Текст книги "Вандал (сборник)"

– Ну, как? Вкусно?

– Вкусно… Тебя ведь Августиной зовут, верно?

– Верно, – красавица рассмеялась и вдруг смущенно опустила глаза. – Вдовица я. Давно уже, три года. Колоны мы у господина… правда, он в Августодуруме живет, наезжает нечасто… тут Герневий, староста, за него всем правит, да еще – священник, отец Бенедикт.

– Очень приятный человек, – не преминул заметить Саша.

– Ха, приятный! Между нами говоря – распутник и сластолюб, каких мало! Ни одной женщины не пропустит, мужики его давно уже собирались бить, да так и не побили, потому что трусы все! Трусы и подлецы – только и могут друг с дружкой собачиться.

М-да-а-а… вот, значит, как. Однако добрая женщина эта Августина!

– А бабы их, так и вообще – тьфу! Курицы! Слова доброго не стоят. Все меня промеж собою склоняют, дуры – и косы-то я не заплетаю, и на язык слишком востра, да и вообще, их послушать – так и мужикам прохода не даю. Можно подумать мужики у них – красавцы писаные! Да без слез и не взглянешь!

Александр хмыкнул:

– Тебя послушать, так тут и вообще хороших людей нет.

– А и нет! Кузнец еще ничего, добрый… но и тот – тайный языческий жрец и колдун… Эй, Агуций! Да разожжешь ты, наконец, очаг или нет? Ох, горе мое… Самой, что ли, пойти? А, не… во-он, дымком потянуло… Ты вот что, Бритт, можешь пока с сынком моим по окрестностям прогуляться – а я пока еду приготовлю. Не переживай – накормлю отменно!

– Да я и сам, кого хочешь, накормлю.

Но предложение было хорошее – пойти, прогуляться, уже, так сказать, на легальных основаниях. Посмотреть, что тут к чему. Тем более, в обществе гида, пусть даже такого оборванца, как Агуций.

– Все! Разжег, матушка!

Ага, легок на помине.

– Покажу гостю деревню… да и вообще…

– Угу. Покажу. Идем, Бритт!

Хм… Бритт – ну, надо же!

В те времена путешественники были в диковинку. Старые, римские еще, связи, рвались, купцов становилось все меньше – опасно было везти товары, слишком уж много разноплеменных шаек рыскало по просторам некогда великой империи. Да и – «шаек» – это еще мягко сказано! Целые разбойничьи полчища! Гунны, готы, франки…

Правда, зато с распространением христианства пошли паломники – они уже были не в диковинку, к тому же и варвары иногда вполне мирно перемещались в поисках лучшей доли. Гость, путешественник, был интересен всем – развлечений-то особых не имелось, как и связи, информации – а все ж хотелось знать, как там, в иных землях?

Наверняка, ближе к вечеру, староста соберет особо приближенных лиц «на беседу».

Вот тут всех и выспросить – где, да что, да как? И самому не подставиться – рассказать про Британию. Так, не особо вешая лапшу на уши.

– Ну? В лес пойдем или к морю? – на ходу обернувшись, деловито спросил парнишка.

– К морю. Во-он к тем утесам.

Туда и пошли. Идти пришлось неожиданно долго – наверное, с полчаса, но открывающийся с утесов вид того стоил. Казалось, если б не легкий туман, было бы видно Англию… то есть Британию, конечно.

– Вон наши рыбаки, – улегшись пузом на плоский камень, Агуций показал рукой. – Ишь, трудятся… Видать, удачный сегодня выпал денек!

– А ты почему ж не с ними? Тоже бы рыбки половил, помог матушке.

– Ага… половил, – неожиданно зло отозвался мальчишка. – Что я, дурак, за три маленьких рыбки работать? И это – если улов.

– Как это – за три рыбки? – не понял Саша.

Агуций посмотрел на него с подозрением:

– Можно подумать, у вас в Британии не так! Рыбу ловят – общиной. Чтоб туда вступить на равных – нужно с лодкой явиться… ну, или хотя б сеть свою иметь.

– А-а-а, понятно… Ого! Что это там за парус?!

– Где?! – мальчишка быстро всмотрелся. – Ага! Вижу!

Серый, с красными полосками, парус, стелился над водой почти у самого горизонта. Стелился, но очень быстро исчез… видать, повернул к меловым британским утесам.

