Текст книги "Люди, дружившие со смертью"

– Ну ничего, – ответили ему. – Сейчас мы это исправим. Он отбросил вилы, вытащил саблю, перепрыгнул телегу и выскочил к нам навстречу. Во все времена, конник был предпочтительней пехотинца, ибо разил с высоты. Но Ади спрыгнул наземь, оставив меж собой и набегавшим коня, затем сделал еще два шага назад, освободил оружие и стал в защитную стойку. Отбил первый удар, крутанулся – пропустил противника, зашел полукругом ему за спину. Опять зазвенела сталь. Это не походило на учебный бой – дрались ожесточенно опасно. Я даже успел подумать, что в монастыре Ади ждут не только друзья. Но меж тем, второй монах хоть и отложил работу, но на драку взирал спокойно. В свою очередь я не пошел на помощь Ади, хотя бы потому что он не выглядел человеком в ней нуждающимся. Он кружил, сбивая удары и атакуя сам. И финал не стал для меня неожиданным – отходя еще раз, он поставил подножку и противник растянулся на земле. Ади наступил сапогом на оружие монаха и приставил эсток к горлу поверженного. Под лезвием натянулась кожа. Надави Ади еще немного – и брызнула бы кровь. Но он убрал эсток и засмеялся. Подал руку противнику и помог подняться ему на ноги.

– А ты опять победил…

– А как же! Как всегда – именно по этому я жив.

Встречать нас вышел настоятель монастыря. Одет он был даже чересчур просто – просторный балахон с капюшоном, маленькая беленькая шапочка. Был он даже без оружия, но вместе с ним к нам вышло два послушника. На их поясах висели сабли, их вид говорил: дай знак – разорвут любого. Знака не последовало. Я понял – Ади здесь ценят высоко, ибо настоятель подобного замка мог быть запросто в чине полковника, если не генерала. Вел себя здесь Ади подобающе – не паясничал, не хватался за саблю. Кланялся не то чтоб глубоко, но старательно и почтительно. Даже поцеловал перстень на протянутой руке. Но на этом формальности и закончились. Настоятель прижал его к себе:

– Рад тебя видеть, сынок. И я невольно всмотрелся в лицо настоятеля. Но нет, никакой схожести меж ними не было. Они пошли в центральную башню. Я следовал за ними вместе с охраной. Настоятеля звали отцом Моэлем. Если честно, то такого имени я раньше не слышал. Впрочем, за свою жизнь, я наверняка не услышу много имен. Среди неизвестных мне будет много достойных людей и много подлецов. Ну это как всегда. Идя по коридорам, они беседовали:

– Надолго у нас? – спросил настоятель.

– Завтра утром уеду.

– Чего тебе надо?

– Как всегда – стол, ночлег…

– …и поменять коня?…

– Само собой. Похоже, Ади совершенно не разбирался в конях. После бегства из Тиира, он купил на базаре самую дорогого жеребца, заплатив не торгуясь. Я пытался отсоветовать, выбрать ему другого коня, или хотя бы поторговаться. Но ругаясь с тиирским булочником из-за монетки, здесь Ади заплатил всю сумму. Конь был совсем неплох, и, возможно, действительно стоил этих денег, но на таком можно было бы рвануть в атаку, проскакать быстрей всех милю, а потом вытирать с него пену. Конь был совершенно невыносливым, и к нашему появлению в монастыре я опасался, что он скоро отбросит копыта. В монастыре, конечно, были конюшни, равно и кузня, цейхгауз. Вообще же монастырь больше походил на крепость, чем на дом молитв. Монахи часто ходили с оружием. Я особо не удивился, не обнаружив ни у кого собственно пламенеющего меча

– фламберга. Оружие было непрактичным, даже более неудобным, чем панцерпробойник Ади.

– Вы уж простите, – начал Моэль, – но у нас тут строгий пост, – от рассвета до заката пищу не вкушать.

