Текст книги "9х18"

* * *

Семилетний Витя проснулся от пьяного шума на кухне. Между матерью и отцом разгорелся очередной скандал. Родители уже две недели не просыхали от бурного пьянства. Полгода назад после такого же очередного их запоя Витю забрали в детский приемник. Разгоревшаяся ссора между папой и мамой заставила соседей позвонить в милицию. Сотрудники правопорядка приехали, застали пьяных родителей и плачущего ребенка в комнате. Мальчика забрали, но через несколько дней мать вернула сына назад, домой. Родителям дали испытательный срок. С месяц мать действительно не пила, а отец пил, но не буянил. Дома навели порядок. Но продержалось это недолго, начался очередной запой. Пили, стараясь не шуметь, чтобы соседи не вызвали снова милицию.

Уже две недели как Витя был предоставлен самому себе. Отец уехал в деревню на дачу, мама пропала: ушла с собутыльниками и не возвращалась уже пятые сутки. Витя был не нужен даже самому близкому человеку. Пять дней один в квартире.

Пятую ночь он сидит у окна и, качаясь в припадке на стуле, приговаривает: «Мама, мама, мама», – вглядываясь в темные пятна ночи. А мамы нет. Это был предел скорби. Маленькое сердце заглянуло туда, где помещено безумие всего мира. Где весь ужас одиночества и оставленности сосредоточился в одной точке. Этой точкой было сердце ребенка. Он тогда почувствовал, что сходит с ума, потому что ощутил в той страшной ночи, что кто-то стоял рядом с ним. Большое мистическое присутствие какой-то неведомой силы. Сумасшествие ли это было – он не знал. Но не испугался, а, наоборот, почувствовав рядом дыхание этого существа, его сердце вдруг освободилось от груза тоски и боли.

Питался в эти дни Витя тем, что оставалось от закуски пьющих родителей и их собутыльников. Наконец-то вернулся отец с дачи, матери не было.

Отец Вити был ветераном войны – инвалидом. У него была повреждена нога. Работал на автостоянке неподалеку от дома. Мать была намного моложе отца, работала продавщицей в ночном павильоне во дворе дома. В последние две недели родители на работу не ходили. Мать давно с отцом не ладили. Отец часто выгонял свою жену из квартиры, после чего она где-то пропадала по целым неделям. Потом возвращалась. Снова выпивка. Ссора. И так по кругу.

В ту злосчастную ночь мама маленького Вити пришла домой с каким-то мужчиной. Стали выпивать. Началась ссора. Отец Вити сильно ударил мать по лицу. Чужой мужчина вступился. Началась драка. Все падало: посуда билась, слышен был хруст ломающейся мебели. Затем резко все замолчало. Послышались испуганные возгласы: «Ты что натворила!» «С ума сошла!» «Неси бинт, вызывай скорую…» Затем захлопнулась дверь… наступила тишина. Во время драки Витя стоял в комнате под дверью. Когда все резко затихло, он открыл дверь и медленно вошел на кухню. Стоял дым от сигарет, все было перевернуто вверх дном. На полу лежал отец. Весь пол был залит кровью. Витя стоял в дверях и молча смотрел на лежащего на полу отца. Лицо мальчика ничего не выражало. Как будто омертвели все чувства, все эмоции, все ткани.

С таким же молчаливым холодным выражением он слушал в кабинете социального педагога пару лет назад сообщение о том, что его мать вышла из тюрьмы.

– Хочешь ли ты встретится с матерью? – спрашивала социальный педагог Витю. – Если да, скажи, мы устроим встречу.

Витя развернулся и в своей манере, молча вышел из кабинета. С того момента о матери он больше не слышал. И не вспоминал.

Не был он одиноким. Прошло. Вся боль, вся ее глубина, превратившая сердце Вити в камень, равнодушие, в апатию к любой форме любви, теперь стала оттаивать. Теперь у Вити появился человек, о котором он заботится, кого теперь мог защищать, с кем играть в волейбол и разговаривать о рыбалке, мечтать о лете, о речке, о карасях и посиделках у ночного костра. Теперь у Вити был друг Степа.

18х9

– Валя, ты боишься летать?