– Корабль… – взволнованно прошептал Агуций. – Надо сообщить нашим. А где ты в Британии жил?

– Как где? Я ж говорил уже – Камулодуне.

– Ничего ты не говорил!

– Ну, значит – забыл.

– Говорят, ваш наместник скоро станет править империей. Правда?

Саша пожал плечами:

– Не знаю, не слышал.

Сколько же этому парню лет? Ну, самое большее – двенадцать, пусть так. Значит. Матушке его, Августине… лет двадцать пять– двадцать шесть. Старушка! Ну да, так и получается – девок здесь замуж выдавали рано, лет в двенадцать-тринадцать, в четырнадцать они уже и рожали первенцев, ну а потом – каждый год. Женщинам простаивать не давали, и совсем не важно – крестьянка ты или императрица! Просто машина для рождения детей. Ну да – пятеро погодков… потом – муж умер… где-то двадцать шесть… А родить больше не может, потому что, наверняка – был сделан аборт. Ну, или как это здесь называется – вытравить? Бабка-повитуха… или тот же колдун-кузнец… Несчастная женщина! Кстати, по ней и не скажешь – выглядит-то Августина здорово, всем бы так. Экая красотуля…

– А что там за дым? – Александр посмотрел влево, на утесы, поросшие жесткой желтой травою и можжевельником…

Действительно – что-то горело, и дым поднимался вверх белыми густыми клубами.

– Наверное, рыбу коптят, – пожал плечами Агуций. – Да-да… чуешь, как вкусно пахнет? Кстати, матушка уже, верно, нас и заждалась.

В полном соответствии с этим словами, молодой человек явственно ощутил чувство голода. Еще бы – последний раз ужинал еще в Арроманше! Арроманш, Байе, Пуант-дю-Ок – каким это все казалось теперь далеким.

Хотя вот он – Пуант-дю-Ок – не тот ли мысок? Очень похож, кстати. И рыбу там коптят… не высоко ли забрались?

Августина ждала их, сидя все на том же межевом камне. Довольная, в чистой тунике, даже в двух – одна поверх другой, по имперской моде. Правда, туники-то были из грубого полотна, но все же, все же…

– Долго же вы шлялись! Уж и рыбаки пришли… Сейчас поедим – и на беседу, тебя уж, Бритт, заждались в доме старосты. Ну – прошу к столу…

Запеченная в глине рыба и сваренная с пахучими травами перепелка, даже на искушенный вкус Александра, оказались выше всяких похвал. Гость ел да нахвалиливал, не забывая прикладываться к изрядному кувшинчику с бражкой. Вообще-то – ужин – это было для крестьян уж слишком шикарно! Ели обычно утром – перед полевыми работами – да наскоро перекусывали где-то после полудня дабы восстановить силы. Что же касаемо вечера – ночью ведь не работали, спали – незачем было и есть. Однако сейчас вдовушка расстаралась – гость все-таки, да и староста просил уважить.

Покончив с ужином, молодой человек в сопровождении Агуция и догнавшей их чуть погодя Августины отправился в церковь; а уж, отстояв вечерню, все собрались на церковной площади, под старым дубом, кое-где на ветвях украшенном разноцветными ленточками – пережитками местных языческих верований, еще кельтских. Особого раздражения это у отца Бенедикта не вызывало – привык, да и вообще, христианство в те времена отличалось некоторой двойственностью – церкви обычно строились на месте языческих храмов или вот, как здесь – молельных мест, древние боги тут же становились святыми, вот и тут… была богиня Бригита, стала – Святая. Подобные вещи происходили повсеместно и никого не смущали, кроме разве что уж совершенно упертых монахов.

Небо темнело, и далекие звезды мерцали над морем, окружаю тощий, только что народившийся месяц. Пахло морской капустой и солью, ветер приносил откуда-то запах гари… или то был просто дым от костра? И кому нужно было его жечь? Пастухам? Уж, наверное, больше некому.

Послушать паломника собралось все население деревни, от мала до велика, с полсотни человек. Мужчины степенно расселись прямо на траве, под кроною дуба, за ними, любопытствуя, толпились женщины и дети.

