Текст книги "9х18"

– Валера, нет, меня одного мало, да и нас двоих мало, мало и троих, и десятерых. Сейчас химия – это больше чем наука, это, если хочешь, судьба мира. Сейчас как никогда требуется сконцентрировать научный потенциал в этом направлении. Ты же знаешь, разрабатываются в мире новые виды оружия. На смену угрозе от ядерного удара приходят более устрашающие формы орудий, имеющие биологический характер. Биологическое оружие – самое страшное, какое только можно представить, здесь потенциал неисчерпаем. Конвенцией запрещено разрабатывать его напрямую, но по ту сторону океана нашли выход, как легальными способами развивать биологическое оружие. Развивают пищевую промышленность, текстильную, бытовую химию, созданы тысячи лабораторий по всему миру в этом направлении. Но, достигая наивысшего результата в мирной промышленности, параллельно создаются модели экстраполяции, которые позволяют мирные научные достижения мгновенно переводить в боевые форматы. Пентагон спонсирует мирные химические производства и лаборатории. Неспроста. И открыто работают над созданием таких биологических компонентов, которые могут использоваться и в мирных бытовых целях, и, в случае чего, в военных, боевых. Мы сильно отстаем в этом направлении. Поэтому я принял решение полностью посвятить себя этому делу. Это не просто увлечение наукой, а принципиальный вопрос жизни не только нашей страны, нашей с тобой судьбы, но и судьбы всего человечества. Прежде всего будут бить по нам. СССР – это единственный форпост мира на данный момент. Поэтому руководство страны сейчас выделяет большие ресурсы на нашу лабораторию. Нам нужно не только создать конкуренцию противнику, но выйти на уровень выше. И времени очень мало. Война продолжается, Валера.

– Ты мне об этом не говорил раньше: о том, что направление бытовой химии теперь особым образом курируется государством.

– Я и сейчас тебе не должен был говорить. Я ничего и не сказал из того, что ты не знал, просто придаю сейчас этому другое значение. Ты должен понять уровень этого вопроса и без моих рассуждений.

– Марат, как я тебя люблю! Ты для меня больше, чем друг. Ты часть моей души. Как я рад, что имею честь с тобой общаться и делать одно дело.

– Спасибо, Валера, но я все это говорю не для того, чтобы повысить свой авторитет в твоих глазах. Я об этом говорю, как о своей основной боли, это действительно для меня важно.

– Да, это очень важно.

– Ко мне в институт заходил твой отец, представляешь, спиннинг мне принес. Он купил два спиннинга: один тебе, другой мне.

– Папа был у меня два дня назад, мы с ним запланировали порыбачить поехать к нам в деревню. На Карсунку пойдем. Пойдем… Давай с нами.

– Я бы с удовольствием. Там посмотрим, как со временем будет. Тебя когда выписывают?

– Думаю, через недельку выпишут, если Василич поручится за меня.

– Заручится, заручится, я его порошу об этом.

– Спасибо Марат.

– Сам-то ты еще с костылями долго будешь. Я постараюсь вас отвезти в деревню. А там с Петром на тракторе доберемся до реки.

– Доберемся, конечно. Ты знаешь, что он умудрил тут на днях? В Ленинград на тракторе на своей сороковке приезжал, посылку мне от деревенских привозил, представляешь, Марат, я так смеялся. Он всю ночь по каким-то партизанским дорогам добирался. Я поражаюсь им. Отец звонил знакомому полковнику из ГАИ, чтобы его обратно по трассе пропустили домой. Петр хотел по реке ехать – так, говорит, быстрее будет, дороги былые уже заросли, приходилось сюда с топором пробиваться.

– Так он же танкистом всю войну прошел, в боях на Курской дуге участвовал. Петр преград не знает!

– Выздоровею, куплю ему новый «пускач» на трактор и стекла вставлю.

– Отец у тебя постарел сильно. Любит он тебя, Валера, очень, гордится тобой. Верит в тебя.

– Я знаю, Марат. Я тоже его очень люблю.

