Текст книги "Во власти небытия"

– «Варенников» – вспомнил Степан.

Вели Соню. Она была в простом платье. Босыми ногами ступала прямо на снег. Её волосы снова показались Степану короткими, а глаза светились той же неотразимой красотой. Она, увидев Степана, улыбнулась, как бы тяжело, не было ей это сделать. Степану хотелось провалиться сквозь землю.

– «Что я наделал, что я наделал» – грыз он сам себя, пока Соня двигалась ему навстречу.

Самый страшный сон не смог бы сравниться с тем, что начало происходить в реальности. Зимнее солнце, не согласившись с задуманным, покинуло небосвод, и этим лишь помогло усилиться и без того крепкому морозу. Пар валил из-за ртов помощников Резникова. Сам он стоически находился на открытом воздухе без намека на головной убор. Короткий полушубок был расстёгнут. Мороз был бессилен повлиять на Резникова. Приговоренные к смерти люди окончательно закоченели. Мальчик всё время плакал, кто-то из мужчин начал громко молиться, за что тут же получил удар по губам, от этого его лицо окрасилось алой яркой кровью, она стекала каплями на белый снег, и Степан, привыкший к крови, всё одно отвернулся с чувством бессильной неприязни. Соня, к тому времени, стояла рядом с ним, сжимала в своей небольшой ладошке его руку, а поверх них дымили печи нескольких домов, которые и окружили их в своеобразный капкан.

То, что началось дальше, лучше было не наблюдать. Крестьян, обвиненных в содействии большевистским бандам, замораживали заживо ледяной водой. Теряя объём, она тут же превращалась в разводы, сгустки льда. Чистого смертельно холодного. Этот лёд беспощадно затягивал к себе обреченных и они ослабленные, обессиленные быстро следовали в ледяное царство, отдавая во власть мороза своё последнее теплое дыхание, которое слабым паром недолго держалось на воздухе, затем исчезало. Пришедшее ему на смену, смешавшись с уже слабыми проклятиями, жутким надрывным воем, тихим плачем, было с каждым разом ещё слабее, и морозу, льду уже не составляло особого труда, чтобы окончательно поглотить последние вздохи.

Палачи, напротив, разогревались всё больше и больше. Смертельное действо предавало им азарта, с ним приходил жар, возбуждение. Матом, криком горели глаза. Давно были брошены рукавицы, потеряны перчатки. Выдыш всё время курил. Между затяжками он громко, сурово кричал низким отрывистым голосом.

– Быстрее! Быстрее! Что возитесь сволочи!

Резников через несколько минут потерял интерес к казни и, отойдя в сторону, смотрел на стену морозного притихшего леса. Степан с неприязнью подумал о том, что Резников думает о чём-то своём. Тепло от ладошки Сони исчезло, и сейчас Степан отдавал ей своё тепло. Глаза Сони были закрыты. Она не могла смотреть, но слышала и слёзы скатывались из её глаз. Быстро замерзали, застывали на щеках.

13.

Отец Кирилл напрасно ждал Степана на берегу озера. Он сидел уже больше двух часов. За это время изменилась погода, появился неприятный ветер. Снова по коже отца Кирилла пополз холод.

– «Как и тогда, не к добру это» – подумал отец Кирилл и переменил место ожидания, пересев так, чтобы ещё лучше было видно дорогу. Долго смотрел на открывающуюся пустоту, всё ещё надеясь увидеть фигуру Степана, приближающегося к нему быстрой походкой.

Степана не было. Озеро покрылось холодной рябью, за ней появилась волна, а на волне одиноко болталась лодка, чёрная, старая и совершенно пустая. Её бросало из стороны в сторону, она то приближалась, то удалялась от отца Кирилла.

– «Пасечников» – пронеслось в мозгу отца Кирилла.

Испуганные глаза, переживающие всё вместе, всё в одном наборе; страх, ненависть, бессилие – смотрели на отца Кирилла через прямоугольную щель, вырубленную в нижнем бревне сруба. Ещё ниже шёл кирпич каменного фундамента, добротного и самого видного дома местного купца Варламова.

Пасечников смотрел, сжимая в руке револьвер, с двумя патронами в барабане. Одетый в солдатскую шинель, сильно обросший жесткой рыжеватой щетиной. Ему было холодно, пробирал сильный озноб, и какое-то время он старательно целился в Резникова, через всю ту же щель.

Перестал дышать, слился в одно с коротким дулом пистолета. Дрогнули пальцы перед последним движением. Застыла доля секунды, но по воле злой иронии, Резников сделал шаг в сторону быстро и резко, как будто что-то почувствовал. Все старания Пасечникова превратились в пустоту. Не было у него другой позиции. Он закрыл глаза, сжал челюсти и свободную от пистолета руку в кулак. Просто боялся закричать, не выдержать напряжения. Ответить воем на издевательство, фатальное невезение, что приготовила для него судьба.

