Текст книги "Во власти небытия"

Непонятно почему, но в этот вечер он, разглядев на экране телефона, знакомое имя, решил ответить. Рука сама потянулась к телефону, исполнив приказ неизвестного своим поведением подсознания. Степан недовольным голосом ответил.

– Да.

– Давненько тебя не слышно. Я тебе звонил, что трубку не берешь.

Степан услышал голос старого друга по имени Михаил (не Креазотный), сморщился и в эти секунды уже пожалел, что ответил на звонок: выбросить этот телефон к чёртовой матери – пронеслось в голове быстрее, чем он начал говорить в ответ.

– На дворе был. Работы у меня много, сам должен знать. Это вам нечем заняться.

– Но не всегда, нечем заняться. Я, собственно, звоню по не самому веселому делу. Павел вчера повесился.

Слова Михаила застряли в голове Степана. Он ничего не мог ответить, пытаясь хоть что-то сопоставить, прореагировать на услышанную новость.

– Степан ты слышишь меня или нет? – спросил Михаил, видимо, полагая, что оборвалась связь.

– Слышу я тебя, не кричи и без этого хреново.

– Я тебе сообщу, что и когда. Будь на связи мне сейчас некогда – произнёс Михаил.

– Понял тебя – пробурчал Степан и, не попрощавшись, отключил звонок товарища.

Шоковое состояние длилось недолго. Минут десять, может пятнадцать, Степан искренно, удивлялся случившемуся, переживал и пытался по-своему понять. Затем он увидел чуть заметный отблеск белого свечения в тёмной комнате. Сразу сообразив, что свет исходит от шашки, он осторожно подошел к ней. Металлическое полотно жило своей жизнью, что-то таинственное происходило на его глазах. Степан боялся спугнуть очаровавшее его чудо. Стоял и смотрел на шашку, иногда видел собственное отражение, затем оно исчезало, где-то очень, и очень далеко, мелькали едва различимые картинки. Степан не мог разобрать сути происходящего, даже и не пытался, с каждой секундой ожидая, куда большего от ожившей шашки. Все мысли о повесившемся Павле быстро покинули голову, не оставили от себя и малейшего следа, а когда Степан, не удержавшись, взял в руки шашку, то Павел для него перестал существовать окончательно. Канул он в глубокую бездну, и если даже воспоминания сумели бы отыскать на дне пропасти его следы, то всё равно остались бы они безразличными, покрытыми ледяным саркофагом молчания, со стороны державшего в руках шашку Степана.

Руки впервые почувствовали всю настоящую силу шашки. Тепло идущие от неё распирало мышцы, растягивало сухожилия. Степан придержал дыхание. Закрыл глаз, всё больше подчиняясь неистовому потоку искушения. Открыв глаза, Степан дотронулся губами до наточенного полотна. Кровавый привкус заполнил собою всё вокруг. Вместе с ним Степан почувствовал, что и сам каким-то образом увеличился в размере. Его стало вдвое больше, и от этого шашка показалась очень легкой, ещё более острой, ещё более зовущей за собой. Степан пару раз взмахнул шашкой и тут же сделал прием, который ему до этого никогда не удавался. Выдохнув от восхищения, Степан уселся на стул, дважды поцеловал отдающее соленой, сладкой кровью острие. Повернув голову, он увидел рядом с собой молодого парня, чем-то похожего на образ знаменитого мушкетёра со звучным именем Арамис. Такие же голубые глаза. Длинные светлые волосы, аккуратно подстриженная бородка. Степан пытался вспомнить, где он видели этого человека, а тот, не дождавшись Степана, заговорил.

– Знаете казаки, по своей сути, земледельцы. Люди, живущие в непрерывной связи с землей. Главное для них не война, а традиции земледелия, умноженные на врожденное православие, которое пронизывает их до самого основания. Не может казак жить в городе.

Парень похожий на Арамиса ещё что-то говорил, а Степан внимательно слушал. Он не пытался перебить говорящего соседа. Ему было смешно, насколько просто чисто, и где-то наивно рассуждал незнакомый молодой человек. Тот смотрел на Степана, и ему казалось, что он делает, для Степана, неоспоримое открытие, недаром слушающий ничего не отвечает, а лишь внимательно внемлет его рассказу. Степан же сквозь слова парня уже хорошо различал другую картину. Слова ещё звучали, но всё больше отдалялись, уходили куда-то вверх. Стремились к чистому голубому небосводу, кажется, достигли первого самого низкого облака, – и растворились в нем полностью.