* * *

Почти целый месяц Валерий находится на больничной койке. Каждый день по очереди к нему ходят Валя, невеста, и мама, Мария Петровна. Приходили друзья, те, кто не уехал на сборы по волейболу, а те, кто уехал, передавали привет через Степана Егоровича, директора спортивного клуба «Спартак». Но основное время проводил Валерий наедине с собой. Это оказалось не совсем просто для человека, наделенного необыкновенной активностью и энергией. Деятельная натура Валерия давала ему возможность продуктивно действовать сразу на нескольких направлениях и быть успешным. Он успевал везде. В институте его называли Ломоносовым за его энергию и волю. Прозвище дали однокурсники после того, как он ушел из лагеря лесной лаборатории, разбитого на берегу одной дикой реки. Ушел пешком за сорок километров до ближайшего села, чтобы в аптеке купить аммиак, закончившийся в лагере, необходимый для лабораторных измерений. В команде по волейболу Валерия называли Ракета. Потому что он был взрывным и скоростным игроком: поднимал ритм игры до невероятных скоростей, сам был как раскаленный шар эмоций и энергии. А тут неожиданно ему пришлось замереть в тишине больничной палаты. Остановиться. Замолчать. Остыть. И в непривычной обстановке затишья ощутить остановку времени.

Сначала это было для молодого человека-огня невыносимым испытанием. Он чувствовал физическую боль не от того, что раздроблена нога и травмирована голова, а от того, что приходится лежать неподвижно. Реактивный мыслительный процесс от остановки замедления жизненного ритма бушевал в голове молодого человека с еще большей силой. Мысли и чувства перемешиваясь друг с другом, от центробежной силы начинали разрывать мозг спортсмена-ученого, причиняя его душе невыносимую боль. Боль эта резонировала с сердечной тяжестью, которая отражалась то унынием, то отчаянием, то безразличием и пустотой. Валерий был подавлен. Он хотел умереть от безысходности. Везде и всегда он побеждал обстоятельства жизни, встающие на его пути, своей железной волей; активностью переламывал любые события под свои установки и планы. А тут чья-то другая, неизвестная ему воля победила его. Нанесла сокрушающий удар. Какая-то неведомая сила сбила с ног, обезоружила воинствующий и победоносный дух. Валерий всегда думал, что он непобедим, может все. Но тут, на больничной койке, он понял, что жизнь сильнее его, что есть силы, которые он не способен подчинить себе. В самый невероятно важный момент, когда его мечта подошла к своей кульминации, когда он начал ощущать свои божественность, превосходство, бессмертие, абсолютность, кто-то более сильный встал на его пути. Неведомый дух наложил вето на его планы, непреодолимой преградой закрыл дорогу к цели. Валерий был сломлен. И, чувствуя свое поражение, он не хотел в этот момент жить.

Немного успокоившись, Валерий стал приводить в порядок свою память, разбирать жизнь по полкам. Осмысливать. В сознании всплывали фрагменты из жизни, память выдавала беспорядочно мысли: улыбка матери; любовь к Вале; строгий взгляд отца; взлет над сеткой – удар по мячу. Приятный запах бензина, заливаемого в бак автомобиля. Любовь, прогулки по набережной Фонтанки. Питерские пейзажи белых ночей. В сознании появлялись вспышки от удара о лобовое стекло. Тут же отец учит кидать спиннинг. Дружок с рыжим пятном на боку бегает, машет хвостом. Детство. Пшеничное поле в солнечных лучах. Огненная речь на защите диплома: одобрительные взгляды комиссии. Комбинации «крест», «волна», «эшелон», удар с первого паса, «оттяжка». Строгий хирург смотрит сверху. Слепящие лампы, наркоз, кошмарный сон. Ядерный взрыв. Хиросима. И снова сирень у открытого окна деревенского дома. Запах блинов. Мама в утреннем свете, в фартуке. Леночка, соседка. Ее сын с обожженными глазами – смотрит как из другого мира.

Потом, когда аффективные процессы стали затухать в сознании Валерия и он постепенно стал приводить мысли в порядок, то часто думал о соседке Лене, которую он отвозил в деревню в тот злосчастный день, остановивший его путь к заветной мечте.

Заехал домой после медицинской комиссии за Леной, ожидавшей его с утра в их квартире, и они поехали в больницу за ее сыном.

Прошло уже 20 лет, как затихли страшные звуки великой войны. Но еще слышны были одиночные отголоски жестоких битв. Дети, рожденные под мирным небом, находили в лесах и полях боевые патроны, не взорвавшиеся гранаты, натыкались на мины, не зная страшной реальности взрывов бомб и гранат, играли в лесу в войну. Брали в плен «врагов», ловили «диверсантов». Вот в одной из таких игр и подорвался двенадцатилетний Гриша, пострадав от найденной в траве не взорвавшейся противотанковой мины. Спрятавшись за большой камень, дети бросили мину в костер. Выжидали, когда она взорвется, а нетерпеливый Гриша привстал из своего окопа-ограждения, и в этот момент произошел взрыв. Мальчику оторвало осколком два пальца и ударной волной выжгло лицо и глаза. Зрение врачи спасли, но лицо было сожжено до неузнаваемости.

