Текст книги "9х18"

Поэтому самый надежный метод – создать коллектив. Уютная добрая обстановка – самый надежный способ и самый правильный путь в условиях детского общежития. И воспитатель здесь должен выступать не как мамка или папка, а как создатель, как справедливый, заботливый организатор коллективной творческой жизни.

* * *

Так мы начали свою волейбольную историю в детском доме. Сначала просто пытались занять себя на футбольных тренировках с теми, кому не хватало место в основном составе, и приходилось высиживать на скамейке всю игру. Потом стали играть в волейбол по выходным, но уже не в малом зале, а в основном, на стандартной площадке, когда зал был свободным. И таким образом у нас потихоньку стал создаваться.

В выходные дни к нам присоединялся и Мишаня, не участвующий по будням в наших играх, потому как был в основном футбольном составе и играл с Кузнецовым в команде. А в субботу и воскресенье он прибегал к нам и, кстати, неплохо играл в волейбол. В гимназии, где учился Мишаня, на уроках физкультуры, как он рассказывал, часто играли в волейбол. Но хорошо играть научил Мишаню его отец. Каждое лето их семья отдыхала на Черном море. Там они снимали дачу, и Мишаня с отцом любили проводить время на волейбольных площадках, играя в пляжный волейбол, пока мама и сестра грелись на солнце. Поэтому Мишаня сразу заинтересовался нашей игрой, участвовал в ней уже как спец, с серьезным видом, создавая мне конкуренцию тем, что возглавлял противоположную от меня команду. Мишаня очень помог нам создать благоприятную обстановку на площадке. Он играл задорно, эмоционально, приговаривая и шутя. Это заводило ребят, раскрепощало. Хорошо, когда в команде есть такие дети с позитивным настроем, как Мишаня. Они заполняют пространство веселым духом, заражая добрым настроением всех остальных. У Мишани в команде числились и посильнее игроки, кто уже мог более или менее отбивать и принимать мяч, а в моей числились новички, совсем нулевые, в этом деле ни разу не державшие мяч в руках. Со мной в команде играл и Степка.

* * *

Однажды в одно субботнее утро, пока дети приводили свои комнаты в порядок, я пошел в зал натягивать сетку, чтобы приготовить площадку к тренировке. К тому времени нам уже купили десять мячей, не сказать, чтобы очень хороших, но сносных – играть можно. Мы начали проводить полноценные тренировки: отрабатывали отдельные приемы, нападение, блокирование. Учились подавать в прыжке. И вот, когда я был в зале один, зашел Крайнев Виктор, до этого дня не бывавший на наших тренировках и не интересовавшийся волейболом. У него был плотный тренировочный график по футболу, и я не приглашал его к нам, потому как все выходные, время, когда мы тренировались в большом зале, он проводил в городе на своих клубных тренировках. А в будни играл в футбол в своем составе.

Он зашел, встал у шведской стенки и с любопытством наблюдал, как я натягиваю сетку.

– Играть собираетесь? – задал риторический вопрос Витя, обращаясь даже не ко мне, а к глухому пустующему пространству зала.

– Да, – ответило пространство моим голосом. – Надо в волейбольчик поиграть.

– Вы, говорят ребята, тренер по волейболу? – спросил Витя.

– Да, я тренер.

– А где все?

– Сейчас придут. Закончат уборку и придут, – ответил я. – А ты чего сегодня не уехал в город?

– Отменили тренировку.

– Понятно.

Крайнев продолжал стоять, видимо, собираясь дождаться публику, чтобы взглянуть, что тут происходит, что так бурно в группе порой обсуждается среди детей – участников волейбольных баталий.

Я не стал ему ничего говорить, не стал предлагать с нами сыграть, дав ему свободно созреть на то, чтобы захотеть поиграть самому. Тут, как говорится, важно не спугнуть птицу.

Я взял мяч и пошел к стене, с таким видом, будто это входит в мой обычный тренировочный алгоритм. Но на самом деле я, как правило, натянув сетку в зале, иду за детьми в группу, чтобы проверить порядок в комнатах и забрать сомневающихся, заигравшихся в компьютерные игры. Но вместо этого я занялся демонстрацией волейбола. Рекламой. Надо было заинтересовать Крайнего Витю, раз выпала такая возможность.

