Текст книги "Византийско-русский синтез в каменных храмах Киева (конец X – XI в.)"

4.5. Собор киевского Дмитриевского монастыря

Следующим в хронологической последовательности каменным храмовым строительством в Киеве XI в. является сооружение собора великомученика Дмитрия Солунского Дмитриевского монастыря. В рассказе о Печерском монастыре под 1051 г. летописец сообщает: «Изяслав поставил монастырь святого Дмитрия и вывел Варлаама на игуменство к святому Дмитрию, желая поставить этот монастырь выше Печерского, надеясь на свое богатство»[204]204
  Повесть временных лет. С. 170.


[Закрыть]. Событие это обычно относят к 1062 г., поскольку «переселение братии в наземный монастырь при прп. Феодосии датируется в житии преподобного 1062 г. … уход Варлаама из Печерского монастыря приходится относить к тому же 1062 г. или чуть более раннему времени»[205]205
  Жиленко И. В., Лопухина Е. В., Назаренко А. В. Варлаам, прп., в Ближних пещерах почивающий // Православная энциклопедия. Т. VI. М., 2003. С. 578.


[Закрыть].

В этот период Изяслав усиленно старался укрепить свой авторитет киевского князя, и строительство Дмитриевского монастыря, несомненно, входило в его планы. Монастырь строился на территории холма, примыкающего к южной стороне Киевского детинца. От последнего его отделял овраг, где проходил спуск к киевской гавани – устью Почайны. Второй овраг – Дмитриевский – отделял этот холм от укреплений города Ярослава, за которыми, по словам летописи, было «перевесище», где ставили сети для ловли птиц.

В летописном сообщении об основании Дмитриевского монастыря обращает на себя внимание термин «поставил», что обычно относится к деревянным строениям, а не «создал», как чаще говорилось о каменных постройках. Этот факт, оставшийся без должного внимания исследователей, по мнению Ю. С. Асеева, «возможно, может объяснить недоразумения, вытекающие из неправильно трактованных сообщений летописи о дальнейших событиях в Дмитриевском монастыре»[206]206
  Асеев Ю. С. Архитектура древнего Киева. С. 93.


[Закрыть]. Поскольку данные о том, что церковь основанного Изяславом Дмитриевского монастыря была каменной, отсутствуют, можно предположить, что она первоначально была деревянной, так же как Успенская церковь Печерского монастыря до строительства нового каменного собора в 70-е гг. XI в. Во 2-й половине XI–XII в. Дмитриевский монастырь продолжал оставаться «отчим» (т. е. фамильным) для династии Изяславичей. Приблизительно около 1085 г. Ярополк Изяславич заложил в Дмитриевском монастыре каменную церковь апостола Петра, в которой он был похоронен в 1086 г. Судя по тексту летописи, церковь была в то время недостроена: «и проводили его с псалмами и молитвами до святого Димитрия… и с честью положили в гроб мраморный, 5 декабря, в церкви святого апостола Петра, которую сам прежде начал строить»[207]207
  Повесть временных лет. С. 203.


[Закрыть].

Можно предполагать, после достройки она была превращена в соборную и получила наименование Дмитриевской (взамен старой деревянной, которая могла быть разобрана или сгорела). Фундаменты собора впервые были обнаружены в 1785 г. при строительстве стен Михайловского монастыря[208]208
  См.: Берлинский М. Ф. Краткое описание Киева, содержащее перечень сего города, также показание достопамятностей и древностей оного. СПб., 1820. С. 161. 172