– Что ты, Валенька, я люблю летать. Я обожаю летать. Я даже скажу тебе больше: способность летать – это главное качество человека, его суть. Взлететь и вбить мяч в три метра – нет выше удовольствия! Но для этого, Валя, нужно много тренироваться. Я столько лет потратил на то, чтобы научиться летать. Но крылья растут через труд у человека. Я много трудился. И теперь могу летать. Как же я могу этого бояться? Я теперь игрок «Спартака» – это команда космонавтов. Это лестница на самое небо. Это путь в сборную.

– Ну, Валер, ты опять надо мной шутишь. Красивая метафора. Но я о другом – я говорю про самолет. Если бы я летела с тобой, то согласилась бы на полет, только потому, что ты был бы рядом. С тобой я ничего не боюсь. Почему спортсмены на сборы не берут своих невест? Возьми меня с собой, Валера, я не буду там тебе мешать.

– Ну что ты говоришь такое – «невесты на сборах». Невесты должны быть на земле, ждать своих героев дома. Невесты будут отвлекать в небе. А мы едем туда, чтобы создать невозможное – «невозможные скорости» – это «космические скорости», «световые». Никто так не играет, как играть будем мы. Мы создаем, Валюша, новую игру. Мы творим современность, новую реальность. Чтобы быть первыми, нам не нужно там невест. Сборы – это строгий монастырь. Там все подчинено одной идее – служить небу. Высшему искусству – духу. А волейбол – это высшее искусство. Высший пилотаж, Валенька, неразумный ты мой человечек. Сюда берут только асов. И я теперь ас. Понимаешь? Я шел к этому. И меня приняли. Валя, я разбираюсь в химии и я знаю, что развитие – это всегда качественное изменение. Развитие – это развитие скорости. А чтобы развить скорость, необходимо новое качество системы. Кобылу не разогнать, как ни бей ее по хребту, со скоростью космического корабля. Чтобы повысить качество системы, организма, команды, нужно изменить функциональный вектор каждого игрока, каждого элемента: специализировать. Сделать автономной каждую единицу, самодостаточной, чтобы получить новую связь, создать новые комбинации, новые скорости. А для этого нужна новая философия. Нужно менять парадигму мысли, действия и жизни в целом. Мы меняем внутреннюю структуру игры, развиваем самостоятельную функцию элемента. Этот процесс запущен. Чтобы целое превратилось в единое существо, нужно разделить части на специфические свойства. Каждая клетка должна работать в своем направлении и только в этом направлении развивать свои скорости, достичь совершенства. Марат говорит, мы развалим целое, углубляясь в свою индивидуальность. А я ему говорю – нет. Только самодостаточность, только совершенная индивидуальность способна к высшему синтезу! Все-таки не зря перевелся на химический факультет. Химия – это моя любовь. А любовь – это тоже химия, – с прищуром улыбнулся Валерий взглянув на Валю. – Понимаешь ты меня, моя «химия» не наглядная? А-а-а? – Закончив свой монолог, Валерий обнял свою невесту Валю. – Слушай, Валюша, Генка сегодня предлагал съездить в Пулковскую обсерваторию, его группа туда на экскурсию едет, они могут и нас взять. Поехали посмотрим на звезды – прочертим наш с тобою маршрут в небе. Ты умеешь летать, а?

– Нет, я плохо прыгаю, Валера, и по мячу, как ты, бить не умею.

– Ну, что ты, Валентина, прыгать я умею. У меня хватит сил, чтобы поднять и тебя в небо. Я возьму тебя с собой в полет. «Самолет, самолет, ты возьми меня в полет, а в полете пусто, выросла капуста…» Ну, что, едем?

– Конечно! Валера, только давай заедем ко мне, я переоденусь.

– Новый «Москвич» к вашим услугам. Теперь хоть к звездам, хоть на край света.