Какая-то молодая девушка в короткой тунике с поклоном поднесла гостю рог, наполненный хмельным варевом. Александр выпил, осилил уж до конца – не стоило обижать по пустякам этих добрых и гостеприимных людей. Почувствовал, как в голове зашумело, как чуть пошатнулся дуб, да и колокольня сделалась вдруг похожей на Пизанскую башню… Правда, все это длилось недолго – все ж молодой человек был силен, да и опыт соответствующий имелся – с киношниками да деревенскими мужичками-лесовичками пить, тем более водку – а иногда и спирт! – это не бражку под дубком, на свежем воздухе, пользовать.

После второго выпитого рога собравшиеся мужики посмотрели на Сашу с нескрываемым уважением. Молодой человек ожидал, что принесут и третий – однако нет, выпить больше не предложили, сразу приступили к расспросам. Как там, в Британии живут? Да кто правит? Да нет ли – есть ли – злобные язычники варвары?

Александр по большей части отвечал уклончиво: живут в Британии так же, как и здесь: кто побогаче – хорошо, кто победней – похуже, обычаи сходны, вот только христианских церквей пока в Британии мало, все больше в городах, не так, чтоб на селе…

При таких словах местные возгордились, запереглядывались весело – мол, вот оно как, в их-то деревне еще покруче, чем в далекой Британии! Церковь все ж есть… да и дуб священный – рядом. А что, удобно! Хочешь, Иисусу молись, хочешь – дубу, а лучше всего оно конечно – обоим.

Правят в Британии, как и везде – вожди. Наместник пока жив, сам Александр его как-то видел – человек как человек, ничем особенно выдающимся не отличается.

– А говорят, в Британии, волшебников-колдунов полным полно! – неожиданно выкрикнул кто-то. – Друиды зовутся.

– Врут, – Саша возразил без раздумий. – Друидов всех еще Цезарь извел…

– О, Цезарь!

Цезаря тут тоже помнили – уважали.

– Собрал на опушке да повелел всех скопом сжечь!

– Сжечь!!!

– С тех пор и нету в Британии колдунов… Один Мерлин остался, но этот сам по себе, наособицу, колдун честный – никогда себя к друидам не причислял.

– А варвары? Варвары добрались ли до острова?

– Увы, добрались… Не так уж и давно, кстати. Явились на многочисленных кораблях, захватывают города, жгут… Но свои селения строят.

– Вот как?!

– Да-да, похоже, и уходить не собираются.

– Видать, понравилась им Британия-то!

– Молите Господа, чтоб ваши земли не понравились!

– Это уж точно! А с каких стран варвары-то?

– С полночных, – Александр отвечал не задумываясь, бражка язык-то развязала. – Римляне называют эти народы – германикус, они же всяк про себя – наособицу: англы, саксы, юты, гуты, даны… Но языки схожи! Впрочем, англов – это, опять же, римляне прозвали, означает – «люди из медвежьего угла».

– А гунны? Гуннов там нету?

– А, Аттилу вспомнили? Не, гунны туда не дошли…

– Они и сюда, слава Господу, не дошли, но Лютецию взяли. И вообще, прокатились саранчой по всему югу. Хорошо, папа Лев Аттиле девицу подослал, красавицу-готку. Говорят, она его и… Как Юдифь!

Рассказчик лишь руками развел:

– Ну, братцы мои… это еще не доказано! Может, и ни при чем тут готка эта… Мало ли у Аттилы врагов?

– И все ж, слава Господу – помер. И нас от него Бог упас.

Вот так вот и продолжалась беседа, впрочем, долго посиделки не затянулись – в те времена ложились рано и вставали с рассветом. Прощаясь и степенно крестясь на колокольню, уходили мужички и их жены, детишек прогнали же давно.

Поблагодарив гостя за весьма занимательную беседу, ушел и староста, и – чуть погодя – отец Бенедикт.

– Пойдем и мы, – зевнув, потянулся Агуций. – Время позднее, а завтра с утра на выпас идти.

– Пойдем, – Августина согласно кивнула и, взъерошив сыну волосы, искоса посмотрела на Сашу. – Я тебе в сеннике постелила, паломник.

Сенник? Александр задумался, услыхав незнакомое слово… Сенник… А! Наверное, это сарай для сена…

– Травы там мягкие, пахучие – чабрец, ромашка, мята… Я и сама летом в доме не сплю – душно.

– И я, и я тоже в сеннике буду!

– Цыц! – вдовица со смехом отвесила Агуцию подзатыльник. – Тебя еще там и не хватало. А кто будет дом сторожить?