– Насколько я помню, – вступился за наши животы Ади, – от поста всяко освобождаются находящиеся в пути и воины при исполнении. А мы как ни крути, с дороги, да и с полчаса назад я дрался… Настоятель печально улыбнулся:

– Если б ты не был солдатом, тебе бы следовало идти в крючковороты. Я распоряжусь, чтоб два злейших врага принесли вам еду прямо в келью, чтоб там вы съесть не вводя иных в искушение. Прошу так же поглотить ее без остатка… И ни с кем не делиться. Даже со мной… И еще… После вечерней молитвы состоится штабная игра. Ты участвовал в такой? Ади покачал головой:

– Нет – мое дело… Ну ты знаешь какое мое дело…

– А вы, молодой человек?… – спросили уже у меня.

– А я не раз. Когда служил в Имперском Генеральном штабе…

– Да ну?… – удивился он.

– Ну да. Правда участвовал, но не играл. Тогда я был адъютантом и носил карты, передвигал фигурки, переписывал аналитические записки. Потом еще со знакомым играли один на один… Я не стал уточнять, что знакомого звали генералом Рейтером. Впрочем, моего имени они тоже не знали. Когда я прибыл в монастырь, моего имени никто не спросил, а я не счел уместным представляться.

– Ну все равно, – заметил брат Моэль, – что-то в голове осталось. Нам интересно мнение стороннего наблюдателя…

Приказанное было исполнено. Нам выделили по келье, такой узкой, что мне приходилось сидеть в одиночках попросторней. Скоро принесли и еду. Сделать это было приказано двум врагам, чтоб, вероятно они не смогли ополовинить отпущенного нам. После обеда делать было нечего и мы завалились спать. Где-то за стенами наших комнат – монахи косили сено, работали у горна, молились, тренировались на ристалищах, снова молились. Но мы были от этого далеки – мы были светскими гостями. Вечером поужинали, простояли, почтительно склонив голову, когда остальные читали молитвы. Затем приступили к обещанной игре. Играли на карте приморской провинции – команда на команду. Монахи с одной стороны и я с Ади – с другой. Чем-то это напоминало игру в солдатики с Рейтером. Но если тот учил меня на битвах минувших, то здесь играли с чистого листа. Мы защищались, а монахи, превосходящими силами, били из глубины материка. Сперва они нас оттеснили, но затем наступление захлебнулось и мы начали их теснить. Еще немного и кое-где я бы вышел к старой границе, но…

– Время вышло! – известил Моэль. – Поздравляю, друзья, полный провал! Хотя, монахи и завоевали значительные территории, кампания начала складываться не в их пользу. По легенде к тому времени должен был отмобилизироваться наш союзник, и корабли с экспедиционными корпусами уже должны были приставать в портах.

– Проиграли, – повторил он после паузы. – Кто мне может сказать почему?…

– Тогда, может быть, победитель даст ответ?… Ади пожал плечами:

– Проиграли – так и проиграли – бывает… Может, пошлем кого-то за вином?… Брат Моэль задумчиво потер подбородок:

– Еще успеешь напиться…

– Вам надо было драться за Тиррен… – вступил в разговор я.

– Что?…

– Я говорю, войну вы проиграли, когда не стали драться за столицу провинции – вместо этого вы увлеклись широкими косыми фронтами. Для симметричного охвата силу вас, пожалуй маловато было… Если вы заметили, то я наступал только одной группой – остальные части вели локальные бои. Сил для отвлекающего удара у нас не было, но из-за скудости моих сил, вы каждый удар считали отвлекающим и реагировали медленно.

– Значит, брать Тиррен?… Но он же хорошо укреплен…

– Именно потому что он фортифицирован, я держал там небольшой гарнизон. И собери вы мобильные части в кулак, может что-то и выгорело бы.

– А если бы не выгорело.

– Тогда крепость надо блокировать, подтянуть линейные части и двигаться к побережью, на Тире-Де, чтоб перерезать приморскую рокаду. Тем самым вы разрежете провинцию на две части – правая ее часть будет слабей. Поэтому, надо будет укрепить левый фланг, части второй линии развернуть направо, основные части подтянуть и доукомплектовать для нового удара… Брат Ноэль кивнул:

– Может, и ваша правда… Надо будет подумать. Завтра продолжим… Да не послужит сегодняшнее дурным предзнаменованием…

Ночь прошла спокойно. Спалось хорошо, крепко, но я пару раз просыпался, единожды даже встал, чтоб попить воды, подошел к узкому окну кельи. По монастырским стенам тихо ступали часовые. Я слышал как они что-то бормотали. Возможно молились прямо на боевом посту. Но слов мне разобрать не удалось. Даже показалось, что это какой-то неизвестный мне язык. Странно, – подумалось мне, – зачем беспокоить богов по пустякам, молиться когда и так все хорошо. Иное дело, вспомнить имя божье перед боем, когда… Недодумав мысль, я завалился спать дальше.