Несколько секунд, в них плачь и стон. Слёзы бога, выпадающие морозным инеем, и дыхание замерзающего льда, который, не подозревая того, становился в глазах Пасечникова проклятием вечности. Застывающей прямо здесь, остановившейся перед ним, чтобы он смог её увидеть и запомнить на очень долгое время.

– София Алексеевна, Степан Владимирович, но как же так, но как же так – шептал Пасечников.

– София Алексеевна, не может так быть.

Пасечников тихо шептал сам себе, а через его глаза отец Кирилл уже видел другую картину.

Сначала была долгая ночная метель с закрывшим всё небо снегом. Круговерти, через которые нет метра пространства, отсутствует шаг. Ночь отпустила вожжи, но утро, успокоив непогоду, не могло исправить её последствия. Люди теряли темп, и, хотя были они молоды, и, хотя они старались, но усилия требовали времени. Оно же не хотело изменить свой ход, учесть обстоятельства, по которым пытались эти люди опередить его.

– Чёртова метель, проклятая сука – выругался высокий мужчина с округлой бородой, одетый в длинный тулуп, в его руках была винтовка.

– Если бы по чистому, может быть и успели – произнёс низкий коренастый мужик, на лице которого были видны лишь жесткие торчащие неровно усы.

– Всё равно, давайте на Яровое – произнёс высокий.

Отряд поздно получил информацию. Непогода помогла Резникову. Смерть получила свою дань в полном объёме, а заходящее в глазах Пасечникова зимнее солнце видело лишь окоченевшие трупы на белом снегу.

…Отец Кирилл вздрогнул. Пасечников бродил между мертвыми. Аккуратно, нежно прикрывал чем-то трупы двоих, – мужчины и женщины.

– «Нужно идти» – подумал отец Кирилл, но всё ещё на что-то надеясь, продолжал сидеть возле им самим когда-то обустроенной могилы Резникова и Выдыша.

– Ну, вот и всё, Степан – дружелюбно с наигранной улыбкой на лице проговорил Резников.

Степан не ответил. Он смотрел на казненных людей. Страха не было, не было и отвращения. Зато было осознание, чёткое определенное. Ещё он боялся лишний раз смотреть Соне в глаза. Тяжкое испытание, подошедшее ни ко времени, и хоть время заканчивалось прямо на глазах, он по-прежнему чувствовал бешеную досаду, она и не давала приблизиться к Соне. Одна часть сознания понимала, что он должен сделать сейчас, а другая упрямо сопротивлялась. Было ей безразлично на стоявшую в двух шагах смерть, которая усмехалась глазами Резникова, которая блуждала в апатии Калинина, которая ожесточенно, сливаясь с белизной, маячила на мрачном лице Выдыша.

– Степа, посмотри на меня. Не отворачивайся от меня – еле слышно, теряя последние силы, прошептала Соня.

– Я погубил тебя, Соня – произнёс Степан, чуть громче.

Резников расслышал его слова и не замедлил вмешаться.

– Я бы поспорил, кто кого погубил.

– Это не так, Степа, и ты должен знать, должен понимать – сказала Соня.

Её глаза устремились к заходящему красному солнцу. Из-за рта Резникова шёл пар. На волосах поблескивал серебряный иней. Кисти рук были красными, а глаза продолжали смеяться, испытывая несказанное удовольствие. Степан крепко сжал руку Сони, преодолев преграду, долго не отводя глаз, смотрел в её глаза, потянулся поцеловать её губы. Резников терпеливо позволил им слиться в последнем поцелуе.

– Ну, всё хватит! – закричал он через полминуты – Я и так слишком добр к вам. Останусь таковым и дальше. Вас просто расстреляют, достойная смерть.

Резников отошёл и взмахом руки подозвал двух казаков.

– Стрелять не будешь? – спросил он у Выдыша.

– Замерз уже, мать твою – пробурчал Выдыш, это означало, что стрелять он не намерен.

Двое бравых казаков, одним из которых был прадед Степана, подбежали к Резникову, вытянулись по полной форме. Тот от чего-то долго смотрел на них, затем, не произнося слов, махнул рукой одному из них, тот быстро удалился, оставив прадеда в одиночестве.

– Капитан! – закричал Резников.

Пошатываясь, подошёл Калинин.

– Слушаю – произнёс он непринужденным дружеским тоном.

– Поучаствуй – так же мягко сказал Резников.

– Люблю, мать его, символизм, просто обожаю – добавил Резников.