– А что там брать-то? Да и воров у нас нету.

– Все равно. Нехорошо это, чтоб дом пустовал. Да… там хмельное в кувшине… можешь допить остатки. Только смотри – завтра не проспи!

– Да не просплю! Что ты, что ты, матушка, – явно обрадовался парень. – А вы что же, хмельное не будете?

– Будем, – Авугстина снова засмеялась. – Только – с другого кувшина, с полного.

Опять пить! – сдерживая смех, подумал Саша. И Августина еще эта… вдовица… тоже, что ли, в сеннике спать собирается?

Между прочим, заниматься любовью на сене не очень-то и хорошо – трава колется!

Августина, как видно, хорошо это знала – не впервой! – притащила кусок полотна, постелила – хорошо стало, мягко!

Сквозь щелястые стены сенника сверкали желтые звезды, и тощий растущий месяц с любопытством заглядывал в прорехи крыши. Темно было… но все ж кое-какие силуэты угадывались. Вот вдовица протянула кувшин:

– Пей!

Эх! А ведь вкусна бражица! Или что это – сидр? Так яблоки еще не созрели… так с недозрелых-то еще и лучше, крепче напиток. Его бы еще перегнать – классный бы кальвадос получился, градусов шестьдесят, уж никак не меньше. Накатишь стаканчик – аж искры из глаз, и закусывать особо не надо – на вкус приятный.

– Вкусно! Ты сама-то что не пьешь?

– Не беспокойся… Я выпью!

Тихий смех. Стрекот сверчка за спиною. Шорох. Что там делает столь привлекательная хозяйка? Похоже, что стаскивает с себя одежду…

Ага! Так и есть! Вот прижалась…

Почувствовав прикосновение нагого горячего тела, дрожащего от вдруг нахлынувшей страсти, Саша не стал строить из себя высокоморального девственника. Обняв красавицу-вдовицу, прижал к себе, целуя в губы и грудь… Женщина подалась, застонала, срывая с гостя одежду, и вот уже молодые тела сплелись, сливаясь в любовном экстазе, и только шуршала под покрывалом солома да бесстыдник месяц с завистью подглядывал в щели. Впрочем, не только месяц – и звезды.

– А крышу-то тебе пора перекрыть, – подняв глаза, улыбнулся Саша.

– Перекрою, – юная женщина прижалась к нему в расслабленной неге. – Про варваров мне расскажи.

– Про варваров? А тебе зачем?

– Просто так… Интересно. Ты знаешь Хенгиста, того, что прозвали Удалым?

– Нет, с ним не знаком. У нас в Британии…

– Ой, милый, – Августина вдруг тихонько расхохоталась. – Вот только не надо мне врать про Британию, ладно? Я сама оттуда.

– Оттуда?!

– Меня захватили в рабство… еще в детстве. Продали сюда, в наложницы… Ты говоришь не так, как там! Многие слова непонятны, да и говор… такой забавный.

– Да ладно тебе, – неприятно скривился молодой человек. – Скажешь тоже – забавный.

– Да-да, именно так! И я не все слова понимаю… Хотя… нам ведь и не нужно слов?

Она оказалась поистине ненасытной, эта синеглазая вдовушка, и кто сейчас мог бы сказать, всегда ли был у нее подобный любовный пыл или его вызвал Саша?

И снова шуршала солома, и подглядывал месяц, и обнаженные тела пылали жаром любви… Нельзя сказать, чтоб Саше не нравилось… еще бы! Августина оказалась любовницей опытной и искусной, не отпуская его ни на миг.

Да и Александр не отставал, уж не ударил лицом в грязь – прижимал вдовицу к себе, ласкал, целовал, гладил… А юная женщина не стеснялась – стонала, кричала так, что, казалось, сейчас упадут стены!

– Там это… сынишка твой не проснется?

– О, нет, нет! Он всегда так крепко спит… Иди, иди ко мне, милый… Вижу, устал. Вот, возьми-ка кувшин, испей…

Саша и сам не заметил, как погрузился в сон, спокойный, глубокий и добрый. Приснилось вдруг – в сарай этот явились еще две девы, столь же красивые, как и молодая хозяйка; явились и начали вытворять такое, что подглядывающий в прореху месяц смущенно залился краской. И даже распух, прямо на глазах стал круглым… впрочем, и не месяц это был, а круглое лицо священника, отца Бенедикта!

