Текст книги "Во власти небытия"

Соня заметила тревогу на лице Степана.

– Степа что-то не так? Скажи мне не бойся. Ты думаешь о них?

Её слова произвели обратное действие. Степан испугался ещё больше.

– Да, Соня. Если честно, то о них. Они могут появиться в любой момент.

– Не бойся, вся сила в твоих руках, и я с тобой – простодушно произнесла Соня.

– Вчера, в общем, недавно я испугался по-настоящему, ко мне явились две очень мёртвые и очень жуткие женщины. Но сейчас мне кажется, что это всё же был сон, как-то всё расплывчато.

– Сёстры? – спросила Соня.

– Да, сёстры – разные и похожие.

– И что? – спросила Соня.

– Меня спасла шашка и твой голос Соня. Ты видела их?

– Я чувствовала. Шашка и есть твоя сила. Пока она с тобой тебе они нестрашны, но ты должен быть к шашке как можно ближе. В крайнем случае, она должна быть в твоей руке.

– Откуда ты всё это знаешь? Значит, Резников был прав.

– Резников не может быть прав. Он исчадие ада, к сожалению, набирающее всё большую и большую силу.

– Получается, шашка его собственность.

– И да, и нет, Степа, трудно объяснить, она проводник.

Степан не так представлял себе их встречу, от этого выглядел растерянным, взволнованным. Соня же не хотела, чтобы их разговор так быстро скатился к неизбежному, но то, что вышло, то уже вышло. Она старался говорить убедительней, только Степан заметно отличался здесь, от того Степана, который был хорошо знаком ей в несколько иных обстоятельствах.

– Степан, я хочу спросить тебя. Не обижайся на меня, но я снова на эту тему.

– Нам всё равно не избежать этого – произнёс Степан, подчеркивая своим голосом, что он совсем не против её вопроса, а напротив, понимает важность, ещё до конца не сказанного между ними.

– Шашка была обернута в материю. Где эта тряпица? Ты не выкинул её?

– Тряпица? Да была, серая и старая. Я не помню, но, кажется, я не выкидывал её. Я всегда помню, когда что-то выкидываю. Ну, за исключением привычного мусора. Зачем она тебе?

– Если ты её сейчас найдешь, обернешь в неё шашку, то Резников и его соратники нам сегодня точно не помешают.

Соня не стала объяснять значение тряпки. Того, что она сказала было достаточно, даже больше чем достаточно, и Степан, напрягая память, сразу же бросился в правильном направлении. Он открыл дверцы тумбочки, и старая тряпка тут же оказалась в его руках.

– На месте всё – сказал он Соне.

– Хорошо, Степа – промурлыкала Соня…

…Успокоение пришло быстро. Собственный дом уже не казался таким неуютным. Соня тоже сразу стала ближе. Пропали мысли о словах Резникова, о словах самой Сони. Хотелось просто быть с ней и быть ближе.

Степан открыл бутылку с вином. Долго до этого подбирал нужные бокалы.

– Пойдут и такие – помогла ему Соня.

Дождь всё продолжался. С его помощью вечер наступил на два часа раньше, и Степан зажёг в комнате освещение, за ним загорелся экран телевизора, но звук Степан предусмотрительно отключил. Маленький журнальный столик хорошо вписывался в обстановку, ещё лучше вмещал он на свою поверхность содержимое ужина.

Бутылка белого сухого вина, колбаса, сыр и, на скорую руку сделанный Степаном, салат из свежих овощей.

– Теперь можно спокойно – сказал Степан, наполнив бокалы вином.

– За нашу встречу, у тебя, Степа – произнесла Соня.

Они дотронулись бокалами, раздался тихий звон хрусталя, и Соня прошептала.

– Что-то прохладно.

– Давай затоплю печку, через летний дымоход – предложил Степан, не поняв намека Сони.

– Нет, не нужно. Лучше обними меня. Я сегодня не хочу быть сильно скромной.

У Степана перехватило дыхание. Он ещё и не думал о том, как приступить к главному. Желание было, но держалось пока на заднем плане. Но Соня сама подтолкнула Степана к себе, и он тут же откликнулся на её просьбу.

Сердце стучало громко. Повысилось кровяное давление, вместе с ним Степан чувствовал прилив жара по всему телу.

– Я сильно волнуюсь – произнёс он, приблизившись к Соне вплотную.

– Не нужно волноваться – сказала она.

Степан обнял Соню. Следующим движением начал искать своими губами её губы. Она помогла ему в этом, и долгий поцелуй стал реальностью. Сейчас им никто не мешал. Они продолжали целоваться. Степан обнимал её, двигал свою руку по её спине.

– Подожди – сказала она.

Степан отстранился. Она демонстративно сняла с себя тонкую кофточку, выразительно, не скрывая интимной интриги, посмотрела на него, затем аккуратно поправила длинные, распущенные волосы.

– Ты такая красивая – прошептал Степан.

Соня ничего не ответила, потянулась к нему. Он, набравшись смелости, начал гладить рукой её ноги, немного приподняв к верху юбку. Ладонь ощущала несказанное блаженство, передавала его во все остальные клеточки тела. Другая рука добралась до её груди. Температура между ними повышалась. Всё чаще и чаще становилось дыхание. Степан пытался что-то сказать, но напряжение погасило его порыв, а Соня через какие-то секунды, отстранив его от себя, стала помогать ему избавиться от футболки.

– Я не совсем уверен в себе. У меня бывают проблемы – всё же произнёс Степан.

– Не волнуйся и не будет проблем – ответила она, вторя его страстному шёпоту.

– Сними с меня юбку – продолжила она ещё более напряженно.

Степан, тяжело дыша, с трудом ощущая собственное положение в пространстве, снял с Сони, что она просила. Она осталась лишь в нижнем белье, а Степан, без её помощи избавился от джинс. Эрекция превысила всё те ощущения, которые когда– либо испытывал Степан до этого.

– Расстегни – Соня повернулась к нему спиной.

Он очень долго не мог справиться с простой застежкой. Соня легла на спину, и он, чувствуя лишь стук собственного сердца, снял с нее последнее из одежды.

– Целуй меня.

Такого блаженства со Степаном ещё не было. Незримая скованность присутствующая где-то между головой и страстным дыханием исчезла в долю мгновения, и он с жадностью бросился целовать, ласкать её красивые груди, упругий живот, очаровательную шею, и ни с чем несравнимые плечи, ключицы. Через пять минут он вошел в неё. Начал быстро, но затем сбавил темп, чтобы целовать её губы, мочки ушей и шею. Надолго его не хватило, он снова начал ускоряться, пока, не стесняясь ни себя, ни её, ни закричал от бешеного экстаза…

– Не вериться, что я был вместе с такой девушкой. Мне не вериться в это – произнес он, обнимая её.

Они лежали полностью голые. Им было жарко, а телевизор, не обращая на них никакого внимания, беззвучно вещал что-то своё.

– Ты и сейчас со мной Степа – произнесла она, разглядывая узоры на простой потолочной плитке.

…Они казались ей интересными, сложными и тут же простыми, как и её дело, в котором была она и не было её. Девушки, которая не всё знала, но умела чувствовать. Понимала и отрицала, в один и тот же час. Затем успокаивалась, чтобы сосредоточиться на своем бесконечном пути, борьбы между гнетущим, язвой разъедающим всё вокруг злом, и тем, что вечно лежало по другую сторону, что требовало совсем немного. Просто задуматься, посмотреть на себя, посмотреть вокруг себя. Ничего нет в этом сверхъестественного, нет ничего волшебного.

11.

…Волшебство существует и выглядит оно совсем не метаморфозой превращения, не преодолением барьера времени. Оно живет абсолютно обыденным, что находится внутри каждого из нас. Не нужно придумывать, и самое главное, нет необходимости постоянно лгать. Там, где обитает ложь, где свила она себе бесчисленные гнезда, проникла в каждый вздох, стала каждой мыслью, заставила принять себя за правду, найдя и находя себе постоянные бесконечные оправдания, – не будет простого. Ненужным станет и любое волшебство, от того, что этот мир никогда не сможет открыть глаза. Сквозь тонкие лукавые щелочки будет смотреть на происходящее тот, кому никогда не были нужны эти люди, ни те, кто были до них, ни те, кто придет им на смену. Нужны будут лишь слуги. Яростные, на всё готовые, принимающие массу обличий, как и их всемогущий хозяин.

Ложь – их религия. Сила – их закон. Алчность – их мир. Тщеславие – их суть.

Ночь не оставила за собой следа. Степан и Соня спали, прижавшись друг к другу. Одеяло почти сползло с кровати, а свет проникал сквозь зашторенные окна. Внутри комнаты всё замерло, оставаясь на своих местах. На том же месте стоял журнальный столик, на полу рядом с ним нашла себе место пустая бутылка из-под вина. Не убранными оставались тарелочки, и самую малость была не доедена колбаса. Зато громко щелкали настенные часы. Их стрелки продолжали перемещаться по извечному кругу, совершенно не замечая изменений в жизни, которые происходили возле них, происходили напротив и ниже, на той самой кровати, где сейчас были Степан и Соня.

Круг за кругом. Круг за кругом, а Степан и Соня по-прежнему спали. Стрелочки подошли к семи утра, и рядом у соседей, что через дом и ниже, громко и не первый раз кричал, надрывая глотку разноцветный петух. Зашуршали за окнами шины автомобиля, кто-то говорил вслух, делал это негромко, но утро умело держать в себе тишину, и от того, негромко было хорошо слышно. Ещё громче хлопнули дверцы другого автомобиля, который стоял напротив, и сейчас его владелец, сосед по имени Егор, опухший от недосыпания, уселся за руль, чтобы ехать на обычную из самых обычных работ. Прохлада ещё не побежденная, только вставшим на востоке солнцем, ощущалась заметно. Термометры по ночному замерли на отметке плюс десять градусов. Вставшее солнце, пока лишь обозначало себя, и вышедший из следующего за Степановым домом, сосед съеживался, несмотря на легкую спортивную куртку, мягкого серого оттенка.

Соня проснулась раньше. Причиной тому стали хлопнувшие дверцы, а затем часы напомнили ей, что она слишком непозволительно относится к ним. Степан же лежал на животе, вытянувшись во весь рост. Волосы на его голове взъерошились, а лицо выражало счастливую безмятежность, которая так часто посещает спящего в детстве, но затем тревога и её вечный спутник страх, прогоняют счастливую сладость сна, запуская в него свои противные образы и сомнения. Но сейчас Соня улыбалась, глядя на него, а он, кажется, видел её во сне, или они вместе хотели этого, только он открыл заспанные глаза.

– Ты уже встала любимая? – произнёс Степан, потянувшись.

– Только что Степа. Мы проспали слишком долго – сказала Соня и начала поправлять ладошкой его волосы.

– Зачем торопиться.

– Не хотелось бы, но придётся.

– Не совсем понимаю, о чем ты?

Глаза любовались ею – её слова испугали. Слишком сладкой была ночь, и предчувствия, появившиеся сейчас, говорили Степану, что наступивший день постарается испортить всё волшебство ночи. Пока были они робкими, но сразу несли в себе тревогу. Даже красивые ласковые глаза Сони не могли отогнать нехорошее предчувствие. Степан начал бояться того, что скажет она ему и обычное: мне нужно идти, показалось бы ему сейчас чем-то хорошим. На эти слова можно было бы ответить вопросом: мы увидимся сегодня вечером, и тогда бы она произнесла: конечно, ты встретишь меня на той же остановке и мы пойдем той же дорогой, мимо этих странных и зачем-то окрашенных в один цвет гаражей. После замечания ни о чем, она бы засмеялась. Но, нет, она произнесла другое, и хоть её голос не изменил своему ласковому тембру, но это было совсем не то.

– Нужно заканчивать, это дело.

Снова нежно звучали слова и, не изменилось выражение глаз, но неприятное слово «дело» ужесточало, портило собою всю атмосферу. Слишком грубо, слишком тяжело. На глазах разрушался ореол счастливой гармонии, которую принёс вечер, и дополнила чарующих красок, истекшая, сбежавшая от них ночь.

– Не волнуйся Степан. Я вижу, как ты переживаешь. Ты же говорил, что главное, это нам быть вместе, так вот, мы сделаем несколько необходимых шагов и тогда будем вместе. Неужели ты передумал?

– Что ты говоришь, конечно, я не передумал – это всё, что мог произнести Степан, но спустя несколько секунд он добавил.

– Просто переживаю. Не каждый день на мою долю выпадает такое счастье, а если точнее, то оно и вовсе обходило меня стороной. Я только и делал, что придумывал его для себя. Степан быстро оделся. Соня ждала его, прикрывшись одеялом. Она не отвечала и никак не комментировала его слова. Он смотрел на неё. Ждал, когда прозвучит её голос, но, не дождавшись, продолжил.

– Я готов на всё Соня. Не сомневайся во мне, иначе это убьет меня быстрее, чем то, что подкрадывается из далека.

– Оно не так далеко, и они не оставят тебя.

Слова Сони пробежали по коже Степана холодком. Он на какое-то время замер на месте.

– Неужели ничего нельзя сделать? – спросил он у Сони, когда, в очередной раз, их глаза встретились, задержав собою целую минуту, которая, не желая того, уже напоминала вечность.

– Сделать можно, Степа, и сделать необходимо. Я тебе мало чем смогу в этом помочь, но у тебя есть желание. Я вижу, что есть, и хоть страх старается подчинить тебя себе, но я знаю, что ты справишься. Запомни главное, пока шашка не окажется в могиле рядом с костями Резникова и Выдыша, держи её в руках и держи крепко. Не оставляй её рядом даже ни на секунду.

Тревога звучала голосом Сони. Степану казалось, что её слова живут сами по себе, зависают в воздухе, делают паузу, затем оседают вниз, уступая место новым, а она смотрит на него так, чтобы он впитал в себя каждое её слово, ничего не пропустил, ничего не забыл.

– Шашку нужно захоронить в могиле Резникова. Но где его могила? – испуганно, испытывая крайнее напряжение, сдавливающее всё внутри, спросил Степан и несколько раз обернулся, боясь, что кто-нибудь сможет их услышать.

– Я знаю только одно. Резников захоронен неподалёку от Ярового – сказала Соня, наблюдая насколько сейчас тяжело Степану.

От этого и она чувствовала учащенное сердцебиение, прилив жара к щекам.

– Но Соня, там много места, очень много места – произнёс Степан, стараясь хоть что-нибудь увидеть в её глазах.

– Шашка нам поможет.

– Она приведет меня на место, как в сказке?

– Нет, Степан, она подскажет и сделает это сейчас. Она чувствует, что ты хочешь. Сними с неё тряпицу и возьми в руки.

Степан подчинился. Исполнил всё слово в слово.

– Поднеси её к губам, поцелуй её сталь.

Соленый привкус проник внутрь, застыл на языке и губах. Сдавило горло, начала кружиться голова.

– Не бойся – услышал он голос Сони, только голос находился уже где-то далеко и звучал лишь тихим шепотом.

Ангельское было в нём, плохо доступное, и от того жутко приятное. Степан закрыл глаза, сильнее прижался к металлу, который помимо привкуса крови начал сильно нагреваться, отдавать своё тепло, распространять его по всему телу Степана. У него начали гореть огнём руки, ноги, сильно закружилась голова. Степан открыл глаза…

… – Не бойся – снова шепотом прозвучал голос Сони.

Степан сидел на траве. Над головой висела ночь, а рядом сидела она и держала его, как маленького ребенка за руку.

– Не пойму, что со мной? – с тяжестью произнёс он.

– Ранение, обычное ранение. Ты ещё слишком слаб – шептала Соня, и только сейчас Степан увидел, что они не одни.

Появились из темноты уже знакомые лица. Подпоручик уселся рядом с ним и Соней. Кондратьев в небольшом отдалении, а старичок священник продолжал стоять на ногах, держа в руке лампу. Он, видимо, убавил огонь, потому что лампа горела очень тускло, еле-еле освещая в полуметре от себя.

– Ничего прапорщик в рай и таким сгодишься – пошутил молодой подпоручик.

– Я в рай не попаду, точно знаю – угрюмо низко произнёс Кондратьев.

Ему никто не ответил, и он продолжил ещё тише.

– С детства всё мечтал об ангелах с облаками. Матушка моя говорила: всему своё время, но нужно быть заранее готовым, в делах твоих будет твоя готовность. Молодой я правильно жил, да и затем. Батюшка мой всё испортил, напрочь испортил. Жил у нас поблизости один сумасшедший генерал, иначе не скажешь. Батюшка у меня священник был, очень строгих правил. Не терпел ничего, что с его позицией в противовес входило. Крут был на руку и на слово. Боялся я его сильно. Хорошо матушка моя доброго нрава была. Специально богом послана мне была, чтобы имелся всё же этот самый противовес.

– Так как он испортил всё – тихо спросил подпоручик, его голос впервые был серьёзен и даже как-то подавлен.

– Генерала звали Евгений, а имени отчества не помню. Однажды подарил он батюшке шашку свою. Батюшка рад был безмерно, а я не понимал ничего. Зачем священнику орудие убийства? Но зачем?

– «Возьми Федор ещё себе оружия. Изгоняй им бесовскую смуту, что плодится всё больше и больше на земле нашей, а я устал, совсем она меня с ума свела» – рассказывал гордо мой батюшка слова генерала Евгения.

Изменился с тех пор батюшка. Плохо у нас в доме стало. Мрачно как-то, подавленно совсем, вроде, как темень сплошная опустилась, что сказать лишний раз и то нельзя, а генерал тот, повесился в том же году, на входе в свой барский дом. Как сейчас помню его худосочную фигуру с посиневшим лицом.

Батюшка нас хоть и не трогал, но в себя он ушёл окончательно, здесь война с японцем подоспела на порог. Он добровольно уехал. Духовные основы солдатикам разъяснять. Матушка тогда сильно переживала, молилась неустанно. Мне казалось, что творит она молитву, и днём, и ночью. Время летело, вернулся батюшка. Я взрослой жизнью уже зажил, там и эта война проклятая с германцем пришла. Батюшка снова в путь собрался. Только с этой войны он уже не вернулся. Убили его солдаты. Этой же шашкой и изрубили.

– А ты откуда знаешь? – спросил подпоручик.

Остальные сохраняли молчание. Сбоку от Степана, прямо за подпоручиком, издавала свои звуки припозднившаяся мышь. Священник устав стоять, присел на землю. От неё шел холод, но сейчас никто не обращал на это внимания.

– Сон мне был. Не поверите, но я поверил и сейчас уверен в этом – Кондратьев, закончил рассказ.

– Пить хочется – произнёс он же через несколько секунд.

– Действительно, воды бы напиться – поддержал Кондратьева Степан.

– Родник здесь рядом. Метров двести пройти ещё нужно – сказал старичок священник.

– Где мы Соня?

– На озере, совсем рядом вода – ответил Степану, вместо Сони священник.

– Напиться бы – повторил своё Кондратьев.

– Лучше родник – произнёс священник.

Кондратьев не стал возражать. Подпоручик, не удовлетворившись рассказом Кондратьева, вернул того к прежней теме.

– Батюшка – батюшкой, а ты сам. Тебе в рай дорога своя.

– Сон видел, как его кромсают на части. Он руками закрывается, орёт, как смертельно раненый зверь. Лица солдат безумием объяты. Красные щеки, ещё краснее глаза. Плохо мне было, тяжело. Он же отец мне, какой бы ни был, но отец. Да и не было чего-то ужасного. Просто неласковый он был, недушевный. Решился я мстить, но не сразу. События вот эти подоспели, кинулся с головой, казалось дело отцовское – дело святое.

– А сейчас? – спросила Соня.

– Сейчас не знаю. Уже месяца два, как не знаю, и дело не в том, что бьют нас и в хвост, и в гриву. Внутри что-то сломалось. Дети снятся каждую ночь. Плохо мне, ещё тяжелее, чем было. Думал приму смерть. Плакать хотелось, слёз нет.

– Далеко дом твой солдатик? – спросил священник.

– Далеко, возле города Оренбурга.

– Добирайся домой, не сомневайся. Бог не выдаст, свинья не съест – сказал священник.

– Не съест, но тяжело будет – добавила Соня.

От озера же сильно тянуло влажной прохладой. Стало неуютно, чувствовался холодок.

– Нужно идти – произнёс Степан.

Разочарование слишком мягкое слово. Слишком легкое, невесомое. Степан почувствовал, куда более неприятное, пробирающее до самого основания и выходящее в обратном направлении через глаза, уши, рот. Выразить он ничего не мог, объяснить самому себе тоже.

Сони не было рядом, и вся неуютная, в этот момент, комната подсказывала, что Сони нет, и если бы не смятое одеяло, не пустая бутылка, то Степан мог бы подумать, что их встреча была очередным видением его помутневшей головы.

– «Озеро возле Ярового, но там где»? – думал он, закуривая сигарету.

Рука тряслась. Взгляд то и дело тянулся то к окну, то к двери. Чувство, что сейчас Резников не будет медлить, стучало в висках. Сливалось с не менее тяжелым: Сони нет. Дым от сигареты пополз вверх. Сердце стучало куда-то вниз: держи её в руках, не оставляй даже рядом с собой – вспоминал Степан.

Шашка лежала на столе, лежала перед ним.

– В руках, значит в руках – сказал он сам себе.

– «„Нельзя ехать туда, с не завёрнутой шашкой“».

Степан взял грубую тряпицу, обернул в неё шашку.

– «Так же, как тогда, когда привёз я её на свою беду» – подумал он, но осекся в окончательности этого умозаключения.

– «Не было бы шашки, не было бы Сони».

– В Яровое, машину – говорил он в телефон, спустя несколько минут.

– Неважно, сколько стоит – произнёс он, выслушивая диспетчера на другом конце воображаемого провода…

… – Пора, Степа сделал ход вперёд нас – произнёс Резников.

Калинин утвердительно кивнул головой.

– Тем лучше – пробубнил Выдыш.

– Посмотрим, люблю душевные события – сказал Резников, его лицо вытянулось, напряглось, в глазах бесновался жадный холодный огонёк…

12.

Степан сильно нервничал. Водитель не один раз бросал в его сторону тревожные взгляды, но так как Степан рассчитался сразу после того, как уселся в машину, водитель не боялся остаться без заработка, но всё же пассажир был явно не в себе.

– У вас что-то случилось? – спросил пожилой водитель, когда машина, набрав скорость двигалась по шоссе, освободившись от городских светофоров и запруженных другими авто улиц.

– Давно уже случилось – непонятно ответил Степан.

Получив подобный ответ, водитель понял, что лучше не начинать с пассажиром разговор.

Село Яровое сначала обозначило себя синим дорожным знаком со стрелочкой вправо и цифрой два. Затем предстало перед Степаном во всей красе во второй раз. Широкая асфальтированная улица была центральной. По обе стороны от неё, через какое-то расстояние шли свертки вглубь. На въезде имели они так же, как и центральная улица, асфальтированное покрытие, дальше были грунтовыми.

– Где остановить? – спросил водитель.

– Подожди, не могу вспомнить – ответил Степан.

Он зачем-то искал дом деда Прохора.

– Не знаешь, где здесь озеро? – спросил Степан.

– Нет, один раз здесь был и то лет семь назад – честно ответил водитель.

Дома, по большей части, были добротные, ухоженные с красивыми палисадниками. Многие окошки имели резные наличники, а другие, приняв в себя современность, имели лишь пластиковую окантовку.

– Останови здесь – произнёс Степан.

Автомобиль мягко замер на месте.

– Спасибо.

Степан оказался напротив небольшого домика, хорошо и совсем недавно отделанного светло-коричневым сайдингом. На лавочке возле домика сидела старуха и с нескрываемым интересом наблюдала за автомобилем, а затем за Степаном, в руках которого был странный предмет, завернутый в серую тряпку, похожий на обычную палку.

– Бабушка, где здесь озеро имеется? – громко спросил Степан, опасаясь, что бабушка может плохо слышать.

– До конца иди, как асфальт кончится, первый поворот вправо, там выходи за село, и ещё с километр или больше по дороге, и будет озеро – неожиданно чётко и ясно объяснила бабушка.

– Спасибо – поблагодарил её Степан.

– На рыбалку что ли собрался? – всё же не сдержалась бабушка.

– Вроде того – уклонился от ответа Степан.

Быстрыми шагами достиг он нужного свертка. Переулок по правую руку имел в себе домов двадцать, располагались они, как и положено, по обе стороны от грунтовой дороги. За ними хорошо была видна уходящая прочь от села дорога, поросшая посередине травой, и не очень наезженная автомобилями. Через сотню метров она терялась, делала поворот, и высокая трава скрывала её дальнейшие направление, зато открывался, стоящий плотной стеной, смешанный лес, где преобладали осины, встречались между ними, разбавляли их, берёзы, и ещё Степан видел две красивые раскидистые пихты.

– «Покосы, раньше были покосы. Кому они сейчас нужны» – подумал Степан, двигаясь, не сбавляя скорости, на выход из села в сторону озера.

Пройдя несколько домов Степан, всё же сбросил темп. Затем и вовсе остановился, достал сигарету. Глубоко затянувшись, он сказал сам себе.

– Смелее, шашка у меня в руках.

Но, не дойдя немного до самого выхода из села, он снова остановился. По правую руку от него стоял старый и давно брошенный дом. Стены вросли в землю, перекосились небольшие окошки. Весь двор изрядно порос обильной сорной травой, несколько лопухов преграждали калитку, только Степан отчетливо слышал детский плачь. Жалобный, тревожный, он проникал внутрь, сжимал сердце. Степан попробовал отмахнуться и уже сделал два шага прочь от дома, но плачь, повторился ещё сильнее.

– Чёрт – произнёс Степан и двинулся к калитке, примяв лопухи, он оказался в ограде.

В доме плакал ребёнок. Сомнений не было, но Степан всё же ещё раз посмотрел по сторонам, ища глазами хоть кого-то из местных жителей, но его взгляду ответила абсолютная пустота, а ребёнок плакал всё сильнее. Степан пихнул ногой входную дверь. Затхлый тяжёлый запах ударил в нос, на секунду перехватило дыхание.

– Есть кто внутри! – громко крикнул Степан.

Эхо пронеслось кругом, ушло к двум красивым пихтам, и Степан ещё раз повторил на этот раз тише.

– Есть кто внутри!

То же самое эхо, но сейчас за ним он услышал шорох, – и тут же появился, жалобный плачь. Преодолев страх, вспотев на затылке, Степан прошёл дальше. Половые доски сильно заскрипели. Потолок доходил Степану до самой макушки. Прямо перед ним на стуле сидела древняя старуха, похожая на мумию. Из её рта и исходил этот звук. Степан остолбенел от ужаса, когда она в очередной раз открыла страшный беззубый рот, – и его уши прорезал сиплый противный звук, сейчас он не походил на детский плачь, а походил на зов. До Степана наконец-то дошло это, – и он рванулся к выходу, но запнувшись за какой-то предмет, упал на грязный пол, а старуха продолжала кричать. Шашка вылетела из рук, освободилась от тряпицы. Не успел Степан полностью подняться, как получил страшной силы удар ногой в голову.

– Прекрати выть, Елизавета Павловна – громко крикнул Резников.

Меж глаз Степана мерцали бесконечные искры, всё кружилось, но он соображал, он слышал.

– Что вернулся на место преступления, тянет тебя сюда – это был голос Калинина.

Степана ещё раз ударили ногой, но на это раз не так сильно.

– Возьми её, чего стоишь – закричал Резников, обращаясь к Калинину.

Степан не видел, как шашка оказалась в руках следователя, но понял – это конец. Ещё через пару секунд он потерял сознание.

Сколько был в объятиях полной темноты, он не помнил. Холодная вода, вылитая на лицо заставила Степана очнуться. Он с трудом открыл глаза, перед ним стоял Резников, облаченный в сияющий новизной мундир белогвардейского капитана, рядом был Выдыш. Калинин курил у окна. На не самом широком подоконнике стояли два горшочка с комнатными растениями, возле них белели ажурные занавески. Окно было приоткрыто, папиросный дым уносился в оставленную щель. Всё это видел Степан, и Калинин тоже был в форме белогвардейца. Степану второй раз плеснули на лицо ледяную воду.

– Готовишь его – засмеялся Выдыш.

– Нет, я его пожалею – засмеялся в ответ Резников.

– С чего так? – изумился Выдыш.

Резников не ответил. Зато Степан услышал, как трещат в печи дрова. Стройная женщина средних лет с аристократическим надменным взглядом, проследовала мимо Степана в соседнею комнату.

– Елизавета Павловна – тихо выговаривая слова, произнёс Степан.

Женщина обернулась, посмотрела на него и, передернув плечами, как будто была на морозе, удалилась.

– Закрой окно, тянет – грубо приказал Резников Калинину, тот исполнил указание тут же, переступил через Степана и уселся на стул с высокой спинкой.

– Так что Степан не повезло, недели две не дотянул – саркастически произнёс Резников.

– До чего не дотянул? – прохрипел Степан.

– До своих, до кого же ещё, но может ты станешь героем, хотя, я так не думаю. Твои новые хозяева ещё где-то возле Новониколаевска. На партизан не надейся, сейчас всё перемело так, что ни одна сука сюда не сунется.

– Я и не надеюсь – еле слышно сказал Степан.

– Каждый надеется, ничего с этим не сделаешь. Это нормально Степан. Так устроен человек, он до последнего верит. Конечно, объясняет сам себе, что всё бессмысленно, но пока бьётся сердце, всё равно надеется. Вот эти людишки на улице тоже отчаянно ждут, обращаются к своим красным богам. Очень хочется им услышать, как на окраине села выстрелит винтовка, за ней полоснет пулемёт, и станет капитану Резникову не до них.

– Не нашли того солдатика, что с прапорщиком был, как в воду канул – произнёс кто-то посторонний, появившийся вместе с потоком холодного воздуха по полу.

– Как обращаешься, каналья! – закричал Резников.

– Виноват, ваше благородие! – рявкнул посторонний.

– Обшарьте каждый дом. Спрятала его какая-то сука. Некуда было ему деться, пошёл вон!

– Есть! – крикнул посторонний.

– Подожди, бабу мне, как зеницу ока стерегите, теперь иди – Резников, сбавил громкость, но и этого хватило для Степана.

Он понял, что речь идёт о Соне. От этого ему стало совсем плохо, он попытался подняться на ноги, но Калинин сильно ударил его сапогом в грудь.

– Переживаешь – хорошо, вместе сдохните, сделаю такой подарок. Хотя у меня есть ещё один, но он лично для тебя Степан.

– Готово всё – произнёс Выдыш, появившись в доме.

– Смотреть будешь? – произнёс Резников, Степан, по голосу Резникова, понял, что обращается он к Елизавете Павловне.

– Отстань, ты знаешь, я не переношу этого, тошнит – грубым, чуть низковатым голосом, ответила Резникову Елизавета Павловна.

– Быстрее нужно, солдаты из роты оцепления не довольны будут – напомнил о себе Выдыш.

– Поставь два пулемёта. Что ты скулишь, тебя ещё мне учить – закричал Резников.

– Сделаю – угрюмо ответил Выдыш.

– Позови казаков, пусть поднимут этого. Бабу тоже сюда – обратился Резников к Калинину.

Калинин не ответил, молча покинул комнату. Через минуту появились двое крепких бородача в казачьей форме.

– Поднимите его, и на улицу – спокойно приказал Резников.

Степана поднимали с большим трудом. Он не сопротивлялся, но высокий рост с отсутствием координации делали своё дело.

– Кстати, вот и мой сюрприз. Представься ему – произнёс Резников.

– Емельянов Сергей Иванович – исполнил приказ один из казаков.

– Не узнаешь?

– Никак нет, ваше благородие.

– Впрочем, неважно. Родственничек – это твой.

– Нет в нашем роду таких – замялся казак.

– Нет, значит, будут – засмеялся Резников.

Бородатый казак внимательно вглядывался в лицо Степана. Степан же вспомнил только одно единственное: не было его два года, ушёл и всё, пришёл и не говорил, где был, и что делал – слова бабушки стучались загнанной птицей, подгоняя к горлу тошноту.

Оказавшись на улице, Степан не мог поверить своим глазам. Возле одного из домов, под охраной казаков, топтались не меньше десяти мирных жителей. Они были раздеты до нижних рубашек и портов. Среди них были три достаточно молодые женщины и один мальчик лет десяти от роду. По двору сновали бородатые и не очень казаки, несколько солдат в обычной полевой форме, но все они имели неприятные лица, в которых Степан улавливал незримое, но всё же чётко осязаемое дыхание скорой смерти. Догадка ужаснула ещё больше. Один из казаков (похожий на его прадеда) наполнял водой большое количество ёмкостей, в виде вёдер, ушатов и тому подобного. Степан не хотел верить в то, что задумал Резников. Выдыш, как и приказал Резников, поставил два пулемёта, отделив от рядовых солдат место казни. Возле пулеметов, что естественно, тоже были казаки. Иней от горячего дыхания и сильного мороза опутывал их усы, бороды. Прадед слился с другими, и Степану стало от этого немного легче, но тут же появился молоденький прапорщик с угрястым лицом, в сопровождение двух солдат, один из которых показался Степану знакомым.