Утром, когда мы собирались в дорогу, нас вышел провожать брат Вильг. Впрочем, провожал он не только нас – рядом седлала коней дюжина монахов.

– Поедете вместе, – сказал настоятель, – ходят слухи, что по границе провинции спешно строят вокруг деревень частоколы. С ворот монастыря убрали засов и распахнули одну створку ворот – как раз, чтоб могли выехать конники один за другим. Меня удивило, что петли не скрипнули, да и песок под ногами лошадей лишь тихонько поскрипывал. Мы ушли в сумрак, почти не потревожив тишину. Сама по себе фортификация была действием обыкновенным, но чаще всего – недружелюбным. Коль вы строите стену от соседа, то как минимум – видеть его не хотите, а то и подозреваете, что он склонен воровать яблоки. Здесь же ставка была побольше, чем корзина с капустой – не зря же в монастыре жгли свечи. С иной стороны, если противник, пусть и потенциальный врывается в землю, ставит частоколы, то, вероятней всего, по этому направлению наступать не будет. Цель подобного фронта – сохранять стабильность. Если удар будет, то его нанесут в ином месте – но вот в каком?… Вероятно, деревни укрепляли по всей границе, но то ли не собирались наступать нигде, то ли где-то строились для отвода глаз. Это и должна была выяснить монастырская разведка. Вспомнились мои вчерашние слова про нехватку сил и несимметричный охват. Вдруг я подумал, что уже сегодня вечером новый фактор в виде укрепленной линии будет учтен в штабной игре. Будет сделан иной ход, а иные люди, за лесами и реками ответят еще как-то. И может их борьба сойдет к ничье без потерь с обеих сторон. Я не говорю про потерянное время и сожженные свечи – я говорю про жизни человеческие. За время пути мы не обмолвились с монахами ни словом – мы были незнакомы и говорить нам было не о чем. Да и они почти не беседовали меж собой. Вероятно, их задачи были очерчены еще в монастыре и достигнув определенного перекрестка, очередная пара салютовала и исчезала в тумане. Проехав миль двадцать мы расстались с последней парой и продолжили путь вдвоем.! Жены и любовницы

К вечеру горизонт чем-то подернуло – то ли невысокими горами, то ли низкими облаками. Пришла ночь. Месяц был молодым, и звезды выпали густо, будто снег. Но хоть они светили ярко, света давали мало, и от этого чернота неба казалась еще глубже, темнота еще гуще, еще зловещей. Ночь была самая ведьмовская – в такой темноте ведьмам сподручней возвращаться с шабашей. Хотелось закрыться от этой тьмы за дверьми, за ставнями, жечь лучину, жаться к теплу и к себе подобным. Но тут поползли облака, будто пена на волнах моря, замутила гладь неба, утопила хрупкий кораблик луны. Странно, но Ади остался безразличен к мраку. И мне не оставалось ничего, кроме как следовать его примеру. Мы поужинали и легли отдыхать. Костер тушить не стали и он догорал сам по себе. Но сон не шел.

– Ади… – прошептал я тихо, чтоб в случае чего не разбудить его. Но он не спал:

– Чего тебе?…

– Ты ведь женат?…

– Угу… Но об этом я знал и так, посему переспросил иначе:

– А почему женился?… Он ответил мгновенно:

– Во-первых, я ее люблю…

– А во-вторых?

– А во-вторых, тебе разве мало «во-первых»?

– А кто она?

– Ecco femima. Женщина.

– Она красива?

– Ну нельзя сказать, что она красива… Она прекрасна.

– Чем же?

– Видишь ли… Когда мы познакомились, она была на сносях. Я раньше и не подозревал, что можно быть такой красивой, будучи беременной.

– Тебе нравятся беременные?

