Текст книги "Русская Зарубежная Церковь в первой половине 1920-х годов. Организация церковного управления в эмиграции"

§ 2. Первые месяцы пребывания Зарубежного ВЦУ в Сремских Карловцах

Таким образом, каноническое положение ВЦУ в Константинополе оказалось неопределенным. По словам протоиерея В. Цыпина, «образовано оно было как учреждение, подведомственное Константинопольской Патриархии, а само себя считало идентичным с Высшим церковным управлением на юге России и оставшимся в подчинении Патриарха Московского»[135]135
  Цыпин В. протоиерей. История Русской Церкви. С. 555.


[Закрыть]. Как правопреемник Высшего Церковного Управления на Юге России оно должно было обладать обширными полномочиями, но с другой стороны оно оказалось подведомственным Вселенскому Престолу, что приводило к значительным ограничениям его власти. Троицкий пишет, что именно по причине ограничения своих прав ВЦУ и решило переехать в Сербию[136]136
  Троицкий С. История самочинной карловацкой организации. С. 20.


[Закрыть]. Архиепископ Никон говорит, что причин переезда было несколько: непрочное политическое положение в Константинополе, центральное географическое положение Сербии, где к тому же были сосредоточены основные силы Русской армии[137]137
  Никон (Рклицкий), архиепископ. Жизнеописание Блаженнейшего митрополита Антония. Т. 5. С. 24.


[Закрыть]. Так или иначе, но это решение было принято. Впоследствии, оппоненты Зарубежной Церкви ставили ей в вину отсутствие у Высшего Церковного Управления законного отпуска со стороны Константинопольской Патриархии[138]138
  Цыпин В., протоиерей. История Русской Церкви. С. 555; МитрофановГ., священник. Православная Церковь в России и за рубежом. С. 14.


[Закрыть]. В ответ на это епископ Григорий (Граббе) отвечал, что следует отличать понятия юрисдикции и покровительства. «И в Константинополе, и в Белграде, – писал он, – наше церковное управление было на положении гостя и когда оно выбывало, нигде и никто не поднимал вопроса о надобности канонического отпуска»[139]139
  Григорий (Граббе), епископ. К истории русских церковных разделений за границей. Нью-Йорк, Джорданвилль: Свято-Троицкий монастырь, 1992. С. 8.


[Закрыть].

Патриарх Димитрий пошел навстречу русским архиереям. Он взял русских архиереев под свое покровительство и предоставил Управлению резиденцию Патриархии в Сремских Карловцах[140]140
  Косик В. Русская Церковь в Югославии. С. 27.


[Закрыть]. 22 июля 1921 г. здесь состоялось первое заседание Высшего Церковного Управления заграницей[141]141
  Никон (Рклицкий), архиепископ. Указ. соч. Т. 5. С. 24.


[Закрыть]. По словам С. В. Троицкого, Русская Церковь в Королевстве СХС «фактически <…> заняла положение как бы некоторого филиала Церкви Сербской»[142]142
  Троицкий С. Правовое положение Русской Церкви в Югославии. Белград, 1940. Оттиск из Записок Русского Научного Института в Белграде. Вып. 5. С. 106.


[Закрыть]. В 1931 г. епископ Вениамин (Федченков) писал, что одной из причин, по которой он допускает «религиозно-церковное» общение с иерархами Зарубежной Церкви, является то, что «митрополит Антоний с Синодом Карловацких епископов с самого начала пребывания в Сербии – с 1921 года – находится в некоторой подчиненности Сербской Церкви»[143]143
  Из переписки Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия (Страгородского), митрополита Литовского и Виленского Елевферия (Богоявленского), управляющего западноевропейскими приходами Русской Православной Церкви и епископа Вениамина (Федченкова), бывшего Севастопольского // Церковь и время. 2001. № 3 (6). С. 290.


[Закрыть].

Действительно, 31 августа 1921 г. состоялся Архиерейский Собор Сербской Церкви, на котором были официально определены права Русской Церкви. В постановлении Собора сказано: «Св[ятой] Архиерейский Собор согласен принять под свою защиту русское Высшее церковное управление, в компетенцию которого входят следующие предметы:

1) Юрисдикция над русским священством вне нашего государства и тем русским священством в нашем государстве, которое не находится ни на приходской, ни на государственно-просветительной службе, как и над военным священством в Русской армии, которое не находится на сербской церковной службе.