Я встал к стене метрах в трех и начал «разбивать кисть» – ударять мячом в пол, чтобы, коснувшись стены, мяч подскочил вновь вверх для последующего удара. Это было мое любимое упражнение. Я вбивал мяч хлестко, вкладывая кисть в поверхность мяча. Эти удары меня успокаивали, звук звонкого хлопка приносил моему слуху удовольствие. Рукой, как плетью, я вбивал мяч в пол по заданной траектории, и мяч послушно возвращался ко мне для следующего удара.

Я стоял, как бы не замечая Крайнева, как будто я это делаю только для себя самого. На самом деле я это проделывал для него, для нашего лидера группы, человека, от которого зависело многое, в том числе и атмосфера в группе. Надо было взять его в оборот, заинтересовать волейболом, чтобы он стал частью нашего коллектива. И тогда бы мне было легче осуществить свой план по возвращению Степки в жизнь. Да и не только Степки. Через Крайнева можно было создать благоприятную здоровую атмосферу всей третьей группы. А через группу, на которую все равнялись, можно повлиять и на весь коллектив детского дома. Поэтому я старался, стоял у стены и вбивал в пол мяч с невероятной силой и ловкостью, с таким треском, что было ощущение, будто мяч просто лопнет от ударов. С такой же силой и ловкостью Крайнев, наблюдавший за моими действиями, вбивал мяч в ворота, когда играл в свой любимый футбол. Я хотел ему продемонстрировать: и в волейболе можно бить так же сильно, от этих ударов выступали мурашки по телу. Именно от таких сильных ударов возбуждается лихой характер человека, такие удары прельщают сильных и рисковых бесстрашных людей. Таких, как Витя.

После того как я остановился, запыхавшись, Витя проговорил, с улыбкой покачивая головой:

– Вы так стену разрушите, Андрей Викторович.

– Ну, вы же своими ударами, когда играете в футбол, не разрушили, а там у вас куда посильнее мяч прикладывается к стене, да и мяч у вас потяжелее будет. Мы тем более не разрушим, – проговорил я, лукаво посмотрев на Витю.

– Как же, не разрушаем. Разрушаем, – продолжал Крайнев, не без тайного удовольствия от того, что на их игре действительно можно было прибить мячом к стене, как гвоздем, и показал на трещину в штукатурке, которая проходила по стене от пола до потолка. – Вон, видите, скоро детский дом упадет. Мы начали, а вы добьете, – улыбаясь, сказал Витя. Улыбка – это крайне редкое явление. И эта улыбка была прекрасна.

– Ну, думаю, трещина не от того, что мы тут по бетонной стене бьем мячом… Хотя кто знает, – сказал я, покачав задумчиво головой. – Хочешь, попробуй, на… – я протянул Вите мяч. А сам, чтобы не смущать его, вышел из зала. Пошел в группу за своей командой, оставив Крайнева одного. Отойдя на несколько шагов, я приостановился, чтобы послушать звуки. В зале послышались одиночные хлопки – удары мяча об пол. Пробует. «Это хорошо», – подумал я и поторопился в группу, чтобы поскорее привести команду в зал.

Я проверил комнаты на наличие чистоты, открыл окна для проветривания, часть воспитанников уже убежала в зал, с оставшимися, кто убирал комнату медленнее остальных, мы выдвинулись на площадку, чтобы часа два поиграть в полюбившуюся игру.