В тот день Валерий и его невеста Валентина провели легко, по-летнему. Влюбленные посмотрели на звезды через телескоп, вечером ели мороженое на Невском и катались по городу на новеньком «Москвиче». Валерию подарили родители машину в связи с успешным окончанием учебы в университете, он накануне отличием закончил университет и теперь поступал в аспирантуру на химический факультет. У него был дар к науке. Он учился легко и непринужденно. Любое дело, за которое брался Валерий, он всегда превращал в увлекательную игру. Во всем проявлял изобретательность: нестандартно смотрел на вещи; видел мир с особой стороны, заглядывал как бы за оборотную сторону видимых вещей и явлений – туда, куда не мог проникнуть обычный взгляд. Валерий был натурой, способной видеть вещи в еще не реализованных формах, он схватывал в уме образ будущего. Как в науке, так и в спорте он искал новые пути развития, нестандартные подходы. Увлеченный своей мыслью, Валерий говорил: игра – это химия, наука, а волейбольный клуб «Спартак» – команда ученых, лаборатория будущего. Валерий мечтал создать новый метод игры. В науке он изучал вопросы генетической изменчивости, модели видообразования организмов. Он размышлял над философской проблемой психофизического единства человека; говорил, что психологи и социологи допустили большую ошибку, когда сделали вывод, что структурной единицей общества является личность, индивид. Нет! Это не так. Структурной единицей общества является не отдельная личность, а отношение между личностями – связь. Вот из чего состоит все. Именно связь между двумя и тремя и больше выявляет индивидуальность в бытие – личность. То качественное энергийное проявление личности, что заполняет межличностное пространство. «Не зря Рублев рисует Троицу. Не зря философ Плотин, а за ним византийские богословы разрабатывали троичный догмат. И не зря ап. Павел называет Бога Любовью. Я дойду до этого. Я разгадаю эту тайну», – говорил Валера, вдохновленный своими размышлениями. И всегда после таких размышлений он читал любимого поэта Бориса Пастернака: «Во всем мне хочется дойти до самой сути, в работе, в поисках пути, в сердечной смуте…» В волейболе Валерий мечтал создать совершенный метод игры. Его мечта начинала сбываться – он стал игроком ленинградского волейбольного клуба «Спартак». В этом клубе внедрялись передовые подходы. «Спартак» был экспериментальным полигоном мирового волейбола. Валерий говорил: «Метод – это открытость к изменению. Нам мешают привычки, капсулы, в которых мы затвердеваем. Игра должна быть гибкой, как огонь. Метод – это создание активного семантического поля команды. Это способность к импровизации: духовный подъем на уровень свободы, где горит пламя творчества». Он говорил о методе неудобный игры, или, еще можно назвать, – «разрушающий стиль». «Команда – это особый организм, имеющий свои формы, свою структуру и свой характер. В игре противника нужно раствориться, нужно стать единой средой для них в ритме, стиле и структуре, дать им почувствовать свою среду и завертеться в своих стереотипных состояниях, почувствовать уверенность, себя. Забыться в этой легкости. В момент удобного стиля у структуры понижается адаптационная способность. Соперник расслабляется, начинает уверенно, во весь рост играть в свой стиль. И тут мы резко меняем элементы структуры, перенаправляем связи: перестраиваемся в чужеродный организм, начинаем играть чужую для соперника игру. Адаптационные силы его ослабли от удобной для них игры, иммунитет к кризисным состояниям упал – соперник начинает перестройку, а перестройка – это всегда потеря сил и концентрации. И тут мы включаем третий стиль игры и полностью ослабляем соперника. Пока он думает и перестраивается – он теряет скорость. И тут мы включаем «световой ритм». «Световые скорости». И разбиваем соперника. Для того, чтобы так играть, для того, чтобы быть командой-Моцартом, нужно расширить семантическое поле каждого игрока команды. Семантика развивается только искусством, наукой, религией, философией. Чтобы играть на световом уровне, нужно быть Пушкиным, Моцартом, Короленко, ап. Павлом: нужно быть мыслителем; нужно быть апостолом; нужно быть огнем, интеллектуально-духовной личностью. Ущербная стереотипная душа не способна музицировать».

Так рассуждал Валерий, сидя на берегу Финского залива, вглядываясь в белую ночь, бездонно расстелившуюся на питерском небосклоне. Он смотрел в бесконечность неба. А Валя смотрела на своего любимого человека, философа-спортсмена и думала: «Боже, неужели это он все мне говорит? Я ведь ничегошеньки из его слов не понимаю».