– Не в этом дело. Обычно, когда женщина беременная, она несет плод как бремя или как награду… Или украшение. Но нести достойно… Когда я увидел ее, я подумал – это женщина. Она была женщиной до, она будет ей после родов, но когда она беременна – она в первую очередь женщина. И плод – это часть ее. ибо от мужчины тут такая малость…

– Но если она была беременна, значит… был и отец…

– Я понял твой намек, твою паузу. Да, она была замужем… Ее мужем был человек довольно лихой, не дурак, неплохой боец. В иной день ты съедал таких как он на обед – просто чтоб размять пальцы. Но по тем местам он был лих… Меж тем, он погиб бесславно – мятежники напали на пост, часть покойника бросили в ответ. Бой был ночным – утром его нашли с распанаханным горлом. Убили его, вероятно саблей, в то время, как повстанцы были вооружены в лучшем случае глефами. Короче, кто-то свой его положил по ошибке…

– А ты?…

– А я в этом рейде не участвовала. – Отрезал Ади. – Во-первых, я нелинейный боец. А во-вторых гражданская война – не моя специфика… В общем, когда она узнала о смерти мужа она пошатнулась, но устояла. Удержала и плод… Я стоял рядом и обнял ее – вроде как поддержать. Я обнял и подумал, что никогда ее не отпущу. Он замолчал что-то вспоминая. Может он отел мне еще что-то сказать, но не успел. Я задал ему новый опрос.

– А если бы он не умер?

– Умер бы. Я знал, что они не проживут вместе – так или иначе. На его руке была татуировка…

– Татуировка?… И после этого ты говоришь, что за горами живут не варвары. Ади тихонько хохотнул, но продолжил:

– Там были имена его и Луры…

– Ну и что?

– А то, что, что мою жену зовут иначе!… Трудно любить человека, который каждый день напоминает, что у него был другая.

– И что ему делать? Отрезать руку? Вывести тату?… Так шрамы останутся…

– Надо не делать такие татуировки! Последнюю фразу Ади почти крикнул и где-то вверху вспорхнула разбуженная птица.

– А чужой ребенок?…

– Чужой ребенок это тот, кто живет за двести верст и которого ты ни разу не видел. А этот живет в моем доме, ест мой хлеб и зовет меня отцом – какой же он чужой?… И с женой так же: Я ее муж, Она – моя жена. Взаимная принадлежность и ответственность. И я хочу быть ответственным за нее. Я пожал плечами – в темноте мой жест остался незамеченным. Но я все же высказался:

– И все же странно…

– И чего тут странного-то?

– Странно, что ты так выбрал жену.

– Скажи мне, а как их надобно выбирать? Ты ведь сам еще себе жену не выбрал?…

– Нет, не выбрал, – согласился я.

– Ну так послушай опытного товарища… Жен выбирают совсем иначе, нежели любовниц. Любовница – это мгновенное желание. Охота тела, но нет до души дела. Жену же ты выбираешь не столько себе – это тот человек, с которым тебя будут видеть родители, друзья. Ты выбираешь еще и мать своим неврожденным детям. Когда ты один – ты волен представлять рядом с собой любую. Когда же выбор сделан – прежде чем мечтать о другой, подумай, а что делать с той, которая с тобой. Что-то завыло в лесу – может в миле от нас, может и того ближе. Завыло громко, зло и даже весело. Кто это был – волк, одичавшая кошка или оборотень, я так и не узнал. И думаю, это к лучшему – не хотелось знакомиться с существом, что не боясь никого воет в кромешной тьме посреди леса. Разговор срезало будто ножом.! Хотия