[Закрыть]. В 1838 г. их открыл А. С. Анненков, но разобраться в них не смог. Приглашенный из Академии художеств архитектор М. И. Щепотьев полностью раскопал остатки храма и составил план фундаментов. План М. И. Щепотьева удалось обнаружить Ю. С. Асееву в фондах Одесского краеведческого музея. Как считает сам Ю. С. Асеев, «реконструировать план здания по этому чертежу трудно и все попытки в этом отношении являются весьма гипотетичными. Первое, что сразу же бросается в глаза, – это близость плана здания (в основной его части) к плану Успенского собора Печерского монастыря. Собор Дмитриевского монастыря лишь несколько меньший по размерам. Четко выделен нартекс, центральная апсида снаружи имеет граненую форму, на крещатых столпах – большие выступы лопаток. К юго-западному и северо-западному углам пристроено по три помещения. Их принимали и за остаток галерей, и за башни, но вытянутая форма этих помещений противоречит и первой, и второй гипотезам. Остатками притвора с южной стороны могли быть кладки, примыкающие к южной ветви креста»[209]209
  Асеев Ю. С. Архитектура древнего Киева. С. 97.


[Закрыть].

По мнению П. А. Раппопорта, «судя по схеме плана и строительной технике, здание может быть датировано второй половиной XI в.»[210]210
  Раппопорт П. А. Русская архитектура X–XIII вв. Каталог памятников. С. 97.


[Закрыть].

Дмитриевская церковь Дмитриевского монастыря.

План по А. И. Комечу

Исследователи предполагают, что к храму были пристроены часовни и притворы, как в Успенском соборе Печерского монастыря. Косвенное подтверждение этому дает наблюдение комиссии, осматривавшей фундаменты раскопанного здания в 1838 г. Как записано в отчете комиссии, отрезок стены, примыкавшей к северной стороне здания, был сложен из кирпичей новой формы, что привело М. К. Каргера к заключению, «что и здесь к древнейшим зданиям присовокуплены были в позднейшее время некоторые пристройки»[211]211
  Каргер М. К. Древний Киев. С. 270.


[Закрыть]. Если эту постройку принять за сооруженную в 80-х гг. XI в. церковь апостола Петра, то едва ли можно сомневаться в том, что прототипом ее служил Успенский собор Печерского монастыря.

Позже, в 1108–1113 гг., младший сын князя Изяслава Святополк (в крещении Михаил) возле Дмитриевского монастыря построил легендарный Михайловский Златоверхий собор. Что случилось потом с Дмитриевским монастырем, долгое время было неизвестно. Он, вероятно, не пережил Батыева нашествия. Интерес к исчезнувшей обители возродился в конце XVIII в. вместе с научным интересом к древнерусским летописям. Однако чем больше искали, тем более становилось понятно, что монастырь не исчез, а просто поменял название.

После гибели Дмитриевского собора обитель переименовали в честь нового кафедрального храма – Михайловского. Данная точка зрения среди исследователей является превалирующей. Впрочем, не все исследователи столь категоричны. В частности, Г. Ю. Ивакин полагает, что подобное мнение «ничем не обосновано. Два монастыря могли стоять и рядом»[212]212
  Івакін Г. Археологічне вивчення Михайлівського Золотоверхого монастиря в 1996–1998 роках // Пам’ятки України. К., 1999. № 1. С. 57.


[Закрыть].

4.6. Столичные каменные храмы 2-й половины XI в

Ко 2-й половине XI в. относятся и три небольших киевских храма, не упоминаемые в летописных источниках и известные по археологическим исследованиям XIХ – ХХ вв.

В 1832 г. К. А. Лохвицким на современной ул. Фрунзе на Подоле были исследованы возможные остатки церкви Святого Николая Иорданского. Согласно М. К. Каргеру, изучавшему фундамент в 1947 г., «по кирпичам и кладке это здание можно отнести к концу XI в. … Это был небольшой шестистолпный крестовокупольный монастырский храм»[213]213
  Каргер М. К. Древний Киев. С. 407–408.


[Закрыть].

О данной церкви Святого Николая повествует древнее сказание, известное под названием «Чудо святого Николая о половчине, сотворшееся в граде Киеве». События относятся ко временам тесных контактов Руси с половцами – 2-й половине XI – 1-й половине XII столетия. В ней говорится о том, как один благочестивый киевлянин держал у себя в плену половчина, который однажды предложил своему хозяину отпустить его в родную страну, пообещав за свою свободу пригнать оттуда табун лошадей. Киевлянин согласился, но при условии, что половчин пойдет с ним в церковь Святого Николая и обяжет себе поручителем образ этого святителя.