Вот этого Гришу, оставшегося чудом живым, вез Валера домой в тот день. Как ни странно, но парень был веселым и даже шутил. Видимо, успокаивая мать, которая всю дорогу плакала.

– Мама не плачь, прости меня. Я больше не буду взрывать себя. Обещаю, – успокаивал сын свою мать.

Валерий пытался поддержать бодрый тон мальчика и поддерживал оптимистическую ноту, шутил.

– Он мечтал, Валера, как ты, играть в волейбол. Он тебя каждое лето ждал с нетерпением. Всех мальчишек в деревне научил играть в волейбол. Говорил, что ты возьмешь его потом в свою команду в Ленинград. Хотел быть, как ты, волейболистом. Как он теперь без пальцев, – женщина снова разрыдалась.

– И без пальцев можно играть. У него будет свой стиль. Такие люди обычно имеют нестандартную манеру игры и часто превращают свой недостаток в преимущество, – успокаивал мать Гриши Валера. – Вот, Гришка, выздоровеешь окончательно, – теребил Валерий мальчишку, усевшегося на переднее сиденье рядом, по лысой голове, – будешь играть в волейбол. Не переживай, я тебя научу. Сможешь бить левой, как правой. И пасовать будешь не хуже других. Поверь мне. – Мальчик оборачивался к маме, то и дело вытиравшей заплаканные глаза платком, гладил ее по руке и виновато заглядывал ей в лицо.

– Мам, ты слышала, я буду играть.

Они жили вдвоем. Отца уже лет пять как в живых не было. Вся надежда была на сына. Он теперь за мужчину в семье. Высокий жилистый мальчишка хотел стать, как отец Валерия, военным инженером, поступить в артиллерийское училище. Отец Валерия был для Гриши как родной дедушка. После того как Валера окончил школу и поступил в университет, он почти перестал приезжать в их деревенский дом, все лето проводил в студенческих отрядах и в научных выездных лабораториях. Поэтому Гриша, соседский мальчик, был для отца Валерия как родной внук. Родители Валерия любили Лену и ее сына, относились как к своим детям.

Летом, когда Валерию удавалось навестить родителей в деревне, он собирал деревенских ребят и на устроенной ими же самими возле школы волейбольной площадке учил играть в волейбол. Гриша был самым способным мальчиком: волевым, вдумчивым. Валерий пророчил Грише большое спортивное будущее.

Валерий лежал на кровати с подвешенной ногой, смотрел в потолок и думал: «Вот выпишусь, поеду в деревню к родителям и оставшееся лето проведу с Гришей. Ничего, Гришенька, мы еще с тобой сыграем. Так сыграем, что ой-ой-ой. Будет у нас «световая» скорость. Вот где они – «световые» скорости. Вот где новый метод надо искать. И в военное училище ты обязательно поступишь». Мысли о Грише грели сердце Валерия, поднимая его на какой-то еще неведомый его сознанию уровень, разгоняя до неизвестных его опыту скоростей. «Друзья в беде друг друга не бросают. Это самое главное. А остальное все будет. Все будет. Все восстановится. Все заживет».

Так думал Валерий.

* * *

– Здравствуй, Валерочка.

– Привет, Валюша.

– Врач говорит, тебя скоро выпишут.

– Да, скоро, думаю, через недельку. Поедешь с нами в деревню, Валя?

– Поеду, Валера.

– А лягушек не будешь бояться там?

– Нет, не буду. Обещаю.

– Ну, видишь, хотела со мной на сборы поехать? Вот твоя мечта и сбылась. Поедем теперь на сборы огурцов в деревню. – Валерий улыбнулся, глядя в Валины глаза.

Валя, как всегда, засмущалась от прямого взгляда Валерия, покраснела и скромно, тепло улыбаясь, глядя на Валеру, сказала:

– Я хочу быть с тобой рядом, Валера, на любых сборах. Даже там, где лягушки.

