед, раздирая кожу о ветки. Рыжие белочки скакали рядом… А банщик смеялся вдогонку…

…Но смех его стал вдруг другим… Ревущим, словно двигатель буксующей машины. И доносился он не со спины, а откуда-то спереди.

Да! Это же и есть машина!

Мелькнул спасительный свет фар, разогнавший белочек. Это эмчеэсовцы! Студент все-таки вызвал их! Либо Кефир с Родей! Да какая теперь разница?! Небольшая разница!

– Я здесь, здесь!!! Эй!!!

Михаил Геннадьевич уже не чувствовал боли. Он видел цель. Через минуту он выскочил из кустов на освещенную фарами центральную дорожку. И увидел на ярком фоне силуэты бегущих к нему людей. И он тоже побежал к ним, широко раскинув руки.

– Я здесь, здесь, братцы…

Он улыбнулся, поняв, что все закончилось. Он спасен, а значит, жизнь продолжается.

Эй, вы там, наверху?! Что, не получилось?..

Когда человек приблизился к нему на расстоянии метра, он опустил руки и прошептал:

– Успели…

– Успели, сука!

И в следующее счастливое мгновенье ночной парк озарила яркая вспышка, и сразу исчезли и фары, и лес, и люди… Но зато вновь появилась боль. Где-то в районе правого глаза.

* * *

Далекое прошлое

– Миша… Мишенька…

– Чего, дед?

– Водички принеси…

Миша сбегал на кухню, налил в кружку воды из-под крана и вернулся в комнату деда. Вообще-то это была его, Мишина, комната. Просто дед чувствовал себя совсем неважно, и родители взяли его к себе, а сын теперь спал на раскладушке в гостиной. Но ничего, как только дед поправится, переедет к себе. Он еще не был старым. Всего шестьдесят третий год. Правда, сейчас выглядел на все восемьдесят. Совсем недавно официально вышел на пенсию, но работу не оставил.

– Спасибо… – Больной сделал несколько глотков и поставил стакан на тумбочку.

– Еще что-нибудь?

– Да… Михаил, у меня к тебе очень серьезный разговор… Возьми мой саквояж, достань книгу. Зеленая обложка… – Чувствовалось, что слова давались деду с трудом. – Да, да, вот эту…

Миша посмотрел на обложку. «Тайны ненайденных кладов». Штамп школьной библиотеки. Сергей Михайлович (так звали деда) преподавал там немецкий.

– Сядь… Открой триста восемнадцатую страницу… Читай.

– Вслух?

– Как хочешь… Только выключи этого болтуна. Надоел. – Дед протянул сухую ладонь в направлении старенькой «Радуги», с экрана которой генсек Горбачев, «гыкая», вещал про новое мышление и плюрализм.

– Хорошо.

Миша выдернул вилку и поднес книгу к глазам. Деда он любил и никогда с ним не спорил. Открыл нужную страницу и начал:

– Из записок принца Евгения Богарне, полководца Наполеоновской армии… «Отчаяние на переправе сделалось общим, так как, несмотря на усилия сдержать русских, было ясно, что они наступают. Боязнь увеличивала опасность. Река замерзла только наполовину, и повозки не могли переходить, так что пришлось всем, не имевшим лошадей, бросаться в воду…

Положение тем более ужасное – приходилось покидать сотни орудий с большим количеством зарядных ящиков, телег, повозок и дрожек, в которых везлись остатки нашей московской провизии. Все бросились перегружать самые дорогие свои вещи с повозок на лошадей. Едва выпрягали экипаж, как толпа солдат не давала времени выбирать нужное, овладевала всем и грабила, пуще всего ища муки и вина…» Читать дальше?

– Да, – не открывая глаз, ответил Сергей Михайлович.

– «Крики переправлявшихся через реку, ужас готовившихся броситься в воду с крутого и скользкого берега, отчаяние женщин, крик детей, наконец, отчаяние самих солдат делали из этой переправы такую раздирающую сцену, что самое воспоминание о ней страшно. На целый лье кругом по дороге и вдоль реки лежали брошенное оружие, ящики и элегантные экипажи, вывезенные из Москвы. Всюду валялись вещи, брошенные из карет, неудобные для перевозки и на ярко-белом снегу особенно сильно бившие в глаза: тут были канделябры, античная бронза, оригинальные картины великих мастеров, богатые и дорогие фарфоры…» Прочитал…

– Это не все… Про собственное имущество Богарне даже не упомянул… А оно было… Но до Смоленска его личный обоз не дошел. Не нашли его и наши войска.