Неверный половчин сделал это, но, оказавшись на свободе, и не думал соблюдать обеты. Тогда святитель Николай несколько раз являлся ему, убеждая отвести выкуп благочестивому киевлянину под угрозой страшного наказания, и наконец действительно поразил отступника тяжелой болезнью. По выздоровлении половчин пригнал в Киев два табуна лошадей: один отдал бывшему хозяину, другой пожертвовал на церковь Святого Николая[214]214
  См.: Петров Н. И. Историко-топографические очерки древнего Киева. К., 1897. С. 37–38.


[Закрыть].

Неизвестно, как складывалась судьба Николаевской церкви в ордынский и литовский периоды и когда она стала называться Иорданской. С появлением этого названия связывается несколько версий. По наиболее распространенной, церковь называется так «в память чуда с одним киевским паломником в святую землю, нашедшим здесь свой сосуд, уроненный в реке Иордане»[215]215
  Шероцкий К. В. Киев. Путеводитель. С. 214.


[Закрыть].

В 1616 г. при церкви Святого Николая Иорданского был основан Иорданский Николаевский женский монастырь, и здесь кроме главной Николаевской церкви вскоре была построена Иоанно-Богословская церковь. В 1710 г. в Иорданский монастырь были переведены монахини Киево-Михайловского женского монастыря. Они образовали при Богословской церкви отдельный женский монастырь, названный Богословским Иорданским, в отличие от Николаевского Иорданского. Богословский Иорданский монастырь, «по указу Св. Синода от 10 декабря 1789 г. переведен в Золотоношский монастырь нынешней Полтавской губернии, а Николаевский женский монастырь просуществовал до 1808 года и в этом году упразднен. Николаевская монастырская церковь обращена в приходскую, но в 1821 году она сгорела, а вместо нее сделана приходскою Димитриевская церковь, служившая трапезною монастырскою»[216]216
  Петров Н. И. Историко-топографические очерки древнего Киева. С. 40.


[Закрыть].

В 1866 г. на ее месте была построена новая церковь, посвященная св. Дмитрию Солунскому, в псевдорусском стиле «с высокой шатровой колокольней»[217]217
  Шероцкий К. В. Киев. Путеводитель. С. 218.


[Закрыть]. Она была разрушена в период атеистических гонений в 1935 г.

В 1947 г. М. К. Каргером были раскопаны остатки фундамента храма перед зданием Национальной академии изобразительного искусства и архитектуры, который оказался «шестистолпным крестовокупольным храмом простого типа, пропорции которого по сравнению с Печерским собором были несколько вытянутыми. Вытянутым было и подкупольное пространство. По всему периметру ленточных фундаментов под их подошвой проложены дубовые лежни. Фундаменты были сложены из бутового камня на известковом с примесью цемянки растворе; кладка стен, судя по двум сохранившимся блокам, – смешанная, очень близкая по характеру к кладке Печерского собора»[218]218
  Каргер М. К. Древний Киев. С. 225–226.


[Закрыть]. Обилие древних погребений вокруг храма может указывать на его монастырский характер. Исследователь памятника М. К. Каргер, твердо датируя эту постройку 2-й половиной XI в., не решался ее атрибутировать.

К концу XI в. относятся постройки еще двух киевских соборов – собор Влахернской иконы Пресвятой Богородицы Кловского монастыря и Спасо-Преображенский на Берестове.

Кловский, или Стефанов, монастырь являлся одной из интереснейших построек Киева конца XI столетия.

