Текст книги "Байки служивых людей"

И еще немного о национальной агентуре

У каждого оперативника есть своя манера во взаимоотношениях с агентурой. И в оформлении этой самой агентуры также у каждого есть свой почерк. Один, оформляя официально агентов, дает им простые псевдонимы – Иванов, Петров, Сидоров. Другой же норовит что-нибудь эдакое выдумать – насколько фантазии и образования хватает. А у каждого начальника есть график контрольных встреч оперсостава с агентурой. Причем встречи эти должны проходить не реже двух раз в месяц – на них оперативник обязан давать задания агенту, ориентировать его и т. д. Конечно, в большинстве случаев никто эти графики не соблюдает, но бумаги все равно должны быть оформлены установленным порядком.

И на «сходках» (то есть на совещаниях с оперсоставом) начальник все время спрашивает про эти встречи, опера докладывают о принятых и зарегистрированных сообщениях, в общем, показывают, что работа идет, причем в соответствии с бумагами. Но, а начальство-то, естественно, тоже состоит из людей, а людям свойственны эмоции. Был у нас в свое время начальником отдела в спецслужбе ГУВД некий подполковник Галкин. И так случалось по утрам, что частенько настроение у него требовало поправки. Как к обеду поправит настроение – так нормальный человек, а до обеда докопаться мог до кого угодно. Служил с нами один опер – Витя Арцебашев, вот он как раз очень любил своим агентам поэтические псевдонимы присваивать – Жозефина, Эсмеральда, Магдалина. Вот Галкин однажды поутру к нему и прицепился на «сходке».

– Что у тебя за агентура такая: Брунгильда, Исидора какая-то? Что за несерьезное отношение к серьезным вопросам? Псевдонимы у агентов должны быть короткие, понял?

Арцебашев отвечает:

– Так точно! Понял!

Галкин засопел и продолжил:

– Я вот в отпуск ухожу, чтобы к моему возвращению было три агента с нормальными короткими псевдонимами!

– Ну с короткими так скороткими...

А надо сказать, что агент, он ведь не комар, сам по себе народиться не может, тем более агент официально оформленный. Тут нужно работу проводить, причем работу в несколько этапов. Сначала согласие получить, рапорт написать, потом с начальником согласовать, в управление бумаги переслать, секретчица должна все зарегистрировать, и только потом все в Информационном центре ГУВД оседает. Но Витя Арцебашев работы не боялся, а наоборот, относился к ней творчески и, можно сказать, с огоньком...

И вот возвращается Галкин из отпуска, дают ему «шахматку» контрольных встреч с агентами, он начинает ее просматривать:

– Так, Арцебашев. Ну, где тут твои новые агенты?.. Ой?!. Это что такое? Это... мать твою, ты как их назвал? Это что же такое, агенты Нуф, Наф и Ниф. Арцебашев, ты что охренел? Ты как это подписать умудрился?

А Арцебашев ему отвечает:

– А вы, товарищ подполковник, в отпуске были, ну я непосредственно у начальника и подписал.

Галкин уже красный стал, как помидор созревший, орет, слюной брызжет:

– П-п-по-почему такие псевдонимы?!

– А они сами так захотели. Агентура ведь может сама себе оперативные имена выбирать?

– Они что, друг друга знают?

Арцебашев плечами пожимает:

– Никак нет. Просто один случайно захотел стать Нуфом, другой Нифом, а третий Нафом. А я спорить не стал, вы же сами говорили, что должны быть короткие псевдонимы...

Галкин к начальнику .побежал, а только уже ничего не исправить было, поскольку в ИЦ уже все зарегистрировано. Начальник спецслужбы, когда Галкин ему ситуацию доложил, только сам хрюкнул от удивления.

– Ой, и как это я действительно подписал?

Как подписал, как подписал? Арцебашев же их не вместе оформлял, а поврозь. А когда бумаг много, начальник автоматически подмахивает, не вчитывается...

Потом у нас еще долго на эту тему веселились. И Витю подкалывали. Как он куда-нибудь засобирается, его спрашивают: «Ну что, с „пятачками” своими пошел вопросы перетирать?» Может быть, эти три поросенка и до сих пор угрозыску хрюкают, а может быть, это и липовая агентура, которую Витя просто так, для прикола, состряпал. Дело, в общем-то, нехитрое. Потряси наркоманов у Некрасовского рынка, они тебе что хочешь подпишут. Согласятся быть Нуфом, и Нафом, и Нифом, а также Алюлем, Булюлем и Хиштаки Саритануром...