Валя и вправду большей частью не понимала, о чем говорил Валера. Когда он впадал в такое состояние, то говорил, обращаясь к кому-то третьему, куда-то в даль, к небу. А в этой дали была и Валюша рядом с ним. Значит, он говорил все и ей, раз она с ним в той бесконечности, в том будущем. Так она себя утешала, оправдывала свое присутствие в этом разговоре.

* * *

– Валера, перед тем как ты улетишь на сборы, я хочу тебя попросить об одном деле, – говорила мать Валерия, Мария Петровна, – чтобы ты отвез Лену, нашу соседку по деревне, и ее сына из Ленинграда домой. Она завтра придет за Гришей – его выписывают. Гриша после операции, им будет тяжело добираться на автобусе, сейчас же знаешь какой поток дачников едет в ту сторону. Я хочу, чтобы ты их отвез.

– Мама, у нас завтра собрание, и еще мне медкомиссию нужно пройти. Я завтра буду занят.

– Ну, это же ты все сделаешь с утра, а после обеда освободишься. Леночка подождет тебя у нас, а потом ты ее заберешь. Вы заедете за Гришой и поедете в деревню.

– Мама, это немножко сбивает мои планы, если честно. Мы вечером с Валей собирались в кино. Меня не будет целый месяц. На сборах очень плотный тренировочный график, я бы хотел в последний день отдохнуть, неужели никого нет у нее, кто бы мог их отвезти.

– У них есть мы, Валера. – Мария Петровна молча смотрела на сына.

– Мам, ты не подумай, я же не против, просто ну не в этот раз. В другой бы раз пожалуйста. Но только не сейчас, ты же знаешь, сколько у меня дел перед вылетом и как важно мне быть сконцентрированным.

– Знаю, – продолжала серьезно смотреть Мария Петровна на сына.

– Я должен показать себя на сборах, я не хочу сейчас отвлекаться. Для меня это очень важно. Ну пусть дядя Петя отвезет – у него «Волга», она плавно идет, мальчику будет комфортно в ней. Хочешь, я ему сам позвоню, он мне не откажет.

– Валера, дядя Петя не откажет и мне, но я хотела бы, чтобы это сделал ты. Мы. Мы с Тоней, мамой Лены, в блокаду были вместе. Выжили. И после войны в деревне тоже вместе. Тоня мне много помогала тогда. Папа ведь наш постоянно находился в отъезде – тоже сборы, только военные, а ты был маленький на руках у меня. Мы с Тоней жили как одна семья. Дрова вместе кололи. Ногу я тогда сломала – она выхаживала меня и тебя кормила из своих рук. Она все до последнего отдавала нам. Это мы сейчас купили автомобиль, живем в достатке. Квартира у нас большая. Каждый год на море по путевке ездим. А тогда же только война закончилась, все жили очень бедно. Когда Тоня умирала, она попросила меня за Леночкой приглянуть. У Леночки же нет мужа, они вдвоем с Гришенькой живут, он теперь инвалид. Валера, им очень тяжело. И я хочу, чтобы именно ты их отвез. Ты же знаешь, что с мальчиком случилось.

– Знаю, ты говорила, – кивнул Валерий.

Мария Петровна достала платок и вытерла слезы.

– Хорошо, мама, я отвезу, конечно, прости меня. – Валерий обнял свою мать и крепко прижал к своей груди.

* * *

– Прости меня, сынок, – сказала Мария Петровна, войдя к сыну в палату. – Кто же знал, что так получится…

– Дядя Петя хорошо водит машину. У него же «Волга». Там такой огромный диван, столько места. И она так плавно идет: ямы не чувствует. Мотор низкооборотистый. Мама, почему ты не попросила дядю Петю отвезти их…

– Прости меня, Валерочка.

– Мама, я думал, успею на последний сеанс. Валя меня ждала. Мама, это был мой шанс. Такой шанс дается один раз.

– Я звонила Марату, он сказал, что выздоровеешь – вернешься в состав.