2) Бракоразводные дела русских беженцев»[144]144
  Троицкий С. Правовое положение Русской Церкви в Югославии. Оттиск из Записок Русского Научного Института в Белграде. Вып. 5. 1940. С. 106.


[Закрыть].

Хотя этот документ, как отмечал впоследствии Троицкий, имел «существенные пробелы»[145]145
  Там же. C. 107.


[Закрыть], он оставался основополагающим для Русской Церкви за границей.

Архиереи-беженцы предпринимали попытки связаться со Святейшим Патриархом Тихоном, который впоследствии заявлял, что, начиная с 1920 г., состоял в переписке с некоторыми зарубежными архиереями, в том числе с митрополитами Антонием и Евлогием, а также архиепископом Анастасием. Согласно собственному признанию Патриарха Тихона, роль посредников в переписке выполняли зарубежные миссии – Латвийская, Эстонская, Финляндская, Польская и Чехословацкая[146]146
  Следственное дело Патриарха Тихона. С .160.


[Закрыть]. То, что послания отправлялись таким сложным путем, подтверждается свидетельствами из переписки Патриарха Тихона. «Писал я Вам, – сообщал Патриарх архиепископу Евлогию 12 июня 1921 г., – на третьей неделе Вел[икого] Поста <…> направил через Ригу». «Бумаги, – говорится в другом письме Святейшего Патриарха, от 20 марта 1922 г., – были отправлены через архим[андрита] Тихона (Шарапова) Вам из Ковны»[147]147
  Переписка Святителя Тихона Патриарха Всероссийского и митрополита Евлогия (Георгиевского). 1921–1922. С .101, 109.


[Закрыть].

До Патриарха доходили и некоторые сведения о положении Церкви за границей. «Недавно – сообщал Патриарх Тихон архиепископу Евлогию в июне 1921 г., – получили письмо от Высокопр[еосвященнейшего] М[итрополита] Антония, “третье” (так он сам написал, но первые два не дошли). Вы, вероятно, часто пишете ему, будьте добры передать ему и прочей братии нашей мой привет». В другом письме предстоятель Всероссийской Церкви не только сообщает о полученных от митрополита Антония письмах, но и говорит о нем, как о старейшем иерархе, что вполне могло быть воспринято как намек на его особые полномочия. «Приветствую братию, – говорится в письме от 29 июля 1921 г., – и наипаче старейшего Владыку М[итрополита] Антония. Получил от него 3‑е и 4‑е писания»[148]148
  Переписка Святителя Тихона Патриарха Всероссийского и митрополита Евлогия (Георгиевского). С .104, 105.


[Закрыть].

В июле 1921 г. иерархи находившиеся в тот момент в Карловцах митрополит Антоний (Храповицкий), архиепископ Феофан (Быстров) и епископ Вениамин (Федченков) обратились к Патриарху Тихону с посланием. Иерархи заявляют, что о признании Высшего Русского Церковного Управления им стало известно из Патриаршего указа архиепископу Серафиму (Лукьянову) 8 апреля 1921 года. Далее архиереи просят разъяснить им объем полномочий и обязанностей. В письме также содержится просьба, чтобы Высшему Русскому Церковному Управлению заграницей «даны были полномочия по управлению всеми частями Российской церкви за рубежом России находящимися, включая сюда и Американскую, и Японскую, и Китайскую Церкви и церкви автономных областей и проч.» с предоставлением ВЦУ всех прав и полномочий в отношении церквей за рубежом, с ответственностью перед Патриархом. Обоснования для этого, выдвинутые иерархами, можно свести к следующим положениям: 1) за рубежом виднее проблемы, русскому зарубежью по всему миру легче сноситься друг с другом, чем с Патриархом, сношения с которым сложны, а порой и невозможны; 2) русских эмигрантов необходимо сплотить; 3) отделившиеся от Московской Патриархии Церкви скорее пойдут на контакт с ВЦУ, чем с Патриархом; 4) ВЦУ de facto признано как орган, объединяющий зарубежные церкви. Здесь же упоминается о желательности присвоить титул «Наместника Патриарха» председателю ВЦУ[149]149
  Следственное дело Патриарха Тихона. С. 689, 691, 690.


[Закрыть].