Пыльная летняя улица незнакомой деревни встретила Степана жарой, и он с нервной быстротой расстегнул воротничок, вытер рукой со лба пот, который выступал не только от температуры наружного воздуха, но и от обилия выпитого самогона. Рядом был Резников, он смеялся и старался подколоть недовольного Выдыша, на тему чего-то известного им, но не Степану. Выдыш терпел, лишь огрызался и делал это так же беззлобно. Чуть в стороне была целая группа вооруженных людей, одетых кто в форму, а кто и без неё. Зато полностью вымерла деревня. Это Степан отметил мгновенно. Длинная улица, что и была всей деревней, спряталась за каждой дверью, притаилась в каждой ограде, ушла с чуть заметным горячим ветерком и солнцем, через поля ржи и гречихи, что раскинулись по обе стороны длинной улицы, незнакомой Степану деревни.

– Вот тебе батенька и Юрьев день. Что я говорил, где этот недоумок, полковник Зайцев? – Резников то ли говорил, то ли спрашивал, только ему никто не ответил.

– Козулин, мать твою, что там у тебя! – закричал Резников, увидев невысокого мужичка в фиолетовой жилетке, в хороших сапогах и бородой, точно скопированной с козла.

– Нет никого, ваше благородие. Собрали одних стариков, да, пару инвалидов.

– Мне тебя сразу убивать или погодить до вечера – улыбнувшись, сказал Резников.

Был он в хорошем настроение. Видно это было сразу и так же сразу передавалось всем тем, кто сейчас находился в компании капитана. Козулин, в окружение шестерых солдат, смотрел в землю, ожидая дальнейшего разноса, но ему на помощь пришел Выдыш.

– Нужно прочесать окрестный лес. Далеко они от деревни не ушли. Ждут, когда мы уберемся отсюда.

– Удивляешь ты меня поручик. С каким воинством ты в лес полезешь? Людей потеряем, толку не будет. Проспится Зайцев, протрезвеет. Его люди пусть и гоняют их по лесу. Оружие у этих дезертиров, видимо, тоже имеется.

– Ещё, как имеется. Ревкомовцы всяко им, что оставили. Они здесь дружно жили. Уговор у них был с теми, кто побогаче – вставил своё Козулин.

– Какой ещё уговор – изумился Резников.

– Друг друга не трогать – ответил Козулин.

– Чушь какая. Это всё до поры до времени – сказал Резников.

– Может у баб спросить с пристрастием. Точное место скажут, где мужья с братьями прячутся, тогда и решать – предложил Выдыш.

– Вон, как раз одна идёт, да ещё с младенцем – произнёс Резников, повернув голову вправо.

По дороге действительно шла молодая женщина с ребенком на руках.

– Кто это? – спросил Выдыш у Козулина.

– Вера Баластова – ответил тот, боясь дальнейшего развития событий.

– У неё, кто из дезертиров есть? – разговор продолжил Резников.

– Шестеро вместе с отцом – ответил Козулин, на этот раз, боясь соврать.

– Степа, давай поговори с ней. Пистолет к голове, сразу всё скажет – то ли приказал, то ли попросил Резников.

Вера тем временем сравнялась с вооруженной ватагой. Страх не покидал её лица, но развернуться вспять было ещё хуже. Степан перегородил женщине дорогу. Она видела в его руке пистолет, остановившись, ждала вопроса. Степан подошёл вплотную и приставил оружие к голове Веры. Не успел он задать первый вопрос, как Резников поправил Степана.

– Револьвер к голове младенца, Степа.

Степан не ожидал подобного, почувствовал неприятный холодок чуть выше живота, но выполнил указание Резникова.

– Где твои сородичи? Говори, времени у тебя нет, или жизнь твоего ребенка закончится, толком не начавшись – вместо Степана произнёс Выдыш.

Вера молчала, не зная, как быть. Скажи она, где отец и братья, убьют всех. Промолчи, тогда убьют сына, и тогда пусть убьют её.

