Текст книги "Вена, операционная система"

Siebenhirten

Потом я где-то поел, ненадолго заехал полежать в пансион и отправился в Зибенхиртен, «семь пастухов», что ли? Для разнообразия пошел пешком по Нойштифтгассе до «Талиаштрассе» – здесь это не улица, а станция метро на Гюртеле, от которого Талиаштрассе, уже как улица, начинается и уходит в Оттакринг. Также цель пешей ходьбы состояла в том, чтобы увидеть местного и последнего (ну, последнее, что он построил) оттовагнера по Нойштифтгассе, 40. А это оказалось совсем рядом – дом замыкал тот квартал, который начинался за спиной Августина и к которому относился дом со «Спейс инвэйдерсами» и кожником Бадлом. Этот оттовагнер оказался лаконичным и аскетичным. Шесть этажей, он светлый – примерно бежевый. Фасад по Нойштифтгассе и чуть за угол немного украшен по первым двум этажам: черные вытянутые прямоугольники между окнами второго этажа и сплошные черные плитки по первому. Что ли какие-то пластины, каждая из которых наглядно прибита четырьмя светлыми декоративными гвоздями с выпуклыми шляпками. А что до его, оттовагнера, квартиры, то не уверен – устроил ли он ее себе и тут: очень все же улица жесткая. Узкая. Шестиэтажные дома. Ни деревца, пыльная – и вот, устроиться тут? Впрочем, одна квартира там выделялась, так что вполне могла быть авторской: на боковой стене с краю, с третьего по шестой этаж имелось единственное окно на третьем, и вся эта часть дома заключена в аккуратную рамочку. Сверху под рамкой, то есть под самой крышей, выложены мощные угловатые черные буквы, вот так:

NEUSTIFT

GASSE 40

Возле станции метро ко мне радостно кинулась большая и умытая черная собака – она была при хозяйке, в наморднике. Чрезвычайно дружелюбная. С кем-то, что ли, перепутала, то есть не просто уж такая дружелюбная, а явно ошиблась – вот, кто-то тут в Вене есть такой, с кем меня можно спутать. Как минимум он пахнет, как я, – то есть запах в этом городе все-таки присутствовал. Не может же собака так, чтобы вокруг ничего не пахло?

Да, пачкаются ли белые стены на перронах станций U6? Выяснил: не пачкаются, они из какого-то непонятного материала, из известняковых плит, что ли. Не пачкаются, впрочем, потому, что уже протерты до своего основания, которое только что не типа слоновой кости. Ответ на другой вопрос: то, что U6 работает по трамвайному принципу, без токосъемников, а с проводами поверх, не означало, что по ней ездят трамвайные вагоны. Эти, хоть они с виду и как красные трамваи, на одно сиденье шире. В них два ряда по два сиденья, а не два плюс одно, как в штрассенбане.

«Зибенхиртен» оказался совсем уже тупиковой станцией, тут даже электричек дальше не было. Поля и горы. Если кому-то дальше – по одну сторону насыпи имелась автобусная остановка. Даже небольшая автостанция. Автобусы стоят, ждут. Это конечная, которой заканчивается идущая по Гюртелю линия U6. На другом-то конце у нее хотя бы Флорисдорф, вполне гордый город, а тут просто схождение города на нет в форме домиков. Даже не особняков, практически сельских.

Сбоку был «Spar», в Вене «Шпары» не из высокого сегмента, там даже товар не всегда выкладывают, его надо тащить из упаковок. Здешний был именно такой. Купил минералку, причем полулитровый негазированный «Vöslauer» был только в бутылке с пупочкой, которую надо отодвигать, когда пьешь, – и вот она оказалась неисправной, отчего вода вскоре залила мне половину рюкзака. Хотя я и приспособил бутылку в его боковой карман снаружи.

Правда, на балконах тут выращивали деревья. На самой границе города стоит крупное строение (будто своими размерами конкретно устанавливает границу – в окрестностях не видно ничего соразмерного), какого-то недоделанного белого цвета – словно просто бетон в опалубку залили, и все. И вот там, на самом верху, на балконе – дерево. Вполне развесистое. Есть еще пара балконов с кустами – такими же желтыми, как и повсюду.