В отличие от других древнерусских памятников храмовой архитектуры, письменные источники довольно много рассказывают об этом храме и его основателе – преподобном Стефане Печерском († 1094). Именно в период игуменства преподобного Стефана в Печерском монастыре сооружается Успенский собор. Но в 1078 г. преподобный вынужден был покинуть монастырь. На другой горе, в урочище р. Клов, недалеко от родной обители, он основал новый монастырь в честь Пресвятой Богородицы (в память положения Ее ризы во Влахерне), который был назван Кловским.

Исследователи полагают, что, вероятнее всего, преподобный Стефан начал строить собор в 1091 г., когда он, уже будучи епископом Владимирским, приехал в Киев и некоторое время жил в Кловском монастыре. Смерть преподобного в 1094 г. и нападение половцев на Киев в 1096 г., возможно, задержали строительство. Лишь под 1108 г. в Повести временных лет записано: «В то же лето закончили верх церкви святой Богородицы на Клове, заложенной Стефаном, игуменом Печерским»[219]219
  Повесть временных лет. С. 260.


[Закрыть].

В 1963 г. П. П. Толочко обнаружил части фундаментов древнерусской постройки в усадьбе школы № 77 (сейчас Кловский лицей иностранных языков) по адресу ул. Шелковичная, 25. Их местонахождение не оставляло сомнений в том, что это были остатки Кловского монастыря. В 1974–1975 гг. были произведены тщательные раскопки, давшие представление о типе постройки. План здания оказался совершенно не характерен для архитектуры Киева конца XI в.[220]220
  См.: Асеев Ю. С., Харламов В. О., Мовчан I. I. Дослідження архітектури Кловского собору в Києві // Археологія Києва. Дослідження і матеріали. Т. 30. К., 1979. С. 37.


[Закрыть] Прежде всего поражает масштаб сооружения: размеры, казалось бы, должны были приближать его к наибольшим храмам Киева. Однако анализ его плана показал иное. В основе здания нетрудно определить центральное ядро – восьмистолпный крестово-купольный храм размерами 22 × 18 м (без апсид), с подкупольным квадратом в центре плана. Этот так называемый сложный тип крестово-купольной системы известен в византийском зодчестве и характерен для столичной константинопольской архитектуры.

С трех сторон храм окружали два ряда галерей – внутренние и внешние. Внешние не имели ленточных фундаментов, и это дает основание считать, что они были перекрыты не сводами, а стропильной крышей. Между этими помещениями находился нартекс, или, возможно, открытый дворик – атриум. Кловский храм, очевидно, представлял собой комплекс, объединявший в своих стенах различные монастырские помещения, чем напоминал византийские и западные монастыри.

Церковь Богородицы в Кловском монастыре.

План по Г. Н. Логвину

Последним по времени памятником киевского каменного храмового зодчества рассматриваемого периода является церковь Спаса на Берестове, сохранившаяся до настоящего времени. К сожалению, летописец не указывает даты возведения Спасского собора. Храм долгое время считался постройкой времени святого князя Владимира Святославича. В конце XIХ в. профессор Киевской духовной академии П. А. Лашкарев, исследовавший церковь, пришел к заключению, что «древняя церковь Спаса на Берестове, принадлежавшая монастырю, основанному во второй половине XI столетия, построена была византийскими зодчими в первой половине XII в.»[221]221
  Лашкарев П. А. Церковно-археологические очерки, исследования и рефераты. К., 1898. С. 114.


[Закрыть].

Первая запись о Спасском монастыре встречается в летописи под 1072 г., когда упоминается «Герман, игумен монастыря святого Спаса». По мнению М. К. Каргера, этот монастырь в конце XI в. заменил упоминаемую в летописях церковь Святых Апостолов, бывшую при Берестовском княжеском дворе[222]222
  Каргер М. К. Древний Киев. С. 377.


[Закрыть]. Исследователь датировал памятник концом XI – началом XII в. На протяжении XII в. церковь Спаса на Берестове служила усыпальницей членов династии Мономаховичей. В 1157 г. здесь похоронен основатель Москвы князь Юрий Долгорукий. Церковь была сильно разрушена в послемонгольский период: на гравюре 1638 г. инока Киево-Печерского монастыря Афанасия Кальнофойского изображены ее руины. От древней постройки осталась лишь западная часть. В 1640–1642 гг. церковь была восстановлена: к древнему нартексу с запада пристроен деревянный притвор, с востока – апсиды. Храм приобрел крещатый план. В конце XVII – начале XVIII в.