– Говори, я сказал, времени думать нет – Выдыш подошел близко, и в этот момент Вера неожиданно закричала.

– Стреляй сволочь! Стреляй!

Степан посмотрел на Резникова. Ладонь, сжимавшая рукоятку, стала мокрой. Резников кивнул, одобрив убийство младенца. Степан повернулся к Вере, сжавшись, хотел нажать курок, но вместо Веры он увидел Соню, которая спокойно смотрела на него и смущенно улыбаясь, переводила свои глаза, то на него, то на малыша. Степан опустил руку и отошёл на шаг в сторону. Козулин облегченно выдохнул.

– Плохо, Степа – безразлично произнёс Резников.

– С этой что? – спросил незнакомый Степану поручик с неприятным выражением лица, которое было покрыто глубокими оспинами.

– Пусть идёт – произнёс Резников.

Вера, прижав малыша к себе крепче, бросилась бежать. Не веря в свое неожиданное спасение.

– Возьми солдат, иди в её дом, поговори с её матерью шомполами – приказал Резников Козулину.

– Есть мать? – уточнил Резников, когда Козулин сорвался с места.

– Есть, там ещё три сестры и три невестки. Ваше благородие, банька давно готова, столы накрыты у Парамоновых – выложил и ту, и другую информацию Козулин.

– Давай, потом Зайцеву доложишь…

Степан ощутил сильное головокружение, и длинная знойная сибирская деревня пропала вместе с Козулиным, Резниковым, Выдышем, неприятным поручиком, который растворился в просторе окружающих деревню полей и исполином смотрящую на Степана огромную, одинокую лиственницу, что местной достопримечательностью, смотрела на Степана с самого въезда в деревню.

Не меньше трёх сотен казаков готовились к сокрушительной атаке. Степан видел напряжение на лицах, слышал изредка проскакивающие слова. Громко звучал голос офицера. Возбужденно фыркали лошади, предвкушая вместе с наездниками скорое действо боя. Степан мог бы ещё долго любоваться открывшейся ему панораме, но сознание увело его на противоположную сторону. Здесь сердце Степана забилось тревогой, а на коже выступил неприятный озноб.

Красная батарея, удобно расположившись, поджидала свою жертву. В стороне от неё находились два хлипких ряда окоп, с одним единственным пулеметом, сновали туда-сюда люди с винтовками, а здесь всё было готово к встрече неприятеля. Двое довольных собой разведчика, жестикулируя, помогали обветренному командиру, ещё раз убедиться в координатах казачьих сотен, а стоящий рядом командир артиллерист, довольно кивал головой на каждое слово своего обветренного товарища.

– «Из бывших» – кольнуло Степана, когда артиллерист быстро начал отдавать команды. Проверять наводку одного из шести орудий.

Степан вернулся к казакам, когда они уже набрав скорость и мощь, устремились лавой на позиции противника. Долго в голове Степана тикали секунды. Казалось, что очень быстро бегут лошади, но снаряды оказались быстрее. После первого столба черного дыма, с поднятой вверх землей, и перевернувшимися вперед головами двумя лошадьми, Степану захотелось закрыть глаза. Снаряды ложились один за другим. Осколки свистели, пожирая всё на своем пути. Падали лошади. Рядом с ними были живые и уже мертвые казаки. Мгновенно пропала стройность рядов, кто-то повернул назад. Напрасно, раздирая глотку, кричал бородатый подъесаул, его уже никто не слышал. Зато откликнулся беспощадный ко всему осколок железа. Лошадь упала, как подкошенная, придавила подъесаула своим весом, только ему было уже всё равно, из горла шла густая обильная кровь. Одна треть казаков всё же сумела повернуть назад. Они, стремительно набирая скорость, выходили из-под огня орудий, а те продолжали покрывать смертельным облаком землю, с которой уже обильно перемешались; кровь, крики, люди, лошади, лампасы, сапоги, награды…

Не успел Степан сообразить, зачем была представлена на его обозрения столь жестокая картина, была ли она фактом из истории или просто такой привиделась ему, в далекий от тех событий вечер…

20.

Как картина уже в третий раз изменилась, и Степан почувствовал заметное возбуждение, Соня мягко коснулась его руки, ласково улыбнулась, глядя ему в глаза.