Крайнев не ушел. Ждал нас. Когда я вошел, он перекидывал мяч через сетку, стоя в паре с Мишаней, у которого получалось куда лучше, чем у Крайнева. Но Витя не сдался, его заинтересовало все это дело, тем более, как я позже увидел, бить по мячу хлестким ударом у него получалось неплохо. Удар, сделанный сильно и легко, собственной рукой, завораживает. Дает какой-то разряжающей эффект. Хлесткий удар по мячу – выплеск накопившейся энергии. Это действие придает особое внутреннее ощущение, обладает терапевтической силой. Поэтому я всегда даю сначала, прежде чем научить ребенка другим приемам, попробовать ударить сильно по мячу, даю несколько рекомендаций по технике удара, показываю, как это выглядит, и даю попробовать ударить свободно, без ограничений. Потом корректирую это действие вместе с начинающим волейболистом – и вот мяч с силой вбивается в пол. Ладонь краснеет от дара, а душа становится мягче от удовольствия, как будто из нее вырвали лишнюю энергию. Вот и Крайневу тоже, видимо, понравилось сильно бить по мячу, и он решил остаться с нами, чтобы испытать свою открывшуюся способность в игре.

Мы провели небольшую разминку, хотя в выходные много не тренировались из-за все большего стекания к нам зал народу – больше времени уделяли игре. А в будни интенсивнее тренировали отдельные приемы. Но в этот раз я все-таки уделил чуть больше внимания разминке, а именно удару на сетке. Степка уже овладел к тому времени неплохим приемом снизу и мог дать уверенно пас на сетку. Я сам полюбил его пасы. Он стоял под сеткой, получал мяч от защитника и, слегка подсев, вытянув свои длинные ровные руки, выдавал метровку почти безошибочно. Нападающему оставалось только выпрыгнуть вовремя и с треском вбить мяч в трехметровую линию; что я и проделал со Степкиного паса с целью показать Крайневу, как в будущем мог бы делать и он. Дети были от этого действия в восторге. Им нравились такие скорости и такие мощные удары. А Степка даже улыбался после удачно выполненной атаки с его паса, ведь тот, кто организует удар – а это защитник, принимающий подачу; связующий, создающий условия для удара; и наконец нападающий, завершающий эту общую композицию. Все ощущают единый порыв, единую реакцию. Общее маленькое счастье.

Продемонстрировав свой удар, сделанный с помощью Степки, я предоставил возможность сделать так же и Крайневу. Вот подброс. Степка выносит над сеткой мяч. Витя разбегается, прыгает чуть раньше положенного – зависает и бьет со всей дури в стену. Аут. Не получилось. Делает второй заход. Степка, как и прежде, выдает пас безукоризненно, и Витя бьет в сетку и сам влетает в нее. Краснеет. Психует. Я поправляю: «Витя, попробуй кисть при ударе вниз загнуть. Не напрягай ее, а захлестным движением сбей мяч вниз».

Витя слушается, и вот мяч летит наконец-то в площадку. Получилось. Пусть не так сильно, как был предыдущий удар в стену, но все же это победа. Так я и уступил свое лидерство в команде Крайневу Вите, поставив его к Степке вместо себя. А сам перешел в статус судьи, чтобы не нарушать равномерности сил между Мишаниной командой и командой Крайнева Вити, у которого были чуть послабее игроки, но зато в пасе Степка, которому далось умение хорошо пасовать. А это в волейболе большая ценность. Без хорошего паса не бывает хорошего нападения. И Крайнев Витька это сразу оценил.

* * *

Весна – всегда опустевший зал. После бесконечной матушки нашей зимы, загнавшей нас всех по домам силой своей власти над северной природой, душа требует свободы, тепла и света. Зима, научившая жить в условиях бесконечных вечеров и ночей, с приходом весны начинает сдавать свои позиции. Отдавать власть солнцу. Весне.

Солнышко теперь все чаще задерживаться на питерском небосклоне, выводя людей из бедных кислородом пространств на свежий воздух. И каким бы любимым делом ни занимался человек в закрытых помещениях в зимний период, он бросает все и идет гулять. Люди теперь жаждут праздности. Потому как даже любимые занятия, спасающие нас от зимней скуки, в переизбытке приводят к изнеможению сил и желанию отдохнуть от всех этих дел. Теперь душе хочется незатейливых бесед с друзьями где-нибудь в уютной беседке весеннем вечерком.

Хочется просто побродить в свое удовольствие одному по городским тротуарам – пошмыгать ногами по сухому асфальту. Зажмуриться от яркого весеннего солнца: помолчать, послушать свое сердце под открывшимся бескрайнем небом. Расслышать до боли знакомое щебетание пернатого певца сквозь звуки города. Помечтать. Посвистеть себе под ухо. Наконец, вспомнить о самом себе: о том, что ты есть в этом мире, и ты хочешь жить и быть счастливым.

Весна – время действия. Страсти. А перед любым действием человеку необходимо молчание. Необходимо остановить все звуки, все мысли. Прислушаться к своей тишине, чтобы оторвать от себя все несущественное, напрасное, наносное, налипшее на душу за время беспросветной зимы. В преддверии весенней суеты необходимы пауза, затишье. Необходимо просто постоять под небом, не заботясь ни о чем серьезном, не думая о бесконечных проблемах. Душа должна ощутить себя на земле необремененной силой тяжести: свободной, легкой, как птица, как солнечный зайчик. Необходимо забыть о том, что есть зима, ночь, обиды, расставания, боль и страдания. Ничего этого нету. Есть только небо и ты – счастливый и светлый, как этот весенний день.

* * *

– Привет, Витек! Ты идешь сегодня на поле? Уже сухое, я ходил, проверял.

– Я знаю. Я тоже там был. Слегка сыровато у ворот, а так уже можно стучать. Давай сегодня на улице проведем тренировку.

– Давай. Надо всем сказать.

– Слушай-ка Витек, – обратился к Крайневу Кузнецов, – я смотрю, ты по выходным в волейбол стал играть. Ты же его не любил.

– Для разнообразия можно поиграть, даже полезно, – ответил Крайнев. – Нам тренер сказал, что футболист обязательно должен уметь играть в волейбол или баскетбол.

– Зачем? – спросил Витю Кузнецов.

– Развивает моторику рук. Мышление, чувство пространства завязаны на руках и пальцах человека. Развиваешь моторику рук в игре в волейбол, лучше начинаешь чувствовать пространство, ритм. Это потом пригождается в футболе, – спокойно, со знанием дела сказал Крайнев Витя.

– Да, я тоже люблю в волейбол играть.

– А чего не играешь тогда? – спросил Крайнев у Кузнецова.

– Так а с кем тут играть-то? У меня удар как из пушки. Все разбегутся. Не, я люблю с сильными. А тут дети играют. Я вон как-то зашел в малый зал, они там с этим, нашим Андреем, играют сидя. В сидячий волейбол, как инвалиды. Там и были все наши инвалиды. Что, это волейбол? Ерунда.

– Нет, они по выходным играют в большом зале теперь. Там зарубка идет неплохая. Романыч, когда дежурит, приходит, и еще пара воспитателей из других групп. Мария Ивановна тоже приходит, прикинь. Да куда ей-то. Она же старая совсем.

– Ага, ты бы видел, как эта старушка бьет. Она со мной в команде играет, когда приходит. На площадке она вообще другая. Всегда в детдоме строгая ходит, а тут в костюмчике таком смешном: шутит, вся на позитиве. Я, говорит, не китайского пошива. Я сделана в СССР. И костюмчик у нее древний. Но классный. С буквой «Д» такой – «Динамо». Мне понравилось играть в волейбол, – продолжал Крайнев, – особенно подачу в прыжке подавать навылет. Андрей показал. Кроме Андрея и Сергея Романыча, никто не может взять мою подачу. Правда, когда я в поле попадаю, – улыбнувшись, с самоиронией сказал Крайнев.

– А это, я так понял, бывает редко? Попадаешь, – усмехнулся Кузнецов. – А мою подачу вообще никто не возьмет.

– Да ладно. Наш воспитатель – профи по волейболу. Он вообще тренер. И Романыч хорошо играет.

– Раньше все хорошо играли. Волейбол любили. Мои родоки постоянно ходили и меня таскали, когда я мелкий был. Говоришь, Андрей тренер? Да ладно? Что он тут тогда делает? Подозрительный тип. Здоровый мужик, сидит тут в воспитателях.