– Так ты говоришь, Августина, он знает Хенгиста и Оффу?

– Это его приятели… друзья. Никакой он не бритт – варвар! О! Изнеженные бритты просто не могут… так…

– Как?

– О! По-всякому… Тебя интересуют подробности, святой отец?

Вот это беседа! Да что тут такое творится-то? И вообще – «тут» – это где? На сенник вроде бы не похоже. Скорей, на какую-то яму закрытую частой деревянной решеткой… Черт побери!

Александр резко вскинул голову и сразу почувствовал, как перед глазами закружились противные зеленые звездочки.

– Смотри-ка, очнулся!

– Я же говорила – он крепкий парень! Одно слово – варвар!

Над решеткой заинтересованно склонились двое – отец Бенедикт и Августина.

– Ну, гостюшка, – нехорошо осклабился священник. – Может быть, скажешь нам, кто жег костер, подавая сигнал Хенгисту?

– А я откуда знаю? – молодой человек хмуро поднял глаза. – Мало ли, кто тут у вас костры палит?

– У него, несомненно, есть здесь сообщники, – Августина с усмешкой посмотрела вниз. – Тут не обойтись без пыток. Ты позволишь, святой отец? О, я умею пытать! Училась… еще там, в Британии, посреди Поля Лунных Камней. Колдунья по имени Моргана учила меня, как рассекать кожу, вытягивать жилы, дробить кости…

– Тихо ты, язычница! – прикрикнул отец Бенедикт. – Вот завтра вернется Герневий – он и решит: отдавать его тебе или сразу казнить.

– О, я знаю одну хорошую казнь! Даже и не одну…

Садистка! Как есть – садистка. Александр с неприязнью всмотрелся в искаженное ненавистью лицо вдовушки… Ведьма! Честное слово – ведьма! и как она могла ему нравиться?

– До завтра долго ждать. Вдруг Хенгист…

– Подождем! – резко оборвал священник. – Все же не следует решать такие дела без старосты. Спешка нужна лишь в самом крайнем случае! К тому же… этот варвар, кажется, христианин, если не врет. Вечером я его исповедую.

– Ну, как скажешь, святой отец, – несколько успокоившись, женщина пожала плечами…

Нет, все же она хороша, очень хороша, чертовски… Именно что – чертовски!

– Кстати, староста обещал мне двух своих рабов – перекрыть крышу… И еще много чего обещал!

– Обещал – сделает, – отец Бенедикт усмехнулся. – А теперь ступай себе, Августина. Думаю, у тебя еще найдутся дела.

– А как же его сообщники, отче? Мы ведь так и не знаем, кто они!

– Завтра узнаем, – раздраженно отозвался священник. – Я же сказал – завтра. Идем… Помолимся. Во успокоение от всех страстей.

Хм… интересно, с чего это местный падре так раздражен? И, похоже, что эта не в меру любопытная вдовушка ему сейчас мешает, очень мешает. Не иначе, как святой отец имеет насчет гостя какие-то свои планы. Это хорошо, пожалуй…

Александр, наконец, обрел способность соображать – раздувающая голову боль постепенно уходила, делалась все слабее, пока не осталась лишь одна слабость – в буквальном смысле не шевельнуть ни рукой, ни ногой. Ну, хоть соображать можно…

Молодой человек внимательно осмотрел узилище – не шибко-то глубокую (роста в полтора) яму диаметром где-то около пяти метров, перекрытую решеткой из переплетенных шестов толщиной с руку. Где-то там, наверху, должна быть и щеколда… или решетка слишком уж тяжела, для того, чтобы одному сдвинуть?

Собрав все силы, узник попытался встать… всего лишь попытался… О, нет! Нет! Голова сразу же закружилась так, что Саша счел за лучшее тут же усесться обратно, прислонившись спиной к холодной земляной стенке. Проклятое зелье! И – проклятая ведьма – опоила, охмурила… Да уж, что говорить – сам же на охмуреж и полез, очень даже ретиво!

А стены здесь земляные. Можно будет попытаться прокопать, прямо вот так, руками. И – когда слабость пройдет – попытаться допрыгнуть до решетки. Пошатать… поглядеть… прикинуть.

Пока же – пожалуй, лечь. И попытаться хоть немного поспать, сон – самое лучшее сейчас лекарство от этой чертовой слабости.

