Текст книги "Во власти небытия"

Во власти небытия
Андрей Александрович Прокофьев

© Андрей Александрович Прокофьев, 2023

ISBN 978-5-4496-9684-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

1

Мечтать о шашке он стал совсем недавно, до этого мечты имели несколько иные свойства, относящиеся к чему-то более банальному, незаметному. К тому, что приходило и как-то незаметно уходило, растворяясь в важном или совершенно привычном течение дней.

Долгое время шашка была недоступна из-за своей цены. Бессовестные барыги с различных интернет сайтов заламывали цену совершенно неадекватную предмету продажи. Частенько Степан злился на это. Но как может никому ненужный предмет стоить так дорого? Его друг Борис поддерживал этот вывод. Если нет спроса, откуда тогда берётся цена. Всякие варианты с эксклюзивностью товара в расчёт не принимались от того, что смысл сводился к слову дорого, а всё остальное должно вытекать из этого и никак не иначе.

Впрочем, ассортимент шашек был невелик. Времена империалистической войны, с продолжением в виде гражданской канули в небытие очень уж давно. Поэтому всё сводилось к сувенирам, и это было обидно. Если представить ситуацию немного дальше, то в полной амуниции, с лампасами, погонами, при шашке, и пусть пока без верного коня, казак получался сувенирным, можно сказать, что в какой-то мере ряженым. Посылы о возрождении бравого дела оставались для каждого своими, от этого была сумятица, что в мозгах, что и в словах.

Только шашка должна была стать основой, а всё остальное затем. Поэтому покупка планировалась основательно. Особенно важен был размер. В интернете частенько встречались шашки нестандартных размеров, а этого никак нельзя было допустить…

…В один из погожих летних деньков наконец-то был найден оптимальный вариант, но случилось непредвиденное. Один из постоянных посетителей алкогольного кружка по имени Павел приехал в будний день вечером без всякого звонка или договорённости. Степан этого дела не любил. Есть запланированное время, тогда, пожалуйста, совсем другое, когда в наглую.

Гостеприимство вещь хорошая, но и оно должно иметь некий предел, а то получится, чёрт знает что. К недовольству Степана ещё добавлялось, что Павел приехал не один. Вместе с ним был высокий мужчина с несколько странной внешностью, которую слишком долго описывать, да и нет в этом, собственно, особой нужды, тем более Степан для себя безошибочно определил незнакомца, как только тот произнёс первые слова: – Выдыш Павел Дмитриевич – представился незнакомец.

– Емельянов Степан Степанович – ответил незнакомцу Степан.

– Как-то у вас всё слишком официально – вмешался в разговор Павел.

Степан лишь пожал плечами, мол, как вышло, так вышло. Выдыш внимательно рассматривал многочисленные постеры с изображениями разных рок звёзд, их монстров, символик.

– Любишь рок. Я тоже в юности увлекался.

– Что же сейчас неинтересно? – спросил Степан.

– Сейчас не до этого. Я больше машинами занимаюсь.

– «Левый человек» – подумал Степан и ещё больше стал злиться, что Паша притащил к нему своего очередного дружка.

Принесённая гостями бутылка не очень грела воображение, поскольку завтрашнее утро начиналось четвергом. Степан имел на лице мимику явного неудовольствия. Он не умел особо глубоко прятать эмоциональный фон, да и не пытался лишний раз этого делать. Может, кто другой бы и обиделся на столь любезный приём, но только не Павел. Его друг Павел, по фамилии Выдыш, тоже не заморачивался на подобные темы, поэтому они не обращали внимания на кислую физиономию Степана.

– Советскую власть, гляжу, сильно не любишь – произнёс Выдыш, обращаясь к Степану.

– С чего ты это взял – ответил Степан.

– Здесь и к гадалке не ходи. Плакаты, музыка, да и ноутбук у тебя открыт на сайте нового казачества.

– А ты что советскую власть почитаешь. Тогда нам с тобой не по пути – сказал Степан, заглотив стопку водки.

– Я-то советскую власть… – громко засмеялся Выдыш. – Да я галстук пионерский ещё в восемьдесят первом году ногами топтал. У нас в западной Украине с этим строго было. Память предков никуда не делась, а ты такое говоришь. Я и в армии совковой не служил, прятался в цыганском таборе.

Это был откровенный перебор. Степан терпеть не мог советскую власть и стал с годами безразличен к пионерскому детству, но армию Выдыш затронул зря. Степан внутри ещё больше насупился: – «Точно бандеровец, сразу подметил и не ошибся» – думал Степан.

Павел предложил тост на тему разговора.

– Давайте за новые времена, чтобы теперь навсегда без всяких коммунистов. Мы и сами разберёмся, как нам жить.

Они покончили с содержимым стопок. Выпивший Выдыш продолжил общение, которого не очень желал Степан, думая о своём…

…Ненавидеть советское – это одно дело. Есть ещё другое, в виде русского патриота, а тут уж бандеровцы совсем не к месту и мало у них отличий от коммунистов. Хотя, нет, отличия, как раз есть, только восприятие, кажется, ещё хуже. Можно в течение нескольких часов потерпеть этого Выдыша, но в дальнейшем будет разговор с Пашей, чтобы подобных элементов в доме у Степана больше не было.

– Эти коммунисты у нас всем жизнь переломали, вспомнить страшно. Дедулю моего в сорок шестом к стенке прислонили. Как отец с матерью выживали и представить трудно.

– Здесь тоже не сахар житуха была – вставил своё Павел.

– Ты это не сравнивай. Наши за свободу боролись, а вас здесь, как скот на убой гнали. Пикнуть боялись, прятались вы и выли – Выдыш начал пьянеть, от этого его стало заметно заносить.

Степану поведение Выдыша естественно не нравилось, он с трудом сдерживал себя, слишком велико было желание вступить с этим человеком в словесную схватку.

– Свободу обрели тогда или нет? – ироничным тоном спросил Степан.

– Сам знаешь, что нет. Но зато теперь умеем её ценить.

– Теперь я тебе скажу. Свободу свою вы благодаря нам обрели. Тогда в конце восьмидесятых от нас здесь всё зависело и если бы не мы, то по-прежнему прятались вы по хуторам и таборам.

– Это ты зря. Извини, если обидел, но свою попранную самостийность мы и без вас зубами выгрызли.

Степан не стал вступать в дальнейшую полемику, посчитав, что и без того хватит. Он постоянно поглядывал на часы. Даже выпитая водка не настраивала на позитивный лад.

Выдыш что-то пробурчав, поднялся из-за стола. Не спрашивая разрешения, он прошёл в соседнею комнату, затем вернулся назад на кухню.

– Шашку ищешь? – спросил Выдыш Степана.

– Уже нашёл – ответил Степан.

– Так это сувенирная – разочарованно произнёс Выдыш.

– Пока такая сойдёт – ответил Степан.

– Есть вариант купить настоящую шашку, могу посодействовать – предложил Выдыш.

Степану хоть было и неприятно продолжать общение с Выдышем, но он не мог обойти такую тему стороной.

– За сколько и что за шашка? – спросил он у Выдыша.

– Что за шашка не знаю, видимо, обычная времён войны с коммунистами, а цена? Думаю, договоримся, может чуть дороже. Она у одного деда.

– У вас там на Украине? – продолжил Степан.

– В Украине – поправил Степана Выдыш – Нет, она здесь в одной деревне, кажется, Яровое называется, так что подумай. Я врагу коммунистов всегда рад помочь.

– Коммунистов уже четверть века как нет. Стоит ли их поминать на ночь глядя – подал голос Паша.

– Не скажи, их всегда помнить нужно, забудешь они сразу вернутся. Тогда плохо всем будет, и русским, и украинцам. Этим всё равно кому кишки наружу выпускать.

– Не вернутся. Сейчас это не пройдёт, другое поколение выросло. Бредовые идеи никто принимать не станет, это же очевидно.

– Глупое рассуждение, им только этого и нужно – не согласился Выдыш.

– Так что насчёт шашки? – спросил Степан.

– Без проблем, с дедом я лично знаком. Он уже всё одно из ума выжил, уверен, что договоримся, хотя конечно не могу гарантировать на сто процентов…

2

– Тебе-то она зачем? Ты такой казак, как я космонавт – дед Прохор был не очень любезен, к тому же его сильно побалтывало от выпитого самогона, хотя время едва перевалило за полдень.

– Обычный казак, – ответил Степан.

Выдыш сидел молча на поваленной сосне крутил в прокуренных зубах тростинку. Затем с иронией посмотрев на деда, достал сигарету. Павел остался в собственном автомобиле. Он, издалека поглядывая на своих товарищей, иногда смотрел на часы. Нужно ещё успеть забрать сына от тещи.

– В милиции или на зоне служил? – в точку спросил дед Прохор.

– Ну, на зоне, это что-то меняет – безразличным голосом ответил Степан.

Он уже успел пожалеть о своём желании отправиться с Выдышем в это село под названием Яровое. Дед был неприятен, к тому же сильно хотелось выпить. Солнце слепило глаза, и в довершении не самого хорошего расположения духа, Степан вчера сильно натёр мозоль на правой ноге, неудачно купив кроссовки.

– Это мне важно. Если ты не против, то давай выпьем, поговорим по душам. Я хочу что-нибудь знать о человеке, которому продам шашку. Шашка непростая, – прошептал дед Прохор.

Степану не очень хотелось задерживаться в гостях у незнакомого старика. Причём причина была не только в нем, а ещё и в Выдыше, который, без всякого сомнения, как казалось Степану, присоединиться к этому делу.

Пить очередной раз с убежденным бандеровцем, значит самого себя провоцировать на конфликт. Дилемма, как это бывает в жизни, взялась из ниоткуда, но крепко взяла за горло. Интерес к шашке, поначалу, вроде, начал спадать из-за странного поведения деда, но простая детская интрига оживила процесс.

Выдыш же сохранял скромный нейтралитет. Для него такое поведение в трезвом виде было нормой, и если бы Степан знал его немного больше, то не удивился бы его скучающему виду.

– Ты парень не грузись. Вижу набычился малость. Я и сам всю жизнь в участковых отслужил, только не здесь, а под Уфой. Сюда приехал, когда на пенсии был давно. Брат у меня старший здесь в родительском доме жил, всю жизнь бобылем. Без жены, без детей, а я к тому времени одну жену похоронил, со второй развелся, дети выросли своя у них жизнь давно. Вот и решил на родину вернуться. Давно, если честно, хотел, тосковал даже и не один раз. Места какие у нас посмотри, разве может такое душу не тронуть. Там в Башкирии тоже, конечно, красиво, и по-своему мило, и даже дорого, не один всё же год там провёл, но родился я всё-таки здесь. Вот в этом доме, что на тебя наличниками своими смотрит. Здесь моя родина. Здесь детство прошло моё. Воспоминания о лучшем здесь поселились,

куда мне от этого деваться. Так что не обижайся, я начал с того, что своих коллег издалека вижу, можно сказать, что чувствую. Может и правильно ты в казаки подался нам служивым только туда и дорога.

– У меня один прадед казак был. Другой в жандармах, при царе батюшке служил – сказал Степан.

– Так мы с тобой родня практически – улыбнулся беззубым ртом дед Прохор – У меня прадед стражником служил, дед в колчаковских войсках воевал.

– Здесь тюрьмы нет Прохор, как мог твой прадед в стражниках служить – наконец-то подал свой голос Выдыш.

Степану казалось, что Выдыш не слушает их разговор. Настолько тот сидел погруженный в свои мысли. Видимо, он вспоминал родную землицу, которая находилась слишком далеко отсюда, может, конечно, думал о чём-то куда более меркантильном, и Степан в этот момент подумал о том: откуда они знакомы. Дед Прохор потомственный сибиряк с прекрасной, в понимании Степана, родословной и западный украинец, враг всего русского, лишь прикрывающейся общим врагом в виде ушедших в небытие коммунистов.

– Дом дед строил. Тесть его, то есть прадед по бабке, в этом помогал. Они зажиточно, по местным меркам, жили, а прадед по отцу, он в губернском городе жил на улице Низовой. Дом у них был, он и сейчас там стоит. Не один раз я там бывал. Родовая тоска старика мучает, о прошлом безвозвратном.

– А шашка чья? – не удержался Степан.

– Шашка историческая, иначе не скажешь. Она принадлежала одному белому офицеру, который где-то здесь нашёл свой последний приют, как и полагается по тем временам, без нормальной могилы, без заслуженной почести… Кто его знает по имени. Да никто, и вспомнить, как он выглядел, никто уже не сможет. Так быль ещё живущая, цепляющаяся за кого-то вроде меня, может и вовсе за меня одного. Не хочется так думать, но правда жизни в этом. Если точнее, то в забвение. Сегодня светлый день, как для меня, так и для тебя, вижу небезразлично тебе святое дело. Сотня лет, как понимаешь, совсем не шутка, а нет, и она всё живёт. Так же как река, что сейчас рядом с нами всё несёт и несёт свою воду мимо нас, не думает о нас и не от того, что не умеет думать, а от того, что дела ей до нас нет. Реке лет неисчислимо и пример не очень для сравнения. Только время, есть время – это образ в котором уживается буквально всё. Представь себе Степан, что и этот вот день станет частью общей картины, не верится, а это, тем не менее, так.

Степан не понимал болтовню деда Прохора, однако слушал терпеливо, ожидая, когда тот перейдёт к интересующему Степана вопросу. Выдыш отошёл к автомобилю Павла, они что-то живо обсуждали, и Выдыш периодически делал жест рукой, указывающий в сторону города.

На небе к тому времени появились признаки подходящей с западной стороны грозы. Темнота начала приближаться с каждым дуновением внезапно и быстро остывающего ветра. Прохлада поползла по коже, забралась под тонкую футболку Степана, он несколько раз посмотрел навстречу грозовому фронту, тот незамедлительно ответил глухим раскатом грома с характерным сухим треском. Колыхнулись листвой кроны двух стоящих возле них берез. Мелкие, но сильные холодные капли, яростно ударили по зелёной траве, не пожалели разговаривающих. Секунд через десять повысилась их плотность, а во время произнесённой дедом Прохором фразы: – Пойдём в хату Степан – холодный дождь обрушился со всей имеющейся в его арсенале силой.

Выдыш скрылся в автомобиле Павла. Степан, несмотря, на всё усиливающийся дождь неохотно и даже вальяжно двинулся к обливаемому дождём автомобилю. Тонкий металл штампованного корпуса автомобиля начинал звенеть от соприкосновения с разозлившейся непогодой. Степану на мгновение показалось, что по его промокшему основательно телу, ударили совсем небольшие крупицы летнего града. Тёмная даже чёрная туча, не спросив разрешения, нависла над головой Степана, как будто кто-то недружелюбный к этому дню старательно прибил её туда незримыми гвоздями. Ветер двигал своей силой всё вокруг. Шумели березы, вздыбливалась вода в успевших образоваться лужах, но огромная туча не двигалась с места, заслонив собой весь небосвод, в один момент превратив день в вечер.

– Ты поедешь? – спросил Павел.

– Договорились или как? – поинтересовался Выдыш.

– Нет еще, вы езжайте. Я сам доберусь позже, здесь автобус, вроде, ходит часто.

– Смотри не напивайся сильно, а то чёрт этого деда знает, пришибет тебя этой же шашкой – пошутил Павел.

– Нормально всё будет. Больше десятки ему не давай, а то он сейчас соловьем начнёт заливать.

3.

Степан бегом бросился под навес крытого двора, затем остановился, давая воде стечь с себя на деревянный настил, который был основательно и очень аккуратно уложен по всей длине и ширине закрывающего его сверху навеса. Осмотревшись по сторонам без всяких помех со стороны хозяина, Степан отметил, что дед Прохор проживает совсем неплохо, конечно, богатства нет, но добротность в сочетании с крепко посаженой основательностью смотрит на постороннего из-за каждого угла. Ещё приятно радует глаз идеальная чистота совсем несоответствующая первоначальному впечатлению о деде Прохоре, который показался классическим пьянчугой деревенского пошиба.

– «Нет, видимо, пьёт в меру, или может бабка какая хозяйство ведёт у него» – подумал Степан, соображая, где находится вход во внутренние апартаменты деда Прохора.

Открыв первую дверь, Степан оказался перед тремя похожими на ту, что открыл. Одна была напротив него. Две другие располагались вправо и влево. Резонно рассудив, что вход должен быть прямо, Степан открыл дверь, но ошибся. Перед ним находился просторный, тёмный сарай из которого исходил запах чего-то старого, очень давно не видевшего, как солнца, так и простора чистого воздуха. Два зелёных глаза уставились на Степана на уровне головы, из правого от двери угла. Чёрная кошка полностью сливалась с окружающей темнотой, и даже недовольное подергивание хвоста было совершенно неразличимо для глаз Степана. Только зелёные глаза домашнего хищника выдавали её присутствие. Степан на какую-то долю секунды испугался неожиданной встречи. Кошка, ощутив опасность, сжалась, после чего издала предупредительный звук, состоящий из глухого рычания.

– Тьфу ты, брысь бестия чертова – выразился Степан, закрыв дверь в сарай.

– Что шумишь? – раздался пьяный голос деда Прохора, и Степан теперь точно знал какая из двух оставшихся дверей ему нужна.

В доме было прохладно. Свежий охлажденный воздух проникал, по всей видимости, из подполья, а крытый двор надёжно защищал от беспощадных солнечных лучей, впрочем, сегодня их почти и не было. Дождь, судя по звуку об тонкий профнастил, начал затихать, когда Степан ещё находился возле трёх дверей в сенях деда Прохора, и сейчас окончательно истратил свой запас влаги, отведённый на данный участок земной поверхности. Ветер сорвал всё же большую темную тучу, потащил её за собой в восточном направлении. Мелкие тучки, догоняющие основной фронт, по-прежнему господствовали на небе, но имели в своих рядах не плотности, от этого спрятавшееся на время солнце потихоньку начало проглядываться сквозь мутную завесу уходящей непогоды.

– Ты что так долго Степан. Я уже подумал: не уехал ли ты с Выдышем.

– Осмотрелся малость, да и вход найти не мог – ответил Степан.

– С непривычки – понятно – ответил дед Прохор.

Степан снял свои кроссовки, которые ещё продолжали натирать ногу, аккуратно поставил их в уголок, где находилась другая обувь, принадлежащая деду Прохору. Ничего женского среди обувки Степан не увидел, и версия о присутствии какой-либо старушки, оставила его окончательно: – «Глупость в голову лезет. Какая разница мне от всего этого. Я и сам живу один, у меня тоже полный порядок, хоть и пью» – Степан зачем-то мысленно сравнил себя с дедом Прохором, вероятно, на это повлияла сказанная дедом фраза, когда они сидели еще в компании Выдыша: мы с тобой почти родня.

– Давай сюда, я уже разлил помаленьку. Самогонка хорошая, ядрёная, на орешках настоянная – дед Прохор выглянул из проема ведущего на кухню.

Степан промолчал в ответ, проследовав на зов деда.

На кухне возле большого, по деревенским меркам, окна, стоял обычный кухонный стол. Накрытый старой, отсылающей память назад к временам перестройки, скатертью. Желтоватый оттенок сразу бросался в глаза, многочисленные порезы были не так заметны издалека, но вблизи напоминали всё о том же, в виде солидного возраста предмета, на котором уместилась бутылка необычной формы, порезанные дольками помидоры, чёрный хлеб и куски холодной вареной курицы.

– Странная бутыль – сказал Степан, присаживаясь на довольную низкую табуретку светло коричневого или кремового цвета.

– Из-под вермута венгерского, старинная. Я по путевке туда ездил в начале восьмидесятых, вот и осталась до сих пор – обстоятельно объяснил дед Прохор.

– Ну, давай за знакомство, служивый – дед Прохор добродушно улыбнулся, и в этот момент Степан почувствовал, что возникший между ними при встрече холод растворился окончательно, как будто его и не было, а если и почудилось, то осталось лишь смешным напоминанием.

Степан с удовольствием заглотил внутрь дедовское угощение. Они, как полагается, чокнулись, издали кряхтящий звук, от обжигающего нутро напитка. Степан взял со стола дольку помидора, а дед Прохор смачно занюхал самогон чёрным хлебом.

– Давно на пенсию вышел? – спросил дед, Степана.

– Десять лет уже – просто ответил Степан.

– В охране работаешь? На пенсию одну только старики вроде меня могут жить, да и то, кое-где нахожу приработок. Самогон этот дачникам по вкусу шибко бывает.

– Хорош самогон, ничего не скажешь. Работаю в охране, ты дед прямо провидец, и на счёт пенсии ты прав, на такую сумму не проживешь. Обидно даже иногда бывает.

– Не обижайся служивый. Таких как мы у царя много. Всем заплатить нужно, а где взять? Если эти тунеядцы работать не хотят. У нас вся деревня на пенсию царскую существует, да парочка человек в город на своём авто ездят работать. Вот тебе и расклад, как хочешь, понимай. Только царю трудно, что раньше было, что сейчас.

– Вроде он еще и не царь, сам того не хочет – серьезно произнес Степан.

– Ты это не слушай, здесь всё яснее ясного. Сам посуди, лучше подобного расклада ничего быть не может. Спокойствие размеренность во всём. Главное преемственность во всех вопросах. Хорошо всем, всё одно не будет, а тем, кто родину не ценит, не умеет её любить, то им и не нужно условия создавать. Потому что, сколько волка не корми, он всё одно в лес смотрит.

– Но многие из таких деятелей считают, что они любят родину ещё больше нас настоящих патриотов.

– Ерунда, одна говорильня. Знаем, к чему приводит эта любовь. Упаси бог, от этого. Главное, взять все, да и поделить, а потом, мы наш, мы новый мир построим. Для этого и заберут у нас с тобой всё в первую очередь, и не потому, что мы самые богатые, а от того, что верой и правдой за царя-батюшку стоим. Как говорится, чтобы неповадно было.

– Это ты правильно говоришь. Я этих революций, как чёрт ладана боюсь, потому что с нас служивых первый спрос будет, и не с вояк, а именно с нас, кто фундаментом, опорой режиму стоял и сейчас стоит.

– Мне не так страшно. Жизнь, как говорится, прожита, но голова всё одно анализирует. Душа тоже болит. Услышу где, как наши оборванцы, не стесняясь, власть поносят, так дурно становится, а поделать ничего нельзя. Скажи, вякни слово поперёк, то хай такой подымут, что не знать будешь, куда убегать. И потом, как здесь существовать будешь. Терпишь эту сволочь, думаешь: так вам и надо суки.

Дед Прохор разлил уже в третий раз. Степан почувствовал, как внутри потеплело. В голове расслабилось. Язык начал обретать обыденную, в таких случаях, подвижность. Если бы Степан находился в привычной для себя обстановке, то очень близко было бы до извержения так называемого словесного поноса, который он сильно любил. Перебивал любого говорящего, не мог спокойно реагировать на любое противоположное мнение и даже созвучное с его мыслями, нуждалось в его подтверждение. Происходило это не всегда, а в случае благоприятного стечения обстоятельств, сейчас же была очевидная помеха. Он в первый раз видел деда Прохора, поэтому уже несколько раз одернул себя от желания импульсивного комментария.

Голова же продолжала дурнеть, дед Прохор и вовсе набрался с избытком. Закуска стояла почти нетронутой. Погода за это время практически полностью восстановилась. Часы подвели свои стрелочки к трём часам дня.

– Автобусы, как ходят? – спросил Степан, вспомнив то, о чём хотел узнать в первую очередь.

– На пятичасовом поедешь, нормально будет, как раз вечерком дома и с новой шашкой – ответил дед Прохор.

– Шашку посмотреть нужно – серьёзно сказал Степан.

– Шашка хорошая. Сейчас сердечко запрыгает от радости – пьяно и странно произнёс дед Прохор.

Степан уже от этих слов, почувствовал сдавливающее нетерпение. Обладание настоящей шашкой было очень близко, и то, что дед сегодня расстанется со своим сокровищем, виделось делом решенным.

– Сейчас принесу – сказал дед Прохор, поднимаясь из-за стола.

Степан ожидал увидеть шашку сразу во всей красе, но дед притащил грязную тряпку сероватого оттенка, и лишь по форме Степан мог догадаться, что под старой грязной тряпкой скрывается его вожделенная мечта. Дед Прохор специально тянул время, что-то охал, скрипел. Степан не вытерпел дикого искушения.

– У меня есть десять тысяч и ни копейки больше.

В этот момент дед Прохор развернул тряпку, и на белый свет появилось чудо, которое отблескивало изяществом хорошей стали. Сделанная из дерева рукоятка притягивала руки, жадное углубление дола просило поскорее напиться досыта горячей и сладкой крови. Степан, в прямом смысле этого слова, потерял дар речи, он ничего не мог из себя выдавить, руки вцепились в долгожданную мечту, он перекладывал шашку из руки в руку, подносил ближе к глазам. Дед Прохор при этом от чего-то отодвинулся от Степана подальше, его взгляд старательно уклонялся, чтобы лишний раз не встретится с начищенным до блеска металлом, который оказавшись на свободе, всё больше напитывался силой, сиял нехорошим самолюбованием, притягивал к себе, звал за собой.

Дед Прохор начал чувствовать дурманящий привкус крови, за которым стеной стояли образные видения, мелькали лица. Он несколько раз сквозь пелену пьяного тумана разглядел неприятное лицо Выдыша, тот противно улыбался, что-то говоря капитану Резникову, а тот отвечал Выдышу. Позади них на невысокой осине болтался труп человека. Грязная и толстая верёвка передавила посиневшую шею. Руки несчастного неестественно сжались в застывшие кулаки, как будто он пытался усилием непоколебимой воли перебороть неизбежную смерть. Деду Прохору на секунду показалось, что Выдыш сейчас улыбается от того, что рассматривает их со Степаном.

– Имя им легион – неожиданно произнёс дед Прохор.

– Не понял? Причём тут легион – спросил Степан.

– Ну, ты давай, заканчивай, ложи её в футляр. По цене, считай, договорились – голос деда показался Степану испуганным, сдавленным.

Дед Прохор же к этому времени уже сильно устал, разыгрывать что-то вроде спектакля, который с каждой минутой давался всё труднее и труднее. Разговаривать со Степаном, что-то объяснять ему, не хотелось ни сейчас, ни ранее. Деваться было некуда, время же окончательно затянулось, и дед Прохор мечтал лишь об одном, как можно скорее закончить чужое для него представление, и отправить Степана в сторону автобусной остановки.

– Ты дедуля чего такой? – спросил Степан.

– Просто нервничаю малость – ответил дед Прохор.

– Хотел мне рассказать о шашке, говорил знатная она. До автобуса ещё больше часа – Степан, произнося эти слова, отсчитывал десять тысяч рублей тысячными купюрами.

Дед Прохор спокойно и безразлично запихал деньги в карман и быстро наполнил заскучавшую посуду.

– Я эту шашку недавно нашёл. Печку перекладывал и наткнулся на неё. Думал, гадал, пока не вспомнил отцовский пьяный трёп. Я тогда ребёнком был. Невинная душа, но как оказалось, отложилось это где-то на самом дне моей памяти, а когда шашку обнаружил, то и всплыло всё в одночасье. Батюшка мой покойный с ума сошёл. Впоследствии жил последние годы, богом отведенные, в специальном поселении для душевнобольных. Я сильно боялся, что и на меня с братом это дело каким образом перейдёт, но бог миловал.

Говоря чистую правду, дед Прохор, не закрывая глаз, увидел внутри себя, улыбающегося капитана Резникова в начищенных сапогах, с гладко выбритым лицом и, подогнанной под фигуру, формой защитного цвета. Золотом преломлялся солнечный луч, отражаясь от блестящих дороговизной жёлтого цвета погон.

– Дальше то что? – не выдержал Степан, от того, что дед снова впал в задумчивость.

– Извини, напился я уже. Насчёт шашки, батюшка мой говорил: шашка эта

большая реликвия. Ей на нашей земле был убит последний большевик.

– Ничего не понял, что значит последний, и когда это было? – Степан действительно ничего не мог понять, ему требовалось более подробное объяснение.

– Всё просто Степан. Последний большевик в наших краях, во время боевых действий. Красные победили, но последний, отправленный к своим праотцам, на местной земле, был убит этой шашкой. На этом всё тогда и закончилось, сам должен понимать. Война дальше покатилась, а именем этого большевика одна из улиц в городе до сих пор называется.

– Подожди Прохор, а как же Колыванское восстание? – спросил Степан, пытаясь уточнить события.

– То восстание эсеровское, а я тебе про войну праведную, гражданскую говорю. Разные это вещи. Одно недовольство жопошное, а другое, возможности, упущенные на долгие годы, тоской безвозвратной ставшие для многих и многих несчастных. Так что имей ввиду Степан какая тебе шашка досталась. Ты извини, но я хочу лечь отдохнуть. Иди на остановку, час остался. Я тебя не выгоняю, но пойми меня правильно – дед откровенно засыпал на ходу, при этом сильно осунулся и несомненно постарел лет на пять.

Степан не стал обижаться, возражать. Он, напротив, был даже рад

покинуть деда Прохора, держа в руках свою драгоценную покупку. Только странными казались глаза деда Прохора, что-то ненормальное затянуло их тяжёлой паутиной, сделало безжизненными, уставшими и где-то в самой глубине проглядывался, спрятавшийся от взора Степана, тревожный нарастающий, как бурный поток воды в половодье, страх.

Степан помахал деду рукой на прощание. Он стоял по другую сторону невысокой, металлической калитки, дед Прохор, с трудом переставляя ноги, вышел проводить гостя.

– Давай Прохор, бог даст, обязательно увидимся – произнес, прощаясь, Степан.

– Не увидимся Степан – подавленным голосом ответил дед Прохор.

– Брось ерунду собирать. На рыбалку приеду, может, с этим Пашей Выдышем – Степан отошёл от калитки на пару метров.

– Не Паша его зовут – произнёс дед Прохор, Степан отчётливо это услышал, хотел переспросить, но дед Прохор скрылся внутри дома.

Степан постоял еще секунд двадцать, после этого быстрым шагом двинулся в сторону остановки общественного транспорта.

4.

Дом сразу окрасился в чужеродные тона, потянуло сильным неприятным холодом откуда-то из-под самого низа. Привычные углы заметно углубились, вся имеющаяся грязь выползла наружу. Большой чёрный паук, не испытывая никакого страха, спокойно передвигался по-хозяйски проверяя свои владения. Появилась, знакомая Степану, чёрная кошка, легла напротив деда Прохора, несколько раз широко зевнула, обнажив острые белые клыки.

– Явилась, Бестия – тяжело прошептал дед, сжавшись от пробирающего холода.

Кошка, не обращая внимания на слова деда, вытянулась на полу, изредка поглядывая в его сторону. На столе стояла недопитая бутылка, но дед не прикасался к ней, а посидев ещё минут пять в полной тишине, прилёг на кровать, подогнув ноги к животу. Ещё через десять минут он заснул. Тревожный сон двигался сам по себе, лишь иногда вовлекая деда Прохора в свои сюжеты, которые носились на уровне далёких воспоминаний, смешивались с недавним разговором, уходили куда-то дальше, оставляя маленького Прохора где-то в стороне от стоявшего возле забора живого и смеющегося отца.

– «Он не сошёл с ума. Это они его забрали к себе» – пронеслось в голове деда Прохора.

Улыбнулся отец. Родное, чистое, светлое – притягивало Прохора, ему хотелось как можно крепче обнять отца, прижаться к нему даже в сто крат сильнее, чем в далёком, безвозвратном детстве. Хотелось, чтобы они были вместе, хотелось сказать, что он всё знает, чтобы отец услышал его прямо сейчас, в эту минуту, понял его, и Прохор вновь почувствовал сдержанную, но при этом очень глубокую любовь отца, которой нет и не может быть предела ни здесь, ни там.