Другое время – другие дела. И место другое. И пиво иное – сваренное на иной воде, совершенно другой крепости, неизвестной рецептуры, настоянное на шалфее, корице и еще дюжине трав, вкуса которых я не узнал. В этих краях пиво наливали даже детям, правда чаще его пили иначе, нежели мы – приправляли перцем, какими-то соками и вытяжками, кипятили. Конечно, если мы просили принести пива холодного, то его находили, но смотрели на нас будто на диковинку. Что ж – так оно и было, равно, как и они были диковинными для нас. Но за просмотр никто денег не брал. Ади вел меня за собой – очень скоро мы пересекли то, что при некотором воображении можно было назвать хотской границей. Хотия располагалась в огромной долине, с трех сторон закрытой горами, с четвертой – страной мира нашего, обжитого. Горлышко в Хотскую долину было узким, никак не шире тридцати миль. По обеим сторонам стояли две неприступные, всегда окутанные облаками белоснежные вершины. Их называли и у нас и в Хотии Ледяным Щитом и Пирамидой. Вероятно, когда-то их соединяла невысокая гряда, но к нашему времени сохранилась лишь цепь холмов, именуемых Хотскими. Ближе к Ледяному Щиту текла река Оля, вода в ней была очень холодная, но теченье было такое быстрое, что в ней никогда не становился лед. Меж тем говорили, что если из Оли в иной день взять воду, она тут же замерзнет до самого дна посудины. Говорили так же, что в Оле водится только один вид рыбы – якобы она плавала никак не медленней пятидесяти миль в час, рыбацкие сети резала словно ножом, а если иную все же ловили живой и клали в бадью, она быстро дохла. Якобы пытались выпускать в Олю других рыб, но их размалывало о камни. На равнине, за Хотскими холмами, Оля успокаивалась, вела себя подобно всем остальным рекам, а миль через сто впадала в реку О. Разумеется, Хотию никто не считал частью нашего мира. Да и Ади как-то обмолвился, что мир делится на Эту Сторону, Ту Сторону и Хотию… Вероятно Хотией пугали бы детей, но за известную историю, Хотия не участвовала ни в одной войне. Один раз, говорят, на них собрались походом, но армию вторжения выкосила непонятная болезнь, названная уцелевшими «смердячей чумой». Говорили, что у них не было войска вовсе – но это были, безусловно, сплетни, сочиненные в приморских кабачках, людьми, которые никогда не отходили от океана дальше чем на полторы сотни верст. Ходили слухи, что если и есть путь в ад, то вход расположен в Хотии. Называли и конкретное место – Зонда… Насколько я мог судить – у хотов не существовало ни понятия границы, ни таможни. Там, где на картах была обозначена граница – стояли посты лишь одной страны. Разумеется, страны нашего мира. Но миру они были известны в первую очередь как мастера, торговцы. Впрочем, и здесь не обходилось без странностей. Скажем, сервиз из певучего тонкого хотского стекла стоил огромные деньги. Я не мог понять, как можно было отлить дюжину абсолютно одинаковых бокалов так, чтобы каждый из них звучал своей чистой, неподражаемой ноткой. Сабли, выкованные в Хотии, тоже были жутко красивыми и влетали в изрядную сумму. Но оружием служили скорей церемониальным и обрядовым. И я бы предпочел идти в бой с дубовой палицей, чем с таким оружием. Хотская сталь была крепкой, но хрупкой почти как стекло. Меж тем, здесь тоже жили люди. От нас они отличались разве что одеждой, и то не всегда. Говорили понятным для нас языком. Землю называли землей, а небо – небом. А как иначе их назвать?…

А осень уже была в разгаре. Мухи стали злыми как собаки, но при должной сноровке их можно было ловить за крылышки. Вокруг нас кружили комары – тощие словно борзые. Их было такая уйма, что я подумал, верно, многие из них помрут так и не попив кровушки.

– У нас в училище был парень, так тот мог заставить муху сесть когда угодно и куда угодно… Мы его дразнили Повелителем Мух… Весело было… А вот сейчас интересно как ему это удавалось… Ади пожал плечами:

– Найди его, спроси…

– Не могу. Слышал, что он вроде погиб… Слушай, а вот ты дракона когда-нибудь видел?

– Нет. А с чего ты спрашиваешь?

– Смотри… На одном языке стрекоза называется драконьей мухой… Ну в переводе… В оригинале это одно слово… Так вот, получается, они сперва придумали название драконам и мухам, а потом, когда дошло дело до стрекоз уже не стали сильно раздумывать. Стало быть у них драконы когда-то чаще встречались, чем мухи… Где-то далеко закуковала кукушка. Ради шутки я бросил:

– Эй, сколько мне лет осталось?…

– Ку-ку… – ответила кукушка и замолчала. Я расстроился – с моей жизнью, пророчество скорой смерти могло сбыться легко. Но откуда-то далеко налетел ветер – пронесся над нами, раскачивая вершины деревьев. И когда он начал утихать, за его шумом я опять расслышал кукушку – но после второй дюжины мне стало уже не интересно и я перестал считать. В те времена четверть века было огромным временем. Жить столько было даже незачем.