Они снова были вместе. Она, по-прежнему, самую малость стеснялась его. Совсем близкая ночь заставляла их почувствовать свою прохладу. Стало неуютно, а глаза всё хуже видели вокруг себя. Соня несколько раз споткнулась об попавшиеся на пути кочки. Степан бросился ей помочь, но она лишь рассмеялась.

– Совсем ничего не видно.

– Придется остановиться и, как назло, ничего нет поблизости.

– Ты имеешь в виду какую-нибудь деревню.

Соня, кажется, впервые назвала Степана на ты. Её голос звучал внутри его головы, слишком ласково и очень близко. Ещё в нём была ни с чем несравнимая чистота, от этого у Степана начинала кружиться голова. Он готов был на всё и даже больше, лишь бы услужить ей, сделать всё, чего бы она ни пожелала. Только ночь не обращая внимания ни на него, ни на неё – всё плотнее окутывала засыпающую окрестность своим тёмным и сейчас совсем нетеплым одеялом. Где-то рядом тревожно вскрикнула ночная птица. Ветер появлялся наскоками, но сильно. Высокая трава, которая ещё недавно была зеленой, превратилась в серую. Темные силуэты перелеска виднелись прямо по их курсу.

– Соня, давай укроемся под защитой деревьев. Нужно как-то перетерпеть ночь, а с первыми проблесками света мы двинемся дальше. Я думаю, что очень скоро мы выйдем в расположение наших частей.

Степан говорил неуверенно, заметно стеснялся своих слов, искал глазами её глаза, а когда находил, то темнота всё одно мешала ему увидеть в её глазах такое необходимое расположение Сони к нему.

Один миг, за ним один час, дальше половина дня, и всё больше нет ничего прежнего. Пусть оно останется позади, пусть мелькает в памяти и старается напомнить о себе, при любом удобном случае, только власть вчерашних переживаний уже не имеет своей силы. От этого неописуемо легко дышится, не чувствуют усталости ноги.

Степан подумал о том, что действительно не переживает о событиях минувшего дня. Безразличным выглядит разгром полка, ненужным и мелким кажется потерянный городишко. Совсем ему нет до этого дела и если бы нетвердое понимание: что нужно найти своих, для того, чтобы просто выжить, то безразличными для него сейчас стали бы и эти свои. Тем более, найдя их, он неминуемо и пусть на какое-то время потеряет Соню. Может лучше придумать другой вариант. Множество дорог, всё одно предоставит далекое пока что утро. Тогда сказать ей об этом. Найти иную одежду, а после попытаться встретить совсем другую жизнь. Конечно, будет непросто, но появится шанс остаться с ней.

Перелесок утонул во мраке. Соня продрогла от холода.

– Придется разжечь костер – сказал Степан.

– Степан, а это не может быть опасным? – спросила его Соня.

– Конечно, опасно, но у нас с тобой нет другого выбора. Слишком уже холодные ночи.

На счастье обоих, сушняка было в изобилии, и через полчаса перед ними горел небольшой костерок. Грел он неважно и, конечно, не сгодился бы для более холодного времени, но сейчас он действовал на них успокоительным блаженством. Степан несколько раз оглядывал на всё четыре стороны окружающую их местность. Он при всём желании не мог чего-то разглядеть, и очень хорошо понимал, что рассмотреть могут именно их, только понимание не очень сильно волновало. Куда больше беспокоило желание обнять Соню за плечи. Обыденное дело в другой ситуации не давалось Степану, и он садился возле неё, затем снова вставал. Это повторилось несколько раз и, когда Степан, в очередной раз, уселся на поваленное дерево, он произнёс.

– Соня попробуй поспать. Прямо возле костра, поспи немного.

Она ответила ему неожиданно.

– Степан, обними меня.