– Валя, – продолжал смотреть на свою невесту Валерий, – мы с тобой познакомились на первом курсе, ты тогда подарила мне цветочки, когда наш первый курс выиграл у пятого. Помнишь?

– Помню, Валера.

– Я знаю, как ты относишься ко мне, я верю в твою любовь и не сомневаюсь в тебе ни на секунду, ни на молекулу. Ни на атом. Но, Валя, я всегда был успешным человеком. Ты была как бы в моей тени. Я был для тебя сильным, успешным, удачливым. Думал, что так будет всегда. Но эта авария перевернула мой взгляд на многие вещи. Я теперь понимаю, что жизнь может повернуться спиной, что, побывав на высоте сегодня, ты можешь оказать внизу завтра. Ты, Валя, подумай хорошо, хочешь ли ты пройти со мной этот жизненный путь до конца. Со своей стороны я тебе скажу, что нет лучшей в мире девушки, чем ты. Ты одна такая. Но, пожалуйста, проверь свои чувства еще раз. Подумай, я, может быть, уже другой человек. Может, я буду самым простым. И машины у меня больше не будет никогда. И сборов не будет. И «световых» скоростей тоже не будет. Может, я стану обычным учителем деревенской школы. Не будет ни самолетов, ни перелетов. И сборной не будет. Я не знаю пока ничего. Но ты, пожалуйста, подумай хорошо, Валюша.

– Я уже подумала, Валера. Я хочу быть с тобой до конца. Пожалуйста, поверь мне. Поверь в меня. В то, что я тебя очень-очень люблю. Пожалуйста.

– Верю в тебя, Валя. И люблю тебя больше своей жизни. И ты поверь в меня.

– Верю.

* * *

– Может быть, ты все-таки останешься дома? Валера, врач тебе разрешил выходить на работу только через месяц. Ты что, своих дипломников не передал другим? Ты сегодня весь день сидел над работами.

– Как я могу их передать, когда темы дипломных работ уже закреплены за мной? И тем более своих студентов я никому не отдам. Это мои студенты. От того, как они напишут работы, будет зависеть весь их дальнейший путь, карьера. Вся жизнь. На предприятие я не поеду, там справятся и без меня, инженеров хватает. А студентов я не могу бросить, они никому, кроме меня, не нужны.

– Месяц, Валера, ты должен отдыхать от всех дел. Так врач сказал.

– Мало ли что он сказал.

– Ты меня обманул. Я звонила врачу. Я все знаю. Это серьезно, Валера. А куда ты сейчас собираешься?

– В школу. Пойду тренировку проводить.

– Ты что, с ума сошел!? Тебе нельзя нервничать. Ладно студенты, они уже взрослые, спокойные, а там у тебя одни трудные подростки собраны, доведешь себя до очередного инфаркта. Тебе не оправиться будет, Валера.

– У меня все нормально. Я здоров.

– Неправда, ты не здоров!

– Ты мне не веришь, Валя! Зачем ты суешь свой нос в мои дела! Зачем звонила в больницу? Я сказал, что здоров! Что ты мне перечишь. Сорок лет ты мне перечишь, Валя. Не веришь, что я здоров. Я сказал здоров, значит, здоров.

– Ну уж так и не верю! Валера, тут сейчас не до веры. Тут твоя жизнь сейчас – вот моя вера. Посиди дома, никуда твои волейболисты не денутся. Выиграете вы еще свои соревнования.

– Выиграете… Тебе все так просто. Месяц без тренировок они сидят у меня: шляются по улице, дурака валяют. Вчера на остановке одного видел с пивом. Я уже сообщил директору школы, чтобы он дал объявление. Они ждут меня под дверью. Ноябрь, Валя, они там опять без шапок стоят. Мне надо идти к ним, Валенька. А ты сиди тут и не паникуй. Не раздражай меня, Валя. Отойди в сторонку. Ну, что ты расслезилась мне опять тут. Прекрати плакать, говорю тебе. Прекрати!

– Валерочка, шарф, куда ты без шарфа. Валера, инфаркт – это не шутки. Не шути с этим.

– Валя, а я и не шучу. Я никогда, Валя, не шучу. Мне надо идти.

– Пожалуйста, иди медленно и не лети как ракета. И обратно иди медленно.

– Что-то ты меня сегодня тормозишь. Обычно говоришь «возвращайся быстрее».

– Потому что ты ходишь всегда быстро, а ждать мне тебя приходится долго.