Узнику все же удалось на какое-то время забыться, быть может, часа на три-четыре, но и этого вполне хватило для того, чтоб организм хоть немного пришел в норму: проснувшись, молодой человек с хрустом потянулся, потом встал… подпрыгнул, ухватившись руками за решетку…

– Не пытайся ее открыть, бритт… или как там твое настоящее имя?

Отец Бенедикт!

Что, уже вечер? Явился для исповеди… Исповедник, черт бы тебя побрал!

Священник вдруг стал читать молитвы, гнусаво и громко, часто и мелко крестясь… потом вдруг склонился к самой решетке и, резко понизив голос, спросил:

– Почему Хенгист прислал тебя? Он что, нам не доверяет?

Узник поначалу даже не сообразил, что с ним разговаривают на каком-то германском диалекте, очень похожем на язык, родной для вандалов и готов. А ведь Александр его хорошо понимал. На нем и, чуть подумав, ответил:

– Одни древние боги знают, что за мысли бродят в голове сего славного хевдинга!

– Ага! – удовлетворенно кивнул отец Бенедикт. – А эта сучка Августина быстро тебя раскусила! Что, Хенгист еще не передумал креститься?

– Не передумал. Затем меня и послал. Посмотреть, что здесь за храм? Достойно ли будет принять в нем крещение столь доблестному вождю?!

– Наша церковь одна из лучших на побережье! – святой отец горделиво приосанился. – Да ты и сам видел.

– Видел. И обо всем доложу – это поистине прекрасный храм!

Священник негромко расхохотался:

– Так вот и я о том же толкую! А сколько таких церквей будет выстроено в округе, когда Хенгист станет правителем, а я – недостойный – епископом?

Услыхав такие слова, Саша поспешно опустил голову, пряча усмешку. Так вот в чем дело-то! Вот где собака порылась! Епископ… Поня-атно… Все, как везде – интриги, интриги…

– Боюсь, право назначать епископов не принадлежит военному вождю, даже такому удачливому, как Хенгист Удалой, – осторожно промолвил молодой человек. – Это право, скорей, принадлежит папе!

– Папа Лев умен и понимает, кого нужно будет назначить на это место в случае крещения Хенгиста… Правителя Хенгиста! Смею заметить, очень многие варвары, увы, частенько впадают в арианскую ересь. А Хенгист будет добрым католиком!

– Ой, добрым ли? – тут Александр уже не смог сдержать смех.

Впрочем, за компанию хохотнул и отец Бенедикт:

– Я вижу, мы с тобой поняли друг друга. Сегодня ночью мои люди снова разведут костры. Хенгист ударит, как всегда – на рассвете?

– Как всегда…

– Славно! Вот мы обо всем и договорились.

– Славно-то славно, – узнику вдруг показалось, что святой отец собрался уходить. – Но как я передам все вождю, сидючи здесь?

– Ах, вот ты о чем, – отец Бенедикт засмеялся. – Не переживай – мой человек освободит тебя, как стемнеет.

Ох… Вот уж поистине – золотые слова! Очень и очень приятные, даже приятнее, чем любовные причитания Августины.

Как стемнеет…

– Напомни Хенгисту, он обязательно должен удержать своих вар… своих воинов от нападения на храм. Там буду я… там укроются женщины и дети. Укроются под сенью креста!

Снова перекрестившись, священник пробормотал молитвы и ушел, оставив узника в томительном ожидании свободы.

Судя по тому, что смог разглядеть Александр, в очередной раз подтянувшись, вокруг ямы росли густые кусты и деревья, и похоже, никто узилище не охранял. Да и надобности такой не было – решетка оказалась крепкой и тяжелой – не сдвинешь. Что ж, приходилось ждать неведомого освободителя. И соображать – куда потом идти? На юг, в Марсель-Массилию? Или все же попытаться пристать к варварам. У них же флот!

Так вот молодой человек и сидел на дне ямы, думал, посматривая не небо – не думает ли темнеть? Нет, покуда не думало – было светло-голубым, высоким, с белыми редкими облаками, гонимыми легким ветром… куда? К морю? А черт его знает, куда.