Церковь Спаса на Берестове.

Реконструкция по Ю. С. Асееву и В. А. Харламову деревянный западный притвор заменен каменным. В 1813–1814 гг. по проекту главного архитектора Киева А. И. Меленского к западному притвору храма была пристроена двухэтажная колокольня в стиле ампир. В 1862–1867 гг. проведен поддерживающий ремонт: отремонтированы купола, фасад храма и колокольни, обновлена штукатурка и побелен фасад. В 1863 г. по инициативе протоиерея П. Лебединцева, настоятеля храма в 1862–1864 гг., с целью восстановления подлинного размера храма и открытия фресок, закрытых поднятым полом, высоту пола снизили до древнего уровня на 18 см.

Учитывая многочисленные обращения общественности, обеспокоенной состоянием древней святыни, Консистория 30 мая 1906 г. решила просить Духовный собор Киево-Печерской Лавры рассмотреть вопрос о передаче Спасской церкви Киево-Печерской Лавре. Указом Синода от 28 марта 1907 г. храм Спаса на Берестове был передан Лавре.

Спустя год – 18 марта 1908 г. – был составлен акт с подробным описанием внешнего вида церкви и ее отделки. Но, поскольку для осуществления всех работ требовались время и значительные средства, было решено с целью сохранности памятника в ближайшее время провести лишь необходимые первоочередные работы[223]223
  См.: Сіткарьова О. В. Архітектура Києво-Печерської лаври кінця ХVIII – ХХ століть. К., 2001. С. 216.


[Закрыть]. Руководителем всех ремонтно-реставрационных мероприятий был назначен академик архитектуры П. П. Покрышкин.

П. П. Покрышкин, прежде чем составить план ремонтных работ, тщательно исследовал памятник и выполнил его обмеры. Особое внимание он обратил на деформации в конструкции храма. Вопрос о том, каким был первоначальный вид церкви и что, собственно, осталось от нее, послужил предметом дискуссий. Н. Самойлов, один из первых исследователей церкви, в 1830-е гг. предполагал, что сохранилась «одна только средина, во всю ширину с приделами, выключая алтарей»[224]224
  Самойлов Н. Киев в начале своего существования, блеске, славе, величии, разрушении и возобновлении. М., 1834. С. 48.


[Закрыть]. Н. Самойлов также определил первоначальные размеры сооружения:

«с алтарем без паперти и притвора в длину 6 саж. 2 ар., шириною 3 саж. 2 ар. без приделов»[225]225
  Там же. С. 47.


[Закрыть]. Работы, проведенные П. П. Покрышкиным в 1910–1911 гг., подтвердили эти размеры; им же были открыты фундаменты и фрагменты нижней части стен, которые хорошо сохранились.

В 1913 г. П. П. Покрышкин опубликовал план церкви, сделанный им еще до начала работ. В 1911–1914 гг. на территории храма были проведены тщательные археологические исследования памятника. В это же время (1911–1913 гг.) проводится и реставрация храма под руководством П. П. Покрышкина, которая получила очень высокую оценку даже современных специалистов. По оценке Е. В. Михайловского, «это была одна из наиболее образцовых реставраций, проведенных в начале XX в. по аналитическому или археологическому методу. Она свидетельствует о том, что накануне Первой мировой войны научная методика реставрации архитектурных памятников стояла в России на очень высоком уровне»[226]226
  Михайловский Е. В. Реставрация памятников архитектуры (развитие теоретических концепций). М., 1971. С. 137. 184


[Закрыть]. Руководствуясь аналитическим подходом, П. П. Покрышкин в реставрационной работе рассматривал памятник не только как архитектурный объект, но и как источник научного познания, стремясь в процессе восстановительных работ сохранить его истинную материальную структуру. Особое внимание и бережное отношение проявил П. П. Покрышкин в процессе работ по сохранению нартекса. Оставив открытой часть стены первоначального храма и укрепив ее, он вместе с тем сумел композиционно объединить разновременные части кладки и обеспечить целостность архитектурной формы этого выдающегося памятника древнерусского храмового зодчества, что представляет собой первый опыт отечественных фрагментарных археологических реставрационных мероприятий.