– Да, Валентина, время зависит от направления пути. Скорости всегда относительны и зависят от наших устремлений. И небо опускается иногда на землю. А земля поднимается к небу, набирая скорость. И первые становятся последними. А последние – первыми.

– Я пойду с тобой! Ты мне не нравишься сегодня. Расфилософствовался.

– Вот еще выдумала. Сиди дома, не наводи панику. Все, я полетел!

– Буду ждать тебя. Побереги себя, Валера. – Валентина перекрестила закрывшуюся за Валерием дверь.

В этот вечер дети так и не дождались тренера. Не дождалась и Валентина своего мужа. Он шел по натоптанной за долгие годы тропинке к своим воспитанникам. Шел быстро и легко, луна светила ему вслед. Валерий торопился к своим звездам. За многие годы он никогда так долго не отсутствовал и не прерывал тренировки в школе. Он торопился, предчувствуя встречу с детьми, которые ждали своего тренера, затаившись в молчании, прислушиваясь к звукам все не приближающихся шагов. Он шел и думал о своих звездочках, и мысли о них освещали ему путь. Перебирал в памяти радостные лица детей, озаренные светом игры. Вот Танечка, Света, Димка-хулиган, Лешка полненький, Рита, Леночка, Пашка, Серега, Антошка с братиком своим Женечкой, Витя, Люда, Сима… Вспоминая лица детей, которых он тренировал за все свои сорок лет, работая тренером в школьной секции, Валерий ускорялся, переводя легкий шаг в разбег. Его ноги уже не касались земли. Тропинка превращалась в широкий проспект, ведущий на главную арену мира. Мгновения жизни вдруг стали собираться в одну точку. Сознание обретало крылья – способность подняться над миром, оно проникало во все составы бытия. Свет от луны стал небывало ярким, как будто зажгли тысячу ламп в ночном зале. Белобрысый Гришка принимает подачу. Марат выходит первым темпом на разбег, и – он игрок сборной мира, Валерий Беспрозванных, как световой, набирает скорость, «световую скорость», выходит по дуге в четвертую зону на точку взлета. Легкий взмах крылами, прыжок, и только яркий след за ним – и небо раскрывает свои объятия, и мяч превращается в солнце. И стоит на берегу моря тот мальчишка с огненным взглядом, появившийся однажды из неизвестности. Этот мальчишка взывает о помощи. Ему нужен совет, доброе слово близкого человека. И помощь пришла: ветер послушно доносит ответ любящего сердца на вопрос мятущегося духа. И нет больше пределов, нет преград. Эстафета передана. И только свет над планетой. И только скорость, полет, счастье, свобода. И только Любовь.

Прими, Господи, ангела своего, птицу, окончившую полет на земле и поднявшуюся на высоту твоих просторов в небо к Тебе, Солнцу. Вознеси его душу и возьми в свой состав, как и он принимал в свой состав всех нас, бескрылых, раненых и брошенных. Слава Тебе, Господи. Дивны дела Твои на земле и на небе.

* * *

Я пошел снимать столбы и сетку, отпустив детей домой. Медленно и грузно относил стойки в свой угол, где хранился весь мой инвентарь к волейболу и мячи. Я не торопился в этот раз, как торопился обычно, так как гимнастов, следовавших за мной, сегодня не было по какой-то причине, наверное, соревнования, и тренер их был в отъезде, а мне и хорошо, без суеты можно свернуть сетку и убрать мячи.