– Ади, а вот ты боишься умереть? Он покачал головой. Отчего-то я ожидал отрицательного ответа. Он меня не удивил, а скорей был логичным.

– Но ты чего-то боишься?

– Боюсь я многих вещей. Потому, кстати и жив.

– Например?

– Например?… ну если я расскажу тебе про свой страх, я раскрою тебе свою слабость. Стало быть страх должен быть неосуществим… Ади задумался, глядя на небо. Там плыли облака, я подумал, что никогда раньше и не замечал, какое небо огромное.

– Например, – вдруг продолжил Реннер, – мне страшно подумать, что я мог родиться женщиной. Все-таки разные мы – мужчины и женщины. Банально звучит, но так оно и есть. Я рад тому, что воплощен в мужском обличии. Очевидно потому что женщина из меня вышла бы посредственная. Хотя опять же насколько из меня хороший мужчина – не мне судить. Скажем вот взять ребенка, говорят, мол, любой бабе это под силу… А вот скажи мне – а под силу ли это какому-то мужику. Знаешь, родись бы я женщиной, так бы и остался девственником. Или девственницей. Я хотел спросить отчего, но одумался и промолчал – окажись я в ином обличье, думаю, я поступил так же, я бы поступил так же. Причины бы вероятно были бы другие, но результат тот же. Не дождавшись вопроса, Ади продолжил:

– Смотри: у меня три серьезных раны от меча, пять стреляных ран. Под Регетом меня резали без усыпляющих чар. Но самая жуткая боль, которую я перенес – это в одну ночь болели почки, после того как я смешал пиво с самогоном. Теперь смотри – в боль я эту вмазался как муха в патоку – все было нормально и тут тебя она начинает крутить… А теперь представь наоборот – ты точно знаешь, что в тебе зреет то, что сделает тебе очень больно. И срок установлен и до него все ближе и от него не спрятаться не скрыться. Ты сойдешь с ума в ожидании боли. А если не сойдешь, то возненавидишь причину до такой степени, что… А они рожают – некоторые неоднократно. И никто особо не ценит.

– Бывало, я вслушивался в то, что несет мужчина в женском обществе и мне становилось жутко за рассудок и нрав. Неужели мы, мужчины, такие тупые? Я ухмыльнулся злой улыбкой:

– Нам проще сходить на войну, чем к зубодеру. На войне то ли убьют, то ли нет, а у зубодера уже не отвертишься…

– Есть ли жизнь после зубодера? – Схохмил в ответ Ади. – Но меж тем они лучше переносят боль.

– Ловко у тебя получается… Тебе на базаре надо выступать, или в цирке. Весь вечер на арене «Ади Реннер – разрушитель мифов». Какой миф на очереди.

– Ну например тот, что женщины – глупые гусыни. Бывало, я вслушивался в то, что несет мужчина в женском обществе и мне становилось жутко за рассудок и нрав. Неужели мы, мужчины, такие тупые?

– Может, глуп весь мир?

– Бред. Я открою тебе одну тайну. То, что женщины слабый пол – придумали либо сами женщины, либо очень глупые мужчины. Женщины гораздо умней и сильней нас. Я хотел спросить, почему же они не дерутся с мечом как и мы, но вовремя спохватился – Ферд Ше Реннер, отец Ади погиб в бою с женщинами. Даже не женщинами а девушками.

– У них хватает ума посылать на смерть нас, ибо уцелей хоть один из нас человечество уцелеет, но если останется только одна женщина – не факт, что мы выживем. Скажу даже более – если бы у них был способ зачать без мужчины, многие бы так и сделали.

– Нет, вот тут ты сам себе противоречишь.

– Чем же?…

– Если не будет мужчин, кто тогда будет за них воевать.