В том же июле 1921 г. митрополит Антоний (Храповицкий) обратился к Патриарху с докладом, где подтверждает факт, что Патриарший указ архиепископу Серафиму № 424 был воспринят в Русской Зарубежной Церкви как признание ВЦУ. Далее митрополит Антоний пишет, что в данном указе «ничего не было сказано о дальнейшем каноническом положении православных церквей в государственных новообразованиях: Финляндии, Эстонии, Латвии, Литве и Польше, а также в Сев[ерной] Америке, Японии, Китае и Урмии, а между тем Церкви новых государств начинают обращаться с некоторыми вопросами в Высшее Русское Церковное Управление заграницей». Митрополит Антоний спрашивает, не будет ли разумным учредить для руководства упомянутыми Церквами «Высшего Управления Российскою Церковью за границей», с подчинением ее Патриарху Московскому, а также учредить должность Наместника Патриарха заграницей. Кроме того, митрополит Антоний просит благословения на созыв «Заграничного собрания Российской Церкви» предположительно на Покров 1921 года[150]150
  Следственное дело Патриарха Тихона. С .692.


[Закрыть].

Выработка положения о Заграничном ВЦУ представлялась в эмиграции делом особой важности. 4 октября 1921 г. на заседании представителей Русской Церкви в Королевстве СХС обсуждался вопрос относительно полномочий Зарубежного ВЦУ и его последующей деятельности. «Русское Православное собрание» в составе Председателя – митрополита Антония, архиереев – архиепископа Феофана (Быстрова), епископов Феофана (Гаврилова), Гавриила (Чепура), Михаила (Космодамианского), Аполлинария (Кошевого), а также представителей духовенства и мирян, приняло решение, что «Высшее Церковное управление сохраняет свои полномочия впредь до установления нормальных почтовых и телеграфных сношений со Святейшим Патриархом, который затем укажет дальнейшее устройство Православной Русской Церкви заграницей». Протест В. Н. Скворцова, требовавшего, чтобы Заграничное ВЦУ оставалось за границей и после окончания смуты, принят не был[151]151
  ГА РФ. Ф. 6343. Оп. 1. Д. 1. Л. 11–11 об.


[Закрыть].

Если решение «Русского Православного собрания» так и осталось неизвестным в Москве, то июльский доклад митрополита Антония дошел до Патриарха Тихона и был обсужден на заседании Священного Синода и Высшего Церковного Совета 13 октября 1921 года. Было постановлено: «1) Ввиду нецелесообразности подчинения существующему за границей Высшему Церковному Управлению Русской Церкви всех православных церквей и общин Московского Патриархата за пределами Советской России оставить это Управление с прежними его полномочиями, без распространения сферы его действия на православные церкви в Польше, Финляндии, Эстонии, Латвии и Литве, каковые сохраняют существующий у них ныне образ церковного управления, 2) ходатайство об учреждении должности наместника Святейшего Патриарха за границей, как ничем не вызываемое, также отклонить, и 3) сообщение о предполагавшемся созыве на 1 октября ст[арого] ст[иля] Собора русских православных заграничных церквей принять к сведению. О чем уведомить Преосвященного Митрополита Антония»[152]152
  Следственное дело Патриарха Тихона. С. 695.


[Закрыть].

Итак, согласно этому документу, Зарубежное ВЦУ было признано Высшей Церковной властью в Москве и оставлено «с прежними его полномочиями», хотя круг этих полномочий так и не был обозначен. Те ли это полномочия, которые были предусмотрены указом № 362? Или те полномочия, которыми уже фактически обладало Заграничное ВЦУ? Далее, из ведения ВЦУ исключены государства, отделившиеся от Российской Империи, но ничего не сказано об Азиатских государствах и Северной Америке. Нельзя ли предположить, что Московская Патриархия тем самым предоставила Высшему Церковному Управлению право юрисдикции над остальными общинами русских беженцев по всему миру?

Однако, что бы ни подразумевало это постановление, оно осталось неизвестным за границей, ибо впоследствии защитники Зарубежной Церкви на него не ссылались. На руках зарубежные архиереи не имели ни одного документа, прямо подтверждающего их полномочия. Епископ Вениамин (Федченков) в своем докладе на Архиерейском Соборе 1922 г. сказал, что когда Иерусалимский патриарх затребовал документ о полномочиях заграничного ВЦУ, оно не смогло «в полное и несомненное подтверждение себя указать на какой-либо прямой документ», в связи с чем Иерусалимский патриарх отказался признать Высшее Церковное Управление заграницей[153]153
  ГА РФ. Ф. 6343. Оп. 1. Д. 4. Л. 67 об.


[Закрыть].

Можно сделать вывод, что какими бы ни были спорными в каноническом отношении основания для образования Высшего Церковного Управления заграницей, Церковь в Отечестве все же признавала его.