В первый день после операции Валера никого не пустил к себе, даже мать. Он был угнетен, лежал на койке с подвешенной ногой: накануне была сделана операция. У Валерия была раздроблена голень и пробита голова. Он лежал на больничной койке и неподвижно смотрел в одну точку в потолок. Прокручивал в голове эту поездку, фрагменты которой беспорядочно всплывали в памяти. Сознание мутилось от боли: организм отходил от наркоза. Он благополучно отвез женщину с ребенком домой в деревню, а на обратном пути попал в аварию. Валерий хотел успеть на последний сеанс в кино, его в Ленинграде ждала Валя – невеста. Он выжимал газ на своем «Москвиче» и на одном из поворотов не справился с управлением и вылетел в кювет. Машина два раза перевернулась. Валерий получил травму головы и сломал в двух местах ногу. «Теперь на лечение уйдет как минимум год», – крутилось в голове Валерия. Он очень хорошо знал анатомию и после разговора с хирургом, услышав о характере травмы, понял, что играть в полную силу сможет нескоро. Если вообще сможет.

* * *

– Здравствуй, сынок.

– Привет, пап. Прости меня, ты так долго копил на машину, а я ее угробил. Ты видел ее, там, наверное, уже ничего не восстановишь?

– Все, сынок, восстановим, не думай об этом.

– Пап, я заработаю и куплю нам автомобиль. «Волгу» куплю новую, буду возить вас в деревню с мамой.

– Сынок, это железо. Не переживай за него. Как ты, болит голова?

– Нет, пап, сегодня уже совсем не болит. Как твое сердце, отец?

– В порядке, сынок. В порядке. Выпишешься, пойдем с тобой на рыбалку.

– В Кривцы пойдем, там спиннинг можно покидать. И как раз пойдет окунек. Пап, как давно мы с тобой не рыбачили. Лет пять, наверное.

– Весной ходили с тобой в последний раз, сынок, когда ты десятый класс заканчивал.

– Да, еще Дружок был с нами. Еще жив был. Помню, я нес его на руках полдороги. У него уже тогда была лапа подбита. Да, не везет нам с лапами… – улыбнулся Валерий, глядя на своего старенького седого отца.

– По молодости наш Дружок уток гонял по болоту о-го-го, – проговорил отец Валерия, не отрывая от сына ласкового, но строгого взгляда. Отец-военный всегда был сдержан в эмоциях. Но сейчас он хотел плакать и еле сдерживал слезы.

– Пап, а помнишь, как мы с ним наперегонки бегали?

– Это ты с ним бегал наперегонки, а он-то с тобой играл, сынок.

– Я помню: бегу со всей силы, а он рядом и еще вокруг меня круги наматывает. Я мечтал обогнать Дружка тогда. Специально готовился к забегу с ним. А он только хвостом вилял.

– Да, было дело, – улыбнулся отец.

– Пап, а помнишь, как я поспорил с тобой, что пробегу по дороге через старую мельницу, дам большой круг и прибегу первый, а ты пойдешь напрямик через поле.

– Помню. Помню. Я пришел, а ты уже был на большаке, ждал меня.

– Отец, я хочу тебе признаться: я срезал немного у ручья, но там совсем метров, может быть, сто, не больше. Я тебе тогда не признался – сказал, что пробежал по тропинке и никуда не свернул.

– Я думаю, что если бы ты и не срезал, то все равно успел бы раньше меня. Ты очень быстро бегал.

– Да, бегал…

– Если бы ты остался в легкой атлетике и не ушел бы в волейбол, думаю, ты и там бы добился высоких результатов.

– Да кто знает. Кто знает, – сказал задумчиво Валерий. – Я ведь еще нигде не добился высоких результатов.

– Добьешься сынок. Добьешься. Я в этом уверен. Знаешь, сынок, – начал серьезно отец Валерия, полковник в отставке, ветеран войны, – я очень уважаю спорт. И буду всегда считаться с твоим выбором, чем бы ты ни занимался. До аварии я бы тебе ничего не сказал, хотя уже выражал свое мнение на этот счет. И сейчас хочу твердо еще раз сказать: Валера, ты талантливый человек, ты везде будешь иметь успех. Но прежде всего, Валера, ты ученый, у тебя такая серьезная тема в науке. И ты в ней преуспеваешь. Ты очень способный человек. Не бросай науку. Не будет науки в нашей стране – не будет и волейбола, не будет и легкой атлетики. Спортсменов много, а таких ученых, как ты, не много. Ты и Марат – единицы.

