Текст книги "Во власти небытия"

Ему не хотелось вступать в подобный разговор от того, что поручик был абсолютно прав и от того, что в любом случае пока неизвестно, что и в какой последовательности предложат красные. Ясно было только то, что им не миновать укреплений, на которых сейчас находился Степан, и при этом имел сильное желание подкрепиться.

– Съестное что-нибудь есть? – спросил он у Евсеева, удивив того подобным вопросом.

– Есть, конечно – ответил тот и тут же подозвал солдата в звание вахмистра.

– Два дня ничего не ел – оправдываясь, произнёс Степан.

Удача не оставила их своим вниманием, и красные появились только через два или более часа, дав основным частям достаточно удалиться от покинутого в спешном порядке населенного пункта. Артиллерии у красных пока не было. Они начали с разведки, затем атаковали левый фланг обороны эскадроном кавалерии. Получив решительный отпор, в виде пулемётного огня и дружного залпа винтовок, удалились на исходные позиции.

– Могут обойти через этот лес по правую сторону. Говорил я об этом – не унимался поручик Евсеев, и Степан понял, что этот ещё достаточно молодой парень очень сильно хочет жить.

Неохота было разбирать, почему Евсеев здесь, вряд ли он записался в добровольцы. Почему здесь он Степан, было ясно и этого должно быть достаточно.

– Вы поручик, там в лесу и дороги, видимо, всё знаете. Тогда нужно было оставить какой-нибудь кордон – сказал Степан.

– Какие, к чёрту, дороги. Просто красная сволочь в последнее время на выдумку хитра, поймала, так сказать, кураж. Жди от них любых ходов, даже самых непредсказуемых.

– Нет, поручик. Всё будет, как вы предположили в своей первой версии. Сейчас они дождутся своих пушек и скоро пойдут цепью под красным знаменем, чтобы воочию проверить наши возможности. Когда проверят, тогда начнут симфонию полным оркестром.

Ещё через десять минут опасения Степана превратились в реальность. Красные начали фронтальную атаку. Имелось у них и широкое знамя. Правда, атака была довольно пассивной. Противник часто припадал к земле. Их пулеметы били крайне неточно, после некоторого времени всё вернулось на круги своя, за исключением четверых раненных и двух убитых в расположении белых и десятком, оставшихся навечно перед окопами противника, красных.

Пауза была значительной. Степан успел выкурить три папиросы, которые он брал у поручика Евсеева и капитана Уткина, который малость суетился, постоянно смотрел на часы и, по всей видимости, обдумывал дальнейшую диспозицию, потому что, судя по истекшему времени, задачу он уже выполнил, а значит, можно подумать о дне грядущем.

– Сейчас начнут – прикуривая, сообщил Степану, капитан Уткин.

Уткин, к сожалению, всех находящихся рядом с ним, да и тех, кто был подальше, оказался провидцем. Не прошло и минуты, как осколочный снаряд разорвался с некоторым недолетом, за ним последовал ещё один, ещё один. Пятым или шестым заявился первый гость, который разворотил собою бруствер. Дальше оставалось молиться богу и, по мере возможности, надеяться, что снарядов у красных немного и они будут расходовать смерть дозированно.

Первая дозировка сильно ухудшила положение. За ней началась, куда более мощная атака. Она докатилась до самых окоп, но ценной личного мужества и стойкой непреклонности бойцов, её удалось отбить.

– Отходить надо, чего ждать – прямо произнёс Евсеев, обращаясь к Уткину.

На левой руке поручика был повязка с большим кровавым пятном.

– Кость не задело? – вопросом ответил Уткин.

– Нет, вроде, давай капитан, отходить – продолжил свое поручик.

– Нужно еще малость выстоять. Через полтора часа опустится сумрак, тогда и уйдем.

– Они тоже это понимают. Если сейчас начнут атаку, то значит не хотят нас отпускать, если не начнут или не очень сильно начнут, то согласятся на наше бегство. Собственно, так и им проще – вмешался в разговор Степан.

– Резонно услышать интересное рассуждение опытного офицера – прокомментировал слова Степана Уткин.

– Что-то нет желания ждать, когда красные придут к кому-нибудь решению. Предчувствие у меня нехорошее – скептически изрёк Евсеев.

– Ну, не раскисай, тем более, некогда.

Свист снаряда прервал капитана Уткина.

Степан не понял, точнее, не успел осознать, как провалился в темноту, потеряв сознание. Очнулся он от голосов прямо над своей головой.

– Смотри офицер, кажись живой – голос, звучавший над Степаном, был веселым совсем молодым.

– Живой, ваше благородие – другой голос прорезал уши совсем близким звуком, видимо, говоривший наклонился к Степану.

От слов «„ваше благородие“» стало легче. Степан подумал о том, что возле него свои, но открыв с трудом глаза, понял, что ошибся. Перед ним были красноармейцы.

– Пойдём, ваше благородие, голову тебе перевяжут – сказал один из красноармейцев

Степан поднялся кое-как, его сильно качало из стороны в сторону.

– Отвоевался, значит – обратился к Степану человек не самой приятной наружности, одетый в кожаную куртку и с большим маузером на боку.

– Выходит так – ответил Степан.

– Я комиссар дивизии. Моя фамилия Рейнгольд Иосиф Яковлевич.

– Емельянов Степан Степанович, прапорщик – представился и Степан.

– Так вот Степан Степанович, расскажи мне всё, что знаешь. Особенно меня интересует передвижение кавалерии на нашем участке фронта. Сколько куда и когда?

– При всём желании не могу вам ничем помочь, Иосиф Яковлевич. В данный полк я попал, выходя из окружения, а если точнее, то спасаясь бегством после разгрома моего полка в Тернинске.

– Прекратите сочинять ерунду. Я к вам обращаюсь пока что по-хорошему.

– Очень благодарен за это – ответил Степан…

…Они проговорили ни о чём, выясняя положение и отношение ещё минут пять-семь. После этого Степана, не применяя физического воздействия, сопроводили в сарай, оборудованный под тюрьму с двумя часовыми снаружи и умывальником внутри.

В тюрьме вместе со Степаном находились всего два человека. Один офицер и один солдат.

– Пленных немного – произнёс Степан, усевшись прямо на землю и прислонившись спиной к деревянной стене.

Доски, составляющие стену, не были плотно подогнаны друг к другу, от этого сквозь щели внутрь проникало достаточное количество света, который освещал не самую веселую картину старого и затхлого сарая, на земляном полу которого была повсюду разбросана солома, а практически из каждого угла на узников внимательно смотрели большие чёрные пауки, расположившиеся по центру собственных узорных паутин.

Рядом со Степаном сидел молодой подпоручик, чуть дальше угрюмый, с черной густой бородой, солдат.

– Было больше. Человек с полсотни – произнёс подпоручик.

– Расстреляли уже? – безразлично спросил Степан.

– Куда там – рассмеялся подпоручик – Предложили перейти на сторону трудового народа. Вот и пошли все наши солдатики в труженики.

– Понятно, хорошо, что так – сказал Степан, и в этот момент, он поймал себя на мысли, что действительно так думает.

– Вам, господин прапорщик, не предлагали столь деликатную деформацию – с ухмылкой спросил подпоручик.

– Пока нет – ответил Степан.

Ему сильно хотелось спать. Ещё сильнее болела голова, а в глазах частенько проскакивали неприятные блики.

– Так вы пойдете к ним, когда предложат? – не унимался подпоручик.

– Я не знаю, но точно могу сказать только одно, что навоевался я, видимо, досыта.

– Это, конечно, ближе к теме, потому что нас, кажется, всё же расстреляют. Даже не знаю, чего они медлят.

– А вам не страшно? – спросил Степан, чувствуя, как у него от усталости и боли слипаются глаза.

– Если честно, то очень страшно. Поэтому я и стараюсь непринужденно шутить. Вот Кондратьеву, кажется, абсолютно всё равно.

Подпоручик указал рукой в сторону сидящего беззвучно солдата.

– Никому не бывает всё равно в таком деле – произнёс Степан, он хоть и слышал собственные слова, но ему казалось, что он уже спит.

– Мне не всё равно, но служить христопродавцам, – никогда, – лучше смерть. Ненавижу жидов, батраков и разную рвань! – яростно, глухо произнёс Кондратьев.

Его слова откладывались на дне сонного сознания Степана. Ещё туда попали слова подпоручика.

– Кондратьев, вроде, из праведных крестьян – мироедов.

Больше Степан ничего не слышал…

Сквозь темноту он видел свет. Свет струился сквозь щели. Свет распространяла лампа, которая горела по другую сторону стены из досок. А ещё через несколько секунд, сердце Степана забилось быстрее. Дыхание мгновенно приобрело глубину, тело почувствовало жар. Сквозь щели он видел Соню, и именно у неё в руках была та самая чудесная лампа.

Через мгновение Соня пропала. Появился благообразный старичок, похожий на доброго сельского священника, с крестом на груди, и безмерной глубиной в простых и ясных глазах. Степан видел буквально всё, несмотря на темноту. Помогала лампа. Помогало что-то ещё, а подпоручик спал тревожным сном, метался, кажется, с кем-то отчаянно спорил, не прерывая сна, кому-то кричал, или может быть, звал на помощь. Кондратьев лишь сопел, сидя. Он даже не прилег, остался спать в том же положение.

Степан слышал шепот, слышал движение. Ничего не мог разобрать, попытался подняться на ноги, но не сумел этого сделать. Он боялся, что всё увиденное лишь сон. Он боялся этого во сне, хотел закричать, попросить, чтобы Соня не покинула его, не оставила его здесь одного.

Наступила тишина. Степан смотрела через щели, но свет от лампы пропал. Степану захотелось крикнуть во всё горло, но в этот момент, прижимающего к себе отчаяния, заскрипела входная дверь в их полевую тюрьму.

Соня появилась в пространстве открытой двери. За её спиной стояла ночь. За ночью стоял старичок священник. Соня же держала в руках ту самую лампу. Свет касался её распущенных длинных волос, освещал миловидное лицо, почти священным ореолом, и Степан, поддавшись к ней навстречу, приподнялся на собственном локте. Старичок, преодолев разделяющую его и Соню ночь, подошел ближе. Явление света с девушкой, его несущей – пробудило подпоручика. Очнулся мрачный Кондратьев. Его лицо вытянулось, и он начал быстро и страстно креститься.

– Услышал господь праведника, услышал господь праведника.

– Бросьте Кондратьев, дайте полюбоваться неописуемой красоты зрелищем, пока застыло оно перед нами. Пропадет через секунду, как только я пойму, что это всего лишь сон перед расстрелом.

– Не сон, такое не может быть сном – прошептал Кондратьев и пополз на коленях к Соне и стоящему сейчас от неё по правую руку старичку.

– Что вы прекратите – наконец-то узники услышали голос Сони.

– Чудо, звучит в моих ушах – произнёс подпоручик, и лишь Степан молчал, пожирая глазами своё счастье.

Он видел Соню, видел незнакомого ему старичка, и безмерно добрую ночь с россыпью белых далеких звезд.

Кондратьев остановился. Стал шептать молитву, касаясь бородой земли, лежавшей на ней соломы, и даже не пытался поднять головы, чтобы вместо ног Сони и старичка, увидеть ещё раз их лица.

– Пойдемте быстрее. У нас не так много времени – ласково произнесла Соня.

– За вами хоть на край света – не изменяя самому себе, сказал подпоручик.

– Ночь укроет нас – произнес старичок, а Соня, передав ему лампу, с огромной бережностью помогала подняться Степану.

У Степана прояснилось в голове, перед глазами исчезло кружение. Для этого ему хватало её присутствия. Хватало ощущения её тепла, света её глаз, которым уже не нужна была лампа.

– Я сам, Соня. Я сам – произнёс Степан.

Целой группой покидали они сарай, ставший тюрьмой. Освещала им путь лампа, и никто не замечал их шествия. Уснули детским сном двое красноармейцев, что стояли на страже. Не отстали от них и другие караульные. Темнотой закрасились окошки и нигде не горело ни одного огонька, за исключением лампы, которая продолжала освещать шаги пред идущими людьми. Свет начал удаляться всё дальше и дальше. Превратился в желтую точку, для того, кто молча смотрел на продвижение света вдаль, оставаясь на том же месте, возле сарая, ставшего тюрьмой. Затем он пошёл вслед свету, но лишь для того, чтобы ещё какое-то время видеть его уходящий огонек.

– Их же расстреляют – произнёс Степан, обратившись к Соне.

– Ты о ком? – спросил подпоручик, опережая ответ Сони.

– О тех уснувших парнях – ответил Степан.

– Действительно, одним жизнь, другим, за эту жизнь придется принять смерть – серьёзно сказал подпоручик.

– Нет, они будут живы и всё будет хорошо – сквозь темноту появился голос Сони.

– Так не бывает – усомнился Степан.

– Если, Степа, ты вспомнил об них сейчас, когда мы отошли всего на триста метров, то обязательно будет, как я сказала.

– Не всё в силе тьмы. Не всё, друзья мои, в её силе – проговорил старичок.

Степан смотрел на него и на какое-то время даже забыл про идущую рядом Соню. Ничего подобного Степан не видел в своей жизни, а если и видел где-то, то очень сильно забыл, как забываются счастливые, наивные детские сны.

Свет, искренний свет, шёл не только от лампы, он стал частью лица старичка. Равномерно отмерял тот шаг за шагом. Счастье просветлением озаряло глаза. Уверенное успокоение дышало вместе с ним. Иногда он смотрел на Соню, та не замечала этого и просто шла рядом. Степан не испытывал ревности, а лишь ещё сильнее восхищался ею, а старичок, увидев взгляд Степана, кивнул ему головой, одобрив восхищение. Степан ответил старичку своим кивком. Беззвучный разговор взволновал подпоручика, он тихо прошептал свой вопрос, обращенный к Степану.

– Кто она?

– Не знаю – ответил Степан.

– Домой, только домой. Детей увидеть хочу. Затем буду решать, подумаю, как быть, но сейчас домой – бубнил Кондратьев.

– У тебя будет время – услышав его, произнёс старичок.

8.

В окно сильно стучали. Тяжелое нехорошее дыхание проникало сквозь стены. Степан, проснувшись, сжался в комок. По коже ползли ледяные мурашки. Шаги топтали деревянное крыльцо. От него, прорезая уши, вторгаясь внутрь, шёл жуткий скрип.

– «„Они не могут войти. Почему они не могут войти?“» – судорожно старался соображать Степан.

Стук продолжился. Ветер, пришедшей непогоды, подхватывал его, проносил вокруг дома, затем стук возвращался к исходному состоянию, – и что-то нечеловеческое стояло на пороге, что-то даже непохожее на Резникова, не имеющее ничего общего с дородной фигурой Выдыша. Смертью, холодной смертью, пронизывался дом. Не мог никуда укрыться и Степан, а через минуту у него стали холодеть руки, остывать ноги.

– «Возьми её в руки» – услышал он внутри себя голос Сони.

– «Возьми её в руки. Немедленно возьми её в руки. Степан, я умоляю тебя» – Соня уже не говорила, она кричала.

Степан оглянулся, желая увидеть Соню, но онемел от страха. Перед ним были две женщины средних лет похожие друг на друга. Чёрные волосы. Белые платья и бесконечно могильный холод в ледяных, как бездна глазах. Степан сделал шаг назад. Женщины двинулись за ним. Он сделал ещё шаг назад, они молча двинулись к нему.

– Кто вы? Что вы хотите? – громко закричал Степан, но ответа не последовало.

Одна из них изобразила тонкими губами подобие улыбки. Степан прижался в угол. Она открыла рот, издав мерзкое шипение, протянула руки, но в этот момент Степан наконец-то нащупал рукоятку шашки. Ближняя к нему женщина мгновенно остановилась. Бледно-матовое сияние наполнило комнату.

– Уходите – произнёс Степан, почувствовав, что охлаждающий кровь холод начал быстро испаряться.

Успокоился пульс. Исчез мрак. Равномерное дыхание с каждой долей секунды возвращало уверенность. Желанием действия мерцало полотно шашки.

– Прочь отсюда! – закричал Степан.

Фигуры женщин начали терять чёткие контуры, начали превращаться в тень и через несколько секунд исчезли. Дом сбросил с себя напряжение, отряхнул страх. Холод начал покидать стены, превращаясь в туманный конденсат, который смешиваясь с воздухом, оседал капельками влаги. Они стекали по стенам, окнам. Пока не образовали лужи, и в одной из них Степан увидел отражение женщин-сестёр, отшатнулся в сторону, крепче сжав рукоятку шашки.

– Не может быть. Этого не может быть – говорил он сам себе вслух, вспоминая хорошо знакомые лица, которые совсем недавно покинули его дом, не добившись необходимой добычи.

– Не может быть. Так не бывает. Это неправда. Не может вся моя жизнь, мои мысли, мой мир, полететь в тартарары. Всё во что, я верил – шептал Степан, откупоривая бутылку с водкой.

– Знаешь ли, во что верил? Может где-то показалось, что-то забылось? – раздался в голове Степана голос деда Прохора.

– Но я шёл, мне говорили, и я верил – ответил вслух Степан.

Дед Прохор больше не появился, зато раздался звонок в дверь. Степан открыл дверь и совсем не удивился, увидев перед собой Резникова.

– Испугался я за тебя Степа. Привиделось нехорошее – произнёс Резников, зачем-то объясняя своё появление.

Это обстоятельство показалось Степану немного странным.

– Да, я, собственно, ничего. Только гости у меня странные были.

– Добрались они всё же сюда – мрачно произнёс Резников.

– Видимо, да – проговорил Степан, не зная, как ему реагировать на слова Резникова.

Тот собственно выглядел обычно. Без всякого налета таинственности и сверхъестественности. Возле крыльца Степанова дома стояла очередная машина Резникова. Он менял их, по мнению Степана, слишком часто, и ни разу не видел Степан повторения автотранспортного средства у Резникова.

– Две странные женщины, похожие на очень известных особ. Но что-то ударило мне в голову, взять в руки шашку. Сам не знаю, как это произошло.

Степан намеренно не стал говорить о том, что слышал голос Сони, и если бы не он, то, по всей видимости, Резников появился бы у него в совсем другом виде и настроении.

Степан не выпускал шашку из рук. Резников неодобрительно искоса поглядывал на эту метаморфозу. До этого шашка всегда была на определенном ей Степаном месте, но никогда Резников не видел её так долго в руках Степана.

– Теперь убедился? – спросил Резников.

– Похоже на то – ответил Степан.

– Здесь всё не так просто, как можно было бы подумать. Силы сатанинские границы не имеют. Перешагнут необходимую черту, тогда и придет всему конец. Шашка один из атрибутов. Ты её хозяин. Знать должен, в первую очередь. Ничего мне сказать не хочешь?

Резников дуплетом выпил две порции водки, поднялся из-за стола.

– Оставь капитан мне немного денег. Совсем я на мели (Степан бросил свою работу в охране, не справившись с новыми нервными обстоятельствами)

– Это совсем другое дело.

Резников достал чёрный кожаный кошелек, отсчитал ровно пять пятитысячных купюр и положил их перед Степаном.

– Спасибо, капитан – произнёс Степан.

– На здоровье – улыбнулся Резников и, махнув рукой, мол, не провожай, вышел из дома…

9.

– Дело несложное, отправим Степана в места не столь отдаленные, по делу гражданина Афанасьева. Формальный повод есть. Не думаю, что возникнут особые проблемы.

Разговор между Калининым и Резниковым, который явился в компании некого Петра Аркадьевича Столпнина, происходил прямо в кабинете Калинина. Окна, которого выходили на оживленную городскую улицу. Сейчас по ней сновало много народу. Автомобили то двигались в обоих направлениях, то, остановленные сигналом красного цвета, ожидали возможности приступить к движению. В это время пешеходы ускоряли шаги по прямоугольникам белого цвета, что были нанесены на асфальт, специально для этой цели. Хорошая погода помогала объемному многолюдью, впрочем, и при плохой погоде улица никогда не оставалась безлюдной.

Как раз об этом и подумал сейчас Калинин. Резников, одетый в вызывающий костюм светлого покроя, с двумя большими печатками на пальцах, сидел напротив Калинина, положив ногу на ногу. Аккуратно коротко подстриженный и вальяжно веселый, с легким шлейфом от выпитого вина, он внимательно слушал Калинина, пока не озвучивая своего мнения.

Петр Аркадьевич Столпнин, по неизвестным Калинину причинам, представлял из себя угрюмую противоположность Резникову. Зачем был нужен маскарад, тоже оставалось непонятным. Он прекрасно видел, что перед ним, ни кто иной, как поручик Выдыш, но спрашивать об этом Калинин не посчитал нужным.

– Нельзя Дмитрий Сергеевич – произнёс Резников и стукнул печаткой по гладкой полировке стола.

– От чего же нельзя? – просто спросил Калинин.

– Такие дела не решаются подобным образом. Другие силы задействованы здесь, и ты, Дмитрий Сергеевич, это уже должен понимать.

Калинин тяжело выдохнул. На самом деле он хорошо понимал, о чём говорит Резников и ещё лучше понимал, чувствовал, что Резников прав на всё сто процентов. Только мысль о запланированном убийстве ещё не обрела в его сознании твердой почвы. Долгие годы службы противились данному решению, но Резников и без того был достаточно терпелив. Время же не находилось в положение спринтерского забега, но уже сам Калинин не хотел долго ждать, изводить этим самого себя. Терпение подходило к концу, сочеталась в этом с настроением Резникова. Новая роль привлекала к себе всё больше и больше. Нужно было решиться и Резников с Выдышем были здесь именно для этого.

– Я хорошо знаю, что заботит тебя Дмитрий, но поверь мне, что ничего осложняющего наши дела не произойдет – произнёс Резников.

– Смешно, уж кому, а Дмитрию известно, что ему ничего не грозит. Сам вел следствие по делу Афанасьева, так что устроим всё. Просто смешно переживать о таких пустяках – Петр Аркадьевич говорил с лицом полного непонимания, позиции Калинина, хотя сам Калинин был очень далек от переживаний на эту тему.

Он, действительно, знал, что последствия, которые возникнут вслед за бездыханным телом Степана, будут легко преодолимы. Нет не это, а сам шаг. Реальность мира за окном, с людьми, с автомобилями, простыми надеждами, глупыми разговорами – всё же сильно отличалась от мира Резникова и того же Петра Аркадьевича. Только в этом лежала преграда, ещё где-то на самом дне сознания всё же барахтались остатки совести, но они уже не могли влиять на хозяина и лишь доставляли некоторые неприятные неудобства.

– Насчет уголовного дела, я не переживаю.

– Боишься не справиться, подобно Степану.

Наконец-то Резников произнёс главный вопрос. Он и находился на границе реального и того, что за ним. Сделать шаг, принять на себя ношу, с которой не справились в короткий срок уже два человека. Хоть Калинин и был уверен в себе, как никогда, но дурное чувство предательского сомнения продолжало напоминать ему о себе, доставляя весь спектр переживаний подобной гадости внутри себя.

– «Дороги назад не будет» – это был последний барьер.

– «Хотя и сейчас мне нет дороги назад, вряд ли Резников оставит меня, пока не убедится в том, что я превратился в остывший труп» – следующая мысль делала предыдущую бесполезной, доказывая, что уже сейчас у него нет никакого выбора, и размышлять, нужно было гораздо раньше, если вообще когда-либо было возможно.

– Все же было бы проще нейтрализовать Емельянова законным способом – ещё раз предложил Калинин.

– Нечего распускать сопли. Обычное дело, как говорят сейчас, только бизнес и ничего личного. Тем более, повторяю, что это единственно возможный вариант. Рассуждать здесь глупо – ответил отказом Резников.

Какое-то время они молчали. Калинин второй раз стоял у окна. Гости сидели за столом. Резников несколько раз отхлебнул из своей позолоченной фляжки. Петр Аркадьевич не участвовал в распитии, он что-то рисовал обычной ручкой на чистой обратной стороне одного из многочисленных листков, которых с избытком было на столе Калинина.

– Возможность не справиться с делом существует всегда. На то оно и дело, а если учесть важность этого дела, то твои переживания мне даже нравятся. Честный подход всегда трогает. Недомолвки, недосказанность, – лишь мешают. Степан не смог справиться, потому что был не готов. Можно сказать, что он был промежуточным звеном. У меня было куда больше надежды на Афанасьева, но он сломался неожиданно. Степан же был лишен времени, поэтому они нашли к нему подход так быстро. Он не осознавал. Зато они были наготове. Степан попался на обычную удочку. Слабость они всегда ищут внутри. Затем проводят необходимые действия.

– Думаю, что со мной им не будет так просто, как с несчастным Степаном – уверенно ответил на доводы Резникова Калинин.

– Уверен в этом – поддержал Резников, Петр Аркадьевич утвердительно кивнул головой.

– До встречи в субботу. Встретимся в том же месте, что и в прошлый раз.

– В ресторане «Славянский торг».

– Да, именно в нём. Там шикарно готовят рыбу. Я знаете много лет, всё моё далекое детство, провел на юге, совсем рядом с очень известным и тёплым морем.

– Резников улыбнулся. Выдавил из себя улыбку и Петр Аркадьевич Столпнин. После этого они горячо пожали руки Калинину, вышли из кабинета.

– Подождите, я позвоню дежурному – крикнул им вдогонку Калинин.

– Ну, что ты Дмитрий Сергеевич – усмехнулся Резников.

– Да, конечно, просто забываю, по привычке.

– Не нужно ничего забывать. Весь мир лежит перед нашими ногами – засмеялся Резников, от этих слов Калинин почувствовал приятное томление внутри себя.

– Весь мир лежит перед нашими ногами – повторил он сам себе, не успел вытащить из пачки сигарету, как появился Гопиенко.

– Что у тебя с делом Михайлова? – спросил Калинин.

– Ничего нового – ответил Гопиенко.

– Ты чем занимаешься, о чем ты думаешь, кроме своих дебильных игрушек в телефоне.

– Я работаю, Дмитрий Сергеевич.

– Вижу я твою работу.

Калинин вытащил сигарету из пачки с хорошо известным всем верблюдом, открыл окно, но в последний момент передумал, оставив Гопиенко в одиночестве, вышел из кабинета. Быстро спустился по лестнице и с наслаждением закурил стоя на крыльце.

– «Весь мир лежит перед нашими ногами» – снова появилась в его сознании приятная мысль, которая настоятельно требовала, чтобы её как можно скорее перевели из состояния неопределенности в состояние полной фактической реальности.

10.

Может, если бы не было дождя, то всё пошло бы по-другому. Степан несколько раз думал об этом. Основания под собой подобные размышления не имели, – но она появилась из дождя. Ему показалось, что она просто материализовалась из этого влажного тумана, с очень плотным маревом, которое окутало в этот день собою всё вокруг: здания, людей, землю.

Он не мог поверить своим глазам. Только, это была она. Сидела на обыкновенной лавочке возле супермаркета, в который Степан, по обыкновению, заходил за продуктами. Он ещё удивился, не сразу узнав её. Подумал: зачем девушка сидит прямо под дождем, на мокрой лавочке, совершенно забыв о существовании зонта. Её волосы были влажными, маленькие капельки прозрачной и чистой дождевой воды, изящно переливаясь, стекали с волос на слегка покрасневшие щеки, оставались волнующим трепетом на длинных, необычно привлекательных ресницах, а те, в свою очередь, были неразделимы с глубиной красивых, выразительных глаз, от которых Степан уже не мог оторвать взгляда, еще до конца не веря в случившееся чудо. Но Соня была перед ним, была близко, и ему казалось, что, несмотря на поглотившую всё вокруг влажность, он чувствует её тепло, слышит, как стучит её сердце, а собственное сердцебиение, не спрашивая его ни о чем, старается подстроиться под каждый удар сердца Сони. Она же смущенно улыбалась, она была в легкой куртке, обычной юбке, с белой сумочкой в руках, которая не сочеталась цветом с курткой. Он замер, не знал, как поступить, мелькнуло сомнение, на микронную долю испугался, может, лишь похожая девушка?

Но она улыбнулась ему, и он уже не сомневался.

– Соня откуда ты. Как ты сюда попала? – спросил он неуверенно.

– Искала тебя и не ошиблась – ответила она.

– Я так рад, но мало что понимаю, точнее, не верю – промямлил он.

– Я тоже рада, что мне удалось увидеть тебя здесь, возле обыкновенного магазина. Остановки с автобусами и непрекращающимся целый день дождем. Но он такой мелкий, и я подумала, что он нам не помешает.

– Нет, конечно. Ничего не может нам помешать – обретая на время утраченную уверенность, произнёс Степан и, забыв о мокрой лавочке, уселся рядом с Соней.

– Ты тоже без зонта? – улыбнувшись, посмотрев ему прямо в глаза, произнесла Соня.

– Как и ты – ответил он, не отрывая своих глаз от её взгляда.

– Пойдем ко мне, не можем же мы всё время находиться под дождем – продолжил Степан.

– Пойдем – просто ответила Соня.

– Нужно что-то купить. У меня ничего нет, да и в доме беспорядок.

Соня не стала возражать. Степан нервничал в магазине, нервничал пока они, не торопясь, шли к нему. Через десять минут, когда они оказались возле дома, Степан начал стеснительно оправдываться.

– Нужно крышу менять. Хотел обшить дом чем-нибудь светлым. Руки не доходят.

Произнеся последние слова, Степан почувствовал, что покраснел, но Соня не обратила на это внимания. Она лишь соглашалась, кивала головой, затем сделала приятный для Степана вывод.

– В своем хозяйстве всегда работы много.

– Да – произнёс Степан, открывая дверь.

– Не пугайся, у меня здесь много разных плакатов, ну в общем, музыкальных. Увлекался раньше, если так можно сказать…

Несмотря на все внутренние усилия, Степан продолжал чувствовать себя крайне неуверенно. Он стеснялся того, как живет, стеснялся сейчас и своего многолетнего увлечения. Неизвестным ему было: почему он так сильно волнуется, но сделать с собой ничего не мог.

– «Если знал, снял бы всё это со стен, к чертовой матери. Ну почему так происходит в жизни» – долбила в голову печальная мысль.

– Уютно у тебя, хотя и непривычно – произнесла Соня, разувшись.

Она старалась внимательно рассмотреть картинки, что окружали её со всех сторон.

– Не стоит, ну всё это. Молодость была, сейчас даже стыдно перед тобой.

– Некоторые картинки совсем страшные. Только те, кто это рисовал, не представляли себе смысла подобного дела. Настоящий ужас выглядит куда страшнее, и в нем нет монстров, черепов и тому подобного.

– Это же просто картинки, как бы тебе сказать, шоу-бизнес или что-то в этом роде.

– Я знаю – произнесла Соня.

– Сейчас согрею чай.

Степан хлопотал у стола. Гудел электрический чайник. А Соня не отводила глаз от стоящей на своем обычном месте шашки.

– Сейчас будет готово – произнёс Степан, но Соня не отреагировала.

Степан обернулся, перехватил её взгляд и сразу понял, что привлекло её внимание.

– Так вот она Степа – сказала Соня, посмотрев на Степана.

– Да Соня, хотя не знаю, о чём ты, но это моя шашка.

– Я знаю – в очередной раз прозвучало из уст Сони.

Степан приостановился в некотором замешательстве. Соня, заметив это отвлеклась, от лицезрения шашки.

– Давай, пить чай – предложила она, улыбнувшись Степану.

Со Степана свалился очередной груз. Правда ненадолго, и меньше, чем через минуту к нему в голову постучалась страшная мысль.

– «Что если заявится Резников. Он не имеет привычки предупреждать о своем прибытии. Он же говорил о Соне. Они враги. Хотя это там, какая разница там или здесь. И что может быть? Она простая девушка. Она хочет быть со мной, кем бы она ни была».