Зная об этом, зарубежные архиереи, однако, понимали, что более твердое каноническое обоснование для Высшего Церковного Управления необходимо.

§ 3. Всезаграничный (Карловацкий) Церковный Собор 1921 года

Русский Всезаграничный Церковный (или, как его часто называют, Карловацкий) Собор является одним из важнейших событий в истории Зарубежной Церкви. Призванный снять проблемы, возникшие перед Церковью в эмиграции, он стал для Русского Зарубежья причиной еще больших проблем.

Мысль о созыве Собора была впервые высказана в Константинополе. Инициатором эмигрантского церковного совещания стал епископ Вениамин (Федченков), желавший продолжать дело Белого Движения за пределами России[154]154
  Зернов Н. Юрисдикционные споры. С. 124.


[Закрыть]. На заседании Высшего Церковного Управления заграницей 19–21 апреля 1921 г. и было решено «организовать Собрание представителей Русской Православной Церкви заграницей для объединения, урегулирования и оживления церковной деятельности»[155]155
  Деяния Русского Всезарубежного Собора. С. 5.


[Закрыть].

О своих планах созвать Заграничное собрание зарубежные иерархи поставили в известность Константинопольскую Патриархию[156]156
  Жилинский Н. Необходимое дополнение // Вера и родина. 1924. № 8–9. С. 175.


[Закрыть], Сербского Патриарха Димитрия, а также Патриарха Тихона. О предполагаемом Соборе сообщил Патриарху Тихону в своем письме и архиепископ Евлогий[157]157
  Следственное дело Патриарха Тихона. С .692–693.


[Закрыть].

Согласно выработанному в Константинополе «Положению о Созыве Собрания Российских Церквей», в состав собрания должны были входить «представители всех заграничных автономных церквей, епархий, округов и миссий, пребывающих в подчинении Святейшему Патриарху Всероссийскому». В «Положении» отмечается также, что «Собрание признает над собой полную во всех отношениях архипастырскую власть Патриарха Московского» и «все постановления Собрания поступают на утверждение Святейшего Патриарха, а до его утверждения, в нужных случаях, проводятся, как временная мера, распоряжением Высшего Русского Церковного Управления»[158]158
  Деяния Русского Всезарубежного Собора. С .5–6.


[Закрыть].

Необходимость в Соборе чувствовалась довольно остро. Прежде всего, оказавшиеся в изгнании архиереи понимали, что их каноническое положение является непрочным и для обоснования своей деятельности следует заручиться благословением церковной власти в России.

Были и другие проблемы. Вот что сказано об этом в соборных деяниях: «Расстройство русских церковных дел заграницей, вызванное длящейся российской смутой и отсутствием связи с Всероссийской Церковной центральной властью, большой наплыв русских беженцев за границу и образовавших собой в местах расселения целые колонии и лагери, нуждающиеся в пастырском попечительстве; усилившаяся среди русских за границей, ввиду их временного, но тяжкого беженского состояния, пропаганда врагов Русской Православной Церкви; заботы о наилучшем пастырском окормлении русских беженцев и воинских частей Русской Армии – все это побудило возглавляемое старейшим Иерархом Российской Православной Церкви Экзархом Вселенского Патриарха Высокопреосвященным Антонием, митрополитом Киевским и Галицким – Высшее Русское Церковное управление заграницей <…> озаботиться благоустройством церковной жизни русских за границей»[159]159
  Там же. С .3.


[Закрыть]. Проблем было множество, решить их силами беженцев было непросто. По-своему прав был архимандрит Антоний (Дашкевич), впоследствии епископ Алеутский и Аляскинский, писавший, что Собор «будет очень дорого стоить, а всех вопросов времени не разрешить на реках – кому Вавилонских, кому – Дунайских»[160]160
  ГА РФ. Ф. 5919. Оп. 1. Д. 24. Л. 1.


[Закрыть]. Действительно, только сложностью обстановки и невозможностью взвесить все «за» и «против» можно объяснить печальный факт, что на Собор были допущены политики-миряне, уведшие его с пути церковного на путь политический. Но, с другой стороны, накопившиеся проблемы надо было когда-то преодолевать, а потому Собор был необходим.

Общецерковное заграничное собрание должно было ответить на возникшие вопросы. Состоялось собрание уже по переезде ВЦУ в Сремские Карловцы, и заседания его проходили с 21 ноября по 3 декабря 1921 г. В ходе заседаний Собрание переименовало себя в Русский Всезаграничный Церковный Собор.