– Я хотел быть таким спортсменом, каких не много.

– Вы нужны стране, как ученые. Марат сильный и умный человек – он сделал правильный выбор. Не ошибись и ты. Сейчас самое сильное оружие, которое сохранит нас, – это наука. Ученые – сегодняшние солдаты и офицеры новой армии. Ты же знаешь, что в мире творится: война продолжается. И теперь дело за вами. Мы уже уходим. Я ездил на кафедру к Марату, разговаривал с ним. На совещании научной коллегии он сказал, что тема с генетикой – это твоя тема. Все ее одобрили как один. Единогласно. Генетика – это будущее. Пожалуйста, продумай все, что я тебе сейчас сказал. Но в любом случае выбор за тобой. Я приму любое твое решение, – сказал отец и серьезно, сосредоточенно посмотрел сыну в глаза.

– Хорошо, отец, спасибо, что ты заботишься обо мне, – ответил Валерий и сжал в руке отцовскую сухую ладонь.

– Сынуль, вот огурчики свежие, я порезала, ну-ка давайте перекусите. Петь, перекуси и ты с Валерой. Тут много. Леночка прислала гостинец из деревни. Даже клубничку молодую, сейчас я помою и принесу.

– Мам, а как Лена узнала, что я попал в аварию, ты позвонила?

– Нет, не я. В ту же ночь известно стало всей деревне. Петька Назаров машину буксировал.

– Так машина в деревне?

– Да, ты пять километров отъехал от Бирюков.

– Мам, а как гостинец передали, автобусом, что ли?

– Петька привез на тракторе.

– На своей сороковке?

– Ну да, на колхозном.

– Как он доехал-то на нем, как его через пост-то пропустили, он же весь, как развалюха.

– Сказал, что ночью ехал через лесную дорогу.

– У него там и фары-то все выбиты.

– Ничего, он оставил трактор перед въездом в Ленинград, добрался до площади Победы, а там я его встретила с Геной. Целый мешок приволок всяких овощей, меду, трав целебных. Так что давай, ешь огурчики. Я завтра еще принесу.

* * *

– Здравствуй, Валера! Вот, пришел навестить тебя.

– Здравствуйте, Степан Егорыч! Я очень рад.

– Ну, как, тебе уже лучше? Говорят, у тебя сотрясение.

– Уже лучше. Выздоравливаю.

– Как только выпишешься, за тебя возьмутся наши врачи: восстановим быстро. Будешь бегать и прыгать, как кузнечик.

– Спасибо, Степан Егорыч. Как там наши на сборах, получается у них новые комбинации ввести в игру?

– Отрабатывают, отрабатывают. Скорости не хватает пока. Нужно специализировать игроков. Ну, вот вернешься в состав, будешь доводить нападение. Нужно опускать пас. Прострел нужен.

– На сборную состав утвердили, Степан Егорыч? Интересно, кто поедет.

– Это зависит от того, какую стратегию игры главный тренер выберет. Не хочет он рисковать. Состав не готов на таком уровне экспериментировать. Будем, скорее всего, играть старым способом.

– Понятно.

– Ты выпал как минимум на год, Валера. Ставка была на тебя и Марата. Никто в команде такую скорость не тянет. Да и ты тоже один в поле не воин. Марат отказался играть в сборной. Он возглавил кафедру. Волейбол – это командная игра. Здесь каждый как один человек. Поэтому новую тактику мы отложим, думаю, на следующее первенство мира. Нужно воспитать новое поколение: людей с новым мышлением. Так что давай, Валера, выздоравливай – и вперед, будем дальше работать. А в этот раз пока старым составом выкручиваться. Кто знал, что так все получится. Хорошо, что хоть все обошлось. Видел я на фотографии твой «Москвич». Жуть. Ты в рубашке, Валерик, родился. Ну ладно, вот, ешь яблоки. Выздоравливай.