Степан не поверил своим ушам. Не хотел представить, что Соня может читать его мысли, а просто согласился. Его рука сначала легла робко, но через несколько минут ему казалось, что он обнимает Соню не первый раз, и они много раз сидели возле костра. Много раз их окружала прохладная ночь, чем-то чужая, чем-то по родному своя, но такая важная, что нельзя представить чего-то более драгоценного, ни сейчас, ни завтра, и даже через десять лет, не должны измениться эти ощущения от того, что вряд ли судьба подарит столь волнующий, трепетный момент счастья, когда будут они один на один с целым миром, без крыши над головой, на территории смертельного врага. Только будет им совершенно всё равно, на всё обстоятельства, куда ближе, важнее будет треск сухих веточек, объятых оранжевым пламенем. Ещё уютнее от тихих еле слышных слов, которые появляются вместе с теплом дыхания. И вот они сделали паузу, – взгляды пересеклись, ни он, ни она не отвели глаз, а лица оказались на пару сантиметров ближе, – ещё ближе. Губы робко соприкоснулись. Ничто не помешало, ничто не спугнуло волшебного мгновения.

– Мы ведь неслучайно встретились – томным голосом произнесла Соня, когда они оставили позади минуту первого поцелуя.

– Мне кажется, что сам господь бог привёл нас навстречу друг другу. Только он мог создать чудо нашей встречи.

Степан снова коснулся её горячих губ.

– Я точно знаю, Степа, что это сам господь бог – прошептала Соня.

– Спасибо, ещё батюшке Павлу. Пусть земля ему будет пухом.

– Он здесь ни при чем.

– Как ни при чем? Но если ты хочешь, то пусть он будет ни при чем. Мне всё равно. Куда важнее, что я здесь, и ты рядом со мной. И теперь я тебя никуда не отпущу от себя – страстно повысив голос, произнёс Степан.

– Пути господни неисповедимы и не всегда то, что кажется нам священным, является таковым – загадочно произнесла Соня.

– Всё равно, какая разница от этого. Мне главное, что ты рядом – продолжил твердить своё Степан.

Он говорил ровно то, о чём думал. Через какое-то время Соня уснула, прислонив голову к плечу Степана. Он сидел, подбрасывал веточки в небольшой костерок. Пламя на какое-то время увеличивалось. Под ним догорая, отдавали тепло красные угольки. Соня действительно крепко заснула. Степан прекратил лишний раз двигаться. Она дышала ровно и чисто. Степан смотрел на её лицо, освещенное отблесками язычков пламени. Он не заметил, как отключился сам…

21.

Очнувшись, Степан увидел неприятную обстановку собственной кухни, где над головой горела тусклая лампочка, под абажуром из стеклянных лепестков. Было прохладно. Затекла правая рука, и сейчас переменив позу, он чувствовал, как кровь возвращается в омертвевшую конечность. Левой рукой Степан потянулся за сигаретой, когда последняя оказалась у него во рту, он взял зажигалку. Один раз чиркнув ей, он не добился от зажигалки огня, но тут же перед ним загорелся огонек, подожжённый от спички.

Степан прикурил, не поворачивая головы. Произнёс свой вопрос, сделав первую затяжку.

– Где она?

– Я тоже хотел бы это знать, но куда больше, я хотел бы знать кто она?

По голосу Резникова Степан понял, что тот находится далеко не в самом хорошем расположении духа. Сделав вторую, затем третью затяжку, Степан наконец-то повернулся. В мгновение пробуждения он не почувствовал присутствия кого-либо рядом с собой, но сейчас удивлен был только тем, что гостей было даже не двое, а трое.

– А, господин следователь – протянул Степан с интонацией, подтверждающей ожидаемое.

Калинин стоял возле печки, с наслаждением затягивался папиросой. Рядом со Степаном сидел одетый в военную форму Выдыш, от него нестерпимо несло одеколоном, который перемешивался со свежим водочным выхлопом. Напротив находился Резников. У него был глубоко расстегнут ворот. Глаза блестели от выпитого. Щеки отливали синевой тщательного бритья, а в зубах торчала в точь такая же папироса, как и у Калинина.

– Так кто она, Степа? – спросил Резников.

– Она, не знаю – промычал Степан, не от того, что боялся сказать Резникову что-то личное, а от того, что и взаправду не мог сделать для себя точное определение: кто она.

– Это плохо, Степа. Впрочем, поручик у нас есть водка? – Резников повернул голову в сторону Выдыша.

– Водка у нас есть всегда, господин капитан – засмеялся Выдыш и тут же извлек из-под стола большую бутылку с прозрачной жидкостью, по-хозяйски, поднялся с места, достал из шкафчика четыре кружки и молча наполнил их содержимым.