Калинин взял у ближайшего к нему казака винтовку. Прадед был уже наготове.

Глаза Степана застыли в одной точке. Рука ещё крепче сжимала маленькую ладошку Сони. На поясе прадеда, как ни в чем не бывало, висела знакомая Степану шашка. Она не подходила к форме одежды, была лишней, или так казалось Степану от того, что он знал её, знал, что она принадлежит Резникову. Но шашка, уверенно отражая от себя зимнее солнце, мелькая белым, болталась на поясе его прадеда.

Чёрные глаза. Чёрные дула винтовок. Учащенное дыхание Сони, и неслышное, незаметное биение собственного сердца.

– Кончай – голос Резникова, – и эхо, бесконечное эхо, между словом и выстрелом.

Выстрелы на мгновение оглушили. Боль с чернотой оборвали вздох. Соня упала сразу, а Степан ещё старался оставаться на ногах. Стрелявший в него прадед не попал в сердце. Степан захлебывался кровью, ноги подкашивались. Раздался второй выстрел. Степан уже не видел, кто из них стрелял. Он бросился следом за Соней, но попал в полную темноту, где остановился, замер…

14.

Холодная вода заставила Степана прийти в себя. Грязный пол стал первым, что увидели глаза. Затхлый запах наполнил легкие, из которых вырвался с болью кровавый кашель. Видеть он мог только на очень близком расстоянии, дальше всё сливалось во что-то туманное. Пропадало и сильно давило на кружившуюся голову. Кровь наполнила рот, Степан пытался её сплевывать прямо на многослойные наросты грязи.

– Не вышло Степан. Ничего у тебя не вышло. Неужели ты так ничего и не понял – произнёс голос Резникова.

Голос звучал в отдалении. Степан с большим трудом различал слова и, несмотря на предсмертное состояние, всё же попытался ответить, только из этого ничего не вышло. Звуки обрывались. Слова не могли сложиться во что-то целое.

– Не нужно ничего говорить. Куда лучше в свои последние минуты послушать меня. Нет, и не было, и не будет такой силы, которая сможет противостоять естественному ходу событий. Да, Степан, укладу жизни, тому, чем определенно жить жалким людишкам, чем будут жить они с начала и до скончания веков.

Степан уже не пытался ответить и не потому, что послушал совета голоса Резникова, а от того, что начал различать предметы. На какое-то время его зрение сумело сфокусироваться и, хотя было расплывчатым, но он видел, то чего видеть был не должен никогда. Нежилая обстановка заброшенного дома не изменилась. Никуда не делась грязь, ветхость и чудовищная затхлость. Всё оставалось на своих местах, и лучи уходящего в сторону озера солнца ещё проникали сквозь толщу пыли на старых стеклах. Падала какая-то тень в один из углов, но не было Резникова, не было Выдыша, Калинина. Были другие, совсем иные люди. Их лица не имели ничего общего со знакомыми очертаниями его недавних товарищей. Их одежда источала от себя жуткое мракобесие. Темные бороды с чёрными глазами, неторопливые жесты, и полное, странное несоответствие разрушающегося дома, привычного времени, и тех, кто был перед Степаном.

– Каиафа – произнёс Степан, удивленно.

Голос Степана, его интонация были похожи на что-то детское, испуганное. Могло показаться, что он на какие-то секунды забыл о том, что от смерти его отделяет минута, коротенькая, может и ещё короче. Но тот, к кому он обратился, не ответил, не стал ничего говорить Степану, зато жёстко произнес, обратившись к одному из своих соратников.

– Убей его! Он должен умереть!

Степан успел подумать о самом несуразном. Кто из них, кто? Кто Калинин? Кто Выдыш? Один из тех, кто остался неопределенным, взял пистолет. Елизавета Павловна, превратившись в истлевшую мумию, безразлично смотрела на Степана пустыми глазницами, почти обнаженного черепа. Еще был громкий хлопок, удар.

Эпилог

Роман уже несколько раз рассматривал старые фотографии. Сидел тихо, подставлял их обороты под настольную лампу, чтобы лучше разобрать стертые временем надписи. Ещё была у него большая, старая лупа в чёрном корпусе с длинной ручкой. К ней он прибегал, когда совсем было невозможно что-то прочитать, но и она частенько оказывалась бессильна, помочь ему разобрать; подписи, пожелания, адреса, обозначения. Главную проблему представлял из себя карандаш. Там, где рука, не думая о Романе, наносила своё послание им, было совершенно невозможно что-то прочитать.

Роман не заметил, как за его спиной появилась мать.

– Что опять смотришь – спросила она, и без того прекрасно видя, чем в эту минуту занят он.

– Мама, хотел у тебя спросить. Раньше вот этой фотографии не было. Откуда она появилась?