Спасо-Преображенская церковь представляет собой шестистолпный трехапсидный храм. Длина его около 30 м, ширина 20,35 м. Ширина подкупольного пространства 7,75 м. Столпы крещатые, лопатки снаружи и внутри церкви плоские, одноуступчатые. Западное членение здания (нартекс) было резко выделено. В северной части этого членения размещалась квадратная часовня-крещальня с тремя апсидами, представляющими собой ниши в толще восточной стены. В северной стене крещальни имелась глубокая аркосольная ниша.

Симметрично крещальне в южной части находилась квадратная снаружи и круглая внутри лестничная башня с круглым опорным столпом в середине. Западный участок храма был шире остального здания, и поэтому крещальня и башня несколько выступали наружу от боковых стен храма. Перед западным и южным порталами обнаружены остатки притворов. Вероятно, подобный же притвор существовал и перед северным порталом. На западной стене храма уцелели следы примыкания свода западного притвора, имеющие очертания трехлопастной арки. Такая конструкция свода могла существовать только при сочетании кирпичного свода с деревянными балками. Торцы этих балок до сих пор сохранились в толще западной стены храма. По мнению П. А. Раппопорта, «судя по своду, притворы храма был невысокими.

В то же время сам храм, по-видимому, был очень высоким, поскольку своды, на которые опираются хоры, расположены в нем на высоте около 10 м от пола. Из нартекса в боковые членения (башню и крещальню) и в западный притвор вели широкие проемы, перекрытые дубовыми перемычками»[227]227
  Раппопорт П. А. Русская архитектура X–XIII вв. Каталог памятников. С. 23.


[Закрыть]. Также он отмечает, что «церковь

Церковь Спаса на Берестове. План по А. И. Комечу

Спаса на Берестове представляет собой в Киеве последний по времени сохранившийся памятник, исполненный в кирпичной технике со скрытым рядом»[228]228
  Раппопорт П. А. Строительное производство Древней Руси (X–XIII вв.). СПб., 1994. С. 76.


[Закрыть].

В пластике фасадов храма Спаса на Берестове чувствуется некоторая графичность – характерная черта архитектуры последующего этапа. Как отмечает Ю. С. Асеев, есть некоторые основания сближать церковь Спаса на Берестове с переяславской архитектурой того времени.

Скорее всего, к переяславскому зодчеству можно отнести прием трехлопастного перекрытия, вероятно, использовавшегося мастерами, строившими Михайловскую божницу в Остерском замке Владимира Мономаха[229]229
  См.: Асєєв Ю. С. Джерела. Мистецтво Київської Русі. К., 1980. С. 96–97.


[Закрыть]. Михайловская церковь (Юрьева божница) в Остре датируется 1098 г. Приблизительно о такой же датировке церкви Спаса на Берестове говорят современные исследователи: «На основании особенностей строительной техники и архитектурных форм Спасская церковь может быть датирована концом XI – началом XII в.»[230]230
  Раппопорт П. А. Русская архитектура X–XIII вв. Каталог памятников. С. 23.


[Закрыть].

Заключение

Рассматриваемый в книге период – конец Х – XI в., период зарождения и становления древнерусского каменного храмового зодчества, – по мнению специалистов, «весьма сложный для исследователей сам по себе и дополнительно затрудняемый фрагментарностью сохранившегося материала»[231]231
  Комеч А. И. Древнерусское зодчество конца X – начала XII в. Византийское наследие и становление самостоятельной традиции. С. 318.