– Я у него спрашивал, – сказал Крайнев.

– И что, чего он тут делает?

– Ответил, что таких, как он, тренеров много. Не берут в сборную его главным тренером, говорит. Решил сколотить из детдомовцев команду международного уровня. Смеется.

– Мутит он. Не берут его. Может, тут он и сделает команду, да только сборную инвалидов, – скривив рот, засмеялся Кузнецов. – Лучше бы на стройку тогда пошел, там хоть деньги платят. Странный он тип.

– Кто его знает, что он тут делает, – поддержал недоумение Кузнецова Крайнев Витя. И добавил: – Что мы тут все делаем?

– Мы хоть поневоле. А его кто сюда заставил прийти?

– Завтра играете? Или ты на свою тренировку уедешь? – спросил Крайнева Кузнецов, сменив резко тему.

– Не-а, завтра здесь остаюсь, пойду в волейбол играть.

– Я тоже приду, хочу посмотреть, как вы там играете. Покажу вам класс.

– Да ладно, класс он покажет. Я тебе сам покажу класс.

– Договорились. Посмотрим. Это завтра. Сегодня тогда к семи, подтягивайся на поле.

– Хорошо. Давай.

– Давай.

* * *

На следующий день Крайнев и Кузнецов действительно пришли помериться подачами. Кузнецов оказался и вправду силен в подаче и неплохо играл в волейбол. В отличие от Крайнего, который в волейбол начал играть с белого листа и успехов в этом деле добивался благодаря своей настойчивости и базовой подготовленности: у него были развитое чувство пространства, хорошая стартовая скорость, очень сильные прокачанные ноги. Все это давало физические преимущества. Хоть он и не был высоким, как Кузнецов, но за счет своих силовых качеств выпрыгивал так высоко, что нападающий удар делал на той же и даже выше высоте, как и высокий Кузнецов. Кузнецов был знаком с волейболом, видно было, что он не первый раз играл. Но техника игры была все равно «колхозной». Бил он по мячу сильно, но прыгал на удар не технично, высоко снимал мяч только за счет своего роста. Подавал сильно, хлестко, без прыжка. За счет чего его команда изначально много брала очков и побеждала. Но это только поначалу.

В первый день команда Кузнецова выиграла все партии. За Кузнецова играл Мишаня, тоже приносивший много пользы своей команде. За Крайнева играл Степа, который уже закрепился в роли пасующего в команде, но, как и Крайнев, был в этом деле еще «сырым», неопытным. С первого дня, после той встречи на волейбольной площадке, в нашей спортивной группе затянулось еще одно противостояние между командой Крайнева и командой Кузнецова. Только если Крайнев в футбольных битвах чаще побеждал Кузнецова, то в волейбольном противостоянии на первых порах было все наоборот. Кузнецов с пасующим Мишаней уверенно забирали победы Крайнева и Степы. Все это послужило тому, что Крайнев разозлился на эту ситуацию и как человек, не привыкший уступать, стал чаще приходить к нам на волейбол, чтобы научиться хорошо играть, чтобы побеждать. А я стал еще больше работать со Степкой, над его скоростью над его приемом и пасом. Все шло по плану.

* * *

С момента нашей с Кузнецовым ссоры прошло три месяца. Уже все было позабыто, но червоточина между нами все равно осталась. Я по-прежнему был требователен в рамках воспитательских полномочий, но применять свою власть и требовательность в отношении организации и правил детского дома мне к Кузнецову приходилось редко, потому что он практически не нарушал ровный строй жизни группы. А если и нарушал, то делал это втихаря, незаметно. И я старался не нарываться тоже излишними придирками, особо его не трогал. У меня было какое-то внутреннее чувство благодарности к нему за то, что он не пошел после нашей ссоры жаловаться начальству, а позже не стал меня провоцировать, брать реванш и не мстил за моей спиной, как часто бывает, когда смелости не хватает конфликтовать напрямую. Гулянки и ночные посиделки в его комнате с дружками тоже прекратились. Я думаю, что поведение он свое изменил не только в связи с тем, что изменились правила жизни в группе, хотя я спокойно, уверенно и последовательно менял традиции, дедовщины больше не было. Все же на поведение Кузнецова повлиял еще тот фактор, что администрация разрешила ему жить у себя дома с четверга по понедельник. Дали ему такую возможность для того, чтобы, во-первых, он не слонялся в группе и не сбивал с толку других; во-вторых, чтобы постепенно переходил к самостоятельной жизни, ведь ему на тот момент исполнилось 18 лет. Нужно было дотянуть до лета, и все – выпуск. В свободное плаванье. Поэтому Кузнецов и ходил смирным, чтобы больше времени проводить на свободе. За нарушения режима его лишили бы права ночевать в своей квартире. В связи с этим Кузнецов потерял полностью интерес к группе и ее порядкам; он перестал быть «начальником», и вся иерархия его правления благополучно развалилась. Все перешло в нормальное русло, как и должно быть.