– Так, может, ничего и не было?

– Было… Открой страницу триста двадцать… Второй абзац. Читай.

Миша пролистнул страницу и продолжил:

– «Упомянутые записки были найдены у немецкого офицера, захваченного в плен партизанами в Великобельском районе осенью 1943 года. Офицер в одиночку исследовал местность. При нем оказались какие-то схемы и карты. Немец утверждал, что бумаги не его, он обычный курьер, заблудившийся в лесу. Партизаны, не долго думая, расстреляли офицера. Судьба же документов неизвестна. Но, по мнению историков, эти карты и схемы имели прямое отношение к пропавшему обозу принца Евгения…» Ну, так это по мнению историков, – внук поднял глаза на деда, – может, там были совсем другие бумаги.

– Нет, Мишенька… Не другие…

– С чего ты взял?

– Потому что… Потому что эти бумаги – у меня…

Дед зашелся в кашле, зажимая рот платком, потом отдышался.

– Я был в том отряде…

Дед действительно воевал в партизанах. Каждый год в День Победы надевал костюм с медалями и шел вместе с ветеранами по центральному проспекту города.

– Мне тогда было восемнадцать. Меня не хотели брать в отряд: родственники – кулаки, думали, шпионить буду… Но я неплохо говорил по-немецки, учил перед войной. В общем, взяли… Немца поймал Юра Молчанов… Оглушил, приволок в отряд. Его звали Генрих Вольф, тридцать два года. Мне велели переводить. Сначала фриц действительно утверждал, что курьер… Но когда его поставили к сосне, чтобы прикончить, признался… У него с собой была схема местности, где якобы принц Евгений спрятал свои сокровища. Схему, дескать, отдал какой-то француз, пытаясь спасти свою жизнь… Немец воспользовался тем, что местность находится на оккупированной уже территории, и попросился на восточный фронт. Потом он предложил командиру отряда сделку: если его оставят в живых, он скажет, где вторая часть карты… У него с собой была только половина. И еще он сказал, что там… Сокровища… Большие сокровища… Хватит и внукам, и правнукам…

Дед замолчал, вновь протянул руку к стакану, отпил воды и уронил голову на подушку.

– Возможно, я сделал подлость… Но я не хотел, чтобы сокровища достались им… Ты знаешь почему.

Дед не раз рассказывал, как в тридцать втором их раскулачили, отобрав даже комнатные цветы в горшках, и его мама и сестра умерли с голоду. Сам он выжил, но подорвал здоровье.

– Я воевал за родину, но не за них… Я не перевел предложение немца… А когда его расстреляли, выкрал карту и спрятал… Остальные бумаги передали на большую землю. Потом, после оккупации, меня вызывали в особый отдел и допрашивали, куда делась карта? Не только меня, но и остальных. У нас дома был обыск, но ничего не нашли… Но, увы, без второй половины это всего лишь бумажка. После войны я бросился изучать историю наполеоновского похода в Россию, нашел подтверждения, что клад существует… Но так и не отыскал его…

Миша вспомнил, что каждое лето, во время каникул, дед уходил в местные леса, якобы в походы – собирать материал для краеведческого музея, с директором которого дружил. Пропадал на неделю, возвращался уставшим и мрачным. Потом снова, запасшись провиантом, исчезал на неделю. И так – каждый год до глубокой осени…

– Я скажу тебе, где спрятана схема…

– А папа разве не знает?

– Твой папа – балабол и несерьезный человек… К тому же пьющий…

– А мне что с ней делать?

– На будущий год ты заканчиваешь школу. Поезжай в Ленинград, поступай на исторический в Университет. У меня на кафедре археологии кое-кто есть, я тебе потом напишу… С дипломом историка ты сможешь искать сокровища спокойно… Организуешь экспедицию…

– Но я собирался в Инженерно-строительный…

– Миша… Ты сможешь прославиться на весь мир… А строителей и без тебя хватает, строители, вон, в музыканты идут… Про синих птиц поют и марионеток… Ты найдешь их… Я верю…

– И что с ними делать?

– Отдашь в наш музей…

– А мне?.. Что-нибудь достанется?