Роман дал в руки матери старую пожелтевшую фотографию. На ней были запечатлены двое. Бравый прапорщик белой армии, рядом с ним красивая молодая женщина. На обратной стороне была надпись, всё тем же простым карандашом.

«Степан Владимирович Емельянов и София Алексеевна Емельянова. На добрую память, Степану Степановичу Емельянову, осень 1919 года»

– Мам, смотри этот офицер, он же вылитый дедушка. Похож, как две капли воды. Но здесь написано, что эта фотография предназначена, как раз ему. Он же родился в 1972 году, как это может быть?

– Не знаю, сынок – ответила Роману, мама.

– Ты уже видела эту фотографию?

– Да, я её сюда положила. Нашла случайно в документах, бумагах от дедушки твоего оставшихся.

– Мама, дед тебе говорил, что его прадед был казаком. Помнишь, ты мне рассказывала?

– Да, сынок.

– Он ещё говорил о нём: два года его не было, неизвестно, где он был, а когда пришёл то сказал: никому ничего не говорите. Но и без того никто ничего не знал. Получается, он деду по отцовской линии предок.

– Получается так – ответила мать.

– А эти, кто тогда?

– Не знаю, может по материнской линии или как.

– Тогда почему фамилия одинаковая?

– Всякое сынок бывает

– Мы на кладбище поедем?

– Послезавтра, обязательно, все-таки родительский день.

– Мама, а убийц деда так и не нашли?

– Нет, сынок. Они сказали, что он сам застрелился. Только вот не было у него никогда пистолета, и в село Яровое он никогда не ездил…

В полной тишине, в непроницаемом мраке, Степан слышал голос. Тот говорил чужим неизвестным языком, но Степан к собственному удивлению всё хорошо понимал.

Прошло несколько минут, Степан очнулся, его взору открылась дивной красоты картина летнего заката. Волшебством прекрасного звенел тихий недвижимый воздух. Падал на него красный отсвет заходящего солнца. Впереди было озеро, за ним стояла стена леса. На самом берегу сидели двое. Были они к Степану спиной, но он точно знал, что они его ждут, и полной грудью вдыхая кристальную чистоту, он поспешил к ним. Молодой парень и седой долговязый старик лишь улыбнулись, когда Степан оказался возле них.

– Я же говорил тебе, что встретимся – произнёс Степан, обращаясь к молодому парню.

– Если бы сказал тебе тогда, не поверил бы – ответил парень.

– Путь нужно пройти. Отшагать свои вехи. Перебороть в себе всякое искушение и даже если кажется оно непреодолимым, то всё равно нужно идти к свету. Никакие преграды не могут остановить того, кто открыл глаза, того, кто увидел свет. Тьма она внутри, нет ей места снаружи. Изнутри уйдёт, значит, нет больше для неё пристанища. Растворится она – произнёс старик, внимательно глядя в глаза Степана.

Волшебство продолжало находиться возле них. Ласкало кожу, проникало легким воздухом внутрь, а они ещё какое-то время сидели теперь втроём. Вода замерла ни одного всплеска, ни одного шороха, только отражение уходящего дня на чистой поверхности стояло перед их глазами.

– Иди к ней, она ждет тебя – проговорил старик, обратившись к Степану.

Степан обернулся. На пригорке возле двух красивых раскидистых пихт стояла Соня, одетая в простое крестьянское платье. Её волосы были заплетены в длинную русую косу. Он вскочил с места, пошёл быстро, затем перешёл на бег. Они обнялись.

– Я ждала тебя – произнесла она, целуя его в губы.

– Я пришёл Соня. Я вернулся к тебе.

Поцелуй прекратил на пару минут течение времени. Оно остановилось, слилось с закатом, что-то шепнуло двоим на берегу. Тот, кто был старше перекрестился первым, молодой последовал его примеру.

Степан и Соня продолжали целоваться. Были они совершенно одни на всей огромной планете, помогала им тихим шуршанием хвоя пихт, всё дальше уходило солнце, оставляя лишь отсвет.

– И нам пора – произнёс старик.

Молодой парень поднялся. Старик, опираясь на палочку, пошёл впереди. Шли они вдоль озера.

Когда фигуры Сони и Степана стали уменьшатся, старик остановился и ещё долго смотрел на них. Одинокая слеза скатывалась по морщинистой коже, за ней следовала вторая, третья, но старик не старался их утереть. Молодой парень же спокойно ждал и смотрел в ту же сторону.

– Лучше поздно, чем никогда – произнёс старик, и они двинулись дальше, скрылись в наступившем вечере, оставив Степана с Соней окончательно наедине с остановленным временем и кружившейся под их ногами планетой.

Май – Август 2018 года.