– Спасибо, Степан Егорыч, что пришли.

– До свидания, Валера.

– До свидания, Степан Егорыч.

* * *

– Ну, здравствуй, Валерий, наконец-то я вырвался к тебе.

– Привет, Марат! Как я рад тебя видеть. Спасибо за гематоген. Где ты столько взял?

– На кафедре. У нас целая группа работает над витамизацией. Нам привозят в лабораторию целыми коробками для экспериментов.

– Здо́рово.

– Его много нельзя есть. Надо в меру. Два тюбика в день.

– А я в первый день съел все, что мне мама от тебя передала, слушай, так хорошо стало, настроение поднялось.

– Так он и поднимает эндорфин, настроение. Мария Петровна мне говорила, ты в первые дни никого не пускал к себе.

– Да, было дело. Не мог смириться. Не мог осознать, что так бывает. Ты же знаешь, Марат, как я ждал этих сборов.

– Знаю – световые скорости – прострел. Знаю, что ты не принял в душе мой выбор не ехать на сборы. Ты думал, я тебя предал.

– Нет, я так не думал, Марат.

– Но я видел, как ты страдал от того, что я принял решение не участвовать в чемпионате. Ты, знаешь, Валера, кроме того, что я должен сейчас быть на кафедре в институте, формируется новая парадигма, формулируется научное направление кафедры, и я должен быть здесь. Но я хочу тебе сказать, что новую игру, в которую ты хочешь играть, я не тяну. Я не помогу тебе создать новый стиль, я уже старый для этого.

– Марат, ты один из самых скоростных игроков команды.

– Да, я один из самых скоростных, но именно этой команды. А тебе нужна другая. Все, кто сейчас играет в «Спартаке», – из старых, это игроки, не способные создать новую игру, выйти на новый уровень. А некоторые принципиально этого не хотят. Я один из этих «старых» игроков.

– И ты хочешь сказать, что принципиально не хочешь, чтобы волейбол принял новый стиль?

– Для воплощения твоей идеи….

– Это твоя идея, Марат! Ты меня сформировал, ты меня научил – это твоя идея. Что ты говоришь?

– Не важно, Валера! Важно другое, а именно то, что для воплощения этой идеи нужно новое поколение, человек с новым мышлением. Только воспитанные с млада в этом мышлении, в этой философии игроки, те, кто с молоком впитает этот новый стиль, смогут воплотить эту философию в жизнь, в реальность, эту скорость сделает системой. Новые люди должны прийти. Они будут этот ритм сознавать как необходимость, как единственную реальность, как свою жизнь. Мы принадлежим той игре. Мы можем только предвосхитить, угадать, осмыслить, но уже не способны воплотить новое в жизнь. Для этого нужно родиться заново. Мы другие. Ты, Валера, человек будущего. А я – уже прошлого. Находи своих и воплощай. Но не в этой команде, не с этими игроками и руководством, которые составляют сегодняшний «Спартак». Я бы мог еще поехать на эти сборы и мог бы попытаться помочь тебе воплотить новую идею игры, но только оттянул бы все во времени. И спутал бы твое сознание. Главное тут – вовремя уйти. А видишь, как все вышло. И ты не поехал. Теперь эксперимент отложат минимум на четыре года. Будут играть старым методом, так надежней.

– Да, Егорыч мне уже сказал об этом. Ты, Марат, великий волейболист, я всегда восхищался тобой. Все, что во мне есть, заложил ты. И я думаю, что ты зря себя со счетов снимаешь. И мышление, и скорость твои принадлежат именно тому уровню, о котором мы с тобой мечтали. Ты не прав, ты не игрок прошлого – ты игрок будущего, Марат. И физическая форма тебе позволит еще долго оставаться на пике. Давай вместе создадим этот метод, эту игру. Ты нужен волейболу, Марат.

– Нет, Валера, тут другое. Я нужен и науке. Наука – это тоже игра, великая игра, охватывающая все человечество. От того, какой станет теперь наука, в какое русло она свернет, будет зависеть судьба всей планеты. Я серьезно говорю, Валерий. Что касается волейбола, вот что скажу. Волейбол, Валера, становится отдельной сферой и требует всего человека. Ведь наш волейбол, который мы полюбили, который стал нашей жизнью, не был отдельной частью, он составлял неотъемлемую энергию жизни, наших интересов, мыслей, идей. Волейбол для нас – это наши крылья, чтобы иметь возможность осуществлять свои мечты, идеи.