Регулирует жизнь не сила, а дух коллектива, обстановка взаимного уважения, творческая дисциплина и правила, прописанные для всех одинаково.

Хотя некоторые воспитанники и порывались сделать что-то вроде «сбегай-ка за сигами», но уже это не было законом жизни группы. Большинство ребят, принимавших правила дедовщины, жили так не потому, что им нравилась такая жизнь, а потому, что среднему характеру, каким обладает большинство людей, легче приспособиться к тому, как живут и как строят жизнь сильные, чем самим выстаивать правила. Но всегда здоровые правила принимаются людьми, попавшими под ярмо деструктивных отношений с радостью, с энтузиазмом. Как избавление от ярма.

Все люди хотят жить нормально. Унижение в любой форме – это всегда уродство, патология, воспринимается человеком, как бремя, как зло.

А тем, кому не нравилась новая жизнь, пришлось смириться и жить как все, на равных условиях: по-человечески.

* * *

Думаю, что и самому Кузнецову в глубине душе не нравились условия жизни, в которые он был втянут, он сам был жертвой этой порочной традиции, заложником ситуации. За этой деструктивной дисциплиной в группе стояли слабость, несостоятельность педагогического коллектива. Хотелось льгот, хотелось прогнуться перед начальством, добившись быстрого результата в наведении порядка в среде сложных характером детей и тем самым заработать себе билет в «высшее» общество: к власти, к премиям. Вот за счет таких, как Кузнецов, и строилась вся эта порочная структура.

Кузнецов был социальным сиротой. У него были и мама, и папа. Родители – далеко не бедные люди. И непьющие. Они, когда Сергею было 12 лет, развелись и разъехались по разным сторонам. В прямом смысле слова. Оба родителя после развода уехали жить за границу. Папа куда-то в Европу, а мама вышла замуж за турка и уехала в Стамбул. Там она открыла свой бизнес и один раз в месяц приезжала в Россию навестить сына. А сын тем временем остался жить в трехкомнатной квартире один, присматриваемый бабушкой, жившей в соседнем доме. После того как Сережа попал не в ту компанию, что и следовало ожидать, стал промышлять запрещенными веществами, сам подсел на них. И покатился мальчишка под горочку. Из богато обставленной квартиры стали пропадать вещи, мебель. Потом полиция, потом комиссия. И Кузнецов таким образом оказался в детском доме. Мама, посмотрев новые условия жизни сына, сочла их приемлемыми, уехала жить дальше на турецкий берег, периодически навещая сына и присылая ему подарки. У Кузнецова всегда были деньги, поэтому всегда были друзья. А у друзей этих – темное прошлое, тяжелое настоящее и мутное будущее. Вот в таких условиях и жил наш Кузнец, теперь все чаще и чаще заглядывавший к нам на волейбольный огонек.

* * *

Противостояние Кузнецов – Крайнев с каждой игрой обретало все более азартные и яростные (хорошем смысле этого слова) оттенки. Мне это нравилось. Через игру я мог действовать, мог ваять, переплавлять. Создавать. Времени на переплавку третьей группы оставалось очень мало. Хотя переплавить ничего было и не надо, нужно просто зародить здоровое зерно. И создать условия для развития новой здоровой атмосферы в группе.