Постановления Собора можно условно разделить на две части, одна из которых представляет собой решения внутрицерковных вопросов, другая – решения вопросов политических.

К первому кругу вопросов следует отнести принятую на Соборе резолюцию об управлении Зарубежной Церковью.

Высшее Церковное Управление, согласно решению Собора, состояло из Синода архиереев (Русского Заграничного Синода) и Высшего Церковного Совета (ВЦС). Председателем Синода и ВЦС стал митрополит Антоний (Храповицкий), которому было усвоено звание Наместника Патриарха. Управление делами Зарубежной Церкви принадлежало Наместнику вместе с Заграничным Синодом и Высшим Церковным Советом. Наместник и органы управления были подотчетны Всероссийскому Патриарху, а также заграничным Поместным Соборам. Патриарх должен был утверждать и состав архиереев, входящих в Синод[161]161
  Деяния Русского Всезарубежного Собора. С. 39–40.


[Закрыть].

Что касается присвоения митрополиту Антонию звания Наместника, то Собрание обосновывало это тем, что митрополит Антоний был кандидатом в патриархи и находился вне досягаемости советской власти. Кроме того, Киевская кафедра, которую он занимал, являлась старейшей. Правда, митрополит Антоний отказался принять этот титул[162]162
  Никон (Рклицкий), архиепископ. Указ. соч. Т. 6. С. 38.


[Закрыть].

Не следует забывать, что во время работы Собора за границей еще не был известен указ № 362. Однако, как уже говорилось, большинство находившегося за границей русского епископата считало вполне естественным признать полномочия зарубежного ВЦУ.

Интересными и нужными для русского зарубежья были доклады секций Собора по различным вопросам. Вообще, как вспоминал впоследствии митрополит Евлогий, «обсуждение общецерковных вопросов проходило спокойно»[163]163
  Евлогий (Георгиевский), митрополит. Путь моей жизни. С. 363.


[Закрыть] и, скорее всего, если бы Собор не начал заниматься вопросами политическими, ВЦУ за границей просуществовало бы в своем составе еще долго. ВЦУ имело все шансы стать вполне законным органом церковного управления.

«Деятельность русских епископов за границей, – пишет в связи с этим священник Г. Митрофанов, – не только являлась нравственно оправданной, но при условии строгого согласования этой деятельности в дальнейшем со Свят[ейшим] Патриархом Тихоном могла получить твердую каноническую основу через благословение руководством Русской Православной Церкви»[164]164
  Митрофанов Г., священник. Православная Церковь в России и в эмиграции. С. 18.


[Закрыть].

Однако от политики Собор уйти не мог. Епископ Вениамин (Федченков) в 1931 г. писал митрополиту Елевферию (Богоявленскому): «Собор 1921 года <…> был окрашен в политический цвет, но иначе и быть не могло, вследствие специфической эмигрантской психологии»[165]165
  Архив ОВЦС. Дело «Митрополит Сергий, переписка. Западная Европа, 1931–1933». Л. 362 об.


[Закрыть]. Именно эта, политическая, направленность Собора коренным образом повлияла на отношения Зарубежной Церкви с Московской Патриархией.

Как известно, камнем преткновения стало принятое на Соборе воззвание «Чадам Русской Православной Церкви в рассеянии и изгнании сущим», где говорилось о возвращении на всероссийский Престол Помазанника из Дома Романовых, а также обращение к Генуэзской конференции с призывом бороться с большевизмом, направленное Высшим Церковным Управлением в феврале 1922 г. от имени уже закончившегося Собора.

Данные документы сыграли трагическую роль в отношениях между Церковью в России и Церковью за границей. Документ «Чадам Русской Православной Церкви вызвал на Соборе немало споров, которые представляется необходимым осветить более подробно.

Через несколько лет после Карловацкого Собора в своем письме митрополиту Евлогию (Георгиевскому) митрополит Антоний (Храповицкий) представил соборные обращения как некую случайность и снимал с себя ответственность за их принятие. «Я, – писал он, – был исполнителем инкриминируемых Собору постановлений, притом возбуждаемых не мною, а другими. Приветствие Армии возбуждено было Епископом Вениамином, а это вызвало в монархически настроенных кругах Собора молитвенное пожелание о восстановлении Дома Романовых; послание же к Генуэзской конференции принято по инициативе Архиепископа Анастасия. Ни в том, ни в другом случае я не был инициатором»[166]166
  Письма Блаженнейшего митрополита Антония. С. 182.