Зал после тренировочного шума всегда по-особенному тих, как будто выключили звук с пульта. Зал после тренировки имеет особенное состояние. Когда находишься в нем, как бы все замирает в тебе, чувство удовлетворения от того, что напряжение спало, все эмоции и голос резко отпускают деятельное напряжение, и приятная немота пробегает по всему телу. Но при всем внутреннем умиротворении в этом вдруг затихнувшем пространстве возникает встречное чувство какой-то легкой тревоги от пустоты, будто наступает осень – мир уходящей жизни, мир уходящих в небытие веселых голосов, радостных криков, детской возни и звонкого смеха; стука мячей, детских жалоб друг на друга и радостных победных окриков. И тут раз – и все ушло. Как уходит лето с его жарким солнцем и весельем. Наступает осень грусти. Но грусть эта не тупая и безысходная: в этом опустевшем зале грусть всегда светлая, предвосхищающая новую встречу, новое лето, а значит, новые победы и новые достижения. Впав в такое благостное состояние, я не торопясь перекладывал мячи из корзины в ящик, как вдруг почувствовал на своей спине взгляд. Я обернулся и увидел стоящую передо мной девочку Таню, которая перебирала в руках ключик от шкафчика, смотрела на меня, не решаясь что-то спросить. По ее тревожным глазам я понял: что-то очень важное. Таня пришла ко мне полгода назад. Она была слегка полноватым ребенком, еще только находившимся в стадии становления из девочки в девушку. Молчаливая и скромная, но с какой-то тайной в глазах. Мама ее сказала, что она трудный подросток и может выкинуть какую-нибудь странность. Хотя я не стремлюсь узнавать подробности личной, семейной жизни своих воспитанников, но иногда приходится расспрашивать родителей в особых случаях, хотя в особых случаях родители и сами рассказывают о нюансах характера своих детей, если эти особенности внутренней жизни ребенка могут как-то повлиять на ход тренировок. Вот с Таней и был такой особый случай. Мама рассказала, что дочка очень сильно пережила развод родителей и последующий за разводом отказ отца видеть своего ребенка и вообще участвовать в его жизни. Таня сначала обвиняла маму в том, что именно она настояла на разводе, а потом перевела всю обиду на отца, который не сделал ни одного звонка дочери после развода. Таня перестала учиться, резко располнела, замкнулась в себе. Ни с кем не общалась, друзей забыла, практически никогда не выходила из своей комнаты. Пришлось даже обращаться к психотерапевту. Стало вроде все восстанавливаться. Таня увлекалась, как, впрочем, все дети этого возраста, японским аниме и пришла на волейбол к нам после просмотра мультфильма про волейбол. Таня сильно увлеклась волейболом, она, как свойственно максималистским натурам, узнала и выучила про волейбол все, вызубрила имена всех игроков суперлиги. Знала все команды, вплоть до имен тренеров. Тренировалась с особым усердием, похудела, стала общаться с друзьями в школе: пошли кое-как дела. В общем, вот такой экземпляр стоял за моей спиной и что-то хотел спросить, но не решался. Вид ее был, что вот-вот заплачет. Я обернулся и сделал несколько шагов в ее сторону. Она пыталась что-то сказать: мямлила себе под нос, но от волнения сама не поняла, видимо, ни одного своего слова. Я подошел к ней и сказал:

– Таня, все возможно сделать, абсолютно все! Хоть в сборную, все, что ты захочешь, все будет. Надо только тренироваться и не унывать. Сколько тебе надо, чтобы попасть в профи? Ну, лет пять тренироваться усердно, по максимуму. И все будет.

– Откуда вы узнали, что я хочу вас спросить? – низким голосом спросила она, глядя на меня в упор.

– Узнал, – ответил я… – Узнал….

– Но я же толстая!

– Пять лет. Еще есть пять лет. Надо только поработать. А что касается меня, я сделаю все для тебя.

– Но туда берут только высоких.

– Скоро, очень скоро туда буду брать всех. Рост не будет иметь значения. Мы изменим систему. Я тебе обещаю.

Губа ее задрожала, глубокие глаза заблестели.

Она подошла ко мне и уткнулась свой стриженой крашеной головой в мою грудь. Горячие слезы текли прямо мне на сердце, пропитывая своей теплой мокротой футболку, и жгли мою кожу, все мое нутро. И моя душа стала наполняться светлой радостью. Как камень с души упал. Эти слезы и исходящее от них тепло вдруг в мгновение перенесли меня в ту февральскую ночь, в тот холодный сугроб, в котором когда-то давно остыли слезы на моих замерших щеках, в тот безотрадный край, где во мне умерла моя мечта. Я вдруг почувствовал, что этот сугроб таит, и остывшие мои слезы перед той холодной луной вновь стали горячими и текли, не остывая, как когда-то на моих ледяных щеках, а превращались в светлую радость, в ощущение какой-то жизненной согревающей все мою душу силы. Да, любая темная холодная ночь заканчивается рассветом. И на смену ледяным ветрам февраля всегда приходит весна, поднимая своим солнечным присутствием все, что замерзло и уснуло зимой. И я понял, что даже моя смерть тогда, в том колючем снегу, когда меня оставила навсегда мечта, когда рухнули мои надежды, имела знак жизни; знак того, что ничего в мире не проходит бесследно, ничего не умирает, а только временно затихает, чтобы потом вновь обрести жизненную силу и любовь.