Резников сидел, наблюдая, как Выдыш производит нехитрые действия. Калинин по-прежнему стоял у печки. Выдыш следующим делом открыл холодильник, извлёк оттуда колбасу, холодные котлеты.

– Огурцы солёные есть? – неожиданно спросил у Степана Резников.

– Нет – ответил Степан.

– Жаль, очень люблю солёные огурцы. Мой давно покойный папенька тоже очень любил именно эту закуску. Благословенные денечки, скажу я вам, были тогда. Настоящий мир, сейчас этого нет. Слишком много наносного, неестественного. И всё же Степа, кто она?

– Я же сказал, не знаю.

На этот раз вопрос не показался простым любопытством, а сильно резанул по самолюбию Степана.

– Так я тебе скажу, кто она. Только не делай передо мной округленных глаз, не крути, как идиот головой, а слушай и запоминай. Ты Степа даже не представляешь, насколько это серьёзно.

Резников заглотил водку одним махом. Остальные проделали то же самое. Калинин при этом с удовольствием крякнул, взял в руку большой кусок колбасы, которую Выдыш порезал ровно на четыре куска. Степан же, испытывая серьезное напряжение, ждал продолжения от Резникова.

– Эта девушка искуситель. Она, собственно, и не является девушкой. Ты понимаешь, о чём я говорю? Именем бога будет она тебе говорить. Милосердием, фальшью окутывать твою несмышлёную голову. Ей нужна шашка. Ей нужно уничтожить шашку, нейтрализовать её.

Резников повысил голос, и Степан хорошо понимал, что тот не шутит, поэтому не торопился с ответом.

– Что она тебе говорила о батюшке Павле, которого убила, как только он привёл её к тебе – строго, как на допросе, спросил Резников.

– Особо ничего, вроде хорошо.

– Обычные игры – процедил Резников.

– Мне самому не понравился этот батюшка Павел. Не знаю почему, но сложилось такое впечатление – неуверенно произнёс Степан, начиная бояться реакции со стороны своих товарищей.

– А вот это и есть тот туман, что начал тебя обволакивать. Ещё ты в глубине души пожалел её. Батюшка Павел показался отвратительным, и, конечно, ты сам пришел к этому выводу. Только не было у тебя времени задуматься, рассудить, понять самое простое. Тот же батюшка Павел представляет бога на земле, за ним тысяча лет истории. А кто она? Ты не знаешь Степа, но уже веришь ей, и, конечно, ты уже влюблен в неё.

Степан выпил второй раз, встряхнул голову.

– Не знаю я, капитан. Сейчас ничего не знаю. Не могу понять – откровенно произнёс Степан.

Слова Резникова показались ему сущей правдой. Ведь и вправду, он мгновенно влюбился в Соню, забыл обо всём на свете, включая праведное дело, тысячелетнюю историю православия, в лице батюшки Павла, и всех остальных наместников небесной епархии.

Резников молчал, давая Степану высказаться. Выдыш два раза громко зевнул. Калинин выпил вторую порцию и наконец-то присел на стоящую сбоку табуретку.

– Не задумывался о том, почему она появилась?

– Ты сам сказал об этом.

– Я тебе сказал зачем, а не почему – повысил голос Резников, тут же поднялся из-за стола.

– Пойдём – приказал он Степану.

Они прошли в комнату. Резников открыл дверцу шкафчика, вытащил оттуда фотопортрет Вероники и с силой бросил его на пол. Рамка разлетелась на составные части. Стекло разбилось на мелкие осколки, сама фотография отлетела к ногам Степана.

– Вот – крикнул Резников – Теперь понятно – не меняя интонации и громкости, продолжил Резников.

– Понятно – ответил Степан.

У него кружилась голова, от чувства появившейся досады. В следующий момент в воображении появились глаза Сони, которые старательно вызывали сомнения. Рядом стоял Резников. Позади него Степан увидел старика, который появившись из ниоткуда, спокойно сидел на диване, смотрел на Степана, не обращая никакого внимания на Резникова. В руках старика была старая серая тряпка. Он аккуратно и совсем не глядя, складывал её ровными квадратиками.