[Закрыть].

Однако все было далеко не так просто, как писал митрополит Антоний, и документы Собора дают основания во многом не согласиться с его словами.

Прежде всего, нельзя считать происшедшее случайностью. Около двух третей членов Собора были миряне, представляющие различные общественно-политические, в том числе и монархические, движения. Участниками Собора были, например, руководители Высшего монархического совета Н. Е. Марков и А. Ф. Трепов, а также известные политические деятели крайне правого направления – Т. В. Локоть, П. В. Скаржинский и др. Далее, хотя предложения о воззваниях были, согласно документам Собора, высказаны не самим митрополитом Антонием, он их активно поддержал.

Сама идея о необходимости обратиться с воззваниями по поводу творящегося в России беззакония возникла вовсе не стихийно.

Так, на заседании 26 ноября 1921 г. архиепископ Анастасий (Грибановский) сказал: «Позволяю себе остановить ваше внимание на вопросе о том, как помочь голодающему населению, нашим страждущим братьям в России; просить, убеждать палачей оставить, прекратить мучения – это все равно, что желать, чтобы тигр выпустил из зубов свою жертву, обращаться с пожеланиями к самому страждущему населению, конечно, бесполезно, но у нас есть одно средство – обратиться с воззванием ко всему миру; он не должен допустить вымирания русского народа; конечно, мы не можем сказать красноречивее того, что сказал Святейший Патриарх Тихон в своем воззвании, но мы должны и можем сказать сильнее то, чего не мог сказать он в своем положении; мы должны сказать, что бедствия, переживаемые русским народом, есть результат дикого, развратного, кровавого режима палачей России; англичане, например, уже узнали, что такое большевизм; Вашингтонская Конференция стремится к миру, но этого мира не будет до тех пор, пока не придет к миру Россия; если бы мы были в состоянии, мы должны были бы разослать всюду миссии, которые, подобно Петру Амьенскому, обошли бы весь свет, открывая ему глаза на русские дела. Другое слово наше должно быть обращено к нашим братьям-беженцам; мы должны призвать всех русских людей забыть все распри и раздоры, если они не хотят потерять уважение среди народов, у которых живут; в воззвании к ним особенно необходимо подчеркнуть ту мысль, что большевизм, предчувствуя свою скорую гибель, стремится опереться теперь на людей, более или менее близких ему или слабых; некоторые склонны идти на примирение с большевиками или по мягкосердию, или из-за карьеры; но мы должны решительно сказать: non pos sumus; никто из нас не имеет права переступить порог советский для союза, ибо это уже не союз, а вражда против Бога; мы должны противодействовать этому соблазну. Должны также мы установить моления в церквах за всех погибших за веру, Царя и Отечество, начиная с Царя-Мученика Николая II, замученных святителей»[167]167
  Деяния Русского Всезарубежного Собора. С. 37–38.


[Закрыть].

В ответ на это выступление митрополит Антоний заявил, «что предложение архиепископа Анастасия сводится к трем пожеланиям: 1) обратиться с воззванием ко всему свету, 2) ко всем русским беженцам и 3) отслужить панихиду за всех погибших за веру, Царя и Отечество». Согласно журналу данного заседания, Собрание единогласно приняло эти предложения[168]168
  Там же. С. 38.


[Закрыть].

Итак, решение о принятии двух обращений последовало уже в начале Собора, и через несколько дней текст одного из них (к беженцам) был готов. Однако предложение упомянуть в обращении династию вызвало среди участников Собора бурные споры, продолжавшиеся в течение нескольких дней. Большая часть священнослужителей, присутствовавших на Соборе, выступала против упоминания в обращении династии Романовых, справедливо считая это политическим вопросом. Наоборот, большая часть мирян была на стороне политиков. Вообще, некоторые священнослужители уже в первые дни Собора говорили, что на нем воцарился мирской дух: «На службах никто не бывает, священники в меньшинстве, епископы “стушевались”»[169]169
  Зернов Н. Юрисдикционные споры. С. 132.


[Закрыть].

Такой поворот событий был полной неожиданностью для инициатора Собора епископа Вениамина. «Конечно, – вспоминал архипастырь, – и я вместе с большинством духовенства был и против советской власти, и за монархию. Но мы не желали разжигать политические настроения и остались в меньшинстве»[170]170
  Вениамин (Федченков), митрополит. Раскол или единство? С. 101.