[Закрыть]. Однако, с другой стороны, вызывающая удивление сохранность одного из самых прекрасных храмовых произведений XI в. – Софии Киевской – свидетельствует о том, что возможность исследования этого искусства есть и в настоящее время. По замечанию А. И. Комеча, характеризующего этот период развития древнерусской архитектуры, «нельзя проследить многие детали эволюции, но основное, идейное содержание искусства и специфику его художественного языка можно воспринять глубоко и адекватно»[232]232
  Там же.


[Закрыть].

Киевская Русь присоединилась к процессу христианизации в IX–X в. – именно тогда, когда в Византии было восстановлено иконопочитание и церковное искусство начало развиваться быстрым темпом: созданные в этот период мозаичные и фресковые ансамбли достигли высокого уровня. Многообразная символика христианского храма, тем более центрального храма, каким была при святом князе Владимире Великом Десятинная церковь, естественно, обусловливала сложный архитектурный образ и архитектурный стиль. Архитектурный образ Десятинной церкви складывался из развитой продольной трехнефной части, круговых галерей и многоглавия, что должно было производить сильнейшее впечатление, ассоциируясь с чем-то очень большим и прекрасно устроенным. По замечанию Г. К. Вагнера, «сложный архитектурный образ Десятинной церкви должен был развивать малознакомое ранее чувство возвышенности и монументальности, причем не просто в количественном смысле, но с особым, тоже малознакомым ранее оттенком историзма»[233]233
  Вагнер Г. К. Канон и стиль в древнерусском искусстве. М., 1987. С. 100.


[Закрыть].

Сейчас невозможно полностью восстановить конкретные условия и обстоятельства, особенно духовную атмосферу, в которых происходило зарождение всего грандиозного замысла и художественного образа следующего за Десятинной церковью памятника древнерусского зодчества – Софии Киевской. Образ Софийского собора рождался, вероятно, как нечто равнодействующее между практическими устремлениями новой государственности и теми общерусскими нуждами, в которых консолидация народного самосознания занимала далеко не последнее место. Византийские архитектурные образы (не говоря уже о «мирообразующих» идеях Софии Премудрости), конечно, были руководящими, но скорее концепционно, чем иконографически, и уж, во всяком случае, не стилистически. Здесь многое зависело от заказчика и исполнителей заказа. В самом же заказе, естественно, отразились не личные вкусы, а вся та живая историческая жизнь Руси, которой напряженно жили и князь Ярослав Мудрый, и всё его ближайшее окружение. Одним из первых воплощений образа «всех концов земли» была Десятинная церковь. Но святой князь Ярослав шел гораздо дальше своего отца. Своим Софийским собором он не только завершил начатое святым князем Владимиром прославление Русской земли, но приподнял ее значение для всех окружающих стран, от Востока до Запада. По сравнению с Десятинной церковью композиция Софии Киевской более всеобъемлюща, ее пятинефное ядро окружено добавочным поясом галерей, хоры разрослись до грандиозных размеров. При этом основополагающая роль византийской художественной традиции для древнерусского зодчества не подлежит сомнению. Именно она, по мнению А. И. Комеча, «стала причиной того, что начальные памятники, почти в любом искусстве являющиеся первым и потому еще неразвитым обнаружением расцветающих впоследствии идей, на Руси превратились в произведения высокого искусства, вызывающие и поныне восхищение и изумление»[234]234
  Комеч А. И. Древнерусское зодчество конца X – начала XII в. Византийское наследие и становление самостоятельной традиции. С. 318.


[Закрыть]. Об этом замечательно сказал Б. Д. Греков:

«Если вы, собираясь осмотреть Киевскую Софию, заранее решили отнестись снисходительно к умению наших далеких предков выражать великое и прекрасное, то вас ждет полная неожиданность. Переступив порог Софии, вы сразу попадете во власть ее грандиозности и великолепия. Величественные размеры внутреннего пространства, строгие пропорции, роскошные мозаики и фрески покорят вас своим совершенством, прежде чем вы успеете вглядеться во все детали и понять всё то, что хотели сказать творцы этого крупнейшего произведения архитектуры и живописи»[235]235
  Греков Б. Д. Древний Киев. М., 1949. С. 367.