А один раз мой агент, которого я часто выдергивал для работы «на коридоре», помог мне одного зарвавшегося и обнаглевшего грабителя наказать. Этот грабитель был абсолютно наглым парнем, и погоняло у него было запоминающееся – Патагония. Кличка такая возникла потому, что он однажды на каком-то разбое стырил куртку кожаную, где на спине огромными буквами было написано «Патагония». Куртка была жутко модной по тем временам, а он, наглец, ее даже на рывках не снимал – прямо в ней и грабил. Охотился в основном на иностранцев, выйдет на Невский, выхватит камеру из рук какого-нибудь фирмача и ложится на грунт дней на пять. За это время иностранец-турист, естественно, уезжает к себе на родину и наступает процессуальная «задница». То есть сложности с опознанием, с возвратом украденного и тому подобное. Патагония все это прекрасно понимал и, выждав небольшой срок после очередного своего рывка, чуть ли не в открытую посылал оперов на три веселых буквы. Знал, гаденыш, что с уголовным делом ввиду отсутствия потерпевшего никто морочиться не будет. И вот так он злодействовал-злодействовал, пока не достал уже просто до печенок. Однажды я его задержал, со слабенькой довольно фактурой, приволок в управление и в коридоре пристегнул наручниками к ряду кресел, которые там стояли. Пристегнул как раз напротив женского туалета. И высвистал своего агента, чтобы тот рядом с ним посидел, потрендел, послушал чего-нибудь интересного – ну как обычно работают «на коридоре». Затаскиваю потом агента своего в кабинет, и он мне шепчет, что Патагония замыслил побег, он, дескать, когда дверь в женский туалет открывалась, увидел там в окне шнур, который с верхнего этажа до самого нижнего спускался. И вот по этому шнуру Патагония и замыслил свинтить, если его, конечно, пописать в женский туалет пустят. А надо сказать, что мужской туалет располагался в другом крыле нашего управления, очень далеко от моего кабинета, поэтому я действительно задержанных часто пускал именно в женский сортирчик, тем более что женщин у нас было мало. Как только принял я информацию от своего агента, так у меня сразу настроение и повысилось, поскольку знал я, что это за шнур и откуда и куда он протянут. И вот через минут тридцать Патагония мне говорит: «Я хочу в туалет». Я ему спокойно отвечаю: «Пожалуйста». Отстегиваю наручники, похлопал его по карманам для вида и вежливо открываю ему дверь. Управление у нас на третьем этаже располагалось. Он в сортирчик юрк, я стою, жду. Слышу, как со скрипом открывается окно, вижу, что Патагония стоит на подоконнике, я кричу в голос: «Ой, что же это ты, негодяй, делаешь?». А Патагония мне с таким торжеством, с победной такой улыбочкой отвечает: «А пошел бы ты на хер». Обхватывает шнур руками и гульк вниз со страшным свистом. Шнур этот был антенным кабелем, который шел к телевизору дежурного оперполка на пятом этаже. Дежурный, наверно, очень удивился, когда у него телевизор резко прыгнул к окошку, а потом из него с хрустом вылетел кабель. В общем, шумный побег получился. Патагония внизу валяется, за ногу держится, визжит и матерится, а дежурный по оперполку матюгается сверху, поскольку телевизор был хороший и за этот телевизор, естественно, дежурный трех жуликов зараз загрызть смог бы. Я спокойно вызвал «скорую помощь» и взял с Патагонии объяснение, что нога у него сломалась не в результате избиения на допросе, а исключительно вследствие им самим, Патагонией, задуманного побега. И пока нога у него срасталась, множество иностранцев могли спокойно гулять по Невскому проспекту и снимать красоты нашего города видеокамерами. Я ему даже так и сказал: «Это тебя, милый, Бог наказал».

А с этими стульями в коридоре, с креслами то есть, у нас множество смешных историй было. Одного красавца я к креслу пристегнул, он наручники открыть не смог, но сумел отвернуть само сиденье и с ним в руках так и вышел на волю через дежурку, под видом ремонтника, который пришел для починки мебели. Такой вот, гаденыш, психологический момент поймал. А еще один красавец, когда его к креслу пристегнули, умудрился под обшивку валюту запихать, а потом, засранец, когда его отпустили, через несколько дней вернулся под залегендированным предлогом, чтобы забрать свое богатство. Тут мы его и накрыли. А накрыли опять же почему? Потому что он своей бедой, когда его отпустили, с нашим агентом поделился...

Ментовский инстинкт

Если человек в ментовке успел несколько лет проработать, то что-то ментовское в нем остается уже навсегда, ничем не вытравишь. Приобретает он такой своеобразный ментовской инстинкт. Даже если потом совсем другими делами начинает заниматься. У нас в одном центральном отделении милиции служили два брата, один был участковым, а второй помощником дежурного. Потом они уволились и начали крутиться в центре. Занимались всем понемногу, кидали проституток, иностранцев, фарцовщиков, в общем, жили, как могли. Разумеется, все их прекрасно знали, но не трогали, потому что великого зла они не совершали, а оперативникам часто помогали по старой памяти. И вот я одному из них как-то раз говорю:

– Слушай, Серега, мы тебя не душим, поскольку ты бывший старлей, помоги и ты нам. У нас тут ситуация, львовские жулики приезжают, собираются «ломать» венгерских спекулянтов. Давай мы тебя задействуем в комбинации?

Серега пожал плечами и отвечает:

– Ну ладно, раз такое дело, давай помогу.

Подвели мы этого Серегу к львовскому уроду, и пошла наша комбинация. Как только львовяне венгров шваркнули, Серега подает «маяк». Опера побежали хватать жуликов, а один из них бежит, и видно, что уходит он от опера. И тут Серега вскакивает и, забыв о том, что он сам как бы жулик, делает подножку бегущему – непроизвольно, по ментовской привычке. Инстинкт у него сработал ментовский. Парень из Львова так и обалдел. Сидел просто пришибленный. Все потом в отделении возмущался. Всякое видал, говорит, но чтобы и кидали, и задерживали одновременно, это, знаете ли, господа-товарищи...

Выходили мы из этого положения очень тяжело. Чтобы не подставить Серегу под разборку с жуликами, пришлось намести пурги, что он – внедренный сотрудник. Которому секретной инструкцией разрешено сначала самому венгров кидать, а потом задерживать...

А закончилась карьера этих двух братьев очень любопытно. В 91-м году кто-то очень круто кинул поляков на 200 тысяч долларов сразу. Эти польские спекулянты сдуру и от горя заявление в милицию сделали. Ну и получили массу проблем на тот предмет, откуда у них самих 200 тысяч долларов. Об этом кидке весь город шумел. Естественно, и оперсостав ориентировали, а через пару недель, когда стало все затихать, звонит мне этот Серега и говорит:

– Спустись на улицу.

Я спустился. Сергей мне и заявляет:

– Я попрощаться приехал, уезжаем мы в Прибалтику с братом, думаю, что навсегда.

Я ему:

– А что случилось?

А он так ухмыляется:

– А ты не знаешь? Надоело мне мелочь по карманам тырить.

Тут до меня и доходит, кто поляков обул. Смотрю я на Серегу и не знаю, что делать. Понимаю, что кроме его такого своеобразного признания, в приватном порядке сказанного, у меня ничего нет. Он мои сомнения просек сразу и спрашивает тихонечко:

– Ты же понимаешь, что я мог бы не подъезжать и ничего не говорить.

Я киваю. А он продолжает:

– Я просто попрощаться хотел. И проставиться на отъезд.

И протягивает конверт с деньгами. Вот, говорит, это от души, пропейте с ребятами. Сделать он ничего не просил, ни информацию, ни прикрыть как-то. Я деньги взял, наверх притащил, ребятам ситуацию рассказал. Мы подумали-подумали и действительно деньги эти пропили. А про братьев этих я потом еще раз слышал, уже спустя много лет.

Они сейчас в Эстонии очень крупные и уважаемые бизнесмены. Причем, что интересно, уже с эстонскими фамилиями. Как знать, может быть, в их эстонском бизнесе и до сих пор ментовский инстинкт помогает. Или, наоборот, мешает.

Пудреница

Был у нас в уголовном розыске один легендарный человек, по должности младший оперуполномоченный, а по званию старшина. Звали его Витя Андреев. И известен он был тем, что 34 года своей службы ловил карманных воров. Про воров-карманников он знал все. Вообще все. Он был самым настоящим фанатиком. Всю свою жизнь он спал в кабинете, пил водку до усрачки и ловил любого карманного вора. Он и сам был похож на карманника. Рост метр семьдесят, одет как гопник, тощий, спившийся, все время с бутылкой пива в руке, с четырьмя классами образования. Наверно, если бы он не стал опером, то был бы сам вором. Всех их он прекрасно знал, и они его прекрасно знали. Он вообще с ними жил одной жизнью. Он пил с ними в «Метрополе», в щели, где розлив для официантов. До работы и после работы. Они на свою работу идут, а Витя Андреев на свою. Относились они к нему как к неизбежному стихийному бедствию. При задержании он кричал не «Стоять, милиция!», а «Стоять, Андреев!». И все стояли. На совещаниях в главке, когда подводили итоги по подразделениям, у всех групп озвучивали цифры, а про группу Вити Андреева говорили так: «Как обычно».