– Если найдешь частным порядком – двадцать пять процентов… Это огромные деньги. Ты сможешь поездить по миру…

– Кто ж меня выпустит?

– Сейчас все меняется… Рано или поздно границы откроют… Но не думай пока о деньгах… Викинги говорили, что зарытые сокровища – это сокрытая правда жизни.

– А кто-нибудь еще знает про эту карту? В статье сказано про каких-то историков.

– Про пленного немца знали многие. Но куда пропала карта – никто. Она сейчас у меня дома, в тайнике… Вернее, рисованная копия. Подлинник я сжег. Сегодня же принеси ее мне…

– Почему сегодня? Мы в видеосалон собрались. С Родей и Никифоровым. На Ван Дамма.

– Сегодня… Прямо сейчас… Запоминай…

Дед объяснил, где находится тайник. В его квартире, под паркетом в комнате. Дед не взял схему с собой – если найдут в саквояже, начнутся расспросы.

– И никому не говори… Ты понимаешь…

– Хорошо, не скажу, – простодушно ответил Миша, еще не осознававший серьезности поручения.

Он взял у деда ключи, съездил к нему, на другой конец города. Дед жил один в однокомнатной квартирке. С бабушкой они расстались лет десять назад. Мише не рассказывали почему. Бабушку он время от времени навещал, она была доброй и каждый раз дарила ему подарки или угощала вкусненьким.

Во дворе дома митинговали жильцы, потрясая самодельными плакатами «Перестройка, гласность, демократия». Требовали у властей отремонтировать дом и отменить квартирную плату. Пара милиционеров, стоя у кооперативного ларька звукозаписи, лениво покручивали дубинки на ладошках и в происходящее не вмешивались.

Квартира давно не убиралась, видимо, больному Сергею Михайловичу было не до того. Миша достал из кладовой стамеску, отодвинул вытоптанный палас, отсчитал пятую от стены паркетину, ничем не отличавшуюся от соседних. Завел стамеску в щель, подцепил. Паркетина легко подалась. Следом – еще две. Миша сунул в образовавшийся проем руку, пошарил и извлек на свет небольшой круглый пакет, завернутый в несколько слоев полиэтилена и тщательно перевязанный изолентой. Потом положил паркетины на место и пододвинул палас. Пакет спрятал под куртку, запер дверь квартиры и быстро пошел на автобусную остановку.

То ли после предупреждения деда, то ли просто по причине внезапно нахлынувшего чувства тревоги он постоянно оглядывался, в каждом прохожем подозревая соглядатая. И как ему показалось, заметил слежку. Но до дома он добрался без приключений.

Родители были еще на работе, дед мог разложить схему спокойно. Это оказался обычный пожелтевший лист ватмана, произведенный явно не во времена Бонапарта. Да, дед же говорил, что это копия.

Он принялся объяснять, что есть что на карте, водя высохшим пальцем по чернильным линиям и карандашным отметкам. Попросил, чтобы Миша запоминал, ничего не записывая.

– Когда-то здесь протекала река, вот… Сейчас она высохла, а русло заросло лесом… Зато гряда валунов как была, так и осталась… Эту часть я обследовал. К сожалению, на карте нет никаких отметок, где конкретно спрятаны сокровища.

– А этот крест? – ткнул пальцем в схему внук.

– Старое кладбище. Там ничего нет. Вернее есть, но не обоз принца… Смотри: вот цифры, это координаты. Но не все. Указана только широта. Генрих не врал, существовала вторая половина карты. Видимо, на ней остальное. Я надеялся на удачу, но… Осталось обследовать вот эту местность, – Сергей Михайлович показал на обведенный карандашом участок. – Если не найдешь здесь, значит, где спрятали обоз, обозначено на той, второй половине… Главное – не сдаваться. И выучиться ждать.

– А он большой? Обоз?

– По различным данным, там было пять больших телег. Сами телеги, конечно, никто не прятал…

– И где в лесу можно спрятать столько барахла?

– Во-первых, не барахла… А во-вторых, здесь не всегда был лес. Вот это, например, пруд, который ошибочно могли принять за озеро. – Дед вновь обратился к карте. – Там толстый слой ила, и, если сундуки сбросили, они могли полностью погрузиться в него. Тут еще несколько прудов. В тридцатых годах воду спустили, остались ложбины.

– Но, когда спускали, увидели бы сундуки, – резонно предположил Миша.