А вот и другие облака… темные… грозовые тучи, что ли? Да нет – похоже, что дым. Узник вскочил на ноги и принюхался: ну, точно – дым. Что-то горит… И, кажется, кричит кто-то. Да не кажется – точно кричит! Кричат… И что-то звенит… оружие? А солнце-то уже садится, на решетку упали длинные тени…

Чу! Вдруг послышались чьи-то шаги. Быстрые, очень быстрые… Оп!

Над решеткой склонилось знакомое лицо, мелькнули светло-рыжие локоны…

– Агуций!

– Меня прислал отец Бенедикт, – быстро ответил парень. – Сейчас…

Что-то скрипнуло – видать, подросток отодвинул засов… А решетка между тем все так и лежала на месте.

– Не могу! – тяжело дыша, признался Агуций. – Не сдвинуть – тяжела слишком.

Ну, святой отец! Ну, послал помощничка!

– Давай-ка я помогу… Есть там какой-нибудь кол, палка?

– Нет… хотя… вот, засов разве что.

– Ну-ка, сбрось-ка!

Саша просунул тяжелую палку меж брусьями решетки, навалился – дело сразу пошло веселее, тяжелая решетка, наконец, подалась, медленно отошла в сторону.

Прыжок… подтянуться… оп-па!!!

Господи… Ну, вот она – свобода!

– Агуций, что там за шум?

– Шум? – мальчишка неожиданно расхохотался, запрокинув голову, заливисто и громко. – Это не просто шум, Бритт, это – битва!

– Хенгист?!

– Именно! Чувствуешь, как горят поля? – В синих глазах подростка стояла злая звенящая радость. – Они всегда издевались надо мной, все… Пусть теперь… Лишь один отец Бенедикт… О, я самый верный его пес!

– А мать? – Александр все же спросил, напряженно прислушиваясь.

– Матушка пару раз уже продавала меня в рабство, – ехидно усмехнулся Агуций. – Теперь – моя очередь. Как ты думаешь – дадут за нее пять золотых?

– Матушка твоя красива, – покачал головой Саша. – Но пять золотых, думаю – много.

– Хотя б тогда два… Там уже вся деревня горит! И пусть! И правильно! Если б ты знал, Бритт, как они меня презирали! А теперь… теперь у меня праздник. Отец Бенедикт станет епископом, а я – причетником в церкви, а потом, Бог даст – и аббатом!

Да-а… Саша опустил глаза. Ради такой феерической карьеры, конечно же, стоит продать в рабство родную мать. Впрочем, та именно того и стоит.

– Ну, пойдем, – потянувшись, усмехнулся молодой человек. – Посмотрим, что там за веселье? Да, кстати, мне бы меч раздобыть… Или хотя бы – секиру.

– Так спросишь у своих, идем! – радостно подмигнул мальчишка. – Ах, как горят дома… славно, славно!

Дома – убогие хижины – и в самом деле горели славно, с высоким оранжево-желтым пламенем, с искрами. На площади, перед церковью, валялись трупы – мужские, женские, детские… Не только те, кто сражался, но и те, кто не смог убежать… или вот – укрыться в церкви. Впрочем, это, похоже, оказалось не слишком удачной затеей – с десяток дюжих варваров, косматых, в кожаных, с металлическими бляшками, панцирях и сверкающих шлемах деловито подтаскивали к храму солому и хворост.

Ай, отец Бенедикт… как-то не очень-то хорошо ты договорился с Хенгистом!

– Что они делают? – выглянув из-за угла, несколько опешил Агуций.

Саша пожал плечами:

– Хотят поджечь церковь. Думаю, нам сейчас не стоит показываться им на глаза.

– Поздно!

Резко обернувшись, молодой человек увидел бегущих к ним воинов, у одного в руках было короткое копье, другой воинственно размахивал окровавленной секирой.

– Мои! Мои! – наперебой кричали варвары. – Это мои рабы!

– Нет, мои! Клянусь Воданом, я буду за них биться!

– А, может, лучше мы кинем в кости? Кто выиграет, тому и…

– А может, я лучше дам вам в морды обоим?! – ошарашил бегущих Саша. И тут же, пока те не опомнились, заехал в челюсть ближайшему – тому, что с секирой. Кстати, не так уж грозно они и выглядели – так, просто худющие, молодые, лет по двадцати, парни.

Тот, кому так здорово приложилось, с воплем полетел наземь, секиру же ловко подхватил Александр и, не давая опомниться, коршуном набросился на второго, враз выбив копье.