– А ты представь мир без войн, без солдат… Я представил и мне стало страшно – в том бы мире для меня не было бы места.! Резня в таверне

Я не помню, как звался тот маленький город. Я не помню, в какой это было губернии. Может, память не сохранила названий, а, может, и не знал я никогда. Может, доски с названием, при въезде в город не было, может, я ее не заметил, а если и заметил, то не прочел. Ну а коль и прочел, то не запомнил. Все может быть. Началось все с сущего пустяка – Ади расплатился не той монетой. Корчма была ужасная, а еда в ней еще хуже. Платить была очередь Реннера, он выбрал что-то, чем трудней было отравиться, и вернулся за стол. Но вместо слуги с заказанным, к нам подошел корчмарь…

– Мил-сударь, – начал он косясь на рукоять меча за плечом Ади, – я дико извиняюсь, да деньги, что вы расплатились – фальшивые… Я осмотрелся по сторонам. Хотя, на улице мухи спрятались до тепла, в корчме им было раздолье. Какие-то битюги солили в углу разбавленное пиво. Промелькнула мысль, что за такую трапезу – фальшивые деньги самое то… Впрочем, было видно, что припугни Ади хозяина, тот бы замолк. Но Ади стало интересно:

– Что значит – «фальшивые»? – Сказал он задумчиво. – Откуда они у меня? Я бы знал… А ну, покажи… Хозяин тут же выложил на стол с полдюжины монет.

– Ну и скажи, где ты тут фальшивые нашел? Это дукат… Ну что я виноват, что у них чекан сбитый. Металл-то нормальный. Можешь и на зуб попробовать.

– Пробовал… Да только я не про эту монету. – Хозяин выдвинул две. – Я сперва думал, что это серебро, а потом посмотрел достоинство… Это же какая страна штампует монеты номиналом в семь и двенадцать?… Я думал это серебро, а это не пойми что… Ади нахмурился и закусил губу:

– Да, я виноват… Эти монеты не для вас. Соблаговолите их вернуть. Я дам вам взамен… По нашему столу ударил кулак. Взлетели все живые мухи, звякнула солонка о перечницу. Пока мы разговаривали, наш стол обступили люди. Выглядели они как профессиональные дезертиры, безработные в данное время. Говорил человек в стеганой куртке, с нашитыми бляхами. На поясе висела короткая изогнутая абордажная сабля.

– Э-нет! Эвон вы эту денежку заберете, а потом втюхаете в другом месте! Да вас надобно сдать в приказ… Вдрух вы эта… Фальшивщики и за вас деньга обещана! Я не знал, что такое «приказ», но мне не хотелось, чтоб меня кто-то куда-то сдавал.

– Господа, господа… – частил корчмарь, – здесь приличное заведение…

– Во-во, – подхватил стоящий у меня за спиной. – И я о том же! Мы приличные люди, а чужаки, да еще с фальшивой монетой нам не нужны! Нет, не собирались они нас вести в никакой приказ – наверняка там их самих ждали. Ждали, когда их приведут… Ади попытался подняться, но ему на плечо легла рука, и вернула его на место:

– Встанешь, когда мы скажем.

– Руку убери, иначе пальцев не досчитаешься… Ади имел право нервничать – рука человека за его спиной была ближе к рукояти эстока, чем его собственная.

– Он еще угрожает…

– Знаешь зачем тебя есть зубы? Чтобы было за чем держать язык!

– Ах ты… начал тот. Договорить он не успел. Ади больше не угрожал. Он свел руки, выхватил из-за отворота рукава нож и молниеносным движеньем всадил его в руку на своем плече. Бандит закричал дурным голосом, закрутился. Ади вскочил. Выхватил у раненого саблю, сразу же ударил с разворота. В потолок ударила карминовая струя, рука упала на пол. Крик превратился в рев. Ади провел ладонью – сперва сверху вниз, потом слева направо. Перечеркнул – поставил на нем крест.

– Я же предупреждал! – крикнул Ади. Я к тому времени тоже был на ногах. Отбросил ногой стул, перевернул стол. Тут же присел – над головой просвистела сабля. Я выхватил свою, прочертил в воздухе круг. Кто-то закричал. Я осмотрелся, ударил еще. Крик захлебнулся.