«Как обычно» – это чтобы реальную цифру задержаний не называть. Поскольку она всегда была выше, чем сумма всех остальных групп вместе взятых. За эти его показатели ему очень многое прощалось. Витя знал, что он просто лучший в своем деле, и все. У него только в суд было более пятисот вызовов в качестве свидетеля, что означало более пятисот задержаний с поличным. В общем, был он самой настоящей легендой. А мне однажды довелось у него попрактиковаться.

Задачу нашу (мне и еще одному молодому оперу) он объяснял очень своеобразно:

– Ваше дело – чтобы мне бздей не дали. Поскольку вы ничего не умеете делать, то ради Бога, ничего не делайте. Руками ничего не трогать, задерживать, кого я покажу. Хватать за руки и не давать украденное скинуть.

Как он определял карманных воров, я понять до сих пор не могу. Наверное, он их чуял носом. Вот стоит он на улице спиной к автобусной остановке с бутылкой в руке и смотрит в стекло витрины. Отхлебывает пиво раз, отхлебывает пиво два, а потом говорит тихонечко:

– Так, сели.

И мы садимся в автобус и начинаем пасти воров, когда они к гражданам в карманы и в сумки полезут. Но однажды случился у Вити Андреева прямо на моих глазах удивительный прокол. Что лишний раз доказывает справедливость восточной поговорки насчет того, что даже обезьяна падает с дерева. Все было как обычно, сели мы в автобус, Витя глазами показал нам вора, тот полез в сумочку к гражданке, мы дали ему совершить злодейство, потом схватили за руки, гражданка в крик, мы, естественно, тащим всех в отделение. В отделении спрашиваем:

– Гражданочка, что у вас пропало?

При понятых, все как положено.

Гражданка лезет в сумочку и говорит, что пропала фирменная заграничная пудреница, очень дорогая и очень красивая. Начинаем обыскивать вора, а нет у него в карманах ничего. Витя аж в лице переменился, потому что ошибиться он не мог. Подходит он к задержанному и тихонько так говорит:

– Быстро, Хабарик, отвечай, где пудреница? Иначе я тебе нахаловку навяжу. Я – Витя Андреев, цельный старшина до сих пор, и потому слово мое – чугунное!

А жулик ухмыляется так гаденько и говорит:

– Не пойму, о чем речь. Вы бы, гражданин начальник, лучше на всякий случай у себя в карманах посмотрели, чем мои обшаривать.

Витя, обалдевший от такой наглости, машинально сует руку в карман и вытаскивает оттуда... пудреницу. Как говорится, немая сцена.

Потерпевшая понять ничего не может, а мы с напарником еле сдерживаемся, чтобы не заржать. Поняли, что когда из автобуса вылезали, этот жулик умудрился пудреницу Вите засунуть, приняв его за обычного пассажира. Первое правило – старайся паленое скинуть. Витя засопел и тихонечко так вору и говорит:

– Я тебя отпущу, если ты мне поклянешься никогда никому не рассказывать, что умудрился краденую пудреницу в карман самому Андрееву засунуть...

Когда он ушел на пенсию, его устроили лесничим в Токсово. На новой должности он сумел продержаться два месяца. После чего запил с тоски и сказал: «В гробу я это все видал». Вернулся пенсионер Андреев в свою коммуналку с раскладушкой и стал ездить по рынкам и творить натуральный беспредел, с точки зрения преступного мира. Он ловил воров за руку и заставлял отдавать украденное потерпевшему. Дело дошло до того, что ворье уже своим знакомым сотрудникам милиции жаловаться начало. Пришлось Витю устроить «резидентом», чтобы он натаскивал молодых. Так он и жил, поскольку больше ничего не умел да и не хотел. Если бы не было карманных воров, он бы, наверное, повесился. Потом он тихо умер. Сейчас в угрозыске мало кто помнит Витю Андреева. В его жизни не было громких перестрелок, громких награждений, и вообще ничего громкого в его жизни не было. Он и оружие-то с собой практически никогда не носил. И все же он был настоящей легендой питерского уголовного розыска.

БАНДИТСКИЕ БАЙКИ

Бывший сотрудник уголовного розыска, известный в Питере под псевдонимом Женя Кондрашов, рассказал нам несколько очень забавных историй из жизни представителей преступного мира – со многими из этих представителей он был хорошо знаком. Некоторые из этих поучительных историй просто обязаны получить более широкую аудиторию.