Этот второй, конечно, пытался сопротивляться – как-то копьецо перехватывал, даже сделал выпад… один. Больше просто не успел, ему ли справиться с каскадером? Можно сказать – с профессионалом.

Выпад… Удар! Отбив… И вот уже сломанное в древке копье полетело в сторону.

Победитель же картинно оперся на секиру: в джинсах, в заляпанных грязью кроссовках. Посмотрел на варваров, ухмыльнулся:

– Так-то вы встречаете друзей, парни! Посмотрим, что вам скажет Хенгист?!

– Ты знаешь нашего вождя?! – варвары удивленно переглянулись. – И говоришь ты понятно… хотя и смешно. А-а-а! Ты, видно, был здесь в плену! Кто ж ты, о, славный витязь?

«Славный витязь» горделиво тряхнул головой:

– Мои славные предки известны от самих Инглингов… Сам же я – Александр, Александр Рус из древнего рода Силингов!

– Силинги! Так вот ты кто! А я думал, они все погибли в далекой Африке!

– Как видишь, не все!

– Так пойдем же, скорее, с нами, брат! Иначе нам совсем не достанется добычи!

– Добычи? А как же сопротивление? Уж я б тут кой-кому пощипал перья.

– Какое сопротивление, брат? – парни довольно переглянулись. – Здесь некому больше сопротивляться! Идем же с нами… Только это… Секиру верни. Не моя это – брата. Еще осерчает.

– На! – жестом доброй воли Александр протянул секиру, в любой момент готовый разрубить ею череп варвара.

Но нет, обошлось.

Ласково, словно ребенка, погладив секиру по лезвию, парень улыбнулся:

– Я – Фредегар, сын славного Варимберта сына Хидебольда, сына… Друзья называют меня – Зоркий Глаз. Это правда, клянусь всеми богами, глаз у меня действительно зоркий.

Варвар приосанился – худой, патлатый, он сильно напоминал какого-нибудь панк-рокера, истощенного наркотиками и пьянством. Приятель его – чуть поплотнее, – но тоже такой же лохматый, назвался Рутбальдом Яйцом.

– Яйцо – это потому что он здорово лазит по скалам за птичьими яйцами, – с явной гордостью за друга пояснил Фредегар. – Он ловок, как сто болотных троллей! Ой… что-то мы заболтались, идем же, славный Александр, идем!

– Этот парень – со мной, – Саша кивнул на притихшего Агуция. – Попрошу его не трогать.

– Как скажешь, брат, как скажешь!

К церкви они не пошли, да Саша туда и не рвался, думал – как бы отвязаться от навязчивых новых знакомцев да унести поскорей ноги. А парни – Фредегар Зоркий Глаз и Рутбальд Яйцо – явно хотели пошарить по уцелевшим хижинам – нашлись еще и такие, в том числе – и дом Агуция, точнее сказать – его матушки вдовицы Августины. К которой, несмотря ни на что, Александр до сих пор испытывал нечто вроде привязанности. В конце концов, ничего особенно плохого она ему сделать не успела, не успела, несмотря на все свои кровожадные намерения. Зато сколько… ммм… хорошего… сделала… и не далее, как вчера… то есть – сегодня ночью.

– Вы идите во-он к тому дому, где сад, – указал молодой человек. – А я тут кое с кем посчитаюсь.

– Договорились! – парни явно обрадовались – указанный дом выглядел куда как богаче вдовушкиной хижины.

Впрочем, и оттуда уже раздавались вопли.

Почесав затылок, Александр заглянул за ограду… и тут же отпрянул. Прямо во дворе, на вытащенной из дома скамейке, лицом вниз была привязана Августина. Обнаженная спина ее была покрыта кровавыми рубцами, источник которых – изрядных размеров кнут – трепетал в руках дюжего молодца с собранными в две косы волосами и бритым лицом эсэсовского унтершарфюрера. По крайней мере, челюсть у него была именно такая – квадратная. Кстати – украшенная кровавыми шрамами… по всей видлимости – от женских ногтей. На редкость отталкивающий тип. Да и звали его, как выяснилось, вполне подходяще.

– Клянусь, никто не сделает лучше Кровавого орла, чем Оффа Лошадиная Челюсть!

Это произнес кто-то из зрителей-прихлебателей, вольготно расположившихся на траве у бочонка с чем-то хмельным.