Посмотри на нашу команду – это все люди, имеющие любимые профессии: инженеры, художники, учителя, токари, летчики. Волейбол нам нужен, чтобы стать сильнее на пути к своим целям. Я воспитывался в этой парадигме, и я в ней и останусь. Да, мир, история не стоят на месте – все двигается вперед, создает законы и формы для своего осуществления. Это объективные законы. Развитие волейбола неминуемо ведет к тому, что он будет превращаться в отдельную автономную систему. Чтобы реализовать «световые» скорости, новую философию волейбола воплотить в жизнь, эта игра должна стать независимой от жизни, закрыться в себе и уже не быть энергией для других сфер, а стать самодовлеющей, которая будет сама подчинять себе все уровни человеческой жизни. Волейбол, Валера, становится профессией. И это неизбежный процесс. Но это будет не мой волейбол. Я люблю другой, где площадка 18х9 является плацдармом взлета человеческого духа, чтобы этот дух имел силы воплощать идею добра в мире. Чтобы площадка 18х9 рождала врачей, учителей, космонавтов, ученых, рабочих. Волейбол автономный, подчиняющий себе жизнь, выпавший из ткани бытия, достигнув своего наивысшего уровня – «световой» скорости, – сгорит в атмосфере, как сгорают звезды. Поэтому я отстраняюсь от этого, я остаюсь со своим волейболом. Буду верен ему до конца. Он вдохновляет меня на новые открытия в науке, на то, чтобы жить осмысленно и иметь силы быть человеком в этом мире. Поэтому я и отказался участвовать в подготовке к первенству мира, именно из-за этих самых «световых» скоростей.

Прости, я не хотел тебе говорить этого раньше, потому что видел, как горит твое сердце этой идеей. Прости меня, Валера, но «световые» скорости ты будешь в волейболе создавать без меня. Я буду тебя как друга поддерживать. Я буду всегда рядом. Но все это без меня.

– Марат, какие теперь «световые» скорости – у меня раздроблена голень и повреждена пяточная связка. Даже если я и выздоровею, мне, возможно, будет уже не поднять прежний прыжок.

– Валера, перед тем как зайти к тебе в плату я говорил с хирургом, он мне показал твои снимки. Страшного там ничего нет. Да, год будешь лечиться. Но, думаю, восстановишь на сто процентов ногу. Главное – не давать нагрузку преждевременно. Но наши врачи все сделают правильно. Василич у нас в этом непревзойденный мастер. Так что тебе нужно просто набраться терпения. Валера, тебе только двадцать три года. Вся жизнь впереди. Будешь еще летать на своих «световых» скоростях. Все будет, Валера!

– Спасибо, Марат, ты настоящий друг. Что там на кафедре происходит? Мама говорила, ты представлял нашу тему на коллегии?

– Твою тему, Валера. Твою.

– Нет, Марат, это наша тема. У нас все на двоих с тобой. Ты вел меня и в науке все эти годы.

– Вел, но основные направления разработал и нашел именно ты, Валера. Вот у тебя будет год на восстановление, времени много – доведи ее до ума. Тема очень перспективная, большинство склонилось к тому, чтобы дать тебе возможность провести экспериментальную работу. Под эту тему формируют лабораторию. Если ты откажешься и не возглавишь экспериментальный отдел, хотя все склоняются к тому, чтобы именно ты стал руководить этим направлением, то возглавит Сашка Булаков, но я думаю, он не справится с масштабом. Он хороший систематизатор, а тут нужен нестандартный подход. Нужно творческое сознание. Нужен ты.

– Марат, может, в химии тебя одного достаточно, ты гигант, ты сам все сможешь и без моего участия. Я же знаю, что ты готов вести два, хоть три направления, ты просто меня сейчас поддерживаешь. Хотя спасибо, я очень благодарен тебе за твое доверие ко мне и веру в мои силы.