Резников наконец-то почувствовал старика, и Степан удивился тому, что он увидел старика значительно раньше, чем Резников.

– Отец Кирилл? – с иронией, растянул слова Резников – Какая встреча, отец Кирилл. Давненько, ей богу, давненько не виделись – противным голосом продолжил Резников.

Степан не отрывал свой взгляд от старика, его реакции на слова Резникова, но не заметил, как и куда пропала из рук того старая тряпка.

– Ну, здравствуй Семен Петрович. Действительно, давно не виделись. Зачем ты убил парнишку?

– Прохора? – уточнил Резников.

– Да, его – подтвердил старик.

– Какой же он парнишка. Вы с ним, кажется, ровесники – засмеялся Резников.

В проёме дверей появились Выдыш и Калинин, но старик никак не прореагировал на это.

– Он устал, так же, как и ты, отец Кирилл. Просто устал. Вспомни, как ты собственноручно пристрелил, с именем божьим на устах, прапорщика Звягинцева, а он, отец Кирилл, хотел жить. Только тебе было всё равно. Имя бога было на твоих губах. Дело божье было в твоих руках, воплощенное в сталь винтовки.

– За это каюсь по сей день.

– Да что ты говоришь! Ты тогда ведь не предателя застрелил, а своего. Только он был тяжело ранен и всё одно не жилец. В чём твое раскаяние, в другом должен ты каяться изменник.

– Прозрение – ни есть измена – произнёс старик.

– Ищешь оправдания?

– Нет, хочу одного, чтобы ты и твои собратья вернулись в своё логово, адом именуемое.

Резников ещё громче расхохотался. Степану на секунду показалось, что Резников вот-вот должен лопнуть от этого хохота, а старик так же кротко сидел и терпеливо ждал, когда Резников закончит эту сценку.

– Это мы должны вернуться в ад? Нет, отец Кирилл, ты должен туда вернуться. О чём ты говоришь? Посмотри вокруг себя, вдумайся. Всё здесь и сейчас наше. Здесь правят законом нами утвержденным, очнись старик. Ты ошибся! Не ту сторону избрал для себя, хочешь слабость обернуть в силу. Только ничего из этого у тебя не получится. Не смог ты выдержать, не смог дождаться возвращения святого престола на нашу грешную землю, от этого и бесишься, от этого нет тебе покоя отец Кирилл.

– Если десять тысяч раз кривду короновать святым делом, от этого она им не станет, а лишь будет казаться такой заблудшим. И если даже их будут миллионы и если даже совсем ничего не станут они понимать, а лишь будут бесконечно повторять чужие слова, и от этого кривда не станет правдой, и тем более святым делом…

…После этих слов старик исчез прямо на глазах Степана. Резников произнёс огорченно.

– Жаль, беседу можно было бы продолжить.

– Тревожно – низкий голос Выдыша напомнил о себе.

– Знаю поручик – согласился Резников.

– Кто это? – спросил Степан.

– Ещё один посланник нечистого. Кстати, наш бывший соратник, неистовый борец с делом сатанинским. Так что делай Степан выводы, с каким опасным делом ты столкнулся. Ты ведь и сейчас представляешь её милую мордашку и в сотый раз вспоминаешь цвет её глаз. У тебя ещё есть время взять себя в руки.

– Что значит, есть ещё время? – спросил Степан, стоя посередине комнаты.

– То и значит Степа, что время может принадлежать тебе, а может повернуться к тебе совсем другой стороной.

– Быстро закончиться – добавил Выдыш, а Калинин по-прежнему молчал и странно улыбался, глядя на Степана.

– Павел, конечно, Павел. Он тоже, как и дед Прохор – промычал Степан, усевшись на диван ровно на то место, где совсем недавно сидел старик.

– Он повесился Степан. У него что-то случилось с головой. Такое бывает, к огромному сожалению. Поверь мне, как человеку, повидавшему много подобных случаев – наконец-то подал голос Калинин, звучали его слова примирительно, отчасти мягко, и Степан ответил одним словом, которое было ложью.

– Верю.

– Веришь, не веришь, разницы нет – жестко произнёс Резников.

– Пойдем на кухню, хватит всё уже сказано – продолжил он.

Все, повинуясь словам капитана, двинулись следом за ним.