Под насыпью метро есть туннель на другую сторону путей, а там уже просто промзона. Сначала идет улица из небольших домов, а по ней вперед и направо – повсюду громадные параллелепипеды складского типа. Белые, конечно же. Надписи на них, разумеется, красные. В принципе красиво – светленькое с красным, прямоугольное. А также небольшие дома, красиво украшенные красивыми деревьями с разбухшими почками, из которых уже на треть вылезли листья.

Какой-то, словом, Зибенхиртен вообще никакой. Впрочем, может, так: могут же на свете быть неизвестные органы. Красивые, факультативные – не у всех есть, неизвестные основной массе патологоанатомов, потому что они не у всех и в общем курсе не рассматриваются. В момент смерти более-менее быстро исчезающие. Или же их просто начали недавно тайком внедрять, отчего патологоанатомы еще не спохватились, или же все они в заговоре. Вот такие органы можно было бы тут и делать или же хранить в этих ангарах – сразу на все заинтересованное население, по крайней мере – Европы. Откуда взялась эта мысль – неведомо, ну так пришла же она именно здесь. Потому что для нее это место очень подходило, а никакого зловещего оттенка в этой идее нет. В таких органах – которые могли бы изготавливаться, покупаться и исчезать так, чтобы никакой медик их не увидел, – нет ничего злого. А терапевт их тоже не обнаружит, потому что он-то щупает в известных местах. Ну, если нащупают что-то постороннее, то могут принять за рак. Но органы могут быть совсем небольшими. Вырабатывают они какие-нибудь дополнительные вещества, сильно меняющие организм. Например, ему на радость.

Вена для такой промышленности подходит. У них в том же городском музее есть история про страшное с виду животное: чучело выглядит как гибрид червя и крокодила. Его когда-то находили в Вене, после чего долгие годы существовала распивочная «Zum schmeckenden Wurm», «Под вкусным червяком», которая находилась в Durchgang’е, в проходе сквозь дом по Wollzeille, № 5, выходящем на Lugeck, тоже через дом № 5. Но теперь ее, увы, уже нет. «Gybrid of the lindworm and crocodile» – так описывалось это создание в справочниках. Так что делать новые органы – вполне логичное занятие для Вены. А еще в городском музее есть Kassensсhrank 1778 – сейф, то есть – города Вены. Причем он голубой, в розовых цветочках. Ну, это уже по инерции, а еще потому, что обивка сидений в некоторых вагонах метро тут немного похожа: синяя с какими-то тоже розовыми пятнышками.

Что до деревьев на балконах, то по дороге в Зибенхиртен возникла история под названием «Alterlaa» (иногда и «Alt Erlaa»). Это в трех станциях от конечной. Там по одну сторону линии метро громадная стена домов. Это похоже на собранные вместе локаторы дальнего обнаружения: гигантский прямоугольник, если смотреть на дом прямо, и трапеция, расширяющаяся книзу, – если в профиль. Тут – то же самое. Понятно, на фасадах были вовсе не антенны, а балконы. Домов таких штук пять, не меньше. И вот все они были белыми и сияли под голубым небом, а все их балконы – заполнены зеленью и цветами кустарников. Нельзя было на обратном пути не выйти посмотреть на них вблизи.

Оказалось, что дома расширялись книзу с обеих сторон: то есть скат был в обе стороны, что ли раструбом вниз. Их было не пять-шесть, а скорее восемь – десять: они стояли в две линии, загораживая друг друга, точно и не сосчитаешь. Каждая линия была метров триста, из четырех или пяти домов. Высотой дома были этажей в двадцать, громадные. Балконы были не всюду, а только в нижней половине, в нижних двенадцати этажах. В той части строений, которая расширялась книзу террасами. И вот все эти балконы были полностью забиты растительностью.

Со стороны – то есть из проезжающего мимо вагона – все это выглядело шикарнее, чем вблизи. Оттуда было видно полное совершенство и невозможная роскошь, а вблизи обнаруживаешь, что стерильности особенной нет, все это уже кое-где слегка осыпается, то да се. Но это и лучше. В остальном тоже как обычно: магазин «Billa», еще там что-то в том же помещении, продавщицы вышли на улицу, курят. Голубой по белому плакат на входе: «Schön, dass Sie zu uns kommen», такой плакат над каждой из двух створок входных дверей, но один ровно такой, а на симметричном еще и желто-голубой логотип «КА», Kaufpark Alterlaa.

Чуть поодаль – здание почты. Зашел, я ни разу в Вене на почте не был, посмотреть, как это у них устроено. В общем, как в Риге, ничем не отличается. Та же черно-желтая вывеска, то же и внутри. Разве что у них там еще какой-то почтовый банк – или просто ассоциированный с почтой, PSK. Кабинки для клиентов тут же, в зале. Еще в зале стеллажи со всякими почтовыми и канцелярскими мелочами – взял, пошел к окошку, оплатил.

Leopoldau

Леопольдау, можно считать, не было вообще. Там даже стола не нашлось, чтобы зафиксировать этот факт, который и запоминать не хотелось. Это северо-восточный конец города, линия U1. Ехать надо через все эти четыре – считая и канал – Дуная, через Пратер, мимо центра ООН на Kaisermühlen, а потом еще семь остановок. Причем уже на следующей после «ООН» ясно, что ничего там дальше не будет – пригороды, сельские дома, поля. Ну и сам Лепольдау в таких же окрестностях, выделяясь совсем уж ослепительно-белой и новенькой станцией среди сельского пейзажа. Тут даже гор не было. Станция совершенно новая, сияет – стоит стеной по одну сторону улицы, а по другой – частные дома. Все они, разумеется, в цвету. Автобусная остановка. По другую сторону ровно то же самое. Домики, автобусная остановка. Разве что тут есть небольшой пятачок на выходе из метро, мощенный булыжником (он тут как-то волшебно оказывается светлым), в нем круг, в котором растет дерево, поодаль – пустые стойла для велосипедов. Полоса земли возле стены станции, среди травы много одуванчиков. Светит солнце, уж непременно. В эти дни оно тут всюду светит. Подошел автобус, в него залезли те два человека, которые стояли на остановке, и стало совсем пусто. А станция такая новая и малоиспользуемая, что на ней минимум цивилизации; никакого кофе, например. Вообще ничего, кроме автоматов по продаже билетов. Пустота, стеклянный, блистающий никелем лифт. Судя по пиктограмме, здесь есть пересадка на S, но какая-то незаметная. Тут бы в туристических целях разместить какой-нибудь музей скелетов детских игрушек, и все бы наладилось – если бы им это было надо.

В чем, eigentlich, состоял смысл этого самоисследования, то есть самоидентификации через метро? Чтобы а) выскочить за переделы шума, б) оказаться по ту сторону границы окаменения, постоянно происходящего на данном свете, и таким образом перейти к своей не окислившейся сущности, которая – совершенно очевидно – существовала даже в Leopoldau. Шум ушел в первый день вместе с мыслью об этих мелких поездках, а с остальным пока никаких принципиальных перемен. Все было ровно и тихо, ничего пока не екнуло, чтобы, что ли, начать видеть, как все это свертывается из чистой субстанции в материальные предметы. Новые материальные предметы повсюду, и alles. Зато скучной стала сама тема этого окисления, окаменения и вообще превращения тебя в пластмассу. Но только что из этого следует? Все-таки надо довести дело до конца. Впрочем, возникла усталость терминов: сколько ж можно про окисление/окаменение. Вот так всегда всё и увядает, да. Надо называть как-то иначе, тогда свежесть проблемы вернется, чувства будут рады. Но как именно иначе?

Однако ж организм уже как-то блокировал ситуации, которые тяготели окаменеть и вобрать тебя в себя туда. Эта блокировка не так чтобы стояла какой-то жесткой стеной, она была туда-сюда проницаемой, что ли отлавливая склонные окислить тебя вирусы. Так эта операционка работала. Но только зачем об этом рассуждать в Леопольдау? Можно найти место и получше, где есть хотя бы лавочка, никакой радости сидеть на бетонном парапете. И если тут ничего не произошло, то это хорошо. Представить только, что субстанция именно в этом месте выказала бы себя, войдя в полное управление мною, а я, наоборот, вменяемо соединился бы с ней именно тут (что, несомненно, и есть момент выхода за пределы окаменения). Вот что это, субстанция обнаружила себя в Леопольдау?

Ну, если вспомнить лавочку в Оттакринге и социальное зависание, то, может, и в самом деле по мере заливки в меня этой OS или уже овладения мной ею – включены опции, позволяющие соотноситься с окружающим пространством и без прямых отношений с общественной средой? Но вот уж тут полно этой среды – что в Leopoldau, что в Siebenhirten’е.

Но странно, я не помню, как перебрался с U6 на U1. Была «АлтерЛаа», а потом сразу мост через Дунай, центр ООН, я даже Пратер не заметил. А по пути, вообще-то, были две пересадки. Что ли я уже так освоился в городе, что действовал машинально? Причем одна из пересадок вроде на Карлсплац, а там надо почти выйти в подземный переход, тот самый, к опере, эту пересадку трудно не заметить, она людная и шумная. Я, значит, куда-то выпал, а то, что установилось между мной и городом, само выполнило за мое тело работу? Но там по дороге довольно много локальных решений – куда свернуть, как пересесть. Да, в самом деле. Два перехода – с U6 на U4 на «Längenfeldgasse», с U4 на U1 на «Карлсплац». Ничего не помню.

Мало того, почему я вообще поехал в Леопольдау, это уже третья точка за день, такое вообще не предполагалось? Да, историю следовало продолжать, а ну как вдруг такая же ерунда что-то сдвинет и все получится. И уже снова любопытно: а как, eigentlich, будет выглядеть все это окаменевание, как эта твердеющая масса жизни станет быть видна конкретно? По всей окружающей тебя жизни идет полоса постоянно надвигающихся сумерек? Ну, там у них должны тогда загораться огоньки; впрочем, что-то такое, собственно, в жизни и происходит.

А еще выражение лица, когда оно подсыхает и подтягиваются губы, которые начинают соприкасаться, это же венская штука. Они у всех тут именно такие. Это не так что они злые, просто так устроено. Своих это не пугает, наоборот – они видят друг друга и, не обращая внимания на такое устройство лица другого, осознают его как такого же, взаимодействуя с ним уже под крышей, созданной этим выражением.

9 апреля

В списке оставались всего две станции, увы. «Стадион» и «Ройманплац». Хотелось думать, что до «Стадиона» дело не дойдет. Он далеко, станция метро там построена недавно, а вот «Ройманплац» рядом – всего-то четвертая остановка от «Карлсплац». Там почему-то ощущался шанс, если уж не говорить о том, что он будет последним. Надо быть медленней и внимательней, чтó остается. Поэтому сейчас, конечно, «Ройманплац». Там еще в чем дело: он заканчивает собой линию метро, на которой находится Зюдбанхофф, Южный вокзал. А его сейчас ломали, поскольку начали реорганизацию всей кучи венских вокзалов. Поезда оттуда перевели вроде на Западный; было любопытно, что вообще осталось от Южного. «Reumannplatz» там чуть дальше, в тех самых Фаворитенах, мысль о переселении в которые возникала год назад при просмотре объявлений о недвижимости.

Но я вышел раньше, на следующей же после «Карлсплаца» станции. На «Taubstummengasse», это возле академии Терезии. Там есть выход и на Фаворитенштрассе, но я вышел через тот, который выводит в короткий и узкий переулок, Майерхофгассе, что ли. В его створ точно попадает парадный вход Трезианиума с громадным черным орлом: двуглавым, но при единственной золотой короне. Не разобраться мне все-таки с гассе и штрассе, не понимаю я, когда они ставят то или другое.

Почему-то в этом переулке все время сильный ветер. На Фаворитенштрассе и в ближайших окрестностях перемен не видно: Терезианиум на месте, а больше тут и нет ничего. Перемены начались чуть дальше, по дороге к Зюдбанхоффу. Там, по правой стороне Фаворитен, было такое странное заведение, «Компьютерная биржа». Собственно, ничего странного, у них это просто места, где продаются старые компьютеры целиком и по частям, а также разная замученная периферия. Но в этой точке работал какой-то забавник, называвший себя Мерседесом. Он выставлял в витрину компьютеры и прочее, непременно приклеивая на них стикеры с какими-нибудь веселыми заявлениями. Ну, в его понимании веселыми. Он же заодно чем-то даже и кормил посетителей, если им приспичит. Чем именно – не помню, каким-то совсем уж фастфудом. Еще возле витрины стоял одноногий пластмассовый круглый стол синего цвета, на нем предлагался бесплатный вайфай. Стол-то еще стоял, но уже без приглашения к вайфаю, причем отъехал дальше, на границу с овощной лавкой, так что, кажется, сменил владельца и место службы. Из витрин исчезли стикеры с юмором, на подоконнике между пыльными дивайсами валялась лишь рукописная бумажка «bis 18.08.09 ab 14.00 nur», сообщавшая о временных (ударение на любом из «е») ограничениях функционирования. Срок ограничений давно вышел, теперь лавка не работала вообще. Но внутренность помещения оставалась примерно той же: все это пространство в три окна было заполнено компьютерной рухлядью. Так что он не разорился, а то ли умер, то ли временно сошел с ума.

Дальше по дороге появилась еще одна утрата, только не моя: я это место не помнил, а там вот что: какой-то магазин или бюро, прекратившее существование. Их офис выходил на угол дома, был на первом этаже. Точнее, на угол не дома, а подворотни. Витрины были большими, даже на той стене, которая выходила в подворотню, был хорошо виден старательный концептуальный беспорядок, созданный внутри. На стуле с надписью на спинке «Susy’s chair» (не понять: так было раньше написано, фломастером, – или только теперь, на прощанье; вроде раньше, надпись пыльная) водружен основательный, вполне фаллический кактус. Явно художественно висел полуоторванный от стены кусок обоев, вдоль окон-витрин разложены какие-то журналы, к колонне – бетонной опоре в центре залы – прислонена картинка кота, на полу лапами кверху лежит основательного размера белый медведь, с розовыми изнанкой ушей и пятками. Еще там красная подушка с надписью «I love you», на которую поставили пыльную игрушечную крысу. Стол еще был, пластиковый – тоже красный. Ну, это не моя история, с ней не соотнестись, но в целом неплохо: кажется, это замерший конфликт не без сентиментальности. Правда, еще там были полусдувшийся футбольный мяч и небольшая подзорная труба, направленная в сторону Фаворитенштрассе. Это уже явно лишнее, хотя, конечно, участников истории могло быть несколько, с разными интересами, не составившими здесь гармонию.

А вот дальше и моя утрата: исчезла распивочная, в которой меня – см. самое начало – приняли, что ли, за немца из-за проблем с фиртелем-виртелем. Она была в ряду таких же заведений, прямо возле Южного вокзала, точно я не помнил, но прочие, которые тоже запомнились, были на месте. Там рядом еще магазин не самых дешевых, но почему-то дисконтных костюмов, еще пара распивочных, а вот этой не было. Примерно на ее месте теперь что-то еще неопределенное, хотя уже и отремонтированное.

Да, если вспомнить на тему схожих утрат: киоск с колбасами возле Грабена как стоял, так и стоит, так что вроде бы все в порядке. Но они изменили системе мер! Год назад в ценнике было «Rotwein 1/4, 1/8» (эти самые ф/виртель и ахтель) и цены, соответствующие ахтелю и фиртелю. Теперь, столь же лаконично и без указания марки Wein (и даже его цвета), уже так: «0.250, 0.125». На глазах фактически. Рассчитывают, что евроинтеграция сделает их снова глобальными? Или замучились пояснять туристам, что это значит, 1/4, 1/8? Ну, значит, тогда увеличился поток туристов.

А Зюйд-вокзала не было вовсе. Раньше это был параллелепипед вдоль тамошнего Гюртеля; справа там была реклама банка, которую, кажется, можно было прочитать и как «Нам бы ваши заботы» («Ihre Sorgen möchten wir haben»). А теперь там ровная пустота, но с чем-то еще возятся бульдозеры. Вообще, я ошибся – начинать надо было с «Ройманплац», а уж потом выходить на «Зюдтироленплац» и идти по Фаворитен вниз: потому, что тогда бы я шел вниз, а так пришлось идти к вокзалу немного в гору. Очень невысокую, но все же. Другое дело, что еще раннее утро, а этот крюк и был запланирован затем, чтобы проснуться.

Reumannplatz

«Ройманплац», вопреки предыдущему опыту конечных остановок, оказалась не в деревне и не в окружении гор. Ну, в меру того, как здесь можно быть без вида на горы – они, конечно, видны здесь на любом перекрестке, была бы улица прямой.

Станция новая. Выходов два, я вышел, куда было ближе, и оказался в оживленном, хоть и небольшом торговом районе. Собственно, это снова была Favoritenstraße, но уже в другой инкарнации, пониже, окраиннее. Дома, в них лавки, чуть поодаль – Адлерплац и рынок на ней. Население разнообразное, их тут много, хотя, в общем, еще нет и 10 часов. Но они тут рано встают. Живой район, все тот же набор заведений, полагающихся району. Но, в отличие от Оттакринга, как-то все это столичнее. В другую сторону от рынка на Адлерплац столь же оживленный перекресток. Район совершенно не соответствовал тому, что бывает на конечных линии метро, из всех прочих конечных это было самое живое место, в смысле сутолоки. Да и какая уж тут окраина, когда всего четыре остановки от «Карлсплац».

Дальше начиналась уже другая история, но тоже не окраинная – сквер, даже очень большой. Там полно остановок трамваев и автобусов, какая-то еще накрытая стеклом штука – видимо, второй выход из метро. Все это в невысокой зелени, тут практически три сквера друг за другом. В дальнем, где меньше остановок и больше деревьев, лавочки заняты местными обитателями, по виду которых можно сделать вывод, что они все еще радуются тому, что пережили зиму – зима, судя по их лицам, была непростой. Некоторые из них похмелялись, но индивидуально, не группируясь. Здесь, несомненно, можно жить, даже непонятно, почему в этом районе – вспоминая объявления – квартиры такие дешевые.

Сбоку возвышалось громадное здание, составленное из практически кубов, пирамидально громоздящихся вверх. На самом верху уже просто куб с часами, часы показывали 10 часов 5 минут. За парком возникла какая-то чуть ли не посольская – по типу строений и ухоженности – улица. Сразу стало тихо и пусто. В ее створе видна церковь, не кирха, то есть не со шпилем, а с куполом. К ней надо было немного пониматься, отчего она выглядела очень большой. Ну, она и оказалась большой, а совсем большой оказалась площадь, в центре которой она стояла.

Площадь была круглой. Деревья по периметру, а в середине трава и немного асфальта перед церковью. Вид тут оказался настолько сомнамбулическим, что захотелось посмотреть на руки, чтобы определиться в этом сне и удостовериться, что ты действительно здесь и себе на уме.

Все там как-то понаверчено, такой угол, сякой. Круглый купол, готические как бы башенки (церковь была старым новоделом) и еще два вполне высоких шпиля – их не видно, когда идешь по той улице, оттуда видна только часть с куполом, а храм широкий, башни разнесены по сторонам. Часы на башнях каждого шпиля синхронно показывают одно и то же, причем правильное, время. В центре фасада двойная арка, двойной портик или портик и балкон над ним, тоже громадный. Внизу – вход в храм, сверху – белая статуя какого-то по виду итальянца: балахон, тонзура, с младенцем на руках. Точнее – на левой руке. На ладони лежит сначала книга, а уж на ней сидит младенец. С рукой у падре что-то не в порядке, с ладонью – лечили ее, что ли, отчего большой палец – та часть, где большой палец, – сильно отъехала в сторону, а возникшую щель залепили цементом. Еще там в квадратах – мозаики или эмали – разнообразные шестикрылые серафимы. Ангел, лев, телец. Орел. Понятно, евангелистов перевели в серафимы, но вышло немного нескладно: у орла же и свои крылья есть, а тут от него только голова с клювом, а крыльев – переливающихся – тоже всего шесть, а не восемь.

Перед входом в церковь – полоса асфальта и лавочки. Пусто. Жарко, лишь очень легкий ветер, и казалось, что все листья тут сейчас распускаются в реальном времени. Так и есть, к третьему дню в городе листва становилась все плотнее, а тут она еще и сильно пахла. Совершенно пусто, только чуть погодя некий дядька осведомился, проходя мимо: не мой ли это хунд вот тут, неподалеку? Чем-то этот песик (был там песик, гадил на газоне) вызвал его недовольство. То есть, понятно, – самостоятельно, без хозяина гадил. Маленький, сам по себе. Возможно, что это – вопрос прохожего – было выражением печали по гибели цивилизации. Песики теперь гадят где вздумается, не обращая внимания на таблички о том, что тут им это делать ферботтен, а хозяева не собираются за ними убирать, потому что их и в помине нет. Кажется, ощущение того, что все идет не так, было основным в чувствах проходившего господина. Да, нельзя не согласиться, в целом все идет как-то криво и негигиенично.

Конечно, тут не окраина, а просто район, небольшой, но вполне центральный. Площадь, диаметром метров в 150, и никого. То есть она не была такой уж точно круглой, но – такой большой, что казалась круглой. И еще этот круглый купол, конечно, ее организовывал. Получалось – вот есть пространство, которое предложено заполнить собой, и делать это приятно. Люди иногда проходят мимо, но они не мешают заполнять это пространство собой, своим шаром, соразмерным тут площади и зданию.

Это отчетливое ощущение: большой шар – конечно, конкретно я в шар не превратился, но понимал себя примерно так. А тело выходило каким-то, что ли, черенком сбоку. Или вот как пупочка на апельсине. Вряд ли, конечно, тебя в качестве созревшего шара кто-то съест, но тело действительно понималось небольшой козявкой, к шару если и не прилипшей, то остающейся при нем лишь на правах какой-то засохшей связи.

Червяк, засохшая козявка или дыра, сведенная в точку, как попка воздушного шарика, примерно такой пакет. Но все варианты были вполне дружелюбны и не вызвали никакой ажитации: да, вот так, ну и что? Да, лавочка исписана многочисленными словами и отдельными буквами. Например: Yasemin, Yozgat66, Wer her sitzt ist ein H… далее затерто, Leo Wien 1100, Ficker (кроме производного от «ебать/~ся», есть и значение «ублюдок»), а также H+F, причем буквы были полые, то есть – контурные, в H вписано «andan», а в F – «irat». Так что район был отчасти турецким, на краю площади еще и вывеска белым по красному «ATATURK», а уж для чего это заведение – я не выяснил.

Вообще, можно ли турок тут считать мигрантами? Не для того же они столько веков осаждали Вену, чтобы в ней не присутствовать? Наконец просто незаметно вошли. Влияние-то очевидно: и стены против них строили, определяя тем самым план города, и кофе они сюда и вообще в Европу завезли. По виду так вроде чужие, но город-то немного южный, а они отсюда неподалеку. Скорее, они тут дополнительное, но естественное население. Вот в метро, идут трое в темно-зеленых комбинезонах. Две тетки и мужик. Вполне не задумываясь о своем месте здесь, а также об этнической идентификации идут.

Schottentor

Осталась последняя станция, «Stadion». Сюда U2 довели к чемпионату Европы по футболу 2008 года. Можно представить, что там за окрестности. С «Ройманплац» можно доехать до «Пратерштерна», там пересесть на лиловую; но на нее же можно попасть и через «Карлсплац», что я и выбрал. Потому что когда едешь со стороны «Карлсплац», то по пути логично выйти на «Schottentor’е» и выпить кофе, спешить некуда.

Сегодня все еще продолжалось 9 апреля, пятница. Улетать только в понедельник утром, так что у меня будут еще два дня спокойных – уже без всякой цели – хождений по городу. Завтра Нашмаркт работает, да еще с блошиным рынком. В любом варианте: получится сейчас что-нибудь, нет – два свободных дня в городе.

И что же, собственно, может произойти в этой, уже последней, точке? Откуда ж я знаю. Или даже другой вопрос, на который надо ответить раньше: а как понять, произошло ли что-либо, когда не имеешь представления, что именно может произойти? Или наоборот: может ли что-то произойти, когда не знаешь, что это именно? И следующий: а что будет, если ничего не произойдет? Пожалуй, я тогда растворюсь в нынешнем состоянии ожидания чего-то. Ну, не сказать, что результата не было, – был, даже приятный, хотя и не прагматичный: я стал быть аккуратно подвешенным в воздухе, выпав из общественных процессов, имея в виду производство социальных смыслов, за что мне и платят деньги. В общем, если я останусь в этом варианте, то это тоже результат, но кривой.

Значит, нужен еще и выход из сценария. Если не произойдет то, чего я желаю, то должно произойти что-то другое, что позволит мне соскочить с этой истории и вернуть себе социальный ум. Оставив себе точку, через которую позже – когда захочется – снова войти в эту историю и все там доделать. Но разве тут еще осталась возможность какой-то истории?

Из последствий в любом случае выбираться будет надо, но на это есть пара дней. Гулять по городу, возвращаться в общество. Но это завтра, а ну как возле «Стадиона» найдется решающий переключатель; где-нибудь возле станции метро. Несколько предметов, какая-то случайная лиловая тряпка, лежащая сбоку, вывеска. Звук проехавшего автомобиля, в котором играет то, что сейчас требуется. Нет, звук тут не сработает, здесь тихая история. Предполагать конкретный предмет бессмысленно, так не бывает, а что-то на мгновение должно присосаться, а потом отлипнуть. Прилипло, продержалось, сделало необратимое, отвалилось. Все произошло, история закрыта. История будет закрыта и без подобного акта, по завершении всей программы, как если закончил некие курсы. Но только должно же хоть что-нибудь щелкнуть, чтобы об этом сообщить?

Вообще, может, я уже там, куда хотел, – как бы я это понял, тем более что ни с кем тут не общался и не слишком понимаю свою нынешнюю версию. Может, все устроилось, я уже перескочил, куда хотел, мне только об этом не сообщили? Пустое, все это можно думать и после «Стадиона», а пока надо ехать туда. Странно только, что нет никаких чувств оттого, что история может закончиться ничем, а ведь она длинная, три года с апреля 2007-го, в нее пришло много времени и внимания. Кофе хватит еще на одну сигарету – хорошо, что здесь еще не запретили курить за столиком. Ну и в метро.

Schottentor

Да, можно сказать и так, что вот он и ушел в сторону U6. Шел вполне бодро, четыре-пять килограммов лишнего веса, но лет двадцать вменяемого функционирования у него еще есть. Если, конечно, будет делать зарядку и вообще следить за собой. Со спины он не отличался от остальных, идущих в том же направлении, шел в здешнем ритме – тут довольно быстро ходят, но без того, чтобы создавать толчею. И покачивался при ходьбе вполне по-местному. Толпа теперь рассеялась – они все шли в метро с трамвая номер 38, подъехавшего к конечной и уже отправившегося в Grinzing. Теперь пусто, почти точно в дырку над трамвайным кольцом светит солнце, полдень. Стекла бывшего «Cafe H.WANCURA» уже заклеили рекламой: вполне соответствуя месту, она продвигает фильм «SCHOTTENTOR», der neue Film von Kaspar Pfaundler. На плакате – красно-белый трамвайный вагон, сквозь окно которого видна женщина, тянущая руку к стеклу и уже прикоснувшаяся к нему пальцами.