– Бросай оружие! – кричал я, – Убью, кто будет с голой сталью! Так я и делал. В корчме было тесно и тускло, трудно было размахнуться, чтобы не задеть кого-то и я бил на блеск и на движение. Меч Ади так остался в ножнах – он кружил по корчме с двумя саблями. Глухие удары, вскрик, еще кто-то упал в опилки. Звон посуды – кажется, разбили глиняный кувшин, что-то красное льется на пол – то ли кровь, то ли вино. Удар, еще удар. Блок, уход… Удар! Крик… Я почувствовал справа движенье. Повернулся на носках, сбил удар на одном рефлексе.

– Смотри, куда бьешь… Это был Ади. Драка закончилась.

– Прости, но ты сам виноват… Эти сабли свистят совсем не как твой меч. Кабак и до этого выглядевший не блестяще, сейчас представлял вовсе неприглядное зрелище. В углу жались перепуганный крестьяне. Стонал раненый, судорожно скребя рукой пол. Сам хозяин, умоляюще глядел на нас из-под стола. На лицо ему капало вино со стола. Я вспомнил – до драки мне хотелось пить…

– Короче, поесть нам не дали… – Подытожил я.

– У тебя не пропал аппетит? – спросил Ади. – Продолжим трапезу в другом месте. Ади нагнулся и собрал две монеты, из-за которых все началось. Остальные оставил:

– Мы тут намусорили, когда выходили…

– Куда ж вы выходили, вы тут были все время… – испуганно забормотал корчмарь.

– Мы из себя выходили. Разве незаметно?

Ади последнее время был не к добру задумчив, и, вероятно, этой кампании приглянулось содержимое его кошелька. Скорей, именно с ним хотели ознакомиться грабители, проводив нас до ближайшего пустыря. Это я и сказал Ади, когда мы вышли из корчмы.

– Это еще хорошо, что они с мечами полезли. А то ведь могли и из самострела в спину стрельнуть. Ади шевелил бровями, потом похлопал себя по карману с кошельком. Я понял

– он думает о самой пошлой вещи на земле. О деньгах.

– Слушай, а давай я буду дальше расплачиваться? Хлопот меньше… В ответ он просто махнул рукой – отстань. Пока мы сидели в корчме, на улице прошел дождь, стояли лужи, и теперь мы шли, перепрыгивая воду. За нами ступали наши лошади.

– Знаешь, что мне нравится На Этой Стороне? – наконец заговорил Ади, – То, что не надо и задумываться менять деньги. Монеты одной страны легко принимают в другой, даже если о королевиче на монете и не слыхали.

– Оно и понятно – продают ведь не за монету, а за металл, из которого она штампуется. Ади опять задумался:

– Вот странно – выходит деньги С Той Стороны здесь ничего не стоят.

– Из чего там деньги делают?

– Из стали, из бумаги… Я посмотрел на него с удивлением:

– Первый раз слышу, чтобы ты пошутил…

– А я не шучу… Вот смотри… Он вытащил на свет свой кошель. Не тот, из которого он расплачивался, а другой, который я не видел ни разу. Вместо мешочка у него было что-то вроде маленькой книжки. Он раскрыл его и протянул мне бумагу, размером, может с ладонь. Написано на ней было неизвестным мне языком, хотя я смог различить цифру – пятерку.

– Красивая бумажка. Такую, думаю у нас и не нарисуют…

– Она не нарисованная, она напечатанная. У нас таких ходят многие тысячи?

– Мда? Я внимательно посмотрел на него – он оставался спокоен и серьезен. Похоже, он не врал. Я вернул ему бумажку обратно:

– Нет, не знаю… Все же бумажкой расплачиваться, хоть и красивой… говорят, мол варвары на юге бусинками расплачиваются, куском зеркальца… Или там ракушками красивыми… Кстати, а что за металл там такой, что его корчмарь не узнал?

– Это сплав стали и николлума… С ним сталь дольше не ржавеет.

– А что, у вас там проблемы со сталью или этот николлум такой дорогой?…

– Да сталь у нас дешевле вашей, – бросил Ади перепрыгивая через лужу, – а вот николлум, подороже… Но дешевле даже меди. Николл —это такой дух, в пещерах живет, мешает горнякам. Шубин или стучак по вашему… Он запнулся на секунду, прищурился, будто что-то вспоминая. Но не вспомнил: