Текст книги "Жить по правде. Вологодские повести и рассказы"

Девчата открыли огонь из автоматов. Сухо трещал, отстреливая раскалённый град пуль, немецкий «Шмайсер», гулко и звонко пел русский Калашников.

Немного выждав, и поймав на мушку пробегающих бандитов, майор плавно нажал на спусковой крючок своего МГ-42.

Пулемёт задрожал, выплёвывая огненный вихрь в сторону врага, моментально перекрыв весь шум выстрелов, своим визжащим, как у циркулярной пилы, звуком длинных очередей.

Бандиты, отступая, отстреливались. Было видно, как один из них уже не встанет никогда. Только двое нелюдей, отстреливаясь, отходили к лесу.

Провожая их длинными очередями из пулемёта, майор даже не заметил, как к нему подползла под огнём Мария: – Товарищ майор, Катя…

Содрогнувшись, майор подполз к Катерине, и увидел, что дела плохи: кинжальной бандитской очередью из Калашникова у девочки была беспощадно разворочена и разорвана форменная рубашка в районе груди, обнажившая запретную белизну, из которой хлестала кровь.

Сестра судорожно перематывала её рану бинтами, пытаясь остановить кровь.

– Да что ты, – заплакал вдруг майор, – выше рану перетягивай…

– Ой… Владимир Андреевич.., – всхлипнув от боли, прошелестела, чуть слышно, Катерина, – знаете, а я вас любила, и не только как отца…

– Что ты говоришь, Катя, – ужасаясь и понимая причину её откровений, произнёс майор, – не говори, тебе силы надо беречь…

– Ноги холодеют, тела уже не чувствую, – прошептала умирающая девушка, – обнимите меня, пожалуйста…

Не выдержав, участковый обнял Катерину.

– Зачем, зачем вы вернулись, – не скрывая своих слёз, плакал майор, – не положено вам умирать в таком возрасте, не война же…

– А вам, положено? – переспросила, силясь улыбнуться, Катерина, – А то, что вернулись, не жалейте, не смейте жалеть нас! Мы детей вернулись защищать и… Родину… и саму жизнь… ведь она…

Смотря на отходящую в вечность девушку, от которой с каждой каплей её крови уходила жизнь, майор содрогнулся, и не в силах сдержать эмоции, отвёл свой взгляд от Катерины. Каждой клеточкой своего тела участковый чувствовал пульсирующую незаживающую рану, покалывающую своим острием разорванное сердце майора и пронизывающую правый бок кровоточащей болью.

– Слушай, Мария, – спросил у сестры умирающей Смелов, – у вас боезапас хоть какой остался?

– Калаш пустой, в «Шмайсере» пара патронов, и всё, – глянула на него плачущая Мария.

– Вот что, Маша, – скомандовал майор, – выполняй мой последний боевой приказ: выноси сестру, к лагерю выноси, там медики… если что, укройтесь в лесу, а я вас прикрою, тем, что осталось…

Послушно кивнув, Мария стала вытаскивать сестру к вдалеке шумевшему лесу.

Смелов открыл огонь из пулемёта, бандиты огрызались в ответ автоматными очередями.

Глянув назад на ползущую Марию, вытаскивающую из-под огня, уже умершую сестру, майор похолодел: злая длинная очередь из бандитского автомата безжалостно полоснула по спине Марии, разрывая её юную плоть фонтанчиками брызнувшей крови, и моментально убивая её.

Пулемёт участкового стих, кончились патроны, и в ту же секунду злой осой хлестнула по левому плечу автоматная очередь с острова, перебив руку, которая тут же беспомощно повисла, как плеть. Хлынула кровь, которую участковый уже не останавливал, зачем? На долю секунды, от боли майор потерял сознание, и как в какой-то дымке, опахнувшей парным молоком и чем-то неуловимо близким и родным, увидел Владимир всех умерших близких своих, и маму свою увидел, а с ней всех девчат, парящих на облаке белом, живых и радостно смотрящих на него. В ту же секунду сознание вернулось к нему, напоминая о себе дикой болью, скрутившей всё тело, и осознанием того, что не всё его дело исполнено до конца. Обернувшись назад, он посмотрел на окутанные сизым утренним туманом сосны и ели, за которыми угадывался такой близкий и одновременно такой далекий детский лагерь, за который они и положили жизни свои, и внезапно, словно бы вспомнив что – то, как – то печально и грустно улыбнулся.

После чего с усилием приподняв с земли внезапно ставший таким неподъёмным, пятикилограммовый «Шмайсер», уже не скрываясь, установив его на валуне, майор отстрелял оставшиеся патроны одной короткой сухой очередью.

С острова хлестнул прицельный одиночный автоматный выстрел.

Пуля раздробила ключицу на левом плече. Майор упал, кое-как вставая с колен, он заметил свой последний боезапас – две старые гранаты, подготовленные на этот самый, последний случай.

Кое-как, правой рукой, он запихнул обе гранаты в карман брюк, вывесив шнуры с фарфоровыми шариками взрывателей наружу: – Амба, уроды! Пустой я!

– Правда, что ли, мент? – раздался с острова голос пахана, – Молодец, ментяра! Что ж, мы идём к тебе! Правда, миллиона долларов, ты уже не увидишь…

Не торопясь и пошатываясь, участковый пошёл по каменной гряде навстречу бандитам, которые тоже уже ничуть не скрываясь, вышли из леса, и пошли к нему.

Дойдя до половины косы, главарь подобрал брошенный убитым нелюдем топор, и посмотрел на майора: – Да, мент, миллиона ты сегодня точно не получишь, а получишь то, что тебе обещал Шкет!

Подходя ближе к нечисти, и, словно бы видя таких впервые, майор остановился, пусть подходят сами.

Подойдя к участковому, пахан ощерился, зло поигрывая топором: – Ну что хочешь сказать или пожелать перед смертью, ментяра?!

– Я хочу, мразь, – холодно чеканил слова майор, – чтобы ты увидел, как умирает майор милиции, и напоследок, хочу передать тебе, нелюдь, привет от Кати, Маши, Оксаны, Светы, всех тех людей, мразь, которых ты загубила!

– Что ты говоришь, ментовская свинья? – осклабился второй бандит, поигрывая калашом, – Тебя уже нет, а мы здесь, будем жить и делать свои дела так, как считаем нужным!

– Не будете, мрази! – жестким пристальным взглядом ожёг нелюдей майор, и рванув шарики от гранат, спокойно протянул их на ладони опешившим бандитам.

Как эхо той далёкой войны, на каменной косе рванул чудовищный взрыв.

Эхо гулко пролетело над озером, отразившись в лесах, и на всех берегах водоёма.

Когда рассеялся дым, над каменной косой зависли, как огромные стрекозы, четыре боевых пятнистых вертолёта, с пушками и ракетами наготове, высаживающие десант из спецназа группы Альфа и голубых беретов десантуры.

Приземлившись на грешную землю, бойцы спецназа и десанта, недоумённо смотрели на затихшую в скорбном молчании каменную косу, освещённую лучами уверенно всходящего жизнерадостного утреннего солнца.

Часть 3
Утренняя звезда

В это же утро, когда уже достаточно рассвело, с противоположного берега озера Белавинское, к берегу пристала деревянная лодка, откуда вышли три крайне недовольных рыбака, и не торопясь пошли к стоявшей в кустах легковой автомашине, где их поджидал другой рыболов.

– Посуди, Петро, – обратился мужчина к вышедшему из лодки другу, – я к своей дочурке в детский лагерь на свой честно заработанный выходной приехал, надеялся её ушицей угостить, так какие-то уроды, не знаю с каких радостей, салютовали всю ночь и утро, а под конец не придумали ничего лучше, как глушить рыбу взрывпакетом! А после, на вертолётах улетели, богачи хреновы… Хорошо хоть связь появилась и мобильник ловит как ни странно, вот и хотел поначалу со злости ментам брякнуть, чтобы утихомирили покемонов, да плюнул, не люблю с ними связываться… В итоге, в «Зорьку», к дочурке еду пустой, ни рыбалки, ни рыбы, ни отдыха… Вот какие люди живут! И сами жить не могут и другим не дают!

– Да, живут, – устало и лениво, после принятого ночного «пуншика», равнодушно зевнул другой рыбак, – и что им всё неймётся, жили бы как все, и всё было бы хорошо… Как только таких земля носит… А в лагерь заедем, меня там тоже сынишки ждут…

Над приходящим в себя озером, застывшим в своей неподвижной красоте, при свете победившей утренней зари и радостно всходящего солнца, надрывно кричали утки, бойко и озабоченно переговаривались лягушки, а в чистых водах гуляла и била хвостом нерасторопных мальков зубастая щука, раскачивая и шевеля, заросли кубышек, и прекрасных, как юные нимфы, водяных лилий.

А где-то рядом, совсем близко, начинал свою повседневную утреннюю жизнь, весёлым и беззаботным смехом и криком детворы, спасённый лагерь «Зорька», над которым вечным светом сияла утренняя звезда.