[Закрыть]. Архипастырь мечтал об освобождении Отечества от большевиков, вынашивал идею некоего крестового похода против засевших в России безбожников, но рассчитывал на христолюбивое русское воинство, на Белую Армию и ни в коем случае не соглашался впадать в зависимость от политических партий, в том числе и монархических.

Поскольку перевес был на стороне защитников упоминания династии, представители духовенства, в большинстве своем это предложение не поддерживавшие, попытались организовать «пресвитерский совет», который контролировал бы обсуждаемые вопросы с точки зрения канонов и церковной практики. Однако было уже поздно. Руководители Высшего монархического совета и их сторонники заявляли, что нельзя выделять священников в особую касту и ссылались на практику Московского Собора 1917–1918 гг., где мирянам была дана большая свобода. Попытки епископа Вениамина возразить, что на том Соборе был демократический дух, а теперь ситуация изменилась, ни к чему не привели. Монархисты шли к своей цели демократическим путем. В результате вопрос о пресвитерском совете был поставлен на голосование и создание его было отвергнуто с перевесом всего в несколько голосов. За создание пресвитерского совета проголосовало 24 человека (почти все священники, делегация из Константинополя, а также Бобринский и Львов), против – 30 человек (в том числе Марков, Трепов, Скаржинский, Махароблидзе, Масленников, Аносов, «все военные из Германии» и протоиерей В. Востоков). При этом было большое количество воздержавшихся, которые в столь накаленной атмосфере не смогли сориентироваться. «Священники задеты за живое <…> – записал в своем дневнике Н. М. Зернов. – Все погубили приглашенные политические деятели. Они победили представителей приходов и духовенство»[171]171
  Зернов Н. Юрисдикционные споры. С. 133–134.


[Закрыть].

Было ясно, что противостоять этому натиску невозможно. Выступления иерархов уже не могли изменить ситуацию. Многие из них стали склоняться на сторону мирян-политиков. 30 ноября выступил архиепископ Анастасий (Грибановский), занявший на Соборе довольно осторожную позицию.

В журнале заседания за это число сказано: «Архиепископ Анастасий говорит, что в Отделе[172]172
  Имеется в виду Отдел по духовному возрождению.


[Закрыть] заговорил дух великих строителей Земли Русской, и вынесено было ЕДИНОГЛАСНОЕ решение относительно необходимости восстановления монархии в России. Но большинство членов находило необходимым не останавливаться только на признании принципа, а довести принцип до его логического конца. Оно считало необходимым указать, если не лица, то династию Романовых, в отношении которых мы связаны не только глубоким почитанием, но и присягой. Не так мыслило меньшинство: оно думало, что поднимать вопрос этот – значит низводить авторитет Церкви. В прошлом нет прецедента, так как Освященный Собор принимал участие в избрании Царя как часть Земского Собора. Каждый из представителей меньшинства переживал трагедию, так как долг члена Церковного Собрания вступал в коллизию с долгом русского гражданина. Они говорили – как ни дорог нам земной град, но град небесный нам дороже»[173]173
  Деяния Русского Всезарубежного Собора. С. 47.


[Закрыть]. Сам архиепископ Анастасий, относился, скорее всего, к тому меньшинству, о чем свидетельствует его подпись под заявлением о неприятии обращения с упоминанием династии. Однако перевес был не на его стороне.

Обстановка продолжала накаляться. По свидетельству митрополита Вениамина (Федченкова), один из членов Собора зачитал письмо «от какого-то “человека из России”, взывавшего: скорее дайте нам имя! имя! будущего царя! И все будет хорошо: в России ждут-не дождутся этого имени»[174]174
  Вениамин (Федченков), митрополит. Раскол или единство? С. 101.


[Закрыть].

Один из главных проводников идеи о необходимости упоминания династии Романовых Н. Е. Марков в своем выступлении обосновывал это тем, что большинство населения России настроено в пользу монархии, хотя и не может сказать об этом вслух. Вот как передает речь Маркова журнал заседаний: «Большинство Отдела не остановилось на принципе монархизма, единогласно принятом Отделом, а сочло долгом определенно высказать то, чего, при современном положении Церкви в России, когда даже Святейшему Патриарху грозит опасность, не могут сказать в России. Если мы здесь, говорит Марков, не вся Церковь, то мы та часть Ее, которая может и должна сказать то, чего сказать не может оставшаяся в России Церковь. Монархическое движение в России растет. Это подтверждается теми многочисленными письмами, которые получаются из России. Н. Е. Марков читает письма, где говорит о монархическом движении в России, что там ждут услышать лишь имя царя. Письма эти – голая правда и скоро заплачет тот, кто им не поверит. Народ русский ждет царя и ждет указания этого царя от церковного собрания, ибо самому народу ничего неизвестно о царе: там мрак, отсутствие знаний и страх. Мы должны сказать ему все, что знаем о судьбе Романовых. Но и нам точно неизвестно, жив ли Великий Князь Михаил Александрович, жив ли наследник Цесаревич Алексей Николаевич? А ведь Наследнику мы приносили присягу, приносили ее не на базаре, а в храме. Что же? Снял ли кто-нибудь эту присягу? Если она действительно снята, то Церковное Собрание должно это сказать и приветствовать революцию, объявив о низложении Дома Романовых»[175]175
  Деяния Русского Всезарубежного Собора. С .48.


[Закрыть].

Итак, прежде всего, Марков, ссылаясь на письма, делает вывод о популярности монархии в России. Конечно, на основании писем делать вывод о ситуации в стране было нельзя. На самом же деле никакого, даже формального анализа политических настроений в России не проводилось. Но члены собрания не могли не знать, что Царская власть была к 1917 году непопулярной, что в Учредительное Собрание прошли вовсе не монархические партии, и что Белая Армия воевала отнюдь не под монархическими лозунгами. Говоря о росте монархических симпатий в России, Марков выдавал желаемое за действительное. Кроме того, указание на ожидание царя страждущим русским народом рассчитано исключительно на эмоции членов Собора. «Призыв Собора объединиться вокруг законного представителя Дома Романовых, – писал Н. Зернов, – был вдохновлен примером подобного послания, выпущенного Собором 1613 г., когда Михаил Федорович был выбран на царство <…>. Сейчас трудно представить, что политические деятели в 1921 г. не видели полного несоответствия между настоящим положением и тем, которое занимали соборяне в начале XVII века; ясно, что воззвание, составленное в 1921 г. в подражание 1613 г., являлось полным анахронизмом»[176]176
  Зернов Н. Юрисдикционные споры. С .125


[Закрыть].

В связи с этим становится понятным, что воззвание «Чадам Русской Православной Церкви в рассеянии и изгнании сущим» никак не могло произвести на русский народ такого эффекта, какое производили некогда грамоты Патриарха Гермогена.

В своем выступлении Марков вспоминает о присяге царю, которую никто не снимал. Здесь докладчик лукавит. Несомненно, что и иерархам не хотелось теперь вспоминать ни о своем признании достижений Февральской революции, ни о поминовении Временного правительства. Теперь Марков ставит вопрос ребром: если вы не желаете упомянуть имя династии, значит, вы признаете революцию и свержение царя, если же вы против революции, то должны поддержать упоминание о династии в обращении.

Наконец, от упоминания конкретного имени наследника царского престола зарубежных монархистов удерживала только неизвестность участи царевича Алексея и младшего брата Императора великого князя Михаила[177]177
  Интересно, что, согласно постановлению Архиерейского Синода от 9 сентября 1926 г., священникам разрешалось служить молебны о здравии и спасении Императора Николая II. Запрет на совершение таких молебнов, принятый Архиерейским Собором в 1927 г., касался только епископов (см.: ГА РФ. Ф. 6343. Оп. 1. Д. 2. Л. 92).


[Закрыть].

Наиболее активным противником упоминания монархии стал на Соборе епископ Вениамин, приведший разумные доводы против предложения Маркова. «Большинство думает, – сказал архипастырь, – что оно делает церковное и политическое дело, стоя на политической почве… Большинство стоит на церковной почве, но несомненно, что точка зрения большинства – политическая. Церковь должна быть сугубо осторожной… Вопрос о монархизме – вопрос церковный и Церковь должна его поддерживать. С этим было согласно все собрание. Постановкой своей формулы на церковном собрании большинство внесло раскол и этим вредит делу монархии. Необходимо, чтобы народ пожелал иметь царя, и потому высказываться сейчас за определенную династию значит предвосхищать волю народа. Воля же народа должна быть на первом месте. Н. Е. Марков сказал неправду – будто меньшинство не признает династию Романовых. Меньшинство этого не говорит, напротив, решительно все признают Дом Романовых и, если Бог даст, династия Романовых будет царствовать. Но меньшинство не считает уместным с церковной точки зрения упоминать о Доме Романовых в послании церковного собрания.