В Петербурге живет и здравствует один человек, который начинал как бандит, известный в определенных кругах под именем Сибиряк (имя это я взял с потолка, чтобы никому не было обидно). И вот с этим Сибиряком в его нелегкой бандитской жизни происходили самые разные, порой невероятные истории. Потом он сел в тюрьму. Теперь вышел и стал тяготеть к бизнесу. Несколько историй из жизни бывшего бандита, а ныне бизнесмена Сибиряка я и хочу вам рассказать.

История про скрипку Амати

На заре его бандитской жизни – году в 89-м или 90-м – случилась с Сибиряком такая вот история, которая многому его научила. Приходит однажды к нему человек из фарцовочно-спекулянтских кругов и говорит:

– У меня дома есть старинная скрипка, и я готов с ней расстаться. Конечно, я не очень в этом разбираюсь, но то, что скрипка старинная, – это точно. Потому что в семье у нас хранится фотография 1914 года, и там запечатлена моя семья с этой самой скрипкой.

Приносит он скрипку, приносит фотографию. И вот смотрит Сибиряк на скрипку, а на ней написано: «Амати». А этот Сибиряк хоть и был бандюгой, но о том, что были такие мастера, как Страдивари, Гварнери и Амати, слышал. У него дыхание и сперло. Понятно, что скрипка Амати может стоить миллионы. А в те времена и 100 долларов казались сумасшедшими деньгами.

Ну Сибиряк, конечно, не лох какой чилийский, пошел он к какому-то эксперту-музыканту. Тот увидел скрипку и чуть ли не на колени упал. Можно, говорит, я сниму размеры... Обмерил он всю скрипку. Ах, восклицает, Амати!

Забирает тогда Сибиряк эту скрипку у барыги-спекулянта, а тот куда-то уезжать собирается, по-моему, в Израиль. При этом Сибиряк скрипку у этого барыги как бы еще не покупает, а просто берет ее до окончательного вынесения приговора экспертами под залог. Но в залог он дает ему катастрофически огромную по тем временам сумму, чуть ли не все, что у него было, – 75 тысяч долларов. Сумасшедшие деньги. Это и сейчас немаленькая сумма, а тогда – просто гаси свет.

Скрипка у Сибиряка стоит. И вот он узнает, что есть в городе Москве в Московской консерватории какой-то профессор – эксперт по всяким древним инструментам. Посылает Сибиряк в Москву своих людей. Был у него такой помощник по имени Ричард Доброе Сердце – неоднократно судимый и с внешностью характерной. Кто его раз увидит, тот надолго запоминает. Так что к нему никто не заводился. У этого Ричарда Доброе Сердце была жуткая сила, но лицо —доброе.

Вот этот Ричард Доброе Сердце и получил приказ привести в Питер московского профессора. Профессора сдернули прямо с лекции, он был очень недоволен, но с ним культурно обращались. Профессор сказал, что его консультация стоит 500 долларов. Ему тут же выдали эти деньги, погрузили в самолет, и вот профессор прибыл в Петербург, тогда еще Ленинград. Заводят его в комнату, где на бархатной подушке лежит скрипка Амати. И профессор раздраженно произносит:

– Ну?

Ему:

– Вот! – и показывают на скрипку.

А профессор даже скрипку в руки не берет и заявляет:

– Вы бы мне еще горн пионерский показали!

– Как так? – удивляется Сибиряк.

Профессор смотрит на Сибиряка и говорит:

– Спичечная фабрика Циммермана. 1913 год. Шутить, молодой человек, научились не при Советской власти, а немного раньше.

Оказывается, спичечная фабрика Циммермана делала такие шуточные скрипки. И шлепали они на свои скрипки лейбл Амати, хотя на самом деле никакой это, естественно, не Амати, но до революции публике это почему-то нравилось. А питерский эксперт, который признал в скрипке Амати, никаким настоящим экспертом не был, а был просто музыкантом, ну и ошибся.

Профессора отправили обратно в аэропорт, а Сибиряк, понимая, что произошел страшный, невозможный совершенно кидок, собирает всю свою братву и летит к этому барыге-спекулянту. Впереди Ричард Доброе Сердце с добрым лицом. Правда, думают они, спекулянта этого давно уже нет – вместе с 75 тысячами долларов Сибиряка.

Но случилось чудо: спекулянт оказывается на месте. Его берут за глотку и волокут к газовой плите. А он кричит:

– Да подождите вы, я же не обманывал, я же не утверждал, что это Амати. Я же говорил только, что фотография подлинная. А деньги ваши – вот они, ради Бога, заберите!

Сибиряк потом еще долго в церковь ходил и говорил, что никогда больше не будет с музыкальными инструментами дела иметь. Но, видно, судьба у него такая – никуда ему от этих инструментов было не деться...