[Закрыть].

Первые древнерусские соборы являются произведениями мировой архитектурной традиции. И, таким образом, история древнерусской храмовой архитектуры «началась не с нулевого, а с очень высокого эволюционного уровня»[236]236
  Комеч А. И. Древнерусское зодчество конца X – начала XII в. Византийское наследие и становление самостоятельной традиции. С. 318.


[Закрыть]. По мнению Г. К. Вагнера, «иначе, как общесоборным, сложившийся архитектурный жанр назвать затруднительно»[237]237
  Вагнер Г. К. Искусство мыслить в камне (опыт функциональной типологии памятников древнерусской архитектуры). С. 104.


[Закрыть]. С жанром был тесно связан и новый стиль. Колоссальные плоскости стен при сравнительно щелевидных окнах, неприкрытая наличниками врезка оконных проемов в толщу стены, многочисленные фасадные ниши и отсутствие дробного пластического декора при грандиозных размерах здания сообщали стилю монументальность. Княжеская культура и княжеское строительство определили киевскую храмовую архитектуру конца X–XI в. Десятинная церковь, собор Софии Киевской, как и большинство киевских храмов XI в. (за исключением Успенского собора Печерского монастыря) были княжескими храмами. Они представляют собой образцы великолепной и развитой архитектуры и церковного изобразительного искусства. Можно говорить даже о том, что история собственно византийской храмовой архитектуры без их рассмотрения является неполной. Но при этом собственная природа древнерусских памятников церковного зодчества более сложна по сравнению с византийскими, и при этом она оригинальна.

Исходя из того, что приезды византийских зодчих на Русь были весьма частыми, должен следовать вывод о том, что древнерусская архитектура естественно должна повторять византийские архитектурные формы. Но этого не произошло. Уже первые памятники древнерусской храмовой архитектуры, созданием которых руководили, безусловно, зодчие Византии, имеют существенные отличия от подобных им, сооруженных в самой Византийской империи.

Памятники древнерусской храмовой архитектуры Киева конца Х – XI в. обладали большим своеобразием, заметно отличающим их от памятников Византии. На основе сооружения ранних храмов Киева на Руси к концу XI в. формируется собственная традиция церковного зодчества. В силу того что главенство в церковной и политической жизни принадлежало Киеву, эта отечественная архитектурная традиция становится ведущей в дальнейшем развитии храмового зодчества во всех землях Древнерусского государства. Поэтому вновь приезжавшие мастера были вынуждены принимать ее во внимание и придерживаться основных композиционных и типологических решений, сложившихся в Киеве. В частности, византийские зодчие Успенского собора в Печерском монастыре в 1070-е гг., без сомнения, не могли не считаться с тем, что в Киеве в этот период уже получил развитие тип трехнефного крестово-купольного храма с нартексом. В дальнейшем духовный авторитет Печерского монастыря способствовал формированию в Древней Руси традиции, по которой большие храмы городов и монастырей государства повторяли его главный храм – Успенский собор – как по архитектурному типу, так и по посвящению – Успению Пресвятой Богородицы.

Безусловно, это повторение не могло быть буквальным и элемент свободного личного творчества зодчих всегда присутствует, однако общий архитектурный тип храма воспроизводился полностью. Исключение в случае с собором Кловского монастыря лишь подтверждает общую тенденцию в храмовой архитектуре Руси этого периода. Собор Влахернской иконы Пресвятой Богородицы Кловского монастыря конца XI в. был сооружен вопреки сложившейся в Киеве архитектурной традиции и, как следствие, собор Кловского монастыря и подобные ему памятники уже не оказывали существенного влияния на дальнейшее развитие храмового зодчества на Руси.