Прошел слух, что детский дом закроют в скором будущем. В то время в государстве уже началась политика на расформирование детских домов. Это были еще слухи. Но для моего ухода из детского дома имелись и другие причины. Отдав пять лет этому замечательному периоду жизни, сначала 2,5 года в 41-м детском коррекционном доме, потом еще 2,5 года в «девятке», про которую здесь и идет речь, надо было менять место работы. Ресурс, я чувствовал, свой здесь выработал. И о зарплате тоже надо было думать. Правильно сказал Кузнецов, такую зарплату получать нельзя. У меня к тому времени родился второй ребенок. Надо было радеть о своем «детском доме», чтобы собственные дети не ощущали себя сиротами. Так что уход из и этой сферы был для меня неизбежен, и надо было успеть завершить дело со Степкой, которое я начал в третьей группе. Оставалось совсем чуть-чуть.

* * *

Степка научился играть в волейбол. Твердо занял место пасующего в своей команде. Крайнев Витя был главным нападающим, который привык к Степкиным пасам и без него на площадку не выходил. Кузнецов сыгрался с Мишаней. С моей помощью Кузнецов научился правильно прыгать, от этого его удар стал еще мощнее. Конкурирующие между собой составы со временем сравнялись по силе и демонстрировали такую игру, что сердце мое не переставало радоваться. В этом волейболе не было выточенных технических действий; этот волейбол походил больше на дворовый. Это и была дворовая игра. Игра азартных пацанов и девчат. Тот волейбол, на котором я вырос в своей деревне: азартный, с долгими розыгрышами. Ребята выкладывались на площадке на все сто.

Я убедился, что спортивная игра, в частности, волейбол – лучшее средство для создания коллектива. Волейбол еще подходит к этому назначению в том смысле, что он бесконтактный спорт. Здесь никто не толкает в спину, никто не бьет по ногам, не хватает за футболку. Поэтому волейбол – мирный спорт. Здесь противники, только что рубившиеся не на жизнь, а на смерть на площадке, спокойно после игры вместе идут пить чай, улыбаются и без злобы обсуждают игру. Думаю, что и для результата в футболе наши волейбольные тренировки тоже принесли хорошую пользу. Ведь сплоченный и дружный коллектив – залог успеха в любой командной игре. И дети почувствовали эту благодатную силу волейбола, полюбили его.

* * *

Весна входила в свою завершающую стадию. Май. Уже и на уличной площадке была натянута сетка, и наши баталии давно перенеслись на свежий воздух, под открытое небо. В плохую погоду продолжали играть в спортивном зале. Во второй половине дня после уроков уличная площадка почти никогда не пустовала. Когда не играли волейболисты, ставшие уже профи, на площадке перекидывали мяч другие дети. Часто воспитатель приводил группу на прогулку, мальчишки начинали играть в футбол, а девочки играли в это время в пионербол. По вечерам старшие ребята занимали площадку, а младшие кучковались в качестве зрителей.

В одно такое майское утро у нас в группе произошел небольшой инцидент, которого, честно сказать, я внутри давно ждал.

В спокойных и ровных обстоятельствах не определить зачастую готовность организма к тому или иному действию. Нужна кризисная ситуация, чтобы возможности организма мобилизовались для решения возникшей проблемы. Или не мобилизовались. Отрицательный опыт – тоже результат. Команда, группа, коллектив – такой же организм, как организм индивидуальный. В нем так же действуют законы развития, стагнации, разрушения. Вот такой случай и подвернулся в жизни нашей «тройки», который раскрыл ресурс, потенциал проблемы – то, о чем я в последнее время думал и переживал. Главной линией всех моих педагогических усилий в третьей группе, в которой я работал уже полгода, была забота о том, как устроить Степкину жизнь в группе. Ему нужна была помощь в социализации в коллективе, где он теперь вынужден жить. Без своего достойного места в коллективе он погибнет, окончательно потеряет себя. Это было очевидно. Слишком мало прошло времени после трагедии, в которой он потерял своего любимого человека – отца. Свою семью. Свое место под солнцем. Еще не зажила рана потери, не восстановив свои силы, он попадает в условия, где не только ослабленному бедой человеку не выжить, тут и здоровая, полная сил душа сломается. Хотя здоровых душ в детском доме не бывает. Там все судьбы по-своему искалечены. И свои неудачи, обиды там выплескивают в виде агрессии на другого, такого же искалеченного, избитого и потерянного.

Если ребенка обижают, если обижают и делают это нормой, неопытная детская душа не выдерживает такого натиска и постепенно начинает копить в себе состояния, превращающие маленького человека из жертвы в палача. Как только тебя обидели, и ты эту обиду проглотил, принял, так в этот же момент ты учишься сам обижать. Из жертвы всегда получается палач. Обида забирается в душу так глубоко, что ее потом уже не вытащишь просто так. Обида, затаившаяся в душе, со временем начинает искать пути в мир, мстить за себя, мстить подло и незаметно. Из таких людей – обиженных в детстве, униженных, не способных противостоять унижениям – часто вырастают самые жестокие люди.

И я видел, что эта Степкина неспособность сопротивляться обидчикам, унижениям от товарищей по группе, принятие обид как само собой разумеющееся – это был явный признак внутренней болезни, которая превращала его душу, его сердце в патологическую силу; и рано или поздно эта сила нашла бы свой выход во внешний мир. В какой форме выразится эта болезнь, одному Богу известно. Нам известно только то, что хорошего мало. Жизнь ребенка будет искалечена, как и другие судьбы, которые так или иначе войдут в круг отношений этой несчастной души.

Накануне сосед Кузнецова по комнате, Дима, которому было запрещено уходить из детского дома на ночь, вернулся в три часа утра. Нетрезвый. Залез он через окно своей комнаты. Кто-то из детей помог ему – открыл окно.

Наутро администрация узнала о том, что Дима пришел ночью. Утром Сергей Романович приходил в группу и зачем-то заходил в комнату, в которой жил Степа. Слух пошел, что именно Степа рассказал о Димином нарушении, потому как именно со Степой он столкнулся в коридоре, когда шел в туалет ночью в нетрезвом виде, и сказал: «Заложишь – прибью»! После того как Степа пришел из школы, в его комнату зашел Дима.

– Ты зачем меня заложил? – начал наезд Дима.

– Я не закладывал, – отвечал Степа.

– Ты! Больше некому, – сказал Дима и сильно ударил Степу ладонью по голове. Но в этот момент зашел Витя Крайнев. Видимо, его позвал Степкин сосед, которого Дима выгнал из комнаты, чтобы разобраться со Степой наедине.

– Вить, ты чо! Витя, не надо! Прекрати! Ты что, сдурел? Я просто хотел спросить, кто меня заложил, и все, – слышалось из комнаты.

Витя навис с заряженным кулаком для удара над сползшим по стене Димой; зубы Вити были сжаты, рот превратился в звериный оскал. Глаза горели гневом. Такого Витю увидеть можно было редко. Даже когда он раздражался на площадке, проигрывая в футбол, в нем никогда не было столько жестокости, как в этом взгляде, которым он сверлил сейчас испугавшегося до полусмерти Диму. Степа тоже никогда таким не видел Витю. И тоже стоял с перепуганными глазами.

Витя отпустил Диму, повернулся к Степе и уже спокойно, привычным голосом сказал: «Пойдем, Степ, ко мне в комнату. У меня кое-что есть. Я тебе что-то покажу». А в дверях обернулся и сказал Диме: «Еще раз тронешь – башку оторву». И Витя обвел собравшихся в фойе ребят взглядом, из чего было понятно, что сказанное касалось всех, кто жил в группе. На следующий день Степка переехал к Вите в комнату. Там под кроватью был тайник, который он никому не показывал, где хранились удочки, спиннинги, блесна и даже подводное ружье с гидрокостюмом. Витя был заядлым рыбаком, оказывается. Степка стал первым, перед кем